Текст книги "Поезд для Анны Карениной"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Длинный звонок в дверь, потом еще один, потом стучат кулаком. «Откройте, милиция!» Гриша Покосов садится в кровати, сдерживая кашель, и покорно ждет. К его удивлению, дверь не вышибают. Минут через пять все кончается, но Гриша не собирается вставать и вообще издавать звуки. Он будет кашлять в подушку и ни за что не выглянет в окно!

Миша Январь садится в машину и уезжает, вспоминая, как он стоял на ВДНХ, как было ему жарко и смешно в бронежилете и желтой шляпе.

В квартире Евы Кургановой дверь ему открыли сразу. Далила, распахнув заспанные глаза и кутаясь в длинный халат, сообщила, что бомжа увезла «скорая», которую она вызвала по совету майора, как, кстати, его здоровье?

– Чье именно здоровье вас интересует? – Январь отводил глаза и не смотрел на длинные босые ступни – одна на другой, а пальчики шевелятся.

– А бомж умер, – говорит женщина, – так мне сказали в справочной по городу. Пришел ко мне в квартиру, все изгадил, – Далила глаза опустила и встала на две ноги, – потом заболел и умер. Я про вашего майора спрашиваю.

– А майор выжил. Но теперь не может говорить, ему горло прострелили. А вы врете, только я не знаю почему.

– А вы хамите. Подите вон.

– А вы дура, охраняй потом вас, дур таких! Я к вам с ордером приду!

– От дурака слышу!

– Мама, тебе придется помыть рот с мылом... – Сзади женщины выглянул заспанный мальчик лет семи. Он посмотрел на Января удивленно и зевнул, узко, как птенец, открыв рот.

Мише Январю стало стыдно.

Хрустов с Димой выпили, торопясь, бутылку коньяка. Подумали и уговорили еще одну.

– Ты есть поганый русишь, – помотал головой Дима, потому что Хрустов стал двоиться.

– А ты вонючий янки, – неуверенно сказал Хрустов и вдруг добавил:

– Смазливый подъ-юбочник, членом работаешь, да?! – Он легко поднял Диму за куртку на груди и бросил через два столика в висевшее зеркало.

Завизжали женщины в кафе, народ побежал к выходу.

Дима забормотал по-английски, дождался Хрустова, а когда тот подошел поближе, ловко увернулся от кулака в лицо и поддал ему головой в живот. Хрустов упал на руку и поранил ладонь осколками зеркала.

– Ты по-серьезному хочешь, да, сперма ходячая! Актеришка поганый! – Хрустов упал на спину и выбросил ногу, попав ботинком Диме под подбородок. Дима отлетел, размахивая руками в стороны, и шумно упал, ломая столик.

– Перемещайся к центру зала, – сказал он в нависшее над ним сердитое лицо отстрельщика, – и не заводись, чуть челюсть не сломал. – Дима оттолкнул Хрустова коленками, Хрустов врезался в стойку, посыпалась на пол посуда.

– Не заводись, да?! Ты сколько баб сделал, герой?! – Хрустов нагнулся, подставляя разогнавшемуся Диме спину, и перекинул его за стойку. – Ничего, найдется и на тебя какая-нибудь, за всех сразу уделает! – Он заглянул вниз, перегнувшись через стойку, а Дима огрел его по голове бутылкой. Бутылка не разбилась. Дима подумал и просто бросил ее, не глядя, через стойку.

– Без касания! – крикнул он, когда поднялся на ноги и увидел перед собой злое лицо отстрельщика. – Мне еще морда пригодится!

– Мордой работаешь, красавчик. – Хрустов все-таки достал скулу Димы.

Подъехавший наряд из ближайшего двадцать первого отделения милиции не сразу повязал двух дерущихся мужиков. Они еще минут пятнадцать наблюдали, как медленно, словно танцуя, те перемещаются по залу, равномерно сшибая столы и ломая стулья, вскрикивая при каждом ударе.

– А красиво дерутся мужики, как в кино, – восхитился один милиционер.

– Падай, – сказал Дима, тяжело дыша, – что-то они стоят и кайф ловят, – и первый повалился на пол, а упав, приподнял и с силой уронил ноги.

Хрустов пожал плечами и тоже дисциплинированно повалился рядом.

