Текст книги "Поезд для Анны Карениной"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Все случилось очень даже хорошо, с одного раза. Потом приходили еще две бабы, сами, не в Марусино дежурство.

Маруся ребеночка ждала, себя берегла и шпалы больше домой не таскала. Даже когда крыльцо стало пошатываться. До трех месяцев, пока и живота-то никакого не было, она поезд видела, считай, каждое дежурство, но близко не подходила. А с трех месяцев взяла справку и перевели ее на легкий труд – стеречь ночью магазин. Мальчик родился крепенький, красивый, а там и у жалейки сорокапятилетней родился, тоже вполне ничего.

Пришла как-то к Марусе женщина одна. Замужняя, да брошенная. Пошли они к вечеру на переезд, дождались поезда. Маруся стояла близко к нему, фонарики светились, труба коптила, чух-чухал он громко, а эта, брошенная, не видела и не слышала ничего. Так и проехал паровоз впустую. Маруся сказала, что ей тяжело сюда приходить, сердце ноет, а женщина просит и просит, Маруся и пошла второй раз. К рельсам не подходила, села на лавочку у домика, а женщина прохаживается туда-сюда по шпалам, ждет. «Ты, – говорит, – только упреди меня, а я уж встану и с места не сдвинусь!»

Зазвенел шлагбаум, опустился, а Марусе страшно стало.

– Идет? – кричит женщина.

– Уйди ты, Богом тебя молю! – кричит Маруся.

– Почему я не вижу? – кричит женщина.

А паровоз уже близко, Маруся видит свет от него, да и женщина свет видит, смотрит на загоревшиеся рельсы, оглядывается и вдруг схватилась руками за голову, закрывая уши, будто услышала невидимую махину совсем рядом.

Маруся видела сквозь прозрачный поезд ее упавшее тело.

Она побежала домой, заперлась, ребеночка к себе прижала и не спускала с рук неделю. А он все одно помер.

Женщину похоронили, уголовное дело завели, да только поездов в это время по расписанию никаких нет, а что другое могло ее так измолотить, никто и не представлял.

Маруся же, похоронив ребеночка, пришла на переезд, осмотрела внимательно проезжавший поезд, так, чтобы никогда не забыть, и поехала в Москву узнавать, кто это пускает такое по путям. Там она сразу же встретила Илию – как сто лет знала, – все ему рассказала, а грудь болела, и заливалась молоком каждый день по два раза раковина в туалете Курского вокзала. Илия сказал, что со здоровьем он ей поможет, а про поезд придется забыть. А как тут забудешь?

— Вот и вся моя жуткая история. Пойду к ребяткам, я там себе на полу постелила, а вы уж тут ложитесь. Мне их кормить надо ранё-о-охонько.

Муся ушла к детям, а Ева, клацая зубами, залезла к Далиле в постель, они обнялись, дрожа и подвывая от страха; сначала толкались коленками, потом устроились уютно и накрылись одеялом с головой.

– А вот как ты мыслишь, Родина – она есть? – поинтересовался Карпелов, почему-то погрозив при этом Январю указательным пальцем.

– Есть! – кивнул Январь так сильно, что чуть не стукнулся лбом об стол.

– А вот, предположим... Нет, я ничего такого, я интересуюсь, если, предположим, тебя сейчас, немедля! На остров с пальмами там всякими, бананами, мулатками – шарах!

– Кто? – удивился Январь. Карпелов задумался:

– Подожди, не путай меня. – Он старался проговаривать слова тщательно и каждые две минуты хватал стол с остатками еды и большой ор-ластой бутылкой, чтобы тот не уплывал в сторону. – Чуть что – кто! Потом разберемся, кто... Хорошо тебе там будет, ну?

– Не факт... – теперь Январь так сильно покачал головой из стороны в сторону, что стал падать со стула. – Скучно там будет, – пробормотал он, поднявшись с пола и вцепившись в стол.

– Где? – спросил Карпелов.

Они замолчали, глядя в открытое темное окно. Ночь была, часа два. Или три. А город не спал. Он дышал потише, пореже, накатывающим шумом близкой дороги, но не спал.

– Обидно, – пробормотал Карпелов и сильно потянул носом. – Ну что же так обидно!.. За народ обидно. Он не знает, а его следят!

