Текст книги "37 девственников на заказ"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Фло

Я позвонила, и дверь открыл… Кохан!

– Вы так с утра все еще проводите обыск? – пожалела я его.

– Нет! – крикнула мама из кухни Богдана. – Он недавно пришел. С тобой поговорить.

– Хорошо, что вы пришли, – обрадовался Урса. – А то ваша мама уже начала мне читать вслух.

– Что? – застыла я. – Только не говорите, что она вам читала…

– Я читала ему рассказ Богдана Халея под названием “Анна-бель”, – подтвердила мама худшие мои предположения, выходя из кухни и вытирая руки полотенцем. – Мне как раз его сегодня после полудня распечатали, а Урса Венедиктович спросил, что я знаю об Анне. Тебя все не было, и я сказала, что ее муж, Богдан, знал о ней много интересного, и предложила почитать. Скажи ты ему – он не верит, что это совершенно криминальный рассказ!

– Мама, – подталкиваю я ее к двери, – нам с Коханом нужно поговорить наедине.

– Тогда ты его уговори – у меня не получается…

– Мама, иди домой!

– Уговори его вернуть ножи в квартиру. Представь: он их опять забрал!

– Обязательно, только иди домой!

– Постой! – остановилась моя мама и медленным движением надела болтающиеся у нее на груди очки. – Что это за одежда? Ты только посмотри на себя!..

– Клянусь, что через полчаса я приду к тебе переодеться и выкину эти тряпки в мусоропровод! Ну дай же нам поговорить!

– Она у меня такая импульсивная! – успела мама сделать Урсе “ручкой”, прежде чем я захлопнула дверь.

И тут же, у двери, я начала быстро сбрасывать с себя одежду мамочки Ланского. Я так спешила все это скинуть, что исколола пальцы булавками. Урса вышел посмотреть, почему я чертыхаюсь, когда на мне остался только ее пояс с чулками.

– Евфросиния Павловна, – тут же повернулся Урса спиной, – я пришел не для этого – у меня к вам совершенно деловой разговор!..

– Да, извините, у меня к вам тоже есть деловой разговор. Дайте пять минут!

Бегу в ванную и застываю под струями душа.

В комнату я вошла в своем летнем платье, оно очень нравилось Богдану одиннадцать лет назад.

– Однако! – засмущался Урса. – А вам не холодно – в таком коротком и открытом платьице?

– Не мешайте восторгаться собственным телом! Это платье я носила в пятнадцать лет.

– Оно вам жмет в груди! – авторитетно заявил Кохан.

– Ладно, я наброшу плед. Кто первый?

– В смысле? – совершенно очумел от моих раздеваний-одеваний Урса.

– В смысле, кто первый начнет объяснять, зачем сюда пришел?!

– Ах, это… Я начну. Я пришел сказать, что Кира Ланский сегодня по дружбе просил меня провести срочный анализ в лаборатории. Знаете, чего? Никогда не угадаете – ваших отпечатков! Я, конечно, тогда не знал, что они ваши, только обратил внимание на особенности их закрепления на бумаге – десять пальцев оттиснуты с вялой прижимистостью – так бывает, когда берут отпечатки у трупа!

– А с чем это вы сравнивали? Откуда у вас мои отпечатки?! – повысила я голос.

– Вот и я подумал: откуда у нас могут быть ваши отпечатки. Разве что со стаканов из поезда?.. Но Ланскому необязательно знать о некоторых особенностях моей личной жизни. Теперь – ваша очередь.

– Ладно. Сегодня около десяти утра некто Байрон – пациент Ланского – залез на крышу своего дома и прыгнул оттуда вниз. Я приехала к его дому как раз после обыска в квартире Аквинии, – киваю на окно. – Я застала “Скорую”, на которой его увозили. Он был без сознания. Потом я полезла на крышу, осмотрелась там…

– И?.. – не выдержал моей задумчивости Кохан.

