Текст книги "37 девственников на заказ"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Накатило…

Я оказалась дома около полуночи. Пришлось прочистить желудок. Рвота попала в нос. Отвратительное ощущение. Пока я с ним боролась, с полочки в ванной на раковину упал пузырек с туалетной водой. Я стояла, смотрела на треснувшую раковину и вдруг впервые поняла, что человек чувствует, когда случается сильное желание покончить разом со всем. Это же восхитительно – можно напоследок даже натворить что-нибудь запретное. Можно все, если завтра – конец. Сама выбираешь время и место.

Накатило…

Телефон разрывался.

Не возьму, пока не вымоюсь как следует.

А теперь не возьму, пока не выпью чаю. Отключить его, что ли? Я стала думать о телефонном шнуре как о пуповине, протянутой от меня к некоторым близким людям и к целой толпе совершенно посторонних, плохо меня знающих и понимающих людей. Пока думала, телефон замолчал. Тогда я взяла трубку и позвонила маме – первому и единственному в данный момент претенденту на другой конец моей пуповины.

– Ну где тебя носит?! – закричала она, захлебываясь от волнения. – Тебя все ищут. Приезжала дочь Анны, она не может найти мать. И Аквиния тоже пропала!

– Успокойся, эти милые дамы нигде не пропадут.

– Но ведь пропали же! Аквиния должна была утром улететь в Америку! У ее внука жена рожает, она очень ждала этого. У Анны тоже было какое-то сложное дело, их нет нигде!

– К тебе приходила дочь Анны?

– Да, знаешь, она такая странная… Но это потом, при встрече. Ты должна сюда приехать.

– О, нет! Что я могу сделать? Объявить их в международный розыск?

– Понимаешь. – Мама понизила голос и перешла на заговорщицкий тон. – Дочь Анны спрашивала, не знаю ли я, где находится квартира Аквинии! Я сказала, что узнаю у тебя.

– Почему – у меня?..

– Это же тебе старуха отдала ключи и записку с адресом! Я слышала все, она громко разговаривает, несмотря на слуховой аппарат в ухе!

– Ах, да, совсем вылетело из головы. Мама, я не хочу сейчас – в полночь – ехать смотреть эту квартиру, понимаешь? И тебе не советую. Утро вечера мудренее.

– Если бы ты была дома, а не шлялась неизвестно где, мы бы посмотрели эту квартиру еще в восемь вечера и вместе с дочерью Анны!

– Как тебе, должно быть, обидно, да? – не удержалась я от сарказма и со спокойной душой, совершенно без единого подозрения ушла спать.

Еще заводя будильник, я вдруг вспомнила, что знаю историю на пленке, которую моя мама собиралась распечатать. Еще я вспомнила, что Богдан называл эту историю “убийственной”.

Богдан родился!

Тщательно расправив все складочки на простыне, взбив подушку сорок четыре раза, я, наконец-то, улеглась на спину, на ощупь нашла выключатель ночника – глаза закрыла до того, как протянула руку. И тут же обнаружила Богдана. Он сидел на полу в позе лотоса, в своей длинной ночной рубашке (Богдан не признавал пижам, спал только в рубашках), растянутой на его торчащих коленях – с закрытыми глазами, с вывернутыми вверх расслабленными ладонями на этих коленях; и он улыбался.

– Представь, Фло, до середины пятнадцатого века люди не знали книг. Все, что считалось необходимым запечатлеть, было рукописно и хранилось при монастырях в свитках. Если бы Иоганн Гутенберг не вознамерился напечатать Библию, для чего была сооружена типография в Майнце, кто знает, как бы развивалось человечество. Все сведущие люди впоследствии понимали, что на свете должна существовать только одна книга – книга книг – Библия, но какое же это искушение – напечатать, например, энциклопедию Дидро и сборник кулинарных рецептов, а потом посмотреть, что из этого выйдет.

– Если я открою глаза, ты исчезнешь?

– А если я открою глаза? – улыбнулся Богдан. – Что будет с тобой? Кто попутал миры и пришел не в свой? Может быть, ты умерла, как только трещина в фаянсе объяснила тебе зыбкость и непрочность мира? А может быть, я воскрес, родившись где-то в Калифорнии правнуком Аквинии? И сейчас захожусь в плаче, с ужасом оглядывая этот мир, – ничего не изменилось! Люди все еще читают книги!

– При чем здесь ты и правнук Аквинии?