Январь на этот счет своего мнения не высказал, а пошел в ванную и облил голову холодной водой.

– Чем народ жалеть, – сказал он, садясь на подоконник, – лучше применить умения и навыки.

– Ты прав, Миша. Применим. Только как бы по... по...

– Побыстрее?

– Да нет, слово такое умное...

– Поинтересней?

– Ну пусть так, ладно. Нет, я хотел сказать, как бы эти навыки так применить, чтобы завтра уже знать, хорошо ли их применили? Я в смысле, что делать будем? Конкретно.

– Ну если конкретно, есть у меня одна идея.

– А если я слово неприличное напишу огромными буквами и отксерю, они прочтут? – поинтересовался Карпелов.

– Кто?

– Что ты все – кто, кто! Кому надо!

– Правильно мыслите. Сначала определимся, кому и что в этом месиве информации надо. Предположим, я прав, и из общего информационного центра каждая контора берет себе чего хочет. Тут главное – что? Чтобы это не выглядело как хохма. Чтобы правдоподобно было. Естественно. – Январь смотрел уже почти осмысленно. Да он и выпил вдвое меньше Карпелова.

– А как это?

– Ну, например, что лично вы можете отксерить? Донесение начальству какое-нибудь, рапорт.

– Я имею донесение начальству по поводу употребления этой отпадной бабы, которая нам прострелила колесо, – быстро проговорил Карпелов, устал и отдышался.

– Ну, не знаю, – протянул Январь. – Нам же что надо? Выяснить, прав я или нет насчет моего предположения об едином центре. Допустим, вы пишете, ксерите или через принтер можем прям у меня. А как мы узнаем, куда это попало? Нет, тут надо что-то глобальное придумать.

– А у меня глобальное. Я, как ее в журнале увидел первый раз, сразу подумал, что этого хмыря, который жен изводит, только такая баба и может подсечь.

– Да не серьезно это, поймите! – Январь вошел в азарт. – Смотрите, – он позвал Карпелова, усаживаясь за стол с компьютером, – вот, например, копии отчетности банков по распределению фондов за прошедшую неделю. Чего сколько купили, куда почем продали. В углу на бланках – их код.

– Это ж надо бухгалтером быть, – пробормотал Карпелов.

– Да ничего не надо, смотрите, вот они столько СГО продали, а столько вот купили.

– Чего это такое – СГО?

– Специальные государственные облигации. Вы что, даже новости по телевизору не смотрите?

– А может, я лучше рапорт по поводу этой заразы напишу?

– Сейчас напишете, сейчас. – Миша махнул рукой – была не была! – и вывел на экран бланк отчета. – Вот какие они все дисциплинированные, банки наши главные, – бормотал он, нажимая клавиши, – а мы вам сюрпризик сделаем. Пять банков – хватит? – спросил он.

– Вполне, – зевнул Карпелов, ничего не понимая.

– Ну, значит, скинули сейчас наши богатень-кие пять банков свои облигации по дешевке, и все дела. А еще мы попробуем заблокировать на некоторое время их информационный адрес по сделкам... Код, адрес... Вот так.

– Все, что ли? – Карпелов смотрел на веселого Января с недоумением.

– Все. В пятницу они отчеты отправили, куда надо, с одними цифрами, а завтра... Что у нас завтра?

– Воскресенье, спать будем, пока не опухнем! – радостно сказал Карпелов.

– Воскресенье. Ну, не завтра, а к понедельнику, если моя теория верна, наша ксера кому-нибудь попадет. В понедельник и узнаем. Наши подработанные отчеты показывают, что банки-то от СГО избавлялись, и задешево!

– А как это мы узнаем? – Уже и Карпелов заинтересовался.

– Доллар может рвануть, информация в газетах, кого-нибудь из банков дернут, да не знаю я! А! Процент по СГО сильно скакнет.

– Да ни хрена! – разочарованно закричал Карпелов. – Так тебе и расскажут! Даже если всех этих банкиров перестреляют, докажи, кто и почему! Дай бумагу, я донесение напишу.

– Садитесь. – Январь раскрутил кресло и встал. – Пишите свое донесение.

«Начальнику Управления Министерства внутренних дел г. Москвы генералу....