– И ничего не нашла. Поэтому спустилась к машине, переоделась поприличней, то есть… пофривольней, дождалась, когда уедет милиция, и пробралась через балкон в квартиру на третьем этаже…

– Где жил этот самый Байрон! – закончил Урса, довольный собственной сообразительностью.

– Неправильно. Где Байрон повис на балконе! Он не долетел до земли – он повис, зацепившись за выступающую с балкона третьего этажа железяку.

– Хорошо, – кивнул Урса. – Вы залезли в квартиру на третьем этаже. Не очень понял, зачем для этого нужно было переодеваться и что для вас значит – пофривольней?

– Это значит: короткая юбка на бедрах, туфли на каблуках, свитер в обтяжку, открывающий при поднятых руках пупок, сиреневые колготки – под цвет свитера и пиджак, одна пола которого намного короче другой.

– И что, в такой одежде удобно лазить по балконам? – засомневался Урса.

– Нет! В такой одежде легко можно объяснить любой женщине, что я – любовница ее соседа, понимаете? Не понимаете…

– Говорите все подряд, – разрешил Урса. Он развалился на продавленном диване и сочувственно уставился на меня. – Представьте, что я – ваш психолог. Рассказывайте все подряд! Начать можете с раннего детства.

Голубцы, голубцы, голубцы…

Я ограничилась приключениями сегодняшнего дня. В подробностях описала инсценировку самоубийства и падение с люстрой на пол – как раз под ноги застывшего истуканом Ланского. Потом – его квартиру, снотворное в вине, шкаф мамочки, удивление домработницы.

Кохан молчал, но сочувствие в глазах утратил.

– Можно уже сделать выводы? – примерно спросила я, чувствуя, как он наливается бешенством.

– А что, у меня есть возможность вам это запретить?

– Никакой!

– Так валяйте!

– Ланский – не Кира Ланский! То есть я хочу сказать, что он совсем не тот человек, с которым я провела почти три года любви. Это не он, поверьте! 339

– Не могу, – пожал плечами Урса. – Я тоже провел некоторые расследования и выяснил, что психиатр Ланский прибыл в Москву в единственном числе, больше таких не наблюдалось. Здесь он поступил в аспирантуру и набрал группу суицидников – как раз по теме своих исследований. Совмещая учебу и практику, так сказать, трудился в поте лица, успевая везде. Вступил, например, в гражданский брак с Евфросинией Куличок, студенткой девятнадцати лет. Три года они сожительствовали в грехе, после чего внезапно расстались. Ланский уехал на родину. Через полтора года он воспользовался предложением одного медицинского института, вернулся в Москву, где до сих пор и работает. Холост. Богат – уже три года занимается частной практикой. И обратите внимание – никаких данных о внезапной смерти!

– Какой институт его пригласил?

– Сербского. Судебная медицина.

– Почему же он там не работает?

– Уволился по собственному желанию через год.

– Наводили справки, насколько хорошо справлялся со своими обязанностями кандидат наук Ланский?

– На что вы намекаете? – насупился Урса.

– Я же вам говорю: это не тот человек!

– А вы знаете, что этот самый “не тот человек” помимо сравнения ваших отпечатков попросил узнать, нет числится ли в нашей картотеке женщины с красной родинкой в виде треугольника под левой грудью!

– Ну и что тут удивительного?! – не сдаюсь я. – Подумаешь, родинка! Он осмотрел меня всю, пока я была без сознания! Даже пятки!

– Евфросиния Павловна, – вкрадчиво обратился Урса, – разрешите вам задать несколько вопросов личного характера.

– Пожалуйста!

– Где и как вы узнали о пациенте доктора Ланского, суициднике по кличке Байрон?

– В клубе “Голубой фламинго”, – не почувствовав подвоха, ответила я.

– Прекрасно… А скажите, дорогая Фло, что вы делали в этом клубе?

– Следила за Ланским, дорогой Уральский Самоцвет.

– Прекрасно… А в какой одежде вы посетили этот самый клуб для мужчин?

– Я была в мужской одежде, но только потому, что следила за Ланским давно и должна была регулярно менять свой облик! Там я встретила своих пациентов. Амадей сказал мне, кто был с Ланским, и рассказал, как найти квартиру Байрона.

