Текст книги "Поезд для Анны Карениной"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Близкие волки были так хорошо различимы, что Ева видела, как у первого трясутся от бега мышцы на матерой груди летней облезлости, как падают капли с завернутого набок языка. А дальние силуэты светились зажженными огнями глаз.

Лошадь, совершенно не пугаясь выстрелов, неслась по дороге. Телегу трясло так, что у Евы стучали зубы. Они стреляли, уже не считая подбитых, потом и у Евы, и у Павлуши кончились патроны.

Павлуша молча протянул Еве второе охотничье ружье, Ева с двух выстрелов уложила еще двоих.

– Плохо дело, – вздохнул Павлуша, наблюдая оставшегося преследовать их волка, – лошадка устает. Догонит нас зубастый.

– Как это – догонит?! Он что, прыгнет на нас?

– Или на нас, или на лошадь. Ладно, не бойся, завалим и этого. Я сейчас лошадь потише уговорю, ты сиди и покрикивай помаленьку, чтоб он не стал на лошадь идти, а на тебя готовился.

– Как это – на меня?!

– Вот так. – Павлуша достал кожаный футляр и вытащил из него охотничий нож с большой рукояткой и широким лезвием. – Если же пойдет на лошадь – нам конец.

Ева смотрела, как Павлуша укладывается перед ней и устраивается головой совсем рядом с ее коленками. Он лег на спину, ноги расставил широко, уперевшись в углы телеги.

– Кричи, чего молчишь! – Одной ручищей он нагребал на себя сено, в другой держал уставленный в небо нож.

– Ай-я-я-я-яй! – закричала Ева и замахала руками в странном азарте. Невозможно было понять, боится тело или радуется звериной радостью охоты.

Лошадь хрипела и явно замедляла ход. Волк был совсем рядом. Он бежал не прямо, а чуть петляя, словно примериваясь, прыгнуть ли в телегу или зайти сбоку и завалить лошадь.

– Эй ты, морда, сожрать меня хочешь?! Иди сюда!

Волк прыгнул в телегу. Оттолкнувшись мощно задними лапами, он пролетел в воздухе почти три метра. Ева увидела перед собой морду и легкий оскал – в мокрых розовых с черным деснах желтоватые зубы, – но не могла сдвинуться с места. Словно ее заколдовали. Павлуша поднял руку с ножом, распарывая над собой живот с нависшими сосками, и успел перевалиться на бок. В Еву брызнула теплая кровь, она закрылась рукой. Волчица упала на вывалившиеся внутренности и еще скребла, не веря, передними лапами в последней попытке достать женщину, прежде чем остыла глазами.

Только после этого Ева испугалась. Лошадь остановилась, Павлуша вышел к ней и укрыл попоной, успокаивая. Он вытерся кое-как соломой и стащил волчицу на землю.

– Ох, и тяжела! Утрись. Кровка на лице.

Она, глотая мокрый воздух, достала из кармана куртки платок и вытерла лицо. Посмотрела на красные пятна, искала слова, но ничего, кроме «ни хрена себе!», не нашла, слезла, чтобы пройтись, и тут же присела на подвернувшиеся ноги.

– Сходи по-маленькому, сходи, – сказал Павлуша и, не стесняясь, пристроился у телеги.

Ева заползла обратно в телегу, легла на спину, раскинув руки. Билось перепуганным волчонком сердце.

– Ох ты, лапушка моя, краля писаная! – Неспешно тронулась телега, а у Евы вдруг выступили слезы, она закрыла глаза и согнала их на виски. – Приходи ко мне в лесок, погуляем на часок! Ты мне в дочери годишься, а невестою рядишься, удави своей косой – мое сердушко спокой! – Павлуша допел и, довольный собой, оглянулся на лежащую женщину:

– Я знаешь, каких баб уважаю? Возле которых мужик до старости робеет.

– Как это?

– Ну вот, к примеру, Анька у нас в деревне. Она своей косой опоясаться может, а один раз прижала меня грудями к стене в коровнике, чуть дух не вышибло.

Тайга! – сказала Ева и закрыла неожиданную улыбку тыльной стороной ладони.

– Шэршэ ля фа-амэ-э... Пуркуа па? Пур куа... Ква... Парсэ кё жэ... жэ...

