Текст книги "37 девственников на заказ"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Тогда я попросил бы вас коротко и понятно, для протокола, описать этот самый индивидуальный подход.

– Хорошо, я постараюсь. Проведенные мною действия по нарушению у Иеронима Глистина целостности его энергетически-эротической оболочки привели к естественному семяизвержению. Заостряю внимание на данном определении, поскольку для этого образца девственника особо важное значение имеет именно потеря части его энергетической определяющей, которой он считает сперму. Не могло быть и речи о проникновении Иеронима внутрь женского организма, все действия должны были носить возбуждающе-поверхностный характер. В противном случае он не смог бы потом собрать свою потерянную энергию.

– А он собрал? – заторможенно поинтересовался допрашивающий.

– Собрал. Все до капельки. Все собрал, все облизал и проглотил. Но вышла неудача.

– Неудача?..

– Вам плохо? – проявила участие женщина. – Для психоаналитика вы слишком впечатлительны. Не хватает отстраненности. Проглоченная Иронимом собственная сперма должна была восстановить его целостность и чистоту в плане принадлежности к космосу, но вышла осечка. Его почти сразу стошнило. Не знаю, сможете ли вы понять несчастного Иеронима. В том смысле, что мне не очень удобно задавать вам интимные вопросы, но если вы когда-нибудь пробовали на вкус собственный выброс сперматозоидов, да еще при условии столь длительного их накопления… Я имею в виду, что это было не просто вынужденное временное воздержание, это была принципиальная заглушка лет в двадцать, и данный образчик девственника наверняка ни разу не пытался открыть эту заглушку даже нечаянным онанизмом. И получается…

Допрашивающий извинился (“что-то голова побаливает…”) и вышел.

Следующая попытка продолжить допрос была предпринята упитанным человеком лет сорока с покачивающимися при ходьбе из стороны в сторону животом и ляжками.

Голова этого человека была так захламлена волосами, что некоторое время женщина просто разглядывала его кудрявую шевелюру, длинную косматую бороду, кустистые брови, соприкасавшиеся некоторыми волосками с ресницами, бакенбарды, когда-то заботливо заплетенные в косички сантиметров по десять в длину, а теперь свалявшиеся и больше напоминавшие старые обтрепанные веревки. Дольше всего она осматривала завитки рыжих волос из носа и верхнюю губу, на которой усы топорщились так лихо, что соприкасались с этими завитками.

Мужчина терпеливо, с достоинством во взгляде ждал конца осмотра.

Когда женщина подняла глаза, она встретила сочувствующий грустный взгляд больших зеленоватых глаз навыкат. Она смутилась – этот взгляд ей напомнил что-то, не совмещающееся с данным местом и с событиями, которые ее сюда привели.

– Итак, – вкрадчивым баском подобрался к ней поближе лохмач, – вы остановились на том, что Иеронима стошнило.

– Да… Он очень огорчился, очень. Теперь ему требуется очищение, он потерял часть своей энергии… Извините, вы меня допрашиваете?

– Честно сказать, я здесь что-то вроде палочки-выручалочки. У всех нервы, терпения не хватает, а я всегда в одном состоянии духа нахожусь. Понимаете, у меня постоянное спокойное состояние духа, оно никогда не меняется. И потом, мои коллеги – люди с предрассудками…

– Вы меня допрашиваете?

– Я пытаюсь объяснить, не перебивайте. Мое постоянное безмятежное состояние духа, спокойствие и, даже можно сказать, некоторое здоровое равнодушие обусловлено – только не удивляйтесь – моей незапятнанной девственностью.

– О, господи! – выдохнула женщина и провела еще один подробный осмотр, уделяя теперь больше внимания телу мужчины.

– Я тоже так думаю, но мои коллеги – люди с предрассудками, они позвонили мне сразу же, как только начали допрос, нашли меня за городом, сказали, что дело исключительной важности. У них бытует мнение, что с психами… то есть, я хотел сказать, что со странными людьми я справляюсь лучше, чем профессиональный психолог.

– Понятно, психолог занимается проблемами межличностных отношений в коллективе, он не привык допрашивать. – Она сверкнула глазами и прикусила нижнюю губу. – Кстати, почему не пришел лечащий врач Глистина? Как я поняла, Иероним наблюдался у психиатра?

– Не перебивайте, отвечаю на ваш первый вопрос. Я вас не допрашиваю, а хочу только узнать, каким образом Иероним Глистин исчез из квартиры после того, как его стошнило собственным энергетическим выбросом. Психиатр Глистина не имеет к исчезновению своего пациента никакого отношения и в данной ситуации вряд ли сможет нам помочь.