Обнаруженная мною в неприличном журнале женщина оказалась офицером внутренних органов, снайпером и такой отпадной телкой, что уложит любого мужика куда хочешь за пять минут, а именно Кургановой Е. Н. Предлагаю использовать отличную натуру для поимки того офицера, которого вы мне показывали на фотографии в кабинете, а мой начальник своим присутствием мешал мне проявить активность в объяснении, почему именно я заинтересовался самоубийствами женщин, которые все – жены, и жены не просто мужиков, а шишек. Короче, предлагаю вывести ее конкретно на этого ловца и определить уже по обстоятельствам, за что его прижучить. Если сможет, пусть пришьет ему по полной доведение до самоубийств. А если нет, пусть выяснит, с какой целью он использовал этих самых жен, и пристрелит его после этого. Все».

– Напишите, кто вы. Конкретно, а то как же на вас выйдут! – ткнул пальцем в экран Январь.

«Майор Карпелов, 21-е подразделение внутренних дел Западного округа, отдел особо тяжких преступлений», – настучал Карпелов.

– И что теперь? – поинтересовался он. Январь неопределенно пожал плечами.

– Для начала давайте все это распечатаем: мои исправленные отчеты и ваш рапорт. – Он включил принтер. – Завтра отксерим в нескольких местах.

– Когда выспимся, – уточнил Карпелов. Январь не возражал.

А отстрельщик Хрустов в полтретьего ночи рассказывал Пеликану про некоторые особенности своей трудной и редкой профессии. Отстрельщик выпил много, но держался молодцом.

Он увез Пеликана за город, на пустой даче пахло пылью и старыми вещами, света не зажигали, чтобы не собрать комаров.

– Самое неприятное в работе – женщины. Ты запоминай получше, ты просил обучиться – обучайся! Клиент может быть капризный или дурак, еще психованные попадаются, но ни у какого мужика нет того, что есть у женщины. Что ты сказал? Включи мозги и не хохми. Вот, допустим, придется тебе работать в публичном доме. Охраняешь заказчика. Девочки вокруг него – голые или почти голые. Одна начинает танцевать. Во время танца подбирается к клиенту, вроде как щупает его, заводит, значит, потом опять уползает, кружится и – бац. У твоего клиента нож в горле. Не понял? Сейчас я тебе объясню. По идее, ты должен был ее обыскать, но, если она голая, понятно, ты не беспокоишься. А вот у клиента охраняемого кинжальчик висит в ножнах на поясе. Просто так, игрушка. Он этим кинжаль-чиком ногти чистит или карандаши чинит. Ты видел, как он это делает, ты подспудно, вот тут, – Хрустов показал в темноте себе на голову, хотя Пеликан не мог его видеть, – решил для себя, что это не оружие. А девочка, пока его щупала, кинжал вытащила, и все дела.

В темноте кто-то быстро пробежал по траве под окном, Хрустов приподнялся, затаив дыхание, но тут раздался резкий крик, переходящий в подвывание, а потом вдруг окончившийся детским жалобным плачем.

– Коты, – расслабился Хрустов. – Это еще что. Если тебе надо убить кого, не уходи от тела, пока не убедился, что убил правильно и того, кого надо. Потому как отчитаешься за выполненное задание, а заказчик воспримет потом это как предательство или злой умысел. Надо было мне, к примеру, убить и разделать одну женщину, я в темноте ее нащупал, горло перерезал, а отсоединить руки и ноги не успел. А если бы отсоединил, я бы сразу понял, что это не та, которую заказали! Что тут неприятно? Как бы я понял?

Ну... Конкретно по моему делу, мог бы. Запах духов, длинные ногти, которых не должно быть. Да, насчет запаха. Была у меня такая история, тут я не облажался. Именно из-за запаха. Искал женщину, пришел к ней в квартиру, а она лежит в ванной с развороченной головой, и запах такой, будто неделю провалялась. Рука свешивается, а на полу у руки пистолет, вроде как застрелилась Я наклонился, рассмотрел повнимательней ее голову. Слушай, обалдел. Полголовы снесло выстрелом, глаз болтается, мозги, осколки костей, все натурально. А кожа на той стороне лица, которая сохранилась, свеженькая, полуоткрытый глаз в тебя смотрит. Руку потрогал. Что я, трупов никогда не трогал?.. Уж за время работы в конторе натрогался. Живая рука.