Далила, не веря своим ушам, тихо закрыла входную дверь и вошла в комнату. Муся в наушниках от плейера, запрятанного в кармане халата, ходила с маленькой Евой по комнате и повторяла иностранные слова и предложения.

– Мадам! Кэс кё ву фэт? – Далила подошла к ней и показала на наушники.

– Ага, – сказала Муся задумчиво, – жэ... Жэ парле!

– Ты, значит, парле! И зачем тебе парле, спрашивается?

– Так ведь это... Политический кризис. Надо ориентироваться в обстановке. Повторяю вот, чего помню.

– Кризис? – Далиле показалось, что она сошла с ума.

– Я тоже ничего не знала, но пришел этот, как его... Рыжий, похожий на артиста из кино.

– Никитка, – обреченно выдохнула Далила.

– Ну да, Никита Иванович. Спросил, где мамаша. Я сказала, что мамаша на важном государственном задании, а детишки в порядке. Он предложил на выбор – Францию или Италию. Трудно выбрать так сразу, – вздохнула Муся.

– Муся! – повысила голос Далила. – Ты зачем девочку на руках носишь?

– Так ей хочется. Неспокойная она, капризничает.

– Конечно, она будет капризничать, если ее не спускать с рук.

– Ты это, ты знаешь, не обращай на нас внимания. Мне Ева сказала тебя не волновать, пойди на кухню, съешь чего. А может, на нее страх напал? Она и плачет.

– Страх?

– Ну да. Самый настоящий страх, сердце заходится, руки леденеют, слова не сказать, перед глазами темно!

– Ну какой страх, Муся, она же совсем кроха!

– Тебя не поймешь, ей-богу! То ты кричишь, что с ними надо обращаться как со взрослыми, разговаривать! Что они, как инопланетяне, – все понимают, а сказать не могут, а теперь говоришь, что она недоразвитая! Видишь, мальчонка лежит себе спокойно, не пикнет! А эту не убрать от тела – кричит, боится! Может, что с мамкой ее стряслось, она и боится!

– Маруся, извини. Устала я. – Далила, пошатываясь, ушла на кухню.

– За что тебя извинять? Все ученые сбрен-дивают на третьем курсе, мне студент один говорил! – крикнула ей вслед Муся. – Ну чего еще стряслось?

– Маруся... – Далила вернулась в комнату, и было заметно, что она изо всех сил сдерживается. – Что это такое?! – Перед Мусей потрясли наполовину пустой бутылкой французского коньяка. – А ты еще не понимаешь, почему ребенок плачет?!

– Хоть бы Люшка поскорей пришел, он на «скорой» уехал, утихомирил бы тебя.

– Маруся, это ты пила?!

– Нет. Это пил Никитка и муж. Никита Иванович принес коробку еды, мы поздоровкались, поговорили про кризис, а тут пришел мужик. Я его не знаю, видный такой, но тоже нервный вроде тебя – сразу орать. Сказал, что он муж и должен немедленно посмотреть, здоровы ли дети.

– Не-е-ет! – простонала Далила и упала в ближайшее кресло.

– Как это – нет?! Так и было. Никитка еще веселый был, говорит, чего это вы детьми интересуетесь, когда они не ваши! Мужик портфель бросил, побегал туда-сюда. «Мои! – говорит. – Пусть жена, которая не жена, и мать, которая не мать, это немедля подтвердит! А посторонние пусть покажут прописку, а то вызову милицию». Из посторонних была только я, я сказала, что нормальным мужикам без поллитры не разобраться, идите, говорю, на кухню, откупорьте бутылочку и разберитесь, кто здесь кто.

– А «скорая»? – шепотом спросила Далила.

– Это потом, когда Никита Иванович крикнул охрану, а я вытолкала их драться в коридор, чтобы детей не испугали. Они на лестнице туда-сюда попихались, потом стали друг дружке морды бить. Что интересно! Никита Иваныч спрашивает, когда, говорит, имели близкие контакты с известной нам женщиной? Назовите числа, сейчас посчитаемся! А этот, муж, отвечает, что контактов близких не имел, потому что она была зимой еще мертвая.

Далила, схватившись за щеки, смотрит, как Муся осторожно укладывает уснувшую девочку.

– Потом пришел Илия, вызвал «скорую», всех с лестницы пособирали и загрузили в машину. А охрана сама поехала сзади. Вот, портфель свой забыл.