– О, это занимательная история. Она вышла замуж вторично за моего двоюродного брата, за Халея. Надо знать упорство и волю этой женщины, чтобы представить себе, как невозможно трудно было найти в Америке кого-то еще с такой фамилией, но ей удалось. Этот мой кузен оказался гремучей смесью, представь – он сын казачки и ирландца! Взял себе почему-то фамилию матери. А еще говорят о твердости ирландского характера! И как только у Аквинии родился первенец, она поспешила сообщить всей родне своей свекрови – то есть оповестить все необъятное Незамаевское о том, что правнука она обязательно назовет Богданом и позаботится, чтобы фамилия у него оказалась – Халей! Почему не внука? О, она хитра, она хотела жить долго и потому связала себя с Богом длительными временными обещаниями. Здравствуй, Фло. Я родился.

Резко сажусь в кровати и открываю глаза.

Никого.

– Ну, здравствуй, – говорю я.

Встаю, расправляю простыню, взбиваю подушку, ложусь на спину. Таращусь в потолок, едва угадываемый в слабом свете фонаря где-то на улице.

Роковая Матильда Ринке

Если очень постараться, я вспомню ту историю. Итак, Анна запустила своей шляпой над крестами русского кладбища в Париже; Богдан вернулся в Москву; Аквиния уже собрала чемодан…

– Ты что, не пытался ее вернуть? – удивилась я тогда.

– Я уже был занят другой женщиной. Я выискивал возможности еще раз съездить в Париж, и мне это удалось, пока развод с Аквинией не состоялся. Через три месяца я – на месте, а Анны и след простыл. Оказывается, она тоже сообщила своему мужу, что целовалась на кладбище с племянником Ольги Халей, что это было “жутко романтично”, что она уходит от него и просит ее понять и не устраивать скандалов на международном уровне.

Муж Анны оказался, кстати, не послом, как она везде объявляла, а его ближайшим помощником. От мысли, что придется ехать в Россию для развода, у него начинались эпилептические судороги. Мы встретились в уличном кафе. Этот человек мне сразу не понравился, хотя и вызывал смутное сочувствие и жалость. Больше всего ему хотелось миновать как-нибудь бумажную волокиту, сплетни, слухи и разбирательства на высоком уровне, и в кафе он предложил мне оставить все как есть – этакий вариант гражданского брака с его женой при полной свободе его от Анны.

– Да где же она и что сама думает обо всем этом? – не выдержал я его заговорщицкого вида, постоянных вздрагиваний и нервного шепота.

Оказывается, – представь! – она срочно устроилась компаньонкой к какой-то богатой американской даме и отбыла с нею в Италию. Мужу объяснила, что это лучший вариант расставания – они привыкнут к мысли о разводе, а мне не объяснила ничего. Написала записку, которая и была передана мужем с огромными предосторожностями, под столом – из руки в руку.

Я ничего не понимал. Срок моего пребывания в Париже был весьма короток; из записки я понял, что американка собирается после Италии посетить Россию, и мне была обещана встреча и полное разъяснение всего, что происходит.

Через год молчания и полного отсутствия каких-либо известий я стал задумываться – да была ли на кладбище женщина в красной шляпе? Со мной такой казус случился впервые – я хотел иметь женщину, которую даже ни разу не раздел! Что-то странное происходило с моим телом, когда я вспоминал ее трепетные лопатки под моими ладонями, свечение глаз и податливые, на все готовые губы В конце концов, я не выдержал и стал наводить справки. С большим трудом – через третьих лиц – мне удалось узнать, что помощник посла – товарищ … все еще сохранил свою должность. Стало быть, не разведен? Не разведен, – узнал я еще через месяц, – живет с женой вполне счастливо. Я отчаялся. К тому времени меня за границу больше не выпускали – я-то уже был разведен. Я писал и писал прошения, изображал бурную деятельность по устройству каких-то выставок из Парижа – ничего не выходило. И вдруг – приглашение в МИД. Я уже и сам не знал, хочу увидеть Анну или стоит забыть все как кладбищенский сон. Оказалось, что некая госпожа Матильда Ринке, 72 лет, желает, чтобы я встретил ее и обеспечил приятное времяпребывание в Москве. Почти неделю я доказывал, что не знаю такой; потом меня успокоили – действительно, не знаете (они выяснили по своим каналам, что я не встречался ранее с госпожой Ринке), тут же поселили меня в эту самую квартиру, полностью обставленную новой мебелью, загрузили холодильник и еще заставили сдать зачет по английскому – госпожа Ринке прибудет без переводчика, но на всякий случай к ней приставят нашего соглядатая в качестве шофера, так что без контроля я со своим английским не остался.