– Готовы, артисты! Блондин, похоже, иностранец. Тащи аккуратней, потом жалоб не оберешься.

В машине милиционеры выгребли из карманов блондина двести долларов мелкими, пачку сторублевок, перевязанную резинкой, и несколько кредитных карточек. У пожилого с собой было удостоверение охранника по найму частного охранного агентства и пятьдесят рублей.

В Москве было холодно; Ева стояла на стоянке такси в аэропорту. Визжа тормозами, подъехала замызганная «Нива». Сквозь грязное стекло на нее смотрел Аркаша.

В машине было тепло, Зоя смотрела на Еву настороженно и с восхищением.

– Не смотри на меня так, я ничего не сделала! Я могу пришить ему убийство по полной, но доказать очень трудно, нужны показания женщины, она показаний не даст, потому что совсем сбрендила от больших чувств, – проговорила Ева, усаживаясь поудобней рядом с ней на заднем сиденье.

– Она их не даст, потому что умерла. Покончила с собой. – Зоя медленно подняла указательный палец и уткнула его под подбородком.

Ева нашла перепуганными глазами глаза Ар-каши в зеркале. Он кивнул:

– Мы уже знаем, что ему было надо. Документацию на расколовшийся танкер. Бумаги были спрятаны у мэра, жена их достала и, вероятно, отдала Диме.

– Где он? – спросила Ева.

– Спрятался. Ни его, ни охранника не могут найти. Мэр поднял всех на ноги, в городе и области платит милиции и военным, но они как провалились. Приезжали туда фээсбэшники, им отдали твой отчет. Они объявили Диму в розыск по обвинению в убийстве своего сотрудника. Кстати, – Зоя потрогала коленку Евы, – родственники Олега приезжали, сестра и мать. Насчет квартиры и машины. Так что извини, я знаю, что у тебя была доверенность на машину, но ее пришлось отдать.

– О чем разговор, – пробормотала Ева.

– А вот кое-что из личных вещей мы приберегли. Парочка твоих фотографий, стихи. А разговор о том, что теперь у тебя будет тачка отечественная, но в отличном состоянии. Последняя модель «Москвича». Стоит у твоего дома. Документы в порядке.

– Я хочу отдохнуть недельку. Просто все время быть возле детей. И ничего не делать.

– Это зависит от того, когда Дима появится в Москве. Отдыхай пока.

– Вы его ждете в Москве?

– А куда ему деваться. Приедет как миленький. Там ему проявляться нельзя, разве что тоже захочет отдохнуть недельку в теплом месте. Но Москвы ему не миновать. Его надо...

– Упредить, – сказала Ева и улыбнулась.

– Что?

– Упредить, ну, опередить. Так Муся говорит.

– Да, это именно то, что я хотела тебе сказать. Упредить. Мы с Аркашей гадами будем, если не узнаем, на какую женщину его теперь захотят уложить и зачем. Вот тебе телефон. Спи с ним и в ванную бери. Деньги нужны?

Ева молча смотрела перед собой.

– А какая у меня зарплата? – поинтересовалась она.

– Ты работаешь в страховом агентстве начальником отдела. Тебе два месяца не платили зарплату. Кризис. Но свой прожиточный минимум, прожиточный минимум детей ты будешь иметь. Просто говори, когда нужны деньги.

– Да. Очень просто.

– Еще ты будешь иметь самолет или вертолет по необходимости, напрокат любую спецодежду и драгоценности, любое оружие, любые средства связи.

– И кто я, такая важная?

– Секретный агент Службы безопасности России, поздравляю вас, Ева Николаевна, – повернулся к ней Аркаша, остановив машину. – При таком ранге странно, что вам бандит Никит-ка по кличке Клоун привозит на дом коробки с провизией и устраивает потасовку.

– Что случилось? – Ева напряглась.

– Да все в порядке, прекрати, Аркаша. Это даже хорошо, что ты поддерживаешь дружеские отношения с таким контингентом. Неизвестно, что будет дальше. Друзья нужны везде. Они с твоим мужем друг другу морды разбили.

– В квартире?!