Далила встает, берет портфель, открывает балкон и выбрасывает его вниз, размахнувшись изо всех сил.

И чего портфелями швыряться, – бормочет Муся, – хороший портфель, кожаный.

Бледнело рассветом небо над сплошной полосой тайги вокруг аэродрома.

– Я дальше не поеду. Иди на пропускной пункт. Счастливо добраться. – Павлуша потряс Еву за плечи, словно убеждаясь, что она хорошо стоит на ногах.

– Павлуша, как же ты поедешь один?

– Я и не поеду. Посплю на полянке часа два, пусть лошадка отдохнет. Потом заеду к свояку, куплю патроны и скажу, чтобы волков собрал.

Он шкурки сдает. Ты иди, я подожду. Махни мне, если все в порядке.

– Уезжай, я все равно обратно на твоей телеге не потрясусь. Я здесь все вверх дном переверну, но улечу сегодня.

– Ты умеешь, – усмехнулся Еве седой усталый мужчина с выбитым передним зубом, – тогда прощай.

– Прощай. Спасибо тебе.

За что? – удивился Павлуша.

В воинской части Еве первым делом сообщили, что военные теперь не подчиняются государственной власти, тем более что и власть отсутствует как таковая. На ее вопрос, кому же они теперь подчиняются, Еве объяснили, что будут сотрудничать с новым созданным правительством спасения России только на контрактной основе.

– Хватит, доиздевались! – возмущенно кричал ей в лицо не умещавший объемный зад в кресле щекастый подполковник. – Офицеры, цвет нации! Стреляются, потому что детей кормить нечем. У меня этот император тайги, хабаровско-амурский губернатор, выплатит все в течение недели и сделает все, что скажу! Хочешь на спор?

– А может, не надо? – пролепетала Ева. – Наверняка скажете, что атомную бомбу бросите, или что-то в этом роде...

– Ну, ты нас за идиотов не держи, не надо! Ты что, новости не слушаешь? Зачем нам бомбы атомные бросать! Руководство русской армии решило – проведем показательные учения и покажем паршивым америкашкам, чьи самолеты лучше! Защитим братьев-сербов. Шарахнем настоящими боевыми в центре Европы, а потом обсудим, сколько военных должно быть в нашем правительстве спасения! А то эти промышленники как-то второпях забыли про армию! Переквалифицируйтесь, говорят, на гражданский труд. Пора строить и создавать. А нам есть еще чем похвастаться, хватит, натерпелись!

Ева ничего не поняла и попросила телефон с Москвой. Ей предложили на выбор спутниковую или электронную связь. Поговорив с Аркадием, обещавшим оплатить дорогу, она дала трубку подполковнику.

Греясь на слабом солнышке в ожидании отлета и рассматривая вдали крошечных солдатиков, суетящихся у самолетов, Ева слушала краем уха подробные объяснения пожилого техника.

– В Югославии у нас что? Правильно, конфликт, – отвечал техник, не дожидаясь ее реакции. – Американцы и англичане натовские войска хотели ввести, теперь хрен введут! Слышала, что наши заявили? Не дадим в обиду братьев-сербов, а хотите поиграться, будут вам настоящие боевые учения. Сколько самолетов готовите? Двести пятьдесят? Наших и полсотни хватит, так Европу раздолбаем, что потом им будет чем заняться в ближайшие десять лет. А то ведь зажрались там, беспроблемные! Солдатики, наши конечно, от недоедания последних тяжелых лет послабже будут, если схватиться врукопашную, а вот технику нашу им хрен одолеть. Смотри туда. Летает так низко, что ни один радар не засечет, боевые направляющие ракеты с изменением траектории полета, поди-ка перехвати ее на лету, а еще секретная разработка – специальное электронное самонаводящееся оружие, при нем вообще не будет человека, само срабатывает! Хочешь – на металл настрой, хочешь – на теплое тело. Ни одного теплого тела не останется в заданном радиусе!

В этом месте Ева перестала дремать и попросила поподробней рассказать про это оружие.