– Можно узнать ваше имя? – поинтересовалась женщина, загасив глаза ресницами.

– Нет. Я скажу вам его в конце беседы, если вы ответите на все мои вопросы. Или не скажу вообще…

– Почему вы не хотите назвать свое имя?

– Потому что я… скажем так, несколько опасаюсь вашего интереса.

– Значит, вы видели мой блокнот?

– Видел. И вас видел с той стороны вот этого стекла. Я уже сорок минут наблюдаю за вами.

– Если вы не называете свое имя, значит, такого имени нет в моем списке?

– Нет, – сознался мужчина, не меняя ни тона голоса, ни выражения глаз. – Я чувствую, что вы заинтересовались; я чувствую, что в вас появилась какая-то хищность, но прошу на мой счет не беспокоиться. Вы торопитесь – вероятно, вам нужно собрать в блокнот определенное количество жертв (или счастливцев, как угодно) и, вероятно, список почти закончен. Так ведь?

– Да, – честно ответила женщина, – но я не скажу, насколько почти.

– Это не важно. Все равно со мной у вас ничего не получится.

– Это почему же?

– Я допускаю, что из тридцати шести случаев контактов с мужчинами-девственниками вы вывели массу сложных систем проникновения в чужую физиологию бытия, но я являюсь девственником не в силу принципов или отклонений, я вам не интересен. Моя логика жизни основывается на примитиве: я хотел бы жениться на девственнице. Это желание для мужчины нельзя назвать психическим отклонением или посягательством на свободу поведения и равноправие?

– Нельзя, – согласилась женщина.

– Тогда справедливо будет и женщине требовать от меня определенной… нераскупоренности.

– Это смешно, – улыбнулась женщина слову.

– Пусть так. Но вы не станете играть в такую игру, чтобы проткнуть указательный палец и записать меня тридцать седьмым. Не станете. Потому что для этого вам понадобится сначала вступить со мной в брак.

– Забавно… Я чувствовала, что это утро не может просто закончиться банальной трепкой нервов, должно было состояться что-то интересное, но на предложение руки и сердца я, конечно, не могла рассчитывать!

– Руки? – сонно удивился лохмач. – Сердца? Странная наивность. Я был уверен, что речь идет только о моем члене. Каким образом Иероним Глистин покинул квартиру? Куда он так спешил?

– Он сказал, что очиститься и накопить энергию можно только в зеркалах Тибета, туда и спешил. Я объяснила, что легально ему попасть на Тибет удастся только после отдыха в клинике доктора Кличенко, и уговорила отдохнуть в этой клинике месяца два. Мы обсудили громко и в подробностях, как он проберется на чердак и выйдет потом из другого подъезда (это было сделано исключительно для тех, кто его постоянно прослушивает, вы же понимаете?), после чего я пошла на кухню создавать там естественный шум – я стучала посудой, пила чай и разговаривала сама с собой, пока он перелазил с одного балкона на другой, чтобы спрятаться на самом отдаленном и переждать там суматоху. Потом я шумно ушла, хлопнув дверью, потопталась некоторое время в подъезде, а Иероним после всей суматохи, после отъезда секретных агентов должен был вернуться к себе в квартиру и дожидаться машины “Скорой помощи” из клиники. Представляете, как я удивилась, когда меня задержали в подъезде, отвели в странный фургон, напичканный аппаратурой, и пристегнули наручниками к стойке?

– Скажите… – задумался лохмач, – вы ведь не могли не отметить странные реакции этого человека. Почему вы помогли ему сбежать? Налицо были все признаки параноидальной шизофрении.

– Отнюдь! – Женщина расслабилась, откинулась на спинку стула. По коротким черным волосам пробежал отблеск света от лампы на потолке, и мужчина подумал, что эти лампы дневного света горят всегда, не переставая, и вот свет одной из них пригодился, чтобы привлечь внимание к ухоженной женской головке.

– Нормальные у него были реакции. Из беседы с матерью я поняла, что Иероним заметно изменился только за последний год, после попытки самоубийства. Он официально наблюдался у психиатра, но с работы уволен не был. Я позвонила и выяснила, что незаменимый сотрудник Глистин работает в секретном отделе какого-то закрытого НИИ. Он биолог, этого достаточно?

– Смотря для чего, – подсобрался мужчина и потер ухо.

Женщина тогда еще не знала, что, когда он потирает ухо, это является признаком удивления и напряженного поиска выхода из создавшейся ситуации. Она подумала только: интересно, высовываются ли из уха такие же рыжие завитки, как из носа?.. Из-под длинных волос не разглядеть.