– На лестнице. Да, кстати, твоя квартира прослушивается – это мы ее слушаем, а еще квартиру твоей подруги, где сейчас отлеживается гений-самоучка. Привыкай и не обижайся. Многим нашим работникам прослушка только помогла. Просто забудь об этом, и все. Зато мы сможем прийти на помощь через несколько минут. Ну не злись, я знаю, что это напрягает. Помоги нам со Сперматозоидом. Без тебя его не завалить, это я точно знаю.

– Я сделаю его, – сказала Ева, прищурив глаза, – за бабочку в пространстве. А за прожиточный минимум и машину спасибо. Несколько вопросов. – Она смотрела в запотевшее стекло. – И какое правительство у власти в этой самой России, агентом безопасности которой я являюсь?

– Правительство спасения. На днях выберут парламент, а пока эти дни пройдут – столько народу перестреляют, чтобы своих людей в этот парламент засунуть!

– Кто?!

– Военные – это раз. У них вообще намечается большинство, потому что шантажируют силой и угрожают мировую войну развязать. Бандиты – это два. Сходка намечена большая, постреляют, поспорят и выберут своих, чтобы потом протащить. Союз промышленников и аграриев, который эту заваруху объявил, пока в большинстве, но и среди них не исключены проблемы. Двадцать губернаторов раздали акциями в собственность своему населению все крупнейшие промышленные объекты, объявили землю в частную собственность и определили границы своих губерний. В промышленных зонах условия существования довольно жесткие, зарплату платят едой на всех членов семьи, по вечерам люди дежурят в вооруженных нарядах, границы охраняют, но все – собственники, все – хозяева. Что поражает! Люди добровольно пошли в кабалу. В некоторых губерниях, пока завод какой-нибудь не восстановят, рабочим запрещено покидать границы штата. Зато и границы эти теперь – только территориальные, никаких национальных интересов. Появились, конечно, банды в тайге и на Урале, несколько колоний строгого режима разрушены, заключенные бежали, а так ничего, пока народ живет как ни в чем не бывало.

– А куда делись левые, правые?!

– Почти все политические партии растворились. Так, митингуют помаленьку, но народ не поддерживает. Потом, в спокойствии, может, и проявятся.

– А Москва? – спросила Ева. – Москва в какой губернии?

– Москва просто называется Центр, в ней будут установлены центр связи, информационный и банковский центры. Охранять Москву и кормить будут сообща.

– Ладно, ребята, а вы кто? Промышленники? Аграрии?

Мы – центр. Вернее, его безопасность.

– И на кой нам эта Франция сдалась, да? И Италия ни к чему, да, маленький?.. Мы с тобой поедем в деревню Рыжики, там хорошо, только паровоз ездит, нечистая сила, а мы не пойдем на путя, да? – Муся разговаривала с маленьким Сережей, он устроился у нее на груди и покачивал напряженно поднятой головкой. Сама Муся лежала на ковре и одеялах вместе с Евой и Далилой. У Далилы под мышкой пристроился Кеша, Ева положила на себя девочку. Девочка покачивала напряженной головкой и пускала слюну. – Будем землю пахать и деревья растить, да? Я теперь получаюсь собственница. Мне, как постоянной жительнице, кроме моих двенадцати соток полагается еще полгектара, могу продать! А я не продам, сад посажу, вырастут дети, будут там яблоки собирать, да?

– У тебя твою землю сто раз отнимут, – пробормотала задремавшая Далила, – у нас страна неустановившейся власти.

– А хоть и отнимут, все людям достанется, не съедят же они мои яблони.

– Вырубят, построят химический завод. – Далила не сдавалась.

– Какая ты унылая, что ж теперь и яблони не сажать?!

– Сажай, Маруся, яблони, рожай детей, пой песни; если ты не будешь это делать, мы все вымрем, – заявила Ева.

– Все бабы должны рожать детей и петь песни, – объявила свой вариант жизни Маруся, – а мужики строить и делать детей. Да! Чуть не забыла. Сказала про мужиков и вспомнила. Звонил наш муж, он так и сказал, я ваш муж, верните мой портфель.

– А ты что? – поинтересовалась Далила, приоткрыв глаза.

– А я ничего. Трубочку аккуратно положила, и все. Сама разговаривай про портфель, ты выбросила, ты и разговаривай.