– Щас! – разгорячился техник. – Это же военная тайна! Самая новейшая разработка военных. Ты от мысли не отвлекайся, слушай сюда! Америкашки как такое услышали, так и завопили! Безответственность! Куда смотрит ваше правительство, желаем немедленно вести переговоры! А у нас нету правительства. Вот в чем весь конфуз и радость. Ну нету его! Страна поделилась на промышленные районы, хочет заводы и фабрики налаживать или землю пахать, про правительство вообще забыли, в каждом районе – свой губернатор, свой суд и милиция. Этот Комитет спасения быстренько стал формировать правительство для переговоров. Да ведь теперь сколько военные захотят, столько у них и будет голосов. Хоть порядок наведут, а то до чего дошло, честное слово! Заграница счета грозит заморозить всех наших банков и всех русских, которые пропотели немножко – вывозили пять лет денежки за границу и виллы покупали. А вот на это, сказала армия, у нас найдется еще полсотни неплохих бомбардировщиков. А потом разберемся, любит Швейцария воевать или нет. Да какой нормальный русский мужик не захочет дать в морду какому-нибудь американцу за одни его окорочка?! От добровольцев отбою не будет, я тебе говорю! Ох, они и взвились! Сметем с лица земли, кричат, атомную бомбу, кричат! А наш-то, наш генерал... – Механик раздул щеки и показал Еве жестами, вероятно, вполне упитанную физиономию генерала. – У нас, что ли, говорит, бомбы нет? Бросайте, потом определим, какая нация более выживаема. Под землю уйдем, нам не привыкать партизанить! Мы, говорит, триста лет под монголами спины гнули, а потом, наполовину узкоглазые, но все-таки русские, смели их к чертям собачьим! Где теперь могучая татаро-монгольская нация? Обращение к народу имел по телевизору. Смотрела?

Летели с посадкой. Ева заснула сразу, как только уселась в самолете и нацепила на себя парашют и шлем. Ее потрясли за плечо через два часа, она открыла глаза и удивилась тишине. Двигатели молчали.

– Стоим минут двадцать, есть будешь? – спрашивал, вглядываясь в ее лицо, черноусый и узкоглазый летчик. – Или укачало?

Ева подумала и решила поесть.

Она вышла на поле и опять попала в рассвет. Совсем рядом в быстром темпе загружались самолеты, по-птичьи красивые, с загнутыми вниз острыми носами и приспущенными крыльями.

– Ох и хороши! – восхитилась она не в силах отвести глаз.

– На таком всегда можно лететь чуть-чуть впереди рассвета, – кивнул летчик, – и чуть-чуть впереди себя.

Под брезентовым навесом прямо на поле стояли столы и дымилась полевая кухня. Перед Евой поставили тарелку и вывалили из огромного половника куски вареного мяса из кастрюли. Черными – в мазуте – пальцами молоденький солдат в фартуке захватил зелень из ведерка и посыпал ее мясо сверху.

– Спасибо, – пробормотала Ева, разглядывая свою тарелку.

– Ешь, не бойся, – к столу подошли два офицера в форме военных летчиков, один из них сел рядом с Евой, прижавшись к ее бедру своим. – Проднаряд. Из ближайшего совхоза пригнали коров на съедение. Аграрии-промышленники призадумались, кормить-одевать точно будут. Обещали положить каждому служивому зарплату, исходя из количества иждивенцев в семье. А всего-то и надо было выставить себя полными кретинами и припугнуть атомной бомбой американцев. Чистый анекдот. Передернем затвор? – вдруг спросил он, не понижая голоса, повернув к Еве обветренное уставшее лицо.

Ева отложила ложку.

– Разрешите доложить, товарищ капитан, – встал ее летчик. – Приказано довезти старшего лейтенанта в целости и сохранности как можно быстрее.

– А пусть старший лейтенант сама и решит. Три с половиной минуты, больше не задержу.

Спасибо, в другой раз, – пробормотала Ева и встала. Она удивилась краске, залившей лицо. Мужчины тоже встали, провожая.

Женская ухоженная рука дрожащими пальцами тушит сигарету и тут же шарит в поисках пачки по столу. Настольная лампа слабо освещает только кусочек стола, вырезав его ярким пятном на зеленом плюше. Скомкав пустую пачку, женщина резко встает, отчего листы, которые она читала, падают врассыпную на пол. Женщина чертыхается, пошатываясь идет к двери, открывает ее и застывает, ослепленная резким ярким светом. У мужа Ирины Акимовны прием. Обсуждают сложную обстановку в стране, едят икру, запивают ее шампанским. Ирина, стараясь не натыкаться на предметы, проходит к столу по-шведски, забирает откупоренную бутылку, зачерпывает указательным пальцем икру из вазы и засовывает палец в рот. Муж Ирины Акимовны извиняется, подходит к жене и помогает ей вернуться в затемненную комнату.