– У меня есть два варианта ответа, – вздохнула женщина. – Вариант первый. Налицо образчик слегка свихнувшегося биолога-исследователя, которому везде мерещатся наблюдатели, враги и похитители засекреченной формулы нового биологического оружия. Ну и что странного, если, для того чтобы поместить его в клинику для обследования, я немного подыграла? Я осмотрела эти балконы: они идут впритык друг к дружке по всему дому – лазай не хочу. Зато, обнаружив во мне сопереживателя, Глистин стал очень послушен и делал все, что я скажу. Это называется подыграть пациенту, чтобы завоевать его доверие.

– А второй вариант?

– Второй… И старый знакомый Глистина, и его мать уверяли меня, что безобидный Иероним вбил себе в голову, что должен на рассвете умереть, что так полагается. Знакомый решил помочь школьному товарищу, прислав к нему специалиста по лишению девственности закоренелых холостяков. Он надеялся, что после контакта со мной Глистин излечится и думать забудет о смерти. А мать заплатила мне, чтобы сегодня утром ее сын, живой и невредимый, попал в хорошую клинику.

– Значит, вы выполнили задание на двести процентов.

– Не знаю еще, – улыбается женщина. – В мои планы не входил арест.

– Что-нибудь придумаем. Возвращаю ваш блокнот. Распишитесь вот тут и тут. Это подписка о неразглашении всего того, что вы слышали в этом кабинете.

– Я же только отвечала на вопросы!

– В двух местах. Спасибо. Теперь на обороте обоих листов. Теперь спрашивайте, что вы хотите спросить, и можете быть свободны.

Мужчина встал. Постоял сначала вполоборота к женщине, потом повернулся лицом. Выражение его заросшего волосами лица разобрать, конечно, было невозможно, но глаза сдержанно улыбались. Вся его массивная фигура, засунутые большими пальцами в проймы кожаной безрукавки руки, выпяченный вперед живот и выпирающие в брюках колени толстяка – все это подчеркнуто демонстрировало мощь и полнейшее равнодушие к разглядыванию.

– Я подумала, – перешла на шепот женщина, глядя на него снизу вверх, – эти ваши косички… – Она сделала круговые движения указательными пальцами над ушами. – Это…

Мужчина вытащил большие пальцы из безрукавки, навис сверху, опираясь одной рукой о стол, отчего стол жалобно хрустнул, и доверительно сообщил, уложив на голову женщины большую часть своей бороды:

– Это не песики. Это бакенбарды. А вы подумали, что я еврей? Вы ведь так подумали? Вы подумали, если я еврей, который носит песики, то вполне возможно, что обряд обрезания уже давно нарушил мою целостность и я наверняка лишен так называемой уздечки, которую вы щекотали недавно языком, добиваясь семяизвержения у Иеронима Глистина! Вы подумали так, потому что придаете большое значение некоторым мелочам. Так вот: нет, это всего лишь бакенбарды. И хотя я лично не считаю поверхностный контакт с женщиной достаточным для мужского осознания перехода из чистоты самовосприятия в подчиненность обладания кем-то…

– А!.. А! А-а-а! – закричала женщина, отталкивая от себя бородача, и оглушительно закончила: – …пчхи!!

При этом она едва не свалилась со стула.

– Будьте здоровы, – слегка поклонился бородач, усилив тем самым комичность своей позы.

– У вас в бороде… Апчхи!

– Будьте…

– У меня аллергия на вашу бороду! Как вы смеете прикасаться к моей голове а-а-апчхи! Бородой!

– Извините.

– Вы садист!

– Ну что вы…

– При чем здесь уздечка? А-а-а… – Некоторое время она сидела, открыв рот, потом зажала нос и не чихнула. – Вы не знаете? Уздечка здесь ни при чем! Она при обрезании.. Апчхи! – Женщина застучала в пол ногами. – Я ненавижу вашу бороду! Расстегните ширинку! Апчхи!..

– Простите?..

– Идите сюда, я сама расстегну! Я вам покажу, что именно обрезается… Апчхи!..

С силой подтянув к себе за ремень толстяка, женщина уже нащупала застежку молнии, когда была схвачена за руку.

– Что вы делаете? – невозмутимо поинтересовался бородач.