– Заколебал, – вздохнула Ева. – Неужели нужно еще пять с половиной месяцев до развода?!

– И свидетели, что он не жил с тобой и не находился в интимных отношениях, – подтвердила Далила.

– И ничего этого не нужно, – заявила Муся, – съезди один раз к нам на станцию, и все дела.

– И что я должна делать у вас на станции?

– Сходить во Вдовий дом.

– Там живет киллер для мужей? – поинтересовалась Далила.

– Нет, у нас есть только один киллер – это баба Шура. Ее так и зовут, баба Шура Киллер. Но она работает, по заказам через церковь: просто-напросто относит батюшке бумажку, чтобы он помолился за упокой души. Человек еще живой, а его – за упокой. Больше недели не протягивает. А Вдовий дом только для женщин, которые хотят стать вдовой.

ЖУТКАЯ ИСТОРИЯ МАРУСИ ЛЕБЕДА ПРО ВДОВИЙ ДОМ

В этом доме должны быть маленькие окна и много комнат. Переходишь в потемках из комнаты в комнату – как книгу читаешь. Это кровать бабушки, это – комод прабабушки, тут дедушка умер, тут мама первую брачную ночь делала себе. В этом доме деревянные полы и стены, везде стоят сундуки, пахнет сразу всеми людьми, которые тут жили и умерли, по углам селятся паучки и поджидают заблудившуюся муху, за печкой обязательно живет сверчок, а в подполе – одна крыса, своя. Зимой, когда растопишь, в нем тепло – потолки низкие, а летом прохладно – тень от деревьев укроет от солнца. Дом постепенно врастает в землю, стареет, дети и внуки пристроили себе терраски и сделали по отдельному входу. В некоторых таких домах можно до семи входов насчитать. И это еще не берется в расчет подпол, из его низкого – норой – лаза можно тоже попасть в дом. Понятно, что дом должен был жить долго-долго, растить детей, умирать в себе стариков и старух, прежде чем стать Вдовьим домом.

Обычно предназначение дома определяют случайно. Зайдет в гости к хозяевам женщина, чаю попьет или соли займет, поговорит, а выходя, запутается в сумраке множества комнат и выйдет не в ту дверь, в которую вошла. Все, считай, вдова. Сначала, в первый раз, никто этому значения не придает, подумаешь, умер у женщины муж – замерз пьяный на дороге в ста метрах от дома. Второй и третий разы тоже могут пройти незамеченными, но так уж получается в небольших поселениях, что всегда найдется какая-нибудь бабка, которая заметит и расскажет. И это будет обязательно бабка, и, конечно, сначала никто ей не поверит, и она, как это бывает с такими бабками, войдет в азарт и подстережет, а после закричит на всю округу, как именно это было. «Заходила, милая, к Сергуне чаю занять? Заходила. Разговоры делала? Делала. В какую дверь вышла? А я помню в какую! Там дверей не счесть. А я помню! В другую дверь вышла, не в ту, куда вошла, я все помню, теперь плачь-кричи, мужа хорони».

Надо сказать, что, как только эта проныра установит, что дом действительно Вдовий, все, как по уговору, перестают об этом говорить и дальнейшее происходит без обсуждений. И бабка сразу успокаивается и перестает подстерегать. Чего доказывать, все уже ясно. Окрестные женщины начинают задумываться. И есть про что подумать. Редко какая счастлива с мужем, всегда что-то не так. В сердцах, под сильной обидой, соберется, утирая слезы, перекрестится в первый раз в жизни, а пока дойдет до дома, успокоится. Так и сидит то одна, то другая неподалеку от дома на поваленном дереве, лицом светлая, улыбается. Значит, вспомнила, что и хорошее было. Или на руках после роддома с ребенком нес, или пожалел вовремя. Посидит, посидит и уйдет обратно домой.

Те, которые твердо решили, обиды не ждут. По сильной злобе, другой любви или корыстно, стараясь не попадаться никому на глаза, идут, как прогуляться вышли. Заходят быстро в дом, а причина готова: то спросят у Бабушки, какие огурцы сажала – больно хороши в тепличке, то спросят комнату снять на лето, могут даже деньги оставить вперед, а потом, словно случайно, выйдут в другую дверь. Бабушка посмеется: предрассудки это, конечно, но, мол, есть такая примета... А женщина скажет, что в приметы не верит.