– Прочла? – спрашивает он, помогая ей сесть.

– Прочла.

– Все поняла или объяснить?

– Я не поняла про сообщника. Потом объяснишь, у тебя сейчас люди.

– Я сразу объясню. По этому заключению московского следователя получается, что твоего шофера убил профессионал. А шофер не сопротивлялся, хотя я, как ты помнишь, тоже нанял профессионала. Вывод? У убийцы был сообщник. Или сообщница, которая отвлекала внимание. Подожди, не говори ничего. Самое неприятное в конце. Расследование этого дела отнимают у местной власти и поручают Федеральной службе безопасности. Мне было бы на все это наплевать, но обстановка сейчас в стране такая, что только место ничего не значит, нужно еще и доверие людей. Слухи в такой момент сделают столько же, сколько и оружие. А ведь ты не могла не знать! – Он нервно прошелся по комнате, пнув ногой подвернувшийся пуфик. – Ты не могла не видеть, как я устал за последние недели. Ты думаешь, почему я тебе охрану нанял? Меня подсиживали как могли, да еще с этим танкером, черт бы его побрал! Я уже сам не знаю, правильно ли сделал, забрав себе документы на него. Посадил бы сейчас председателя комиссии в министерстве, так ведь это бы значило огласку! Сколько ни посади, разве удержится на своем месте мэр города, когда у него такие начальники в министерстве! Все забудут этого старика чокнутого, будут помнить только название города и сумму! – Он подошел к жене, стал на колени и посмотрел ей в глаза. – Я до сих пор боюсь, что меня пристрелят за эти бумаги, я за тебя боюсь!

– Подожди. – Ирина потрогала пальцами виски. – Бумаги... На танкер...

– Ну скажи мне, только мне, я тебя умоляю. Как это случилось с шофером?

– Я... Я вышла в магазин и забыла сумочку, – пробормотала Ирина и закрыла лицо руками, потом резко развела их в стороны, растопырив пальцы. – Ты что, вполне серьезно допускаешь, что из-за этих бумажек тебя могут убить? Свои? Своя же власть?

– А ты что, допускаешь, что я стою пятнадцать миллиардов и они позволят документации всплыть?

– Потеряй их, пожалуйста, потеряй их! – забормотала Ирина, схватив руки мужа.

– Ну да, а потом зарой голову в песок, да? Уж лучше побыстрей кому-нибудь официально отдать.

Ирина, так что там случилось с шофером? Прекрати пить. – Он отнял бутылку.

– Я пойду спать, – пробормотала женщина, вставая.

Ты не выйдешь из дома. Я приказал. До моего распоряжения, пока не расскажешь, что случилось. Можешь спать хоть неделю.

В гостиницу, где жили Дима с Хрустовым, въехала делегация китайцев. Лепечущие узкоглазые человечки стали клацать фотоаппаратами в холле, увидев Диму. Хрустов предусмотрительно уронил пару раз на пол ключ от номера и поднимал его не спеша, пряча лицо. Дима подхватил одной рукой китаянку, закружил ее и поцеловал.

– Так, что ли? – спросил он весело у Хрустова, догнав его.

– Тут еще важно, что сказать, чтоб не испугалась. Хотя тебе, наверное, ничего говорить не надо.

Они поднимались по лестнице. У окна на их этаже стоял невысокий мужчина, закрывая шляпой лицо.

– Стоять, – сказал тихо Хрустов и обошел застывшего Диму, прижимаясь к стене.

Мужчина у окна смотрел на ночную улицу не поворачиваясь, а когда он вытащил руки из карманов брюк, маленькие ладони запрятались в очень длинных рукавах пиджака. Хрустов остановился и не стал доставать оружие. Он повернулся к Диме, показал пальцем на странного человечка и провел у себя по груди, изображая выпуклости. Дима сначала нахмурился, потом кивнул и внимательно всмотрелся в темный силуэт. В этот момент мужчина повернулся к ним и задрал голову вверх, чтобы удобней было смотреть из-под огромной шляпы.

– Ты? – удивился Дима, разглядев заплаканное лицо.