Был шестьдесят первый год.

Я ехал в аэропорт со смешанным чувством – в документах ничего не говорилось о компаньонке госпожи Ринке, но мне казалось, что это та самая дама, к которой устроилась работать Анна. Я следил за спускающимися по трапу людьми слезящимися от ветра глазами. Шел мелкий дождь, от гула самолетов болела голова; Анны среди прибывших не было.

Ко мне подвели высокую статную старуху с изящной складной (как потом оказалось) тростью, в белом длинном платье, синем болеро с вышивкой и с невыразимыми буклями на голове, сразу же вызвавшими у меня душное воспоминание о парике моей бабушки, который я иногда, шутки ради, цеплял на себя в детстве. Я даже услышал запах пыли из бабушкиного сундука, клянусь. Бабушка Матильда оказалась весьма бойкой, лихо изъяснялась на ломаном русском и потребовала немедленно отвезти ее в настоящую русскую “комьюналку”, чтобы увидеть, как я живу.

В дверях моей новой квартиры она весьма резко заметила двоим сопровождающим, что еще в состоянии обходиться без слуг. Те лепетали что-то о службе, но она была непреклонна, и эта парочка осталась ночевать за дверью. Они потом уходили по очереди спать в машину.

В квартире Матильда молча обошла комнаты, нацепила очки и придирчиво осмотрела унитаз и ванну, после чего вдруг пошла на кухню и поставила чайник. Я совершенно не знал, что мне делать.

Открыв один из своих чемоданов, бабушка сказала, что приехала в Россию посмотреть, как у нас работает косметическая промышленность, и для лучшего ознакомления русских с достижениями французской и американской косметикой привезла образцы, которые оказывают потрясающее омолаживающее действие на стареющую и совсем морщинистую кожу.

– Сейчас я вам показывать, – испугала она меня, вдруг показав себе на спину. – Расстегнуть в помочь!

Ужасы и любовь (ужа-а-асная любовь)

Я понял, что должен расстегнуть сзади молнию на ее платье. Поколебавшись некоторое время, я осторожно опустил вниз собачку молнии, причем Матильда давала указания: “Пониже попка!” Я расстегнул длиннющую молнию до конца, до “пониже попка”. Старуха, не поворачиваясь, сняла платье до пояса и заверила меня, что сейчас я буду видеть невероятное качество омолаживающих кремов фирмы “Юниус”. И повернулась передом. У меня потемнело в глазах.

– Нравится? – спросила она странным голосом. Я разглядывал ее девичью грудь, чудные гладкие плечи и не имел сил ответить.

– Это мы убирать, – вдруг заявила Матильда и с силой стащила с головы назад парик.

Мне стало нехорошо. У нее совершенно не было волос! Абсолютно выбритый череп со странными складками сероватой кожи. Я решил, что это от постоянного закрепления парика клеем.

– Кремы фирмы “Юниус” делать и лицо юным! – заявила она и вдруг, как в кошмаре, стала стаскивать это самое свое лицо с подбородка – вверх!

Меня отнесло от нее. Помню, что нащупал позади себя край дивана и свалился, не в силах вздохнуть. Я не считаю себя слабонервным – просто меня расслабила совершенно чудная и невероятно красивая ее грудь. Если бы бабушка сначала стащила парик и содрала с себя лицо, я бы не утратил исследовательской отстраненности, но грудь повернула мои мысли совсем в другое русло.

Когда Матильда со странным звуком хлопнувшей резины сняла с головы и лицо, я закричал. Она бросилась ко мне, закрыла рот своей рукой и вдруг захохотала знакомым грудным смехом, и в глазах моих красными пятнами полетели шляпы над могилами – много шляп над множеством могил. Ты поняла, да? Это была Анна.

– Ничего не поняла! – созналась я. – Почему в виде старухи?

– Она сказала, что смогла только так попасть в Россию, что у нее здесь дела, – все это шепотом, покусывая мое ухо.

Мы провели совершенно дикую ночь.

Наутро в дверь постучали в семь тридцать – “Матильда” на это время заказала машину. До шести мы с нею кувыркались по всей квартире, а с шести часов наклеивали лицо и гримировали руки. В голове моей творилось нечто невообразимое – я то и дело срывался на нервный крик. В дверях она приказала мне сидеть дома и “не отлючаться”, потом погрозила пальцем, напомнив, что в восемь вечера мы должны “кушать ресторанный индюшат и вам стоит успевать выбрать смокинг”!