Хрустов замолчал, задумавшись.

– Сам не знаю, что на меня нашло, – заговорил он сердито через минуту. – Что мне стоило там же, в ванной, пальнуть по ней! Так нет, как заело, вышел в коридор!.. Кстати, в этом примере есть еще одна тонкость. Вышел я в коридор, вставай, говорю, будем честно стреляться, кто кого. Она из воды вышла, эту свою нашлепку с болтающимся глазом с головы сняла, стоит, дрожит. Я говорю, бери оружие, и на счет «три» – кто кого. Она жалобно так говорит: «Можно одеться? А то я замерзла, бедная, тут лежать!» И халатик махровый снимает с крючка. Пожалел, хотя смешно ведь. Я собирался ее убить, а чтобы ей умирать теплее было, значит, разрешил халатик надеть. Умора. У нее в этом халатике лежал еще один пистолет, она им и пальнула сразу же сквозь карман. Это и есть та самая малость, которая напрочь отсутствует у мужика. Не может мужик невинно так, жалобно попросить халатик надеть!

– А можно я по вашим рассказам интервью напишу? Вроде как я задаю вам вопросы, а вы на них отвечаете. Назвать можно «Женские проблемы наемного киллера».

– Ничего название, – подумав, сказал Хрустов.

– А можно я еще немного пофантазирую и спрошу у вас в этом интервью, мол, это одна и та же женщина или разные? А вы так, помрачнев красивым лицом, отмеченным морщинами трудных лет, выдохнете с сигаретным дымом: «Одна!»

– Дурак ты, Пеликан. Курить в нашем деле нельзя. Запах.

– А я тогда спрошу: виделись вы с ней после того трагического случая с пистолетом в халате?

– А я тогда задумаюсь, вздохну, хряпну спирта стакан и скажу: «Жизнь – вещь непредсказуемая» или вроде того. – Слышно было по голосу, что Хрустов улыбается.

– Нет, вы расскажете последнюю в этом интервью историю. Пришла, значит, к вам женщина, чтобы вас убить. Вы были начеку, хоть и лежали в кровати в одних трусах, заставили ее раздеться, разуться, а на ней только костюмчик остался, очень заводной, в обтяжку, все выпуклости видно, ничего не запрятать! И цепочка на талии. Стоит она босиком, в обтягивающем черном, хоть на подиум выводи – ночная девочка от Джанни Берлуччи. Ну допустим, кинется она на вас, подумали вы. Интересно даже. Повозимся немного, что я, шеи не ломал быстро и ласково? И вообще вас охватил азарт. И вот вы видите, что она кувыркается по полу, вскакивает и бросается на вас сверху животом. И какая же неприятность! Оказывается, что цепочка в виде ремешка на талии была специально сделанными наручниками. Пока вы вытаскивали из спинки кровати закрепленное туда лезвие, она вас пристегнула к этой спинке и...

– А выпить не осталось? – поинтересовался тут Хрустов.

Слышно было, как Пеликан прошел, не зажигая света, к большой сумке, брошенной у двери.

– Вино? – спросил он. – Штопора нет.

– Бросай, – сказал Хрустов.

– Куда бросать? – Пеликан, напрягая глаза, всматривался в темноту, чуть вытолкнувшую из себя, едва обозначив, сидящего в старом кресле Хрустова.

– На голос бросай, пора тебе пройти практический курс, с теоретическим ты ознакомлен по полной программе.

Пеликан, потоптавшись, размахнулся и бросил бутылку. Хрустову пришлось с кресла подняться, он чертыхнулся, но бутылку поймал.

– Три с минусом, – сказал он, – плохая ориентировка в темноте и в пространстве вообще. – Ударив дном бутылки в ладонь, Хрустов выбил пробку. Пеликан вдохнул пряный запах хорошего кагора. – Продолжим обучение? – спросил отстрельщик, глотнув как следует.

– Нет, спасибо, – сказал Пеликан. – Я, пожалуй, в журналистике больше секу.

– Тогда беги, – сказал Хрустов.

– Как? – опешил Пеликан.

– Быстро и не оглядываясь.

– А куда? – По голосу было слышно, что Пеликан испугался.