– Я, – кивнула Ирина и внимательно посмотрела на Хрустова.

В номере Димы она сразу пошла в ванную, прислонилась спиной к стене и долгим взглядом изучала лицо Димы, пока он стоял над ней и молчал.

– Может, пойдем на улицу и там спокойно поговорим? – Дима не выдержал первый.

– Что, прослушки могут быть и в ванной? – Ирина открывала кран с водой.

– Не знаю, а что случилось?

– Все случилось, – сказала Ирина, – все, что могло в моей жизни случиться, случилось.

– Я не люблю загадок.

– Хорошо. Давай будем говорить открыто. Я принесла тебе документы на танкер.

– Шутишь? – Дима побледнел.

– Вот они. – Ирина расстегнула белую – не по росту мужскую – рубашку и вытащила прозрачную папку, которая закрывала ее живот слегка утопленная в брюки.

Дима, не сводя с нее удивленного взгляда, взял протянутую папку, потом оторвался от некрасивого напряженного лица женщины и посмотрел на документы.

– Мне нужно уйти на некоторое время, а ты побудь у меня. Лучше поспи, ты плохо выглядишь.

– Я плохо выгляжу, вот как? – Она вцепилась в Диму дрожащими руками. – Нет, радость моя, никуда ты не пойдешь, пока не скажешь, что теперь со мной будет. А раздумывать тебе – не больше минуты, потому что я жду тебя минут десять, приехала на такси – это еще полчаса, сколько? Сорок. Через час у мужа закончится прием, он проверит, хорошо ли запер женушку, а ее-то и нет! Тогда он откроет свой сейф. Сколько? Минут десять на все. Позвонит – еще немного времени, итого у нас с тобой на все про все не больше двух часов. Решай. Или ты сейчас бежишь передавать куда надо документы – это ты можешь успеть, но живым тебе из города не уйти. Или мы бежим сразу, вот так, как есть, вместе и немедленно. Пока не объявлена тревога по городу, я могу уговорить знакомого гаишника снять вертолет, на нем – до военного аэродрома, а там деньгами, угрозами, как-нибудь улетим. Только бы за границы нашего штата выбраться.

– Какого штата? – Дима слушал весь этот бред терпеливо, жалея потерянные минуты.

– Хабаровско-Амурского, одного из двадцати штатов России! Здесь у мужа все схвачено, нам не уйти!

Дима понял, что, если сейчас уйдет, у него начнутся неприятности немедленно.

– Первый раз слышу про такой штат. Ты в порядке?

– Ладно, назови это губернией. Так мы – вместе? – Женщина смотрела не отрываясь.

– Нет, – сказал Дима, словно отчаявшись; закрыл глаза и помотал головой. – Нет, нет и нет. Я не могу подвергать тебя опасности! Зачем ты вообще так сделала? Зачем сбежала? Можно было бы договориться, ты бы передала мне...

– Просто скажи – да или нет.

– Я сказал – нет. Я не могу.

– Свой лепет про опасность можешь заткнуть себе в ... – Ирина Акимовна, словно в задумчивости, употребила неприличное выражение. Она смотрела перед собой не мигая, словно поняла что-то, это что-то было рядом, надо было только логично... – Кстати, документы были в сейфе у моего мужа, ты не удивлен? – Она не смотрела на Диму.

– Ирина, посмотри на меня. Ну посмотри же на меня! Вот так, в глаза. Ирина, я человек казенный, подневольный, что скажут – то и делаю. Я не могу иметь жену, я вообще не могу иметь слабых мест. Ну просто пойми меня, а? Я не могу бежать с тобой не только потому, что боюсь за тебя. Я боюсь не успеть, если буду с обузой. Ну вот, я все сказал, ты же хотела правду.

– Я не эту правду хотела, – прошептала Ирина, закинув голову и глядя в его лицо. – Скажи, кто ты?

– Я все сказал.

– А этот... Этот человек с тобой, там, в коридоре? Я видела его вчера у гостиницы, он был с женщиной...

– Коллега.

– Коллега. Ну да, все сходится. Муж был прав. Все сходится. Отдай им это быстрее, прошу тебя, отдай! Муж сам не рад... Мне плохо. – Она стала оседать на пол.

Дима подхватил ее и отнес на кровать. Быстро, за тридцать секунд, оделся. Достал из чемодана упаковку таблеток, выдавил одну, набрал в ванной воды в стакан. Поднял голову женщины, оттянул за подбородок, открывая рот, и положил таблетку между зубов.