Она спускалась вниз по ступенькам – “я не любить лифты, клаустрофобия в таких маленьких комнатках, понимаетесь?” – я видел ее покачивающуюся внизу шляпу и бормотал, бормотал как заведенный: “Господи, спаси!” Двое дежуривших в подъезде помогли мне вернуться в квартиру, уложили на диван, быстренько осмотрели комнаты; потом стали надо мной – строго, ровно, как над покойником, – и от души посочувствовали: “Ну ты, мужик, попался, так попался! Кто же мог знать, что у американок в семьдесят два наступает сексуальное бешенство!”

Когда они ушли, я бросился искать микрофоны.

Никаких перспектив в бизнесе и ракеты на Кубе

За неделю “Матильда” посетила косметическую фабрику в Москве и Ленинграде, фабрику игрушек и завод железобетонных изделий где-то за городом. Я совершенно не понимал, чего она добивается. В основном потому, что вообще почти не соображал – совершенно не высыпался: по ночам мы занимались громким диким сексом, а днем я спал урывками – часа по два-три. Несмотря на отменную еду, я обессилел, ходил, пошатываясь, с красными белками – полопались сосуды; даже соглядатаи сжалились надо мной и дважды подсовывали Анне неотразимого блондина (он пошел с нею в Большой театр) и жгучего брюнета (соответственно, в консерваторию). Как же она потом веселилась ночами, как хохотала и издевалась над их ужимками! Еще она любила пошутить. Могла приказать остановить автомобиль у перекрестка, выйти, ощупать застывшего истуканом постового и потом приказывала прислать его вечером в квартиру в той же экипировке. За час до назначенного срока звонила по телефону, отменяла заказ: “У меня зуб вспучился, я не иметь сил отдыхать!” – и мы ставили пластинку с оперой и запирались в ванной часа на полтора.

Когда подошло время ей уезжать, я сам не знал – радоваться мне или огорчаться. В последний наш вечер, под шум включенных в ванне кранов, Анна в общих чертах объяснила мне полную бесперспективность вложения в России денег во что бы то ни было. Она с удивительным знанием дела провела анализ развития в нашей стране промышленности, покритиковала экономические изъяны пятилеток, вскользь посетовала на невозможность обмена опытом с зарубежными фирмами. Потом описала мне страхи Америки перед Хрущевым, перед его попытками установить ракеты на Кубе и, взяв мое лицо в ладони, со слезами предложила на всякий случай попрощаться навсегда, потому что, если Хрущев эти ракеты установит, не будет больше ни Америки, ни России.

Я, естественно, ничего не знал о ракетах на Кубе и из ее разговоров понял только одно – мы можем больше не увидеться.

“Нет-нет, – заверила меня Анна. – Я обязательно приеду к тебе через год, клянусь! Я найду способ, как-нибудь все устрою. Я бы и сейчас осталась жить с тобой (от этих ее слов у меня странно заныло в желудке), если бы знала, что здесь есть куда вложить деньги! Увы – никаких перспектив! Но как только я пристрою мой капитал, я найду способ приехать”.

– Это смешно. Какой капитал? Где ты могла взять капитал, который нужно пристраивать на мировом рынке? – удивился я.

И Анна серьезно и многозначительно ответила: “Заработала компаньонкой”.

И уехала. Два года – ни слуху ни духу.

Я, обеспокоенный, как бы она ни оказалась наследницей миллионера или грабителем банков, навел справки о жене помощника посла во Франции и узнал много интересного. Она оказалась дочерью русских эмигрантов первой волны, осевших в деревне на побережье и занявшихся сельским хозяйством. Ее отец преуспел в виноградарстве, кроме Анны в семье еще четверо дочерей. С шестнадцати лет она пыталась сниматься в кино, кое-какие мелкие роли ей вполне удавались, но после двадцати пяти лет поняла, что время ушло, возможности стать великой актрисой тают с каждым годом, и вовремя перешла на административную работу. С будущим мужем познакомилась на кинофестивале – он приехал в Канны из Советского Союза с делегацией.

Что еще меня поразило: дважды задерживалась полицией, один раз – с пикетчиками возле здания французского парламента – студенты протестовали против полицейского режима в вузах; а во второй – проходила по делу о мошенничестве, до суда дело не дошло. Узнать что-либо подробней возможности не было, эти сведения я с большим трудом добыл в архиве МИДа.

Через два года случился следующий переполох: с миссией Красного Креста в Москву опять приезжает Матильда Ринке и остановиться она хочет, естественно, у дорогого ее сердцу Богдана Халея. В этот раз мне было выдано особое партийное поручение. Я должен был уговорить Матильду посодействовать налаживанию связей с европейскими представительствами этой организации и отговорить дотошную старушку от посещения глухих уголков некоторых союзных республик. Ее пустили в страну только потому, что миллионерша Матильда Ринке обещала учредить несколько денежных фондов.