И все. Хоронит своего через месяц.

Мужья по-разному умирали, но все естественно. То пьяный под поезд попадет зимой, а летом может запросто и на косу напороться, оскользнувшись схоженной подошвой сапог на мокрой траве. Простывали, сгорали за две недели от внезапного рака, давились пельменем за обедом, стреляли друг друга из охотничьего ружья и тонули в холодной воде. Был, правда, один случай интересный. Дачница жила недалеко, все лето копается на грядках, берет молоко и яйца, с виду простая и обыкновенная, а оказалась ученой известной. Мух исследовала. Станет иногда, обопрется на лопату и смотрит завороженно на старый дом через забор. Потом встрепенется, оглянется, как заблудилась, и опять копать. Бабушка, что во Вдовьем доме жила, говорила деревенским, что поколачивает ее муж, а зимой молодых девок привозит для разврата на дачу, она видела, да молчит, не хочет соседку расстраивать, работящую и тихую. Скоро или не скоро, только пришла эта женщина к Бабушке, заплатила за молоко и вошла в дом. Сели они в потемках, на стене часы тикают, крыса родная шуршит в подполе, женщина молчит, и Бабушка молчит. Помолчали немного, потом женщина встала, а ее как будто ноги не держат. «Простудилась, наверное», – говорит. Бабушка засомневалась, может, она перепутала и по рассеянности выходит не туда, куда вошла. «Вон у меня, – говорит, – калиточка как расшаталась, может, твой муж приедет отдохнуть, забьет пару гвоздей?» Женщина подумала-подумала, посмотрела в лицо Бабушке, посмотрела, куда она показывает рукой – а она показывала на первую дверь, – и, опустив голову, вышла в другую.

Две недели ее не было. Приезжает в черной косынке. Пришла к Бабушке, принесла ликеру и конфет. «Помянем, – говорит, – моего мужа». – «Подавился или утонул?» – спрашивает Бабушка. Качает головой, что нет, не так. «Ну тогда под машину попал или врачи по ошибке зарезали?» Опять не так. «Упал с балкона, отравился грибочками?» Все не так. «Его, – говорит, – наемный убийца случайно застрелил». – «Ох-ти-и-и, мила-а-я моя, ты что же, еще и киллера наняла?! Это ж какие деньги!» – «Не нанимала, – говорит женщина, – случайно вышло. Его киллер с соседом попутал. У нас дом ведомственный, с охраной. Киллер в засаде сидел на соседа почти неделю, а когда я от вас приехала, в тот же вечер мужа у машины соседа пристрелили. И киллера этого поймали, он сознался и долга еще не верил, что подстрелил не того». – «Ну и слава Богу! – перекрестилась Бабушка. – А то вдруг бы на тебя подумали!»

Вот как бывает. Объяснение? Какое тут может быть объяснение. Бабушка говорила, что все женщины на земле связаны одной пуповиной невидимой; если что одна умеет или знает, обязательно другой постарается передать – такой у них, союз и взаимопонимание. Если женщина чего очень сильно захочет, никакой ангел-хранитель мужчины не сдюжит. Обязательно заблудится и потеряется.

Подожди, – возмутилась Ева, – это что же получается, и осечек не было? Стоит войти и выйти не туда, куда вошел, и дело в шляпе? Во всех случаях?

+

Это все от твоего терпежа зависит. Сколько ты терпеть можешь. Некоторые затаятся, ждут неделю, две, три, их терпение кончается. Одна такая девка молодая две недели ждала, не выдержала, побежала к Бабушке второй раз. Ей навстречу мать мужа. «Стой, – говорит, – что скажу», – а с виду спокойная. Девка спешит: «Потом, не к спеху». Влетела в дом и раз десять туда-сюда по нему бегала, в одну дверь забежит – в другую выбежит, потом в третью, из дома – в четвертую, пока без сил не упала. Идет обратно, устала, бедная. А свекровь сидит себе на деревце поваленном, ждет ее. Она, оказывается, шла ей сказать, что сын умер, а лицо спокойное сделала, чтобы невестку не испугать, подготовить потихоньку.