– Выпей. Ирина, пей.

Ирина приоткрыла глаза и глотнула, залившись водой.

– Умница, лежи. Сейчас станет хорошо, лежи. Он выбежал из номера и постучал к Хрустову:

– Оденься и будь готов. – Дима быстро и тихо говорил Хрустову в лицо, не заходя в номер. – Если я не вернусь через час, если начнут ломиться в мой номер, уходи через окно. Место встречи – двадцать первое отделение милиции. Будешь без документов, придешь, набуянишь, чтобы тебя задержали. Я буду там. Дождешься, когда дежурным будет старик с кавалерийскими усами, имя – Игнат. Он дежурит через день. Скажешь, что ты брат. Скажешь: «Я брат». В этот день и встретимся. Время! – сказал Дима, быстро уходя по лестнице.

Хрустов задумчиво потер подбородок. Открыл номер Димы, застыл, разглядев силуэт на кровати.

Женщина была жива, только спала. Он вздохнул с облегчением, поудобней положил ей подушку и вышел.

Дима вернулся через тридцать семь минут. Ничего не объясняя, зашел в номер Хрустова и стал надевать облегченный бронежилет.

– Пока все в порядке, может, выберемся нормально. Помоги. – Он показал Хрустову на спину. Хрустов подхватил узкие длинные липучки и зафиксировал их на спине Димы, закрепляя таким образом небольшой прямоугольник на груди сверху бронежилета как раз напротив сердца. Прямоугольник этот был из прорезиненной ткани, мягкий на ощупь и пружинил. – Теперь рубашку. Дай свою, лучше белую. – Дима надел рубашку Хрустова и удивленно потрогал свесившиеся плечи. – Здоров!

Теперь так. Я иду к себе. Через пятнадцать... Нет, лучше так. Услышишь выстрел. Подойди к моей двери, постучи. Уверенно постучи, кулаком. Подожди немного; если не откроют, опять постучи и голос сделай командный. Да, и соберись. Мы после этого уезжаем.

– Эта женщина... – начал Хрустов.

– Мы что, будем именно теперь задавать вопросы? – перебил его Дима.

Ирина открыла глаза, когда ее сильно ударили по щеке. Она увидела над собой лицо Димы Куницына, сильно зажмурилась и ощупала его слабыми руками.

– Ты... А у меня что-то с головой. Все кружится.

– Ирина, обними меня. – Дима лег рядом, выключив в комнате свет.

– Ну что ты, что. Счастье мое... Ты – мое счастье.

– Мне конец, – Дима говорил, уткнувшись в теплую душистую шею, – гостиница оцеплена. Они ждут нас, Ира. Прощай.

– Ну прощай, прощай... Что ты хочешь сказать? – Ирина хотела поднять голову, но уронила ее.

– Ты погубила нас. Они убьют меня. И тебя.

– Я погубила, – прошептала женщина.

Дима лег на спину, посмотрев незаметно на часы. Семь с половиной минут. Он щелкнул настольной лампой на тумбочке у кровати.

– Не надо было так делать. Я думал, у меня в запасе несколько дней. Я думал, что смогу быть с тобой, потянуть время.

– А где эти бумаги?

– Я их сжег. На кой черт они теперь нужны, если мы умрем. Пусть без нас кружится безумная карусель.

– Мы умрем... Как странно, я только вчера думала про смерть. Смотрела на эту женщину-следователя, а думала про смерть. Она красивая, глаз не отвести. Она была смерть! Я хотела тебе сказать, твой коллега и эта женщина...

– Ирина, помоги мне. Я думаю, меня захотят взять живым. Помоги.

– Чем?

– Не умирай. Девять минут.

– У тебя есть оружие? – Женщина сглотнула слезы.

– Есть. – Дима говорил тихо, чуть слышно. В окно ударил дождь. – Поцелуй меня. Моя последняя женщина. Моя смерть.

Они вцепились друг в друга с такой силой, что оба застонали от боли.

– Я умру с тобой Я так хочу. Молчи, не говори, я умру с тобой, мой последний мужчина. Только скажи, куда надо выстрелить. А лучше... Убей меня. Убей меня сам, пожалуйста!