– В милицию. Скажешь, что я тебя вытащил из больницы, потому что хотел, чтобы ты мой тайник из квартиры достал. Притащил тебя на вторую квартиру – покажешь, где это, там везде мои пальцы, они поверят. Тебе удалось сбежать, когда я вышел по делу. Только так ты сможешь вернуться в свою журналистику через какое-то время.

– А вы? – спросил Пеликан очень тихо.

– А я сматываюсь. Меня наняли. Прощай, Пеликан. Ты гнусный проныра, что и требуется для журналиста, у тебя все должно получиться. Стой! – крикнул Хрустов, когда Пеликан, потоптавшись, пошел к двери. – Я тебя немного подвезу.

– Не надо, – запротестовал Пеликан, – вы же пили.

– Нет уж, подвезу. А то ты и эту мою дачку сдашь. Сдашь, Пеликан?

В машине Пеликан опустил голову на колени, так же, как он ехал сюда, закрыл ее руками и придушенно спросил:

– Можно забрать себе вашего попугая?

– Католика? Бери, – милостиво разрешил Хрустов.

Он высадил Пеликана на дороге через пятнадцать минут и посоветовал попутки не останавливать. Как бы не нарваться на маньяка или убийцу какого. «До Москвы – двадцать километров – к утру дойдешь, дорога хорошая». И уехал. Обалдевший Пеликан застыл на месте.

– Чертов урод, – пробормотал он, содрогнувшись всем телом от охватившей его прохлады. – В какую сторону идти?!

А Хрустов осторожно и медленно вел машину, разрешив себе ничего не загадывать. Через сорок минут он уже складывал вещи в еще одной квартире. А еще через час стоял в условленном месте в аэропорту. Клиент опаздывал. Объявили рейс на Владивосток. Хрустов медленно повернулся, почувствовав внутреннее неудобство, словно ему шепнули важное слово, но очень тихо, не разобрать.

В двух шагах стоял молодой мужчина и смотрел на него в упор, изучая. Хрустов неуверенно оглянулся. Мужчина подошел и назвал свое имя, как было условлено. Хрустов сощурил глаза, оглядывая его. С некоторой оторопью он прошел паспортный контроль, потом стоял с заказчиком на ветру, ожидая автобус к самолету. Наступило утро, воскресное утро июня.

– Что-нибудь не так? – поинтересовался Дима Куницын, видя растерянность нанятого телохранителя.

– Я должен подумать, – сказал Хрустов.

– Это что-то новенькое. Вы меня знаете? – Дима занервничал.

Хрустов еще раз пробежал глазами по лицу Димы.

– Нет, – сказал он уверенно, – одно могу сказать: вы служивый. Помните условия, при которых я соглашаюсь на работу?

– Вы не работаете против контор, – кивнул Дима.

– Тогда я должен знать хотя бы приблизительно, от кого я вас должен охранять.

От рогатых мужей, – сказал Дима Куницын.

Воскресный утренний неуместный звонок в дверь квартиры, где спят четверо детей и три женщины. Ева, пошатываясь, бредет к двери, обойдя осторожно уютно всхрапывающую на полу в одеяле Марусю.

Кто-то там за дверью не убирает палец с кнопки. Ева плеснула холодной водой в лицо и крикнула: «Кто?» Звонить перестали.

– Примите депешу, – сказал ей мужской молодой и веселый голос.

Ева встала сбоку от двери и смотреть в глазок не стала.

– Просунь под дверь.

– Я просуну, пожалуйста, только распишитесь в получении, – попросили из-за двери.

Медленно вползал по полу длинный конверт.

Ева взяла его, стараясь держаться сбоку от двери, и оторвала приклеенную белую бумажку. «Получено – подпись». Она перевернула конверт и прочла: «Комлевой Е. Н, лично в руки. Гриф – 086 – секретно. Доставка курьером».

Надорвав бумагу, достала небольшой лист, написанный от руки. Прочла его и открыла дверь.

Курьер улыбался всеми тридцатью двумя зубами.

– Ты что это пакет секретный засовываешь неизвестно кому под дверь? – спросила она, вдохнув запах молодого разгоряченного тела и навязчивыи, горьковатый – ядовитой жевательной резинки.

– А мне сказали, что дверь вы на звонок просто так не откроете, а если откроете, значит – это не вы.