– А зачем вам нужна была квартира этого самого Байрона?

– Потому что он суицидник! И Глистин был суи-цидник. Глистин говорил мне, что по договору должен выпрыгнуть из окна на рассвете! По договору, понимаете?

– Евфросиния Павловна, что бы вы посоветовали, расскажи я вам историю женщины, которая следит за своим бывшим любовником, посещая для этого гей-клуб в мужской одежде? Что она, ради проникновения в его квартиру, изображает повешение на люстре?

– Ничего не выйдет! – Я вскочила и прошлась мимо Урсы, размахивая перед его лицом указательным пальцем. – Ничего из ваших предположений не выйдет, потому что этот Ланский, который потерял сегодня документы, он – гомосексуалист! Не мог человек стать за пять лет принципиальным гомиком!

– Я вас умоляю! – закатил глаза Урса. – Ну зачем вы сюда еще и сексуальную ориентацию приплели?

– Как это – зачем? – взвилась я. – Мужчина, которого я помню как прекрасного любовника и ценителя женщин, не может вдруг превратиться в гомосексуалиста!

– Я раньше тоже думал, что дипломированный психиатр не пойдет переодетым в клуб для мужчин, – парирует Урса.

– Так это же для дела! Это для конспирации, понимаете?!

– А я что говорю? – снисходительно кивает Кохан. – Достали вы мужика своими приставаниями и желанием возврата старой любви, он и прикинулся перед вами голубым.

– С вами невозможно разговаривать!

– Остыньте. Пойдемте на кухню – посмотрим, что приготовила ваша мама. О! – принюхивается он с порога. – Голубцы!

– Опять голубцы, – тяжко вздохнула я, вспомнив чудную курицу Клавы.

– Вы можете не есть. Садитесь и слушайте. В карманах обеих жен Богдана Халея я обнаружил сильнодействующее снотворное двух видов. Соответственно, отравлены они были именно этими препаратами, добавленными в больших дозах в коньяк, – то есть они отравили друг друга. И я подозреваю, что тут не было никакого сговора, просто бабушки сели выпить-закусить, одна решила избавиться от другой, а другая… В общем, здесь все понятно. Вы только прочувствуйте, дорогая Фло, иронию данного смертельного случая. Две жены одного и того же человека – молодая и старая – спонтанно решили отравить друг друга! – Урса ставит на стол огромное блюдо с десятком голубцов и сладострастно его обнюхивает. – Чувствуете запах интриги? Нет? А ваша мама передала мне в подробностях последний ваш с бабушками разговор в ее квартире.

– Она могла что-нибудь напутать, она в конце сильно рассердилась и была совершенно не в себе, – предупреждаю я.

– Да. Я знаю. – Урса, к моему ужасу, засунул в рот целый голубец и, закрыв глаза, начал пережевывать. Шумно проглотив его, он удовлетворенно вздохнул и заметил: – Я знаю, что старушки хотели от вас за подаренную собственность.

– Ерунда все это, не слушайте маму – она…

– Она на редкость разумный человек, – перебил Урса. – И я уверен, что она не станет переодеваться в мужскую одежду, чтобы проследить за кем-то в клубе для геев. Ей такое просто в голову не придет. Чувствуете пронзительную чистоту помыслов вашей мамы?

– Чувствую, – кивнула я и стала ждать, пока Урса прожует и проглотит следующий голубец.

– Аквиния хотела, чтобы вы нашли ожерелье, а Анна, чтобы вы нашли убийцу Халея и сдали его правосудию. Так?

– Почти. Аквиния думала, что…

– Не будем останавливаться на деталях, – опять перебил Урса. – Важно, что они обе знали о вас нечто такое!..

– Они обе все знали и про ожерелье, и кто убил Богдана. Они сами мне сказали. По секрету. Тайком друг от друга. Анна попросила не искать бриллианты, а Аквиния предупредила, чтобы у меня и в мыслях не было искать убийцу, иначе всем будет плохо.