– Хочу вам показать, что именно отрезают при обрезании, – уверенно ответила женщина, закрыла глаза и еще раз чихнула, ткнувшись головой ему в живот. – Хотя, извините, вы же этого не увидите. Этот живот… Вы вообще свои ноги давно видели? Извините, я не учла чересчур изогнутой, нависающей поверхности живота. Отпустите руку, больно. Знаете что?.. Здесь есть зеркало? Моя беременная подруга на восьмом месяце все обвешала в квартире зеркалами – она боялась, что забудет, как у нее выглядят ноги. А вы?.. Не представляю: как вы живете, не видя свой фетиш, свой так охраняемый объект гордости. Вы уверены, что с вашей психикой все в порядке?.. А что, если!.. Нет, вы только представьте, это совершенно новое слово в изучении женобоязни – если вы являетесь физиологическим девственником, потому что очень редко видите свой член и стали забывать…

– Убирайтесь, – тихо приказал бородач. Потом беспомощно огляделся и вдруг ударил кулаком по столу. – Вон!!

– Вы расстроились?

– Я не расстроился. Убирайтесь, – справившись с дыханием, приказал бородач.

– Вы орете на меня, стучите кулаком по столу, шаркаете своей немытой бородой по моему лицу – вы точно садист!

– Отлично, я садист, можете написать жалобу!

– И напишу! А вы думали, я, как мышка, сейчас прошмыгну тихонько в коридор, трясясь от страха?! – Женщина стала рыться в сумке, руки ее тряслись. Тряслась сумка на правой коленке и, если внимательно приглядеться, подрагивала нижняя губа.

– Дайте лист бумаги! – потребовала она.

– Нет у меня для вас бумаги. Можете пойти в кабинет начальника и там написать все, что пожелаете!

– Никуда не пойду, пока не напишу жалобу!

Она решительно пролистала свой блокнот и выдрала первую же пустую страницу. Посмотрела с ненавистью на бородача, пару раз сглотнула, нервно поправила волосы и приготовилась писать, сложив на столе руки примерной школьницей и нацелив ручку.

– При проведении допроса гражданином… как вас там? – Женщина осмотрела кабинет и свирепо уставилась на живот бородача.

– Вы неправильно пишете.

– Не ваше дело. Назовитесь, пожалуйста!

– Пожалуйста, – хмыкнул бородач. – Кохан Урса Бенедиктович. – Урса… – задумчиво вывела имя женщина.

Бородач, покосившись, заметил, что на этом листке ничего, кроме его имени больше не написано. И само имя, выписанное большими буквами, стоит ровно посередине листка. И женщина не собиралась больше ничего на этом листке писать, потому что спокойно вложила его обратно в блокнот и, прежде чем блокнот закрыть, мимолетно обожгла его веселым взглядом.

Что-то странное случилось в этот момент с Урсой Венедиктовичем. У него совершенно помутилось в голове, он бросился на женщину, чтобы отобрать этот листок, но, проходя позже психологическое тестирование, долго не мог ответить на вопрос, зачем?.. “Постарайтесь найти ответ на подсознании, – настаивал положенный в ведомстве по штату психолог. – Расслабьтесь и воспроизведите эту ситуацию в уме, зачем вам понадобилось повалить женщину на пол, разодрать ее юбку, вывихнуть руку и искусать туфлю с правой ноги?..”

Расслабившись в поисках ответа, Урса Венедиктович в конце концов смог вспомнить, что единственное желание, которое им тогда руководило, было желанием уничтожить злополучный листок с его именем – изорвать, сжечь, съесть в конце концов! А юбку пришлось разодрать, потому что женщина не положила блокнот в сумку, а засунула его зачем-то за пояс юбки. О туфле бородач не мог вспомнить вообще ничего, поэтому предположил: “Может, она случайно мне в рот попала?..” Психолог, вместо того чтобы удовлетвориться этими объяснениями, обнаружившими в себе хоть какую-то логику, прочел инструкцию о необходимости ежемесячного тестирования для работников определенных отделов и пригрозил профессионально-непредвзятым отзывом в комиссию по расследованию данного инцидента.

– Да пошли вы со своим отзывом! – зычно гаркнул Урса Венедиктович. – Я двадцать один год на службе, шестнадцать благодарностей, восемь удачных переговорных освобождений заложников – и ни разу голоса не повысил, ни разу лба не нахмурил! Имею право расслабиться?!

Лумумба

Неделю я провела на больничном – из-за вывиха правого плеча. Не скажу, что с пользой, – в основном рылась в справочниках, потом обратилась за помощью к Лумумбе. В справочниках имени Урса не оказалось: Лумумба честно отработала наш совместный завтрак – креветки, белое вино, грейпфруты с горячим шоколадом и яблочный пудинг с коньяком и сливками, – но в перелопаченном ею заново угро-финском эпосе этого имени не обнаружилось.

