Текст книги "Тайна Ольги Чеховой"
Автор книги: Нина Воронель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Лёва
Вызов в Контору, как всегда, был некстати: Лёва как раз завершал оркестровку своей новой, по счету седьмой, симфонии. Но, с другой стороны, вряд ли он означал арест, так сказать, с доставкой на дом. Вызов был срочным, так что отложить посещение Конторы было нельзя. Пришлось закрыть рояль, наспех сложить в ящик нотные листы. Лёва так разнервничался, что даже не заметил, как бульвар начал подготовку к осени, листья еще не опадали, но постепенно заменяли летнюю зелень на сентябрьскую позолоту. На сердце стало легче, когда у входа в Контору он столкнулся с Марией Гариковной, значит, и ее вызвали тоже и на одно с ним время, если она успела примчаться с дачи.
Задача, которую им поставили, оказалась уже частично знакомой, хоть и непростой; им предложили отправиться в недавно освобожденный от немецкой оккупации город Харьков, чтобы найти там наверняка оставленную врагом агентурную сеть.
Вылет был назначен на десять вечера, и Лёва поспешил домой на Пречистенский бульвар, чтобы предупредить Ольгу, которая вскоре должна была уйти в театр. Господи, как же быть? Она, конечно, разволнуется, а ее не принято беспокоить перед спектаклем. И тут он вспомнил, ведь она как-то упомянула, что именно в Харькове была счастлива.
С упоминания этого города он и начал: спешу, мол, туда восстанавливать разрушенную войной музыкальную жизнь.
– О, Харьков! – вспыхнула Ольга. – Центр самой лучшей и самой одухотворенной молодежи, помните Северянина? Мы приехали туда с гастролями из страшной московской разрухи. А там было тепло и светло, и на улицах продавали изумительное ванильное мороженое, зажатое между двумя круглыми вафлями. Какие там были спектакли, какая публика! Какие пирожные в кафе «У Пок а»!
Лёва уехал в Харьков с Ольгиным благословением, но не нашел там ни мороженого в вафлях, ни кафе «У Пока». На первый взгляд, город казался серым и не особо интересным. Но стоило хорошо присмотреться, как открывалось его очарование и хотелось изучать хитросплетение уютных улочек, застроенных красивыми домами. Хотя раны войны бросались в глаза, они все же были не так ужасны, как страшные кратеры на улицах городов, подвергшихся массированным бомбардировкам как своим, так и немецким. Среди развалин как символ чудовищной бессмысленности происходящего выделялось здание Госпрома – прекрасного архитектурного комплекса, воздвигнутого на просторной площади Дзержинского в тридцатых годах.
Так он и написал Ольге, но она его не поняла: в то счастливое время долгих харьковских гастролей МХАТа комплекс Госпрома еще не был построен.
С площади Дзержинского Лёва отправился к Тракторному заводу, где во время оккупации размещалось еврейское гетто. И, выслушав там рассказ добровольного гида, понял, что его жизненный выбор был правильным. Уже не говоря о том, что на нем лежит ответственность за Оленьку.
Оленька
Мамина смерть сильно подкосила Оленьку. Она даже не осознавала, какую важную роль играла мама в ее жизни, – она как бы защищала ее от ежедневных опасностей и угроз. А теперь Оленька стала главой семьи, которая распадалась на глазах, – девочки, Адочка и Мариночка, вышли замуж и погрузились в обычные семейные заботы, а она осталась одна-одинешенька, и некому даже поплакаться в жилетку.
Хуже всего, что эта новая жизнь отразилась на ее физическом состоянии. Она, которая не позволяла себе болеть, работая на благо семьи, в один отнюдь не прекрасный день не смогла встать с постели: свело спину. Врач объявил, что это радикулит, воспаление нерва, о существовании которого Оленька даже не подозревала. К счастью, съемки очередного фильма откладывались на пару недель, и она надеялась за это время выздороветь. А пока она лежала в одиночестве и не могла привыкнуть к тишине.
Проглотив прописанные таблетки, Ольга почти задремала, когда ее разбудил телефонный звонок. Она подняла трубку с некоторой опаской, ведь все свои уже отзвонили. Приятный мужской голос – знакомый, но неопознанный – воскликнул:
– Дорогая фрау Ольга, здравствуйте! Это Вальтер Шел-ленберг, надеюсь, вы еще меня не забыли?