– Благодарю вас, драгоценная моя Фло, – пропел Урса и поднес ко рту голубец.

– Стойте! – остановила я его. – За что это вы с такой самонадеянностью меня благодарите?

– Вы только что помогли мне раскрыть преступление.

– Как это? – Видя, что Урса опять поднял вилку с нацепленным голубцом, я схватила его за руку. – Какое преступление? Вы только что сказали, что старушки отравили друг друга!

– Вы помогли мне раскрыть убийство Богдана Халея.

От неожиданности я отпустила руку Урсы, он тут же засунул в рот заготовленный голубец. Стекающий по подбородку соус Урса с осторожным благородством промокнул вышитой салфеткой.

– Эти салфетки вышивала Аквиния! – злорадно заметила я.

Он только кивнул, выражая восторг глазами.

– Я могу рассказать, как все было, – предложил Урса, завершив процесс заглатывания.

– Представляю!..

– Аквиния в подзорную трубу видела в тот вечер в квартире Халея его дочь Людмилу Камарину и вашу маму. Вот и вся история.

– Что это значит?

– Она видела, как Людмила Богдановна убила своего отца.

– Чушь! Что вы сейчас сказали о моей маме?

– Ваша мама тоже заходила сюда в тот вечер, после Людмилы Камариной.

– Неправда, – прошептала я.

– Она мне сама сказала. Она пришла поговорить с ним, чтобы старик оставил в покое вас, ее дочь.

– Я не хочу с вами больше разговаривать!

– А вы не разговаривайте – вы слушайте. Она пришла, когда Халей уже был убит. Я ей верю. Значит, его убила Людмила Камарина, которая пришла перед вашей мамой.

– Да оставьте вы в покое Люсю!

– Она мне сама сказала, что была здесь, – объявил Урса, и я захлебнулась на вздохе. – А что тут странного? – поинтересовался Кохан. – Он испортил жизнь ее матери. И потом, вы же сами говорили: редкий случай параноидальной шизофрении. Теперь что получается? Получается, что Аквиния, видевшая в тот вечер Люсю, которая помолвлена с ее младшим сыном, не хотела, чтобы вы искали убийцу Богдана. Она попросила вас найти для будущей невестки бриллианты. И почему, спрашивается, вас? Потому что видела, как после Люси в квартиру приходила ваша мама!

– А по… А по-по-чему тогда Анна не хотела, чтобы я искала бриллианты? – тряслась я на стуле.

– Замерзли? – проявляет участие Урса. – Я вам говорил не ходить в легком платьице! Зима на дворе. А потому Анна не хотела искать бриллианты, что они уже давно были у нее!

– Ка-как эт-т-то?

– Очень просто. Ваша мама – человек категорически справедливый и суеверный к тому же – отдала ожерелье единственному, с ее точки зрения, имеющему на это право человеку. Людмиле Богдановне!

– Урса Венедиктович, вы – гений! – заявляет моя мама, входя на кухню. – Ничего, что я немного послушала в коридоре? Я вам принесла кетчуп. Вы говорили, что любите голубцы с кетчупом, и я подумала, как он там их ест?

– Мама! – Сидя, я обхватила ее и прижала к себе. – Что это значит? Ты взяла из квартиры Богдана это ожерелье?! Я не верю…

– И правильно делаешь, Фросик, что не веришь. Но какая потрясающая интуиция у этого мужчины! Я вас боготворю, Урса Бенедиктович!

Урса встал, поклонился, как тогда в поезде, и очень галантно поднес руку мамы к губам. Я обхватила маму сильнее и притянула к себе. Урса не отпускал руку, тогда мама ласково потрепала его за ухо свободной ладошкой.

– Знаете, что я хочу вам сказать! – заявила моя совершенно счастливая мама, погладив меня той же ладошкой по голове. – Как я рада, что все так хорошо закончилось!