– Лучше тебе не умирать. Ты случайная жертва, объяснишь мужу, скажешь, что спасала его, отдала документы мне специально, чтобы он не переживал. Хотя те, кто будет вышибать дверь, навряд ли поговорят с тобой. Стреляй под подбородок. Это наверняка. Извини. – Дима отцепил от себя руки женщины, встал и прошел на середину комнаты.

– Нет. Подожди, еще не надо, я еще не нагляделась на тебя!

Дима не отвечал, смотрел перед собой застывшим взглядом, потом достал небольшой пистолет, уложил его поудобней в руке.

Ирина смотрела на все это, не в силах пошевелиться.

Дима приставил дуло к груди и выстрелил. Постоял секунды две, расширились глаза, которые нашли Ирину Акимовну за эти секунды, пошатнулся и упал назад со страшным грохотом.

– Что же это такое. – Ирина Акимовна слезла с кровати и на четвереньках подползла к лежащему мужчине. Голова Димы повернулась набок, глаза закрылись, изо рта вытекала тонкая струйка крови. – Вставай, не надо так быстро... Я еще не готова, подожди... – Она смотрела, оцепенев, на красное пятно, растекающееся на левой стороне груди. И вдруг, словно проснувшись, удивленно огляделась, потом потрясла Диму за плечи и наклонилась, приложив ухо к его рту.

В дверь сильно постучали. Ирина дернулась и вскочила.

– Но я не хочу... – пробормотала она, схватившись за голову. – Я не готова. – Она вытащила из руки Димы оружие, подержала его, взвешивая. – Так просто?

В дверь опять стучали, и мужской голос приказывал открыть. Ирина приставила дуло, как Дима, к груди, потом покачала головой и бросила пистолет на пол.

– Нет, не попаду. Снизу в подбородок... Что я делаю? Надо быстро. – Она подняла пистолет, спеша, нашла дулом мягкое углубление под подбородком и нажала курок. Выстрел прозвучал одновременно с грохотом вышибаемой Хрустовым двери.

Остановившись в проеме, Хрустов увидел два силуэта на полу и задержал дыхание. К булькающему звуку присоединилось тихое сдерживаемое дыхание. Отстрельщик подошел к женщине, посмотрел внимательно на ее голову, судорожно дернувшуюся руку и понял, что она дышать не может. Он сел в кресло, закинул ногу на ногу и стал ждать.

Дима Куницын медленно сел, достал платок и вытер подбородок.

– Какой у меня тактичный охранник, – Дима снимал рубашку с большим красным пятном на груди, – сидит себе спокойно и ждет, когда я приведу себя в порядок, вы подумайте. Нет, чтобы помочь подняться, побеспокоить. Черт, упал неудобно... Хрустов, вставай! Беги, Хрустов, у нас не больше минуты, чтобы успеть выскочить из гостиницы до ментов! – Дима поднялся и быстро вышел из номера, прихватив со стула свою куртку.

Хрустов еще сидел полминуты, напряженно думая. Потом встал и выбежал за Димой. Они прошли в кафе и служебным ходом – на улицу. Дима бежал, избегая освещенных улиц, сдергивая с себя на ходу бронежилет. Под ноги Хрустову раздавленной лягушкой шмякнулся резиновый мешочек с «кровью».

– Лучше бежать спокойно и по освещенным местам, – сказал Хрустов, догнав Диму. – Трусцой. Рядом.

Дима сбавил темп.

– Сколько надо бежать по времени? – спросил Хрустов.

– Минут двадцать. Потом подеремся немного, можешь поставить мне фингал, если наболело. Нас заберут в отделение, отоспимся. Я буду американцем.

– Есть два вопроса. – Хрустов, и не поворачиваясь к Диме, видел боковым зрением, как тот покачал головой. – Это конкретно по делу.

– Ну если по делу.

– Прослушки в твоем номере.

– Снял часа два назад.

– Женщина сама себя убила?

– Конечно сама, из-за чего, спрашивается, я наизнанку вывернулся! Подожди, бензоколонка. – Дима достал из кармана куртки маленький флакон, выдавил из него себе на голову пасту и растер ее по волосам. Вспухла, лопаясь пузырями, черная пена. Через минуту Дима вышел из туалета с белыми мокрыми волосами. – А ты хорошо придумал с этой пробежкой, потрусили дальше. – Он пристраивался к ритму Хрустова.