– Ладно, это не я. Свободен.

– Это вы. Распишитесь. Мне показали вашу фотографию.

– Что, так серьезно? – прищурилась Ева.

– А я не завтракал, – решил снаглеть курьер и покраснел, не в силах отвести от Евы глаз.

– Отлично! – обрадовалась Ева. – Беги в магазин во дворе, а то сейчас Муся проснется, потребует еды. Вот деньги. Хватай всё подряд и на все.

– Это же много, – удивился розовощекий молодец, отведя наконец от нее глаза и рассмотрев, что ему сунули в руку.

– Ты не знаешь Мусю, – вздохнула Ева.

Когда он прибежал через полчаса, увешанный пакетами, его встретили за накрытым столом радостно, как Деда Мороза.

Пакеты отобрали, предложили стул, но он стоял, оторопев.

– Да что же ты, садись. Знакомься, это моя подруга, это – няня, а это мои дети. – Ева взяла у Муси из рук мальчика, его теперь кормили первым.

Не закрывая грудь, Муся наклонилась над кроваткой к девочке, и грудь свесилась тяжело, белая-белая, стекающая вниз яркой каплей соска.

– Спасибо, – пробормотал курьер, – я на службе, вы же понимаете. Мне пора.

– У тебя проблемы, – сказала Далила Еве, когда он ушел. – Ты эпатируешь внаглую.

– Да ладно тебе. Не эпатирую я, а хвастаюсь.

– Хорошо хвастаться, когда дети накормлены, а пеленки постираны и ночью ни разу не надо было вставать. Один ребенок, кстати, мой. Кеша, не увлекайся сладким. Если бы не Илия...

– Неужели похвалишь? – улыбнулся Илия.

– А я потом поем, после вас, чтобы вы не переживали, – объявила Муся, быстро оглядывая стол. Она, как всегда, кормила, расхаживая по комнате. – А потом приберусь, постираюсь, поглажу и гулять пойдем. Да, ясочка моя? – спросила, наклонившись к осоловевшей маленькой Еве.

Миша Январь и майор Карпелов, проснувшись, пошли бродить по округе, отыскивая работающие в воскресенье ксероксы. В два часа дня у Карпелова запищал телефон, его просили приехать в отделение милиции и забрать бритого парнишку с забинтованным ухом. Разговаривать он хотел только с Карпеловым.

Через два часа Карпелов, возбужденный до крайней степени, ехал с группой захвата в квартиру наемного киллера Хрустова. Грустного и сонного Пеликана взяли под стражу. Мише Январю категорически было приказано надеть бронежилет.

В это время Ева Курганова звонила из телефона-автомата с улицы по номеру, присланному ей на дом с курьером. Почерком Гнатюка было написано несколько слов: «Из дома не звони. Ребятам доверяй. Удачи».

По телефону Еве предложили прийти в любое удобное для нее время в страховую компанию, где она работала последние дни перед «самоубийством». Спросить Зою и Аркадия Федан и получить задание.

Ничем не выдав своего удивления, Ева повесила трубку и осмотрелась. Запомнив нескольких прохожих, прогулялась, купила мороженое, проехала две остановки на трамвае и вернулась домой.

Оделась ярко и вызывающе, накрасилась, подумала, глядя в зеркало на отдохнувшее счастливое лицо, и не взяла оружие.

Помпезное здание банка было закрыто. Ева тронула несколько дверей и уставилась в глаз видеокамеры, задрав голову. Через несколько минут с той стороны стекла подошел не спеша охранник, осмотрел Еву и достал мобильный телефон. Он говорил в крошечную в огромной ладони трубку, Ева терпеливо ждала. Дверь открылась. У нее ничего не спросили и не потребовали документы. Поднявшись по знакомой лестнице, Ева по коридору уже почти бежала, так ей захотелось вдруг увидеть Зою. Она стукнула ладонью по двери, распахнула ее, и от окна бросилась маленькая женщина-обезьянка, прыгнув и обхватив Еву ногами.

– Ах ты, моя красавица, а я думала – не придешь! Мы с ним поспорили, он проспорил торт! – выдохнула ей на ухо Зоя.

Ева опустила ее на пол и протянула Аркаше руку.

– Я пришла.