Оленька приложила все свое актерское мастерство, чтобы скрыть, как ее обрадовал этот звонок, – у нее остались самые приятные воспоминания об их совместном путешествии в дьявольское «Волчье логово». Причина, по которой он ей позвонил, оказалась еще приятней:
– Дело в том, что завтра я должен на несколько дней слетать в Крым. Не хотите ли вы передать какие-нибудь гостинцы вашей уважаемой тете, госпоже Марии Чеховой?
– С радостью. А куда я могу вам это доставить?
– Я слышал, вы нездоровы. Завтра у меня ланч в доме нашего министра пропаганды, говорят, ваша вилла где-то рядом. Если вы не возражаете, я могу заехать к вам на обратном пути, около двух часов дня.
– А это вас не затруднит?
– Если бы меня это затруднило, я бы не предложил. Но учтите, не больше трех килограмм.
Поскольку из дому выйти Оленька не могла, пришлось все-таки задействовать девчонок. Не так-то просто было достать для гостинца лакомства, но они постарались, и к утру следующего дня все необходимое, включая коробочку, привезли в Глинеке.
Шелленберг приехал точно в два и очень спешил, но все же обратил внимание, что Оленька встретила его, опираясь на костыль. Он выслушал ее сбивчивый рассказ о причине болезни и пообещал подумать, как можно ей помочь. Она его обещаний не приняла всерьез и ошиблась: через три дня Шелленберг после возвращения из Крыма опять посетил ее, но на этот раз не спешил.
– Я привез вам записочку от вашей тетушки Марии, – заявил он с порога. – Она была вне себя от восторга от вашей посылочки. Похоже, они там в Крыму изрядно голодают. Но я здесь по другому поводу.
И, приняв Оленькино предложение выпить с нею по чашечке кофе, запросто сел к кухонному столу. Отмахнувшись от ее извинений за качество напитка – мол, знаю, знаю, сам такой пью! – перешел к делу.
– Я приехал к вам, несмотря на свою занятость, потому что могу говорить с вами здесь откровенно, не опасаясь, что наш разговор прослушивают. Скажу сразу: я могу вам помочь избавиться от радикулита. Но не совсем бескорыстно, а кое-что за это хочу попросить.
Оленька насторожилась: о чем человек его ранга может ее попросить?
А он не стал тянуть:
– Вашу болезнь может вылечить один человек – финский массажист доктор Феликс Керстен, у которого чудодейственные руки. На моем веку он вылечил радикулиты у многих выдающихся людей. И даже у самого фюрера. Но беда в том, что живет доктор в Стокгольме и в Берлин ни ногой.
«Небось, еврей!» – мелькнуло в голове у Оленьки, но она промолчала.
– Мне нужно срочно передать ему важное секретное сообщение, которое я не могу доверить ни дипломатической почте, ни кому-либо из своих приближенных. Если вы согласитесь на несколько дней отправиться в Стокгольм, я тут же свяжусь с Феликсом и попрошу его найти для вас время для его целительных массажей. А вы захватите с собой мое письмо. Как вам это предложение?
– А как я смогу поехать в Стокгольм? – поинтересовалась Оленька.
– Это я беру на себя. Ведь заграничный паспорт у вас есть? Раз так, завтра в Стокгольм должен лететь самолет Гиммлера. Я обеспечу вам место в этом самолете и в «Гранд Отеле». Утром за вами заедет мой шофер и отвезет на аэродром Темпльгоф, а в Стокгольме встретит шофер Феликса, доставит в отель и сообщит расписание массажей.
От Оленьки не укрылось, что ее гость не сомневался в ее согласии, и был прав. Она только спросила, в чем секрет популярности финского массажиста.
– Во-первых, в его чудесных руках, вылечивших не одного страдальца. А во-вторых, если не во-первых, это то, что Керстен лечит не только наших лидеров, но и высших чиновников в правительствах наших противников.
С этими словами Шелленберг попрощался и ушел, оставив на столе два конверта с письмами: одно Керстену с просьбой помочь Оленьке, другое для передачи через доктора неизвестному лицу, имени которого Оленька не знала и не хотела знать.
На следующий день все случилось, как Шелленберг расписал: заехавшая за Оленькой машина отвезла ее в Темпль-гоф, откуда комфортабельный самолет «Фокке Вульф Кондор» доставил ее в Стокгольм. В салоне самолета кроме нее находились еще двое, за время полета они не сказали друг другу ни слова. Шофер, встретивший Оленьку в Стокгольме, вручил ей расписание массажей на ближайшие четыре дня. Никто не сказал, как она вернется в Берлин, но Оленька разумно решила, что это не ее забота и все как-нибудь образуется.