Можно догадаться, куда такие дома деваются. Их жгут. И этот когда-нибудь сожгут, наша Бабушка даже завещание на него не пишет. «Хоть бы дожить, – говорит, – не сгореть, умереть своей смертью». Мужики жгут. Хотя любой, кому это расскажешь, посмеется. Суеверия, слухи и чепуха, скажет. А в потемках доедет его женщина, которой он для смеха рассказал, до нашей станции, пойдет, как сто лет ходила, – и дорогу не спросит. Хорошо еще, если присядет на поваленном дереве.

Вот такая жуткая история.

Заснул Сережа на груди Муси, положив головку набок; заснула маленькая Ева на груди Евы-большой. Три женщины затаились под их спокойное посапывание, уставившись в потолок.

– Муся! – сказал вдруг громко Кеша, про которого все забыли. Он приподнял голову и смотрел строго и серьезно. – А нету там у вас таких домов, чтобы войти в одну дверь, выйти в другую и чтобы папка появился? Они должны быть! Должны быть всякие дома на свете.

Три женщины как по команде крепко зажмурили глаза.

Через пятнадцать суток, обритых налысо, отстрельщика Хрустова и Диму Куницына выпустили из узкой двери в огромных железных воротах изолятора для временного задержания. Время они провели, можно сказать, с пользой. Хрустов пользовался уважением за умение ловко и незаметно передернуть карты и часов по шесть в день терпеливо обучал этому сначала восьмерых соседей по камере, потом охрану и дежурных офицеров. Дима Куницын на третий день попросил позвонить по одному телефончику, в трубку кричал на «родном» английском, а к изолятору спустя два часа подъехала дорогая машина и привезла для Димы маленький переносной телевизор на батарейках, деньги, сигареты и ящик коньяка. После этого его называли «наш блатной американец» и интересовались, а слабо ему заказать вертолет на крышу?

Ева Николаевна спала всю неделю и довела себя до такого состояния, что перестала понимать, что ей говорят, укладываясь при случае везде, где только обнаруживала спящих детей. Она умудрилась залезть в манеж и заснуть там возле них, свернувшись калачиком; ела раз в день, засыпая за столом. На предложения сходить в кино или прогуляться бессмысленно мычала.

Муся растолкала ее однажды утром и сказала, что звонят незнакомые мужики, один сказал то ли кличку, то ли пароль.

– Что-о-о? – потянулась Ева.

– Сказал – Январь.

– Впускай. Накорми, напои чаем, скажи, что я сплю.

Мужчины осторожно прошли в комнату, осмотрели Еву, завернувшуюся в простыню. Рядом с ней на диване сидел мальчик Кеша и смотрел орущий телевизор.

– Она опухла, – просипел тот, который был старше, – пьет?

– Спит, – вздохнула Муся. – Далила говорит, что у нее это... естественная реакция на нервное потрясение, вот что. Вот, сказала вас накормить, а есть особо нечего, так что смотрите...

– У нас с собой, – просипел Карпелов, доставая из пакета длинную колбасу и бутылку вина.

– На всех не хватит, – вздохнула Муся.

– Буди! – приказал Карпелов.

– Тебе надо, ты и буди. Разбудишь ее, – бормотала Муся, направляясь с колбасой в кухню.

Карпелов показал жестом Кеше встать, просунул под Еву руки и поднял ее, прижав к себе. Январь испуганно смотрел на эти его действия.

– Чего смотришь, делай кофе! – Он прошел с Евой мимо Января, направляясь в ванную.

– Куда это мамочку понесли? – поинтересовалась Муся, отпиливая у колбасы жесткий скрученный хвост с бечевкой.

– В ванную, – пожал плечами Январь.

– Ох, она ему и влепит!

Январь на всякий случай подошел к двери в ванную и послушал. Лилась вода, все было тихо. Через пять минут вышел мокрый Карпелов, посмотрел, как растет пеной черная жидкость в турке.

– Пойду посмотрю, вдруг она и там заснет, еще утонет, – предложил невинно Январь.

– Ты знаешь, не стоит, – Карпелов задумчиво потер себе щеку и подбородок, – она почти проснулась. Я же ничего, я только не хотел ее халат мочить...