– Сперматозоид – наш! – закричала Зоя, прыгая и корча рожи.

– Уймись. – Аркаша только чуть-чуть улыбался. – Она еще не согласилась.

– Ребята, а почему вы в воскресенье здесь сидите?

– Мы теперь и живем здесь, – вздохнул Ар-каша. – Вообще безвылазно.

– Вчера в театре были, не плач. Мой муж очень общество любит, сегодня с утра пораньше толкался в аэропорту. Позавчера на дискотеке. А все недоволен. Это я должна плакать, я сына месяц уже не видела. Ладно, готова? – спросила она усевшуюся за стол Еву.

– Готова.

– Тогда вникай. Есть офицер, который работает в отделе военной разведки. Специалист. Братья федералы его называют Вареным Киллером, а мы с Аркашей скромно, как друзья-военные, – Сперматозоидом. Он любит женщин в возрасте, замужних, связь длится не больше месяца, потом женщины теряют всякий интерес к жизни и кончают с собой. Есть сильное подозрение, что таким образом Сперматозоид решает некоторые проблемы своего ведомства, работая с женщинами по специальному заданию и получая через них любую информацию о мужьях. Вот тебе перечень мужей. Замминистра, заместитель военного прокурора, начальник специальной финансовой комиссии, генерал, консультант по экономическим вопросам в управлении президента. Вопросы есть?

– Подожди, – засмеялась Ева, – не гони. Давай знакомиться. Я отстранена от работы и похоронена на кладбище, сама могилку видела. Вышла замуж, имею троих детей, а вы кто?

– Официально, – успел вперед жены Арка-ша, – отдел по связям с общественностью при правительстве. Очень маленький отдел, даже от-дельчик. Выделили нас из разведки Федеральной службы безопасности. Короче, гебисты.

– Почему – я? – спросила Ева.

– Потому что – вот. – Перед ней шлепнули на стол пачку фотографий. Редкий красавчик, обаяшка, неотразим, неуловим, как ящерица.

– Не увиливайте от ответа. – Ева разложила веером смеющиеся, грустные, задумчивые лица Димы Куницына.

– Ладно, по пунктам, – посерьезнела Зоя, – тебя никто не вычислит, ты умерла. Ты прошла курс специальной подготовки, а он тебя не пропустит, если увидит хоть раз. Ты способна самостоятельно разобраться с ситуацией и выбраться из сундука, запертого и брошенного в море. Короче говоря, если мне подсунут этого лапушку, я могу не устоять и через неделю уже буду в соплях по макушку. А у тебя должен быть иммунитет, как у всех красавиц!

– А почему ты не говоришь, что я отличный снайпер? – задумчиво спросила Ева.

– Вопрос поняла. В данный момент мы совершенно не заинтересованы его просто пристрелить. Нужно понять, какого рода он собирает информацию, кому передает, насколько это угрожает безопасности страны в целом.

– Сагитировать тебя на высоком уровне? – включился в обработку Аркаша. – Я сейчас простыню с цифрами вытащу. Полный расклад, что будет, если случится военный переворот или на выборах пройдет генерал.

– Да как вы себе это представляете? – засмеялась Ева. – Как я могу возникнуть рядом с этим вашим?..

– Мы разработаем любую легенду и оформим ее на практике за неделю. На том и сидим. Мы же сказочники, ты что, не знала? – Аркаша и Зоя стояли перед ней возбужденные и очень гордые собой.

– Ладно, сказочники, давайте спустимся на землю. Я следователь, хороший оперативник с остатками патриотизма в душе. Поэтому давайте по факту. Он убивает женщин? Что молчите?

– Нет, – покачала головой Зоя, – так я не скажу. Ты не представляешь себе, это не объяснить. Он – символ, мечта. Редкий тип, нестандартное поведение изысканного самца, под партнершу подстраивается за несколько дней, дает столько, что когда уходит – жизнь для нее кончена.

– Он никого из них не убил? – настаивала Ева.

– Фактически – нет, – вздохнул Аркаша.

– Пошли дальше. Есть доказательства доведения до самоубийства?

– Какие доказательства! – рассердилась и покраснела Зоя, почувствовав сопротивление Евы. – Возьми попробуй у таких людей свидетельские показания! Следствие и то не дадут провести.