Из-за боли в спине она не смогла спуститься в ресторан, а попросила принести ей ужин в номер. Хоть ужин был вкусным, она ела без удовольствия – ее шея была так напряжена, что было трудно глотать. Оленька загрустила – она не могла выйти в город и не знала, чем себя занять. Неожиданно зазвонил телефон, и портье поинтересовался, готова ли она принять господина Феликса Керстена. Страшно удивившись, ведь первый массаж был назначен назавтра, она немедленно ответила согласием. Через две минуты в ее номер вошел довольно полный человек среднего роста с могучими руками и плечами – результат многолетних занятий массажем. Его округлое брюшко придавало ему сходство с Буддой и напомнило Оленьке его прозвище: Мистический Будда Гиммлера.
Любезно поздоровавшись, он спросил, действительно ли Оленька привезла ему письмо от его друга.
– Даже два, – ответила Оленька, протягивая Керстену оба послания.
– От моего друга только одно, а второе – от вашего друга, – улыбнулся массажист, и Оленька поняла, что первое письмо от Гиммлера.
– Я думала, что мне назначен массаж на завтрашний день в полдень, – сказала Оленька извиняющимся голосом, она обнаружила, что робеет в присутствии Мистического Будды.
– Это правда, но я решил зайти за своим письмом уже сегодня и заодно понять, в чем ваша проблема. Вы, наверное, не знаете, что я ваш поклонник: несколько лет назад, когда я лечил фюрера, мы во время каждого сеанса смотрели один из ваших фильмов, а потом его обсуждали. Мысли фюрера о кино ставят его в ряд с ведущими критиками киноискусства. Что у вас со спиной? – Он подошел к Оленьке и пробежал быстрыми пальцами по ее позвоночнику. – Завтра начнем, а пока я сделаю маленькое упражнение, которое позволит вам спокойно спать до утра.
Его лицо было так близко от лица Оленьки, что она заметила в бирюзовой голубизне его правого глаза черное колечко, охватывающее зрачок. От вида этого колечка у Оленьки закружилась голова и по спине побежали мурашки. Но она не успела на этом сосредоточиться, потому что огромная ладонь массажиста взяла ее за подбородок, а другая легла на затылок и резко повернула ее голову по часовой стрелке так, что в ее основании что-то хрустнуло. Она в ужасе закрыла глаза и услышала голос Будды:
– А теперь спокойной ночи. Спать будете сладко, как в детстве.
Оленька повертела головой – напряжение в шее исчезло, словно его рукой сняли. А впрочем, так оно и было, ведь его сняли именно рукой.
Назавтра Керстен занялся Оленькиной спиной у нее в номере, уверяя, что в следующий раз она сможет приехать к нему в клинику.
Поскольку в ее номере не было массажного стенда, массажист усадил ее на стол, а сам сел на пол и принялся массажировать ее ступни. Толстые пальцы его массивных рук обладали такой силой, что Оленька в прямом смысле взвыла от боли, но Керстен не обратил на это внимания. Безжалостно разминая Оленькины хрупкие ступни, он попытался заглушить ее стоны и жалобы непрерывным потоком довольно уникальных рассказов о комических случаях из своего богатого жизненного опыта.
Оленька слушала его вполуха, но только в те мгновения, когда боль, причиняемая сильными пальцами массажиста, была терпимой. Из всего длинного шутливого рассказа она запомнила только, что доктор Керстен регулярно лечит рейхсфюрера Генриха Гиммлера от выдуманных болезней, так как тот ничем не болен, но страшно мнителен. И это дает ему, доктору Керстену, возможность играть существенную роль в мировой политике.
– А теперь встаньте-ка на ноги! – перебил самого себя массажист. Оленька нерешительно опустилась на пол и не поверила собственным чувствам – она стояла ровно и без напряжения, как когда-то раньше, в прошлой жизни.
– Жду вас завтра у себя, как условлено. Кстати, об оплате не беспокойтесь, ваш друг Вальтер все уже оплатил вперед.