Уникальные кремы фирмы “Юниус”

С трапа самолета ко мне спустилась изрядно помолодевшая темноволосая женщина. Больше шестидесяти ей нельзя было дать. Сопровождающие дольше, чем обычно, проверяли документы, я тоже ничего не понимал, а “Матильда” взахлеб объясняла свое омоложение уникальными кремами от морщин фирмы “Юниус”. Она стала говорить по-русски куда более правильно (“прошла серьезные курсы”), укоротила длину юбок и всем желающим объясняла, что волосы на голову ей пересадили из одного “очень интимного места” и место это теперь осталось “совершенно лысым”.

Я не понимал, почему Анна так рискует, пока она не показала контракт, подписанный в Америке с фирмой… правильно – “Юниус”. По этому контракту, семидесятидвухлетняя Матильда Ринке, сфотографированная более двух лет назад – до употребления кремов, лосьонов и туалетной воды “Юниус” – должна была ежемесячно предъявлять кожу своего лица крупным планом в рекламных журналах и, чтобы кожа эта постепенно приобретала новую молодость, Матильду должен был пользовать целый штат гримеров.

“Представь их рожи! – веселилась Анна. – Я приезжаю на съемку через месяц, а у меня исчезла половина морщин! Как, отчего?.. Я твержу, как полагается по контракту: “Конечно, из-за кремов “Юниус!” Через полгода я перестала гримировать руки и отказалась от накладной жидкой кожи – волшебное действие кремов “Юниус”! Мое лицо на обложках всех модных журналов, у меня берут интервью, меня приглашают на высокие приемы! “Если дело так пойдет дальше, – предупредили меня, – вы станете самой известной леди и можете баллотироваться в конгресс США!” В данный момент у меня двадцать два контракта на рекламу мыла, зубного порошка, крема от морщин, стягивающих поясов, силиконовых грудей, губной помады, которая размягчает кожу губ до детской упругости, лосьона для роста волос и укрепителя ягодиц!”

– А ты не боишься разоблачения? – поинтересовался я.

“Что это – разоблачение? Кто-нибудь силой разденет меня перед видеокамерой? Какая реклама омолаживающим кремам фирмы “Юниус”!”

– А что на эту тему думает старушка Ринке, с документами которой ты сюда приехала?

“О, не волнуйся, она уже давно ничего не думает, – отмахнулась Анна. – Я вот о чем хотела посоветоваться. Группа медиков просила разрешения на изучение процесса омоложения моего тела. Думаю, их страшно интересует, превращусь ли я лет через пятьдесят в подростка!”

Анна хохочет. Я – в полной депрессии. Куда она дела старушку Ринке? На все мои вопросы о ней Анна отмахивается. Тогда я интересуюсь, что такое укрепитель ягодиц?

“Это такое смешно устройство, вроде вибратора для задницы”.

– Вибратора?..

“Ну, представь: ты стоишь неподвижно, подставив попу дергающейся туда-сюда ленте. Эта лента натирает ягодицы со страшной скоростью, отчего они должны подтягиваться и становиться упругими”.

В этот приезд Анна забеременела.

Она пробыла в Москве два месяца – шестьдесят дней. Сорок два дня из них я ежедневно выслушивал невероятные прожекты то родов у семидесятичетырехлетней старушки, то ее внезапной смерти в водах Москвы-реки, то покупку всеми женскими журналами снимков обнаженной Матильды Ринке на девятом месяце беременности. Я начал сомневаться в умственном здоровье моей возлюбленной и поставил своей целью выяснить судьбу этой самой Ринке.

“Не волнуйся, – успокаивала меня Анна, – у нас с ней договор. Все очень просто. Если через пять лет после нашей встречи она станет всемирно известна, я стану богатой наследницей. Считай, что договор выполнен. Надеюсь, бабушке Тили приходят в Египет журналы из Америки, надеюсь, она смотрит телевизор…”

Мне была рассказана удивительная история о посещении Матильдой Ринке вместе со своей компаньонкой Анной Италии, Греции и Египта.

“Более зловредной и капризной старухи я не видела! Бывали минуты, когда казалось, что больше я не выдержу, но гонорар, обещанный мне за сопроводительство ее никчемности графини Ринке, был таким огромным, а мне так хотелось порадовать тебя домиком на побережье Франции!..”