– Доказательств доведения до самоубийства, угроз, убийств нет. Ничего не выйдет. – Ева встала.

– Ты что, так и уйдешь? – Теперь Зоя побледнела.

– Слушай, ты должна помнить, как тихо дышит грудной ребенок. Я все слушаю, слушаю, боюсь, что он умер во сне. – Ева подошла к ней и заправила черные непокорные кудряшки за ухо, Зоя увернулась. – Я не буду убивать такого сильного и молодого мужчину без доказательств его вины, а втираться к нему в сердце не хочу. Получается ведь одно из двух, судя по твоим словам. Или он меня завоевывает, или я его. Я смогу что-то там узнать, добыть сведения, если только он клюнет на меня. Мата Хари из меня ни к черту, я не смогу играть любовь. Да и увлекаюсь легко.

– Целую руку, – сказал Аркаша, Зою оттеснил и прижал двумя руками к губам руку Евы. – Остается одно. Работай как оперативник. Докажи, что он доводит до самоубийств. Вот тебе конкретно факты, как ты хотела. Красавчик наш нанял себе телохранителя и улетел во Владивосток. Через неделю около него будет женщина, я не знаю кто, но предполагаю какая. Все материалы оттуда будут у тебя электронной почтой немедленно.

– Зачем так мучиться, любой следователь раскрутит дело во Владивостоке, если дело есть?

– А затем, – улыбнулся Аркаша, – что он нужен именно нам, нам, понимаешь?! А следователь во Владивостоке будет виноватых искать, когда женщину похоронят, и то, если муж будет не против. Красавчик наш быстро в Москву вернется, у него дел невпроворот. Прикажешь следующего следователя включать? Бери дело себе, ознакомься с материалами, докажи доведение до самоубийства.

– Ох, и хитрющий же ты! – засмеялась Ева. – Я подумаю, посоветуюсь с Марусей. Завтра скажу.

Зоя закатила глаза.

– Вы в обморок-то не падайте! У меня близнецам месяца еще нет, а я скажу домашним, что вышла на работу?

– Мы пришлем тебе на дом медсестру, оплатим по полному дню! Зарплату будем платить через отдел, у нас большая!

– Лучше помогите с едой, никогда не видела, что человек может съесть столько.

– Бред, полный бред! Мы тебе говорим, что стране грозит военный переворот, а ты какую-то Марусю, еду!.. – Зоя уже злилась.

– Вы что, не видите? Я живу! А вы предлагаете мне опять стать шестеренкой.

Поздним вечером в воскресенье начальника экономического отдела ФСБ выдернули с вечеринки и отвезли с мигалкой в здание управления. Светились лампы над несколькими столами в огромной комнате – информационном центре. Начальнику показали распечатку, он нашарил рукой узел галстука и стал оттаскивать его от шеи.

Через полчаса трое из пяти нужных ему директоров банка были найдены: все трое оттягивались в одном месте, в клубе «Пьеро». Приехать немедленно в центр отказались, но на улицу вышли, достали свои мобильные телефоны и прогуливались, разговаривая, туда-сюда по дворику с фонтаном, еще радостные и беспечные, уверенные, что страхи фээсбэшника напрасны, где-то произошла ошибка.

Россия доживала последние часы своего относительного финансового спокойствия.

Банкиры позвонили начальнику экономического отдела и весело сказали, что отчеты, о которых он говорит, не имеют места быть, потому что их личные управляющие и координаторы подтвердили, что все идет как надо, и еще потому, что такое не может быть никогда. С чего это им скидывать СГО, сказали банкиры почти хором, да, пирамида, так ведь государственная же! Когда го-сударство захочет ее обрушить, они узнают первыми.

Начальник экономического отдела ФСБ разговаривать по телефону перестал, еще раз проверил, откуда поступила информация о том, что банки скидывали СГО.

– Мне нужна информация по пятничным сделкам этих банков, – потребовал он, все больше нервничая.

Ему сообщили через минуту, что информация закодирована, доступа нет. Срывать коды или подождать до утра понедельника и разобраться напрямую?

Он стукнул ладонью по столу, неприлично выругался и подвинул к себе телефон. Его людям в Центральном банке звонить сейчас бесполезно: если они ничего не сообщили в пятницу вечером, значит, они ничего не знают.