– Отлично все закончилось, – поддержал ее Урса. – Аквиния сказала Анне, что видела Люсю-убийцу; возмущенная Анна сообщила, что ожерелье уже у дочери, но та не собирается ехать в Америку, и обе старушки, рассердившись, помогли друг дружке уйти в мир иной. Вместе, держась за руки, так сказать… – Он наткнулся на мой взгляд, хмыкнул, замолчал и сел.

Мама отошла к плите:

– Мне отсюда вас обоих лучше видно, а вы кушайте, Урса Бенедиктович, кушайте!.. – И с умилением на лице пронаблюдала процесс заталкивания в рот Урсой целого голубца. – Вы кушайте, а я вам вот что скажу. Конечно, Люся никого не убивала, это понятно. Но что касается ожерелья…

– Она мне сама призналась, что ожерелье у нее и что вы его ей дали! – с полным ртом возмутился Урса.

– Да вы кушайте!

– Ты приходила в тот вечер к Богдану? – решила я все выяснить.

– Да, Фросик, я пришла к нему, а он уже мертвый, а на ступеньках у лифта сидит девушка и плачет. А на улице идет дождь, я присела к ней. “Голубушка, – говорю, – вы ему кто?” А она говорит: “Дочка”. Тут и я заплакала. “Мою дочку, – говорю, – всю истерзал, колдун проклятый, а его, законная, плачет за дверью!” Поплакали мы с нею так, поговорили. Я вижу, она в себя приходит и говорит: “Пойду, маме скажу, что он с собой покончил, то-то она обрадуется!” – “Как же это, – говорю, – твоя мама может такому обрадоваться?” А она только рукой махнула. А на улице дождь, а дверь в эту квартиру раскрытая стоит, как Люся ее и оставила раскрытой. И тогда я взяла зонт из коридора: “Иди домой, дочка, не стоит тут сидеть, позже приходи с матерью”. Она и ушла. И я эту дверь прикрыла и ушла к себе. Минуты через три – звонок. Открываю, а там девушка эта стоит, мокрая вся, и странно так на меня смотрит. “Вы, – говорит, – дали мне зонт…” – “Дала”, – говорю. “Спасибо, он дырявый”. И ушла. А я спустилась и повесила этот зонт на место, где он и висел. Вот так все и было. Не убивала она. Сказала, что отец покончил с собой. Это потом две эти вертихвостки стали мне объяснять: дескать, не мог Богдан этим ножом зарезаться! Вот этим мог, а этим не мог! Ерунда. Что было под рукой, тем и воспользовался. Урса Венедиктович, съешьте последний голубец – что ж его один оставлять?..

Раскопаем эту могилу вместе!

Ночью мне стало вдруг так страшно и одиноко, что я перебралась в кровать к маме.

– Фросик, – бормотала она, – не толкайся коленками, что за привычка? С двадцати недель как начала толкаться!..

В шесть утра я была уже на ногах. Позвонила Лумумбе. Вкратце описала все свои сомнения и выводы насчет Ланского.

– И ты хочешь туда вернуться?

– Прослежу сегодня за ним до полудня и невзначай попадусь на глаза. Пусть думает, что он меня случайно нашел.

– Фло, что ты хочешь доказать?

– Что он – не Кира Ланский. Это раз. И, скорее всего, не психиатр. Это два. И он толкает своих же пациентов к самоубийствам. Это три.

– Фло, мне страшно, поговори со мной, – просит Лумумба на том конце провода. – Расскажи, что ты намыслила?

– Я должна поехать в Новгород и раскопать могилу.

– Нет! – сказала Лумумба.

– Да! – сказала я. – Если там лежат чьи-то останки, я напишу заявление в милицию, пусть проверят, кто сейчас под именем Киры зарабатывает себе деньги научным шпионажем! Этот самозванец выбирает себе в пациенты весьма интересных личностей! Он узнает заранее, чем эти люди занимаются в профессиональном плане, потом предлагает сделку. Самоубийство за деньги.

– Ох! – громко вздохнула Лумумба.

– И ничего не “ох”! Тебе ли не знать, что хроническии суицидник – тот же шизофреник: если его лечить в соответствующие периоды обострений, вполне может протянуть много лет. А если подталкивать? Обещать уладить все проблемы в жизни близких? Перевести деньги на лечение ребенка, на научные опыты в институт, на операцию матери за границей!