За последующие три дня Оленька подверглась всем возможным видам массажа. Особо впечатляющей была пляска святого Витта, которую Керстен исполнил на ее позвоночнике. Как ни удивительно, ее это не испугало и даже не потрясло – она уже поняла, что от этого человека можно ожидать любых чудес. Как и обещал Шелленберг, он полностью излечил ее, при этом посвящая в тайны мировой политики.
Дело в том, что, ловко массируя спину клиента и вывинчивая его голову из тела, доктор-целитель не мог молчать – он безостановочно говорил, говорил, говорил. И Оленька узнала, что кроме Гиммлера его любимым пациентом был Авраам Стивен Хьюитт, координатор секретной службы США в Швеции.
– Его спина служит замечательным прикрытием для наших встреч!
– И часто вы видитесь?
– Почти каждый день! Ведь моя священная цель состоит в том, чтобы достигнуть мирных переговоров между воюющими державами!
– И что, никак не удается?
– Я открою вам страшную тайну: главным камнем преткновения для заключения этого судьбоносного мира стала фигура великого фюрера Адольфа Гитлера. Только умоляю вас – никому ни слова! Ах, вы не представляете себе, как это тяжело, когда все мировое устройство лежит на твоих плечах! Ведь это тысячи, нет – десятки тысяч жизней и тысячи разрушенных домов!
– Я надеюсь, вы с этим справитесь! – обнадежила его Оленька на прощанье. – Ведь никто другой этим не занимается!
– Почему никто? – отозвался массажист. – Говорят, посол Советской России, госпожа Коллонтай, тоже не отказывает себе в удовольствии встречаться с посланцами из Германии. Просто она держит это в тайне.
Прямо от Керстена Оленька отправилась в аэропорт, где ей было забронировано место в самолете, перевозившем из Швеции в Германию группы солдат. Стараясь не думать о том, что эти солдаты делали в Швеции, Оленька задремала и не заметила, как оказалась в берлинском аэропорту, совершенно здоровая и сильно продвинутая в вопросах мировой дипломатии.
Донесение Оленьки – оно было кратким
Совершенно достоверно: Генрих Гиммлер ведет тайные переговоры о сепаратном мире с США с Авраамом Стивеном Хьюиттом, координатором секретной службы США в Швеции. Главным камнем преткновения, препятствующим заключению этого судьбоносного мира, стала фигура фюрера Адольфа Гитлера.
Оленька
Съемки в тот день были тяжелыми, но не для всех, а для Оленьки – ей пришлось много раз бегать вверх и вниз по лестнице, и она уже начала опасаться, что, если спина не выдержит этих взлетов и спусков по лестницам, дело плохо: вряд ли ей удастся опять слетать в Швецию к волшебнику Феликсу Керстену.
В дверь гримерной постучали. Кто бы это мог быть? Свои врывались без стука. Оленька глянула в зеркало – она выглядела вполне прилично! – и крикнула:
– Войдите!
Вошел Мартин Шульц – вот так радость! А ведь она о нем забыла.
– Мартин! Как хорошо, что ты здесь!
– Но увы! Ненадолго! Завтра опять возвращаюсь на Восточный фронт! Поедешь ко мне сейчас?
Оленька вспомнила горничную с тележкой для уборки и содрогнулась:
– Поеду, но не к тебе. Лучше ко мне в Глинеке – это совсем близко.
Вечер в Глинеке прошел не хуже, чем в прошлый раз в Берлине. Но в сладость их близости прокралась горечь прощания, прощания без обещания встречи.
– Ты ведь русская, правда?
– Ну конечно, ведь я Чехова!
– Значит, ты знаешь русский язык. Что обозначает слово – кюрьськ?
– Кюрьськ? Нет, не знаю. А зачем тебе?
– Ну, подумай – кюрьськ! Город такой, что ли?
– Ах, Курск! Да, есть такой город.
– Так вот, послезавтра там начнется страшная битва. Самая страшная в этой войне. Нам надо отыграться после Сталинграда. Туда будут брошены главные силы, сотни тысяч танков. Если мы опять проиграем, мы проиграем войну. Я бы хотел после войны вернуться к тебе, я бы попросил тебя ждать меня, но не решаюсь. Что-то говорит мне, что я оттуда не вернусь.
Суеверная Оленька закрыла ему рот поцелуем:
– Замолчи! Не смей каркать, а то накликаешь!