Ева вошла в кухню с мокрыми волосами и вытаращенными глазами.

– Кофе! – сказала она. – Живем, братцы! Карпелов, а что ты все шепчешь?

– Ему тетка одна горло прострелила, не быть ему теперь генералом, безголосому, – сказал Январь.

– Это что, навсегда?

– Это временное неудобство, – просипел Карпелов, – вроде потери памяти. Должно пройти, особых повреждений нет.

– А еды не осталось, – сказала Муся. – И денег не осталось.

– А мы вот как раз по этому поводу и пришли. Январь, говори ты.

– Маруся, выйди. – Ева, зевая, разливала кофе в три чашки.

– Сразу – выйди. Я свою колбасу с собой возьму.

– Возьми и мою, – просипел Карпелов.

– У нас есть работа для вас. – Январь закрыл за Марусей дверь. – Нам нужна красивая девочка, которая отлично стреляет. Короче, дело такое. Рассказываю по порядку. Через два дня пройдут голосования по правительству согласия. И вот, значит, поступила информация, что двоих коммерсантов, личностей известных и важных, похитили. Родные написали заявление в милицию; а пока прорабатывались разные версии, похитители сами позвонили родне и сказали, что вреда коммерсантам никакого не причинят, просто будут держать их до тех пор, пока не пройдет голосование в это правительство, – им надо только, чтобы эти двое на голосование не зарегистрировались. Жены у них боевые, сделали такое предложение. Двадцать тысяч зеленых, если освободим вовремя, то есть не позднее чем через сутки, потом регистрация закончится, их и так отпустят, если поверить, что похитители люди честные и благородные и держат свое слово. Вы верите? Я – нет.

– Сколько похитителей?

– По нашим данным, трое.

– Где держат?

– Известно. Мы эту квартиру уже десятый день пасем и поняли, что без тебя не обойтись. Тут расклад такой. Мы с тобой и Январем непосредственно исполняем, а на подъездных улицах стоят четыре наши машины. Плюс прослушка на колебание стекла, это дорого, фээсбэшники дали в аренду.

– Почему не ворветесь в квартиру?

– Бронированная дверь, а полезем в окно, могут пристрелить мужиков. Что обидно, даже группа захвата отказалась. Чего дергаться, говорят, если их отпустят живыми. Ты же знаешь, как бывает: освободят ценой своих жизней, а украденный потом глазками бегает и говорит, что просто был в гостях по своей воле. Вы быстро стреляете? – спросил вдруг Январь.

– Ты хотел сказать – метко?

– Я знаю, что метко. Я спросил – быстро? За три секунды два выстрела сделаете прицельных?

– В помещении или на открытом пространстве?

– В квартире.

– А что вы делаете все эти дни?

– Да, блин, ждем, когда они высунутся хотя бы жратву купить! – не выдержал и зашипел Карпелов. – А мне вчера Январь говорит...

– А я вчера говорю: может, говорю, они и не высунутся, а закажут на дом, десять дней сидят! Пятеро мужиков, вы подумайте.

– Здесь пусто, – вздохнула Ева, – они могли заранее холодильник заготовить, они не закажут и не сунутся.

– Не скажите. Пиво у них кончилось, хлеба больше нет, один жалуется на язву.

– Что я могу сделать?

– Поехать с нами. Взять прикид поэффектней. Они должны вызвать кого-нибудь из ресторана или кафе на дом со жратвой. Мы отслеживаем звонок и перехватываем доставщика. Вы приходите вместо него, звоните в дверь... Два выстрела, восемь тысяч ваши.

– А если не закажут, просидим зря?

– Зря, – вздохнул Январь, – но все наши мужики согласились, чего уж тут. Тогда будет по двести долларов на нос за беспокойство.

– Ладно, я оденусь. Две минуты. Поехали прогуляемся, посмотрим, что к чему. Да! А что вы так спокойно сидите? Вдруг там уже пиццу принесли?

– Наши задержат. А где твой старшенький? – поинтересовался Карпелов. – Это он смотрит телевизор?

– Нет. Он уехал. Ему надо было по делам в Париж срочно.

Париж! – мечтательно вздохнул Январь и задумался. – Кстати, Париж... Ева Николаевна, возьмите с собой косметику.