– Я не верю, что психиатр может такое…

– А он не психиатр! – закричала я и вдруг поняла. – Он… Он пациент! Господи, как же мне раньше это в голову не пришло?! Видела бы ты шкаф его умершей мамочки! Он был пациентом Ланского, он его хорошо знал, он сделал себе шрам на левой стороне груди! Он даже мог… Он мог для такой аферы даже подправить что-то в лице. Знаешь, что? – решилась я. – Не буду за ним следить, не буду сегодня попадаться на глаза!..

– Молодец, – похвалила Лумумба.

– Я сразу, сейчас, немедленно поеду раскапывать могилу!

Положив трубку, я нервно хожу по квартире и вдруг замечаю, что мама давно не спит. Более того – она собирает вещи.

– Куда ты собралась?

– Я с тобой, – говорит мама. – Чего мне здесь сидеть и киснуть? Позвоню с вокзала в издательство и отпрошусь за свой счет.

– Ты опять подслушивала?

– Зачем это? Ты кричишь громче водовоза в моем детстве. Я просто все слышала, я на твоей стороне!

– На какой еще стороне?.. Прекрати собирать чемодан, меня это угнетает!

– Я думаю, что женщина, которая любила мужчину так, как ты любила Киру Ланского, узнает его в любом облике. Даже если он превратится в обезьяну. Это на уровне обоняния, осязания и внутренних женских органов. – Она проводит перед моим обалдевшим лицом ладонями, закрывает глаза и глубоко вдыхает. – Не хочешь брать чемодан, собери сама дорожную сумку, а мне ничего не надо. Вот только возьму тапочки, шерстяные носки, безрукавку… платок пуховый. Кстати, о платках! Я видела, что ты вчера вечером оттащила к мусоропроводу охапку одежды. Учитывая все, что я тут услышала, это одежда умершей мамы этого, как его…

– Самозванца!

– Да. Самозванца. Так вот, я забрала платок и принесла его в квартиру Богдана. При случае отнесешь его этому Ланскому обратно.

– Это еще зачем?

– Затем, что ты не понимаешь. Не кричи. Я же не принесла юбку или пояс для чулок. Человек может быть фетишистом, а может и не быть, но мамин платок должен лежать в его доме, а не валяться на свалке.

– Делай с этим платком что хочешь, только не надо со мной ехать!

– Фросик, посмотри на меня.

– Ну, смотрю!..

– Как я выгляжу?

– Отлично выглядишь, а что?

– Мне нравится Урса Бенедиктович.

– Что?..

– Да. Он мне очень нравится. Ничего не могу с собой поделать – он мне снится. Ты не знаешь точно, сколько ему лет?

– Мама! – В отчаянии я упала навзничь на кровать, открытый чемодан подпрыгнул рядом. – Мама, сделай с собой что-нибудь, потому что шансов – ноль!

– Слишком молод? – обеспокоилась она.

– Нет, но… Как бы это объяснить?..

– А ты объясни простыми словами, хватит чуть что отводить глаза. Я пойму. Я не дура.

– Ладно. Объясняю простыми словами. У него заскок на целомудрие.

Вижу, что она ничего не поняла.

– Он девственник и дал себе обет, что женится только на девственнице!

Моя мама прижимает к груди тапочки и восторженно произносит, глядя в потолок:

– Вот это мужчина!..

Она так пришибла меня своим признанием, что я очнулась только на вокзале, когда мама задумчиво предложила такой вариант собственного счастья:

– А если мы ему скажем, что ты не моя дочь? – придумала она, когда поезд подали.

– А чья я дочь? – ничему уже не удивляясь, тупо поинтересовалась я.

– Ну, например, Тети-кенгуру…

– Тогда получится, что твоя двоюродная сестра родила меня в пятнадцать лет?

– Все бывает, – кротко вздохнула мама и показала на наши места. – Можно, я лягу на нижней полке?