– Да, давай спать – ведь мне завтра утром нужно лететь в этот треклятый Кюрьськ. Если бы ты знала, как я не хочу туда ехать! Как я не хочу участвовать в этой битве: если мы победим, война никогда не кончится, а если русские победят, Германии конец.
Утром после отъезда Мартина Оленьке предстояло решить неожиданно возникшую проблему – как дать знать Курту, что на следующий день назначена роковая битва под Курском. И придумала. Пришлось задействовать Адочку, что было вообще-то против принципов Оленьки, но ситуация того требовала. Слава Богу, у нее не было утренней съемки, и она поспешила в Берлин. Пришлось открыть Адочке часть правды, ссылаясь на то, что это приблизит конец войны, о чем дочка давно мечтала. Та все поняла и поехала к Курту. Она сказала ему, что мама опять заболела и умоляет его приехать ее проведать.
Курт знал, что Оленька без причины не будет назначать встречу, и через час был у нее в Глинеке. Она опередила его всего на двадцать минут, но успела переодеться в домашнюю одежду и лечь в постель, впервые в жизни подумав с облегчением, что мамы нет рядом.
А за дальнейшее развитие сюжета уже отвечает история – победа Красной армии в Курской битве действительно приблизила конец войны. Дальше все покатилось под откос – Кавказ, Днепр, Северная Африка, и, наконец, Италия пала под ударами американской армии и через неделю объявила войну Германии. Смолкли победные литавры, и все громче зазвучали разрывы бомб союзных армий. В ноябре 1943 года в Тегеране состоялась встреча великой тройки: Рузвельта, Черчилля и Сталина, на которой было решено открыть Второй фронт.
Германии следовало бы смириться с поражением и остановить эту кровавую бойню, но нацистские лидеры не могли это сделать – они понимали, что им не будет прощения, слишком много зла принесли они человечеству.
Оленька
Обо всем этом Оленька узнавала не из газет – там писали что-то или невразумительное, или бравурное, только не правду. Но ее зять, Вилли Руст, Адочкин муж, ненавидел нацистов и, пренебрегая опасностью, слушал Би-би-си, вот от него-то она слышала последние новости, предвещавшие конец фашистской империи. Но это не мешало ей продолжать жить и сниматься в кино, ведь это было единственное, что она умела делать.
Следующий фильм, к счастью, снимали не в Берлине, а в австрийских горах. Сценарий был не замысловатый и даже, честно говоря, заезженный, но это как раз придавало продюсеру уверенность в успехе.
«В тумане на горной дороге автомобиль Норы едва не сталкивается с попавшей в аварию машиной. В хижине неподалеку Нора и ее шофер находят истекающего кровью инженера Штефана Брока, с трудом добравшегося до единственного убежища. После того как спасенный Норой мужчина вышел из больницы, между ним и его спасительницей возникает мимолетный роман. Проходят годы, и Штефан случайно спасает тонущую в озере девушку, которая оказывается дочью Норы Кристиной. Между ним и Кристиной возникает мгновенное чувство, о котором не подозревает все еще любящая Штефана мать девушки. Узнав об этой любви, она в отчаянии превращается в фею Мелюзину, у которой каждую субботу вместо ног отрастает рыбий хвост». Роль Мелюзины была для Оленьки привычной и давалась легко.
И тут посреди съемок случился двухнедельный перерыв: то ли пленки не хватило, то ли звукооператора призвали в армию. Оленька решила не возвращаться в измученный бомбежками Берлин, где ее никто не ждал, а провести неожиданный отпуск в каком-нибудь австрийском курортном городке. В туристическом агентстве ей предложили комфортабельную комнату в недавно модернизированном старинном замке в горах, расположенном над озером Фушель. И ей захотелось отдохнуть там в одиночестве, чтобы обдумать свое будущее в свете предстоящих перемен. А что перемены грядут, она не сомневалась.
В этом отеле-замке в летнее время было принято накрывать столики не в обеденном зале, а на широкой каменной террасе, нависшей над озером. Над каждым таким столиком был прикреплен изящный нарядный зонтик, создававший иллюзию праздника. Немногочисленные гости отеля проводили время парами, но были и такие, кто предпочитал отдыхать уединенно, и среди них Оленька. Как ни странно, ни пары, ни одиночки не стремились к объединению и не пересекались.
Устав постоянно находиться в центре внимания и наслаждаясь тишиной, Оленька увлеклась хождением по горным тропам, которые начинались сразу за территорией отеля. Бродя по предгорьям снежных гор, она пыталась избавиться от смятения настроений и мыслей, с которым жила последнее время.