Осторожно отодвинув волосы, Январь крепил Еве за ухо микрофон, потом возвращал волосы на место. Ева дышала ему в лицо, Январь потихоньку краснел скулами.

Они сидели в машине втроем. Карпелов за рулем грустно смотрел перед собой на людей, торопящихся куда-то по делам, – совсем рядом, а как другая жизнь.

– Карпелов, – прохрипела рация, – где нашел такую телку? Классная. Ты ей почасовую или просто за визит?

– Заткнись, – просипел Карпелов.

– А может, это снайпер? – поинтересовался другой веселый голос.

– Ага, – подхватили инициативу из следующей машины, – специальный секретный агент «ноль-ноль просим».

– Карпелов, а наши мальчики из квартиры переругались, пока тебя не было.

– У них сексуальные проблемы, совсем истомились! Послушай, мы там тебе записали. Вот будет хохма, если они не жратву, а девочку закажут. Твоя как? Мы издалека не рассмотрели.

– Нормально, – просипел Карпелов.

– Взяли косметику? – спросил Январь, повернувшись к Еве.

– Внимание, звонок! – Карпелов показал на мигающую синюю лампочку на небольшом чемоданчике.

Слышно было очень плохо. На экране бегал, вскакивая и падая, тонкий лучик. Мужской голос интересовался, попал ли он в агентство «Шарм». Оказалось, что попал. Была заказана высокая блондинка с формами и до двадцати пяти. У него потребовали номер телефона. Обещали перезвонить.

– Дай мне другую сумку, – сказала Ева и стала раздеваться.

Она натянула, тщательно расправляя, черный чулок с ажурной резинкой, потом – медленно – другой, поднимая ноги вверх. Сняла все с себя, осталась в чулках и черных трусиках, медленно и тщательно влезла в обтягивающее короткое платье с огромным вырезом. Подумала, уставившись в зеркальце, и накрасила яркой помадой губы, чуть подвела синим веки. Подняла глаза. Двое мужчин на передних сиденьях, вытаращив глаза и вывернув шеи, сидели, приоткрыв рты.

– Хоть бы отвернулись для приличия, коллеги.

Карпелов и Январь очень быстро отвернулись.

– Оружие возьмите, – сглотнул комок в горле Январь и протянул назад руку с пистолетом, не поворачиваясь.

– У меня есть. – Ева расставила ноги и засовывала дамский «вальтер» в трусы. – Туфли, – сказала она, Январь судорожно покопался в первой сумке и достал лодочки яркого красного цвета на высоких каблуках. – Я готова, оговорим план действий.

– Ты звонишь в квартиру, мы прячемся за выступом стены в подъезде. Когда откроют дверь, не заходи внутрь, начни что-нибудь выяснять, достань оружие и успей выстрелить за три секунды два раза, если у двери будут двое. Если будет только один...

– Я поняла, я позову. Мне проще в таком виде, можно покапризничать.

– За эти три секунды я и Январь должны перекатиться в коридор и подменить тебя. Будем надеяться, третий запаникует и будет думать только про свою шкуру. Или выскочит пострелять, или спрячется. Это самое слабое место. Они между собой договаривались ни в коем случае не оставлять похищенных одних. Сидят с ними по очереди.

– Какое у них оружие?

– У них «узики» израильские. У нас тоже кое-что есть. Да, после этих трех секунд падаешь на пол и закрываешь голову руками. Это приказ старшего по званию. Иначе будешь очень мешать. Все.

– Карпелов, девочка из агентства приехала по Якиманке! – сообщила рация. – Можно мы ее в машину пригласим, пока ты свои проблемы решишь?

– Она одна в машине?

– Нет, с шофером.

– Вот с шофером, – прошипел Карпелов, – и забирайте!

– Так не честно, – отозвалась другая слежка, – и девочка им, и шофер!

– Я пойду, – сказала Ева и потянулась к двери.

– Подожди. Посиди на дорожку.

– Все. Пойду. – Ева открыла дверцу и выставила наружу ногу.

– Внимание, – раздалось в рации, – выходит подсадка Карпелова. Ножка что надо.

Ева вышла и постояла, оглядываясь. Захлопнула дверь и не услышала громкого: «Ни-и хрена себе!»