– Я нашла у венедов похожее женское имя – Урсиа, у скифов – Курса, это все. Балтов и дреговичей прорабатывать? – Лумумба, черная той горячей живой чернотой, которая недоступна африканским поделкам из дорогого дерева, никогда не смотрит мне в глаза. А я – ей. Она уверена, что я наделена даром гипноза, и не верит, что гипнозу можно просто научиться, а я пугаюсь ее огромных маслянистых оливок, полностью растворивших в себе зрачки и расслабленно плавающих в озерцах белков – косоглазие Лумумбы помрачает любой рассудок за полторы минуты. Когда мы с нею познакомились, у нас состоялись эти самые полторы минуты взаимного садомазохистского ослепления, с тех пор мы стараемся не сталкиваться зрачками. Единственный человек, сохранивший рассудок после почти трехминутной дуэли зрачками с Лумумбой, сразу после этого заявил в аудитории, что глаза некоторых африканок совмещают в себе все три части тела во фрейдовском обосновании процесса эрогенного мазохизма.

Это было на тестировании. Старый профессор задал дополнительный вопрос по теме зачета и посмотрел на сидящую напротив чернокожую студентку, а Лумумба, вероятно, озаботившись вопросом, вопросительно вскинула на него глаза.

“Какие это части тела и, соответственно, в каких фазах мазохизма они участвуют?” – спросил он, когда их глаза расцепились. Одному Богу известно, как ему удалось сохранить рассудок и профессиональный интерес к собственным реакциям на африканское косоглазие после ста восьмидесяти секунд засасывания в бездну первобытно-общинного эроса?..

Ответа никто не знал. Некоторые очень примерные студенты (мужского пола) справа и слева от меня стали лихорадочно листать “Психологию бессознательного” (3. Фрейд), но профессору и не нужны были ничьи ответы. Устремив искривленный артритом указательный палец в аудиторию, он сам громко провозгласил цитату из Фрейда: “Ягодицы являются эрогенно предпочитаемой частью тела в садистско-анальной фазе, подобно тому как грудь – в оральной, а пенис – в генитальной”1.

– Таким образом… – вкрадчиво продолжил он, предлагая, как обычно, закончить свою мысль любому студенту.

– Таким образом, в глазах Лумумбы заключены ее задница, ее грудь и ваш пенис! – храбро прокричал кто-то из аудитории.

– Неправильно, молодой человек, – покачал головой профессор. – Вы совершенно не поняли тему. Заглянув в глаза этой девушки, я совершенно бездумно перешел от темы нашего зачета (а если кто-то еще помнит, это “Два аспекта классического образа закона: ирония и юмор”) к теме эрогенного мазохизма, и теперь зачет будет начинаться именно с ответа на вопрос – каким образом я это сделал? Даю четыре подсказки: смех учеников Сократа, присутствующих при его смерти, “Критика чистого разума” Канта, виновность и кара в представлении Кафки, ирония у Сада и юмор у Захер-Мазоха. Кто-нибудь может сейчас предоставить связь между всем вышеперечисленным? Что ж, тогда удачных вам исследований, коллеги!

– Кто тебя просил на него пялиться? – накинулись однокурсники на Лумумбу, как только профессор вышел. – Тебе дедушку не жалко? Тебе нас не жалко?

Лумумба только неопределенно махнула перед своим лицом длинной и тонкой кистью. Все вопросы были тут же сняты, потому что человек, способный одним завораживающим и непосильно естественным движением руки обозначить одновременно раскаяние, презрение и удивление, не снисходит до ответов простым, неуклюжим смертным. Спасибо и на том, что не подняла свои тяжеленные веки и не оглядела глаза всех по очереди.

– Ягодицы, грудь и пенис… Тут, и все сразу! – В курилке Лумумба тычет указательными пальцами себе в глаза. – Такого мне еще никто не говорил. Может быть, он свихнулся за то время, пока смотрел?

– С профессором все в порядке, – улыбаюсь я.

– В порядке? Тогда ты, наверное, знаешь связь ягодиц, груди и пениса с двумя аспектами классического образа закона?!

– Знаю, – кивнула я.

– А почему тогда сегодня сразу ему не ответила?

– Пусть дедушка отдохнет. – Я потушила сигарету под струйкой воды из крана. – Хватит с него на сегодня – представь, он бы еще и в мои глаза влип? Страшно подумать, какие причинно-следственные связи и физиологические ассоциации могли ему тогда прийти в голову.

– А мне расскажешь? – с сомнением спросила Лумумба.

– Как только выучишь угро-финский эпос. За два месяца выучишь?