С каждым днем ей становилось все ясней, что сегодняшней Германии скоро придет конец. А ведь до сих пор государственная поддержка кино обеспечивала ее благополучие! Впрочем, не стоило беспокоиться: кино стало такой неотъемлемой частью жизни общества, что кто-нибудь да будет заниматься выпуском фильмов. Гораздо важнее вопрос: нужна ли она будет тем людям, от которых будет зависеть кинопроизводство и ее актерская судьба в частности?
Оленька так глубоко погрузилась в размышления о своем будущем, что не заметила, как ее догнала чья-то чужая тень. Она резко обернулась и встретилась глазами с мужчиной средних лет, обычно сидевшим за соседним столиком и каждый раз при встрече смотревшим на нее так, словно он хотел заговорить с ней.
– Не пугайтесь, – сказал он поспешно. – Ведь вы Ольга Чехова? Вы мне не отвечайте, я все равно ничего не слышу. Я глухой на одно ухо и полуглухой на второе.
Ольга все-таки спросила, на каком фронте он ранен. Он не услышал, но понял:
– Не на фронте, а в «Вольфсшанце». Вы ведь знаете, где «Вольфсшанце», я вас там видел и даже помог дойти до туалета, когда вы подвернули ногу на прогулке с фюрером.
Оленька всмотрелась в лицо своего собеседника, и ей показалось, что она вроде бы вспомнила его среди охранников Гитлера.
– Меня зовут Юлиус Шауб. Я вас обожаю еще с ранних лет, когда вы только начали свою карьеру и сыграли баронессу в фильме про заколдованный замок. Я действительно служил в охране фюрера в «Вольфсшанце». А теперь оглох, и меня отчислили, слава Богу, на тот свет не отправили за то, что я знаю. Не спрашивайте, что именно, я сам вам расскажу, чтобы это знание не ушло со мной вместе.
Он указал на стоявшую неподалеку скамейку, и Оленька послушно села, у нее было ощущение, что этот человек ее загипнотизировал.
– Фюрер уже давно не выезжал из «Вольфсшанце», очень боялся бомбежек. В тот день сначала все было как обычно, ничего особенного. Приехали очередные генералы, они несколько раз в неделю приезжали – не одни и те же, но всегда генералы. И собрались в комнате для конференций. Граф фон Штауффенберг поставил рядом с собой портфель, на который никто не обратил внимания. И как только началось обсуждение, раздался взрыв и из портфеля рвануло пламенем. Кто-то упал на пол и стал кататься по ковру, пытаясь сбить огонь с одежды, были жертвы. К началу совещания я стоял в дверях, но, когда рвануло, меня отбросило взрывной волной наружу, я скатился по ступенькам вниз и потерял сознание. Очнувшись, я понял, что полностью оглох. Оказалось, что лопнула барабанная перепонка в правом ухе. И только потом я начал слышать левым ухом, но не до конца.
Я уполз в кусты, и когда стали убирать тех, кто остался в зале и видел на фюрере обгоревшую одежду, – меня еще не нашли в кустах. Я пришел в себя только к вечеру и еле-еле добрел до своего бункера. Почти все койки были пустые, но я еще ничего не понял, а сразу лег в постель и заснул мертвым сном. Утром за мной пришли и отнесли на носилках в полевой госпиталь, который устроили в одном из бункеров. Там уже лежали ребята из охраны, раненные в разной степени. Никто ничего не знал и не понимал, но постепенно поползли слухи, что совершено покушение на фюрера, уверяли даже, что он погиб. Но через несколько дней фюрер сам пришел к нам и сказал, что враги Германии пытались его убить, но у них ничего не вышло и никогда не выйдет. Он выглядел очень странно – сильно хромал, кожа на одной руке была обожжена и половина лица тоже.
Когда мне стало лучше, меня выписали из госпиталя и уволили с хорошим выходным пособием. И я приехал сюда, чтобы подлечить нервы, потому что я совсем перестал спать по ночам. Может быть, теперь, после того, как я вам все это рассказал, я начну спать. Спасибо, что вы меня выслушали.
После этих слов он встал со скамейки и, хромая, ушел по тропинке в горы, а Оленька осталась сидеть, потрясенная услышанным.
На ужин Юлиус Шауб не пришел, и больше Оленька его не видела.
