Текст книги "Междумир"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
*** *** ***
В своей книге «Аспекты призрачности: трактат о том, как выглядеть наилучшим образом» Мэри Хайтауэр пишет:
«Если тебе доведётся заметить, что другие бросают на тебя странные взгляды, а ты не знаешь, почему, это означает, что у тебя составилось превратное мнение о собственной внешности.
Иначе говоря, твоё тело или лицо начали искажаться. Помни, мы выглядим так, как выглядим, потому, что помним себя такими. Если ты позабудешь, что у тебя голубые глаза, они могут стать лиловыми. Если ты позабудешь, что у человека десять пальцев, у тебя внезапно может оказаться двенадцать.
Ни в коем случае не пренебрегай важностью того, как ты выглядел, когда был жив. Самый простой способ воспрепятствовать утрате своего образа – это найти какую-нибудь картинку, которая, как тебе кажется, похожа на тебя. А если ты перешёл с собственным портретом – ещё лучше. Всмотрись в него. Запомни как можно больше подробностей. Как только образ запечатлеется в твоём мозгу, ты всегда будешь помнить своё старое «я».
Если, разумеется, ты не предпочитаешь его забыть».
ГЛАВА 6
Стервятники
Никпомнил свою жизнь до мельчайших подробностей: как выглядели его родители, как выглядел он сам, что было на завтрак в тот злополучный день, когда он угодил в Междумир. Но вот память Любистка, проведшего много лет в своём лесу, превратилась в почти чистую доску, и это беспокоило Ника. Если воспоминания стирались и блекли, словно старая газета, то сколько он, Ник, протянет, прежде чем с ним случится то же самое? Он не должен, не хочет ничего забыть!
Ник привык путешествовать со скоростью 65 миль в час [10]10
Ок. 110 км/час
[Закрыть], так что его с Алли продвижение на юг он быстрым бы не назвал. Туристические походы не числились среди его любимых развлечений. Если бы он был жив, то у него уже болело бы всё, что может болеть, он спотыкался бы на каждом шагу и уже наверняка разбил бы обе коленки. Но и эта посмертная прогулка пешком тоже была не сахар. Правда, таких проблем, как ссадины и боль, больше не существовало, однако жажда мучила его не меньше, чем в прошлой жизни. Жажда и голод. Любисток сказал, что больше им не нужно ни пить, ни есть, так же, как не нужно дышать, но потребность делать это осталась. «Ничего, привыкнете», – уверял Любисток.
Ник не был уверен, так ли уж ему хочется привыкнуть к вечной тоске по утраченному.
Ребята обнаружили, что их призрачные тела не нуждаются в сне, но, так же, как и в случае с едой, потребность осталась неизменной. Они договорились, что будут спать, как если бы были живы.
Эту последнюю связь с миром живых они не желали терять.
Вот только такая простая штука, как отдых, оказалась на поверку совсем не простой.
– Как же мы будем спать? Ведь уйдём в землю! – сказал Ник в первый же вечер. Землеступы неплохо справлялись со своей задачей, удерживая детей на поверхности дороги, пока они находились в движении, но стоило им постоять подольше на одном месте – и земля начинала медленно поглощать их. В эту первую ночь они не придумали, как оставаться на месте и не тонуть, поэтому продолжали идти, не останавливаясь.
Решение пришло на второй день их похода. В тех местах, где горная дорога становилась особо коварной и опасной, дети обнаружили странные небольшие участки асфальта, отличавшиеся от остального покрытия. Они были твёрдыми! Участки никогда не превышали нескольких футов в длину. Алли поняла, в чём тут дело, когда они наткнулись на одно из таких мест, отмеченное небольшим деревянным крестом.
– Кажется, я знаю, что это! – воскликнула Алли. – Я видела такое, когда мы ездили в Мексику. Там ставят маленькие кресты на обочине в тех местах, где на дороге погибли люди. Здесь, в Штатах, я как-то не обращала внимания, но держу пари, что это тот же самый обычай.
– Значит, когда чей-то дух покидает мир живых, там, где это происходит, остаётся отметина, превращающая это место в мёртвое пятно! – заключил Ник. Он вынужден был признать, что это открытие, пусть и несколько мрачноватое, воодушевило его.
На одном из таких мёртвых пятен они присели отдохнуть. Объятые собственным ясным свечением, дети тесно прижались друг к другу – пятно было совсем крохотным – и позволили себе роскошь немного поболтать. Они не вдавались в высокие материи, ограничившись темами попроще: кто какую музыку любит или кто выиграл чемпионат США по бейсболу во время их девятимесячной переходной спячки.
Однако вскоре их разговор коснулся и более существенных вещей – как частенько случается во время ночных бесед.
– Когда я доберусь до дому, – сказала Алли, – то уж как-нибудь изобрету способ, чтобы они увидели меня.
– А что, если это не удастся? – возразил Ник. – Что, если они так и будут продолжать жить своей жизнью, как будто тебя вовсе нет?
– Не будут!
– Это ещё почему? Потому что ты так сказала? Поверь, мир устроен иначе.
– Да тебе-то откуда знать, как устроен этот мир? Ты знаешь не больше моего!
– Именно. Вот поэтому я и говорю – нам надо узнать побольше, прежде чем отправляться домой. Нужно найти других призраков, у которых опыта побольше.
– Других Послесветов, – поправила Алли, никак не желающая признавать себя призраком.
Услышав эти слова, Ник бросил взгляд на собственные руки, всматриваясь в их мягкое, ровное свечение. По его ладоням всё так же бежали тонкие линии; он смог рассмотреть кончики пальцев – они были такими же, как всегда. Но, может, всё это оставалось прежним, потому что он ожидал это увидеть? Ему пришло в голову: а как бы он выглядел, если бы ему удалось проделать весь путь к свету в конце туннеля? Остался бы он таким, как всегда, или память о плоти растворилась бы в потустороннем сиянии, как только он достиг бы места своего назначения – места, где, возможно, уже пребывает вся его семья?
– Нужно быть готовыми к тому, что нам, возможно, не к кому идти, дома никого не осталось, – напомнил он.
Алли упрямо сжала губы.
– Может, у тебя и не осталось, но в нашей машине были только мы с папой. Мама отказалась ехать, потому что моя сестра заболела.
– И тебя совсем не беспокоит, что с твоим папой, возможно, не всё в порядке?
– Он либо ушёл в свет, либо дома, так что, как бы там ни было, с ним всё в порядке, чего я не сказала бы о нас. Помнишь, что говорил Любисток: все, попавшие в аварию либо выжили, либо ушли «куда надо». Из чего можно сделать вывод, что с ними дело обстоит не так уж и плохо.
Алли, пожалуй, была права. Некоторое утешение доставляло Нику сознание того, что где-то есть место, куда они все в конце концов уйдут, а это значило, что этого самого конца вообще-то нет.
Всё равно – мысль о том, как все его родные в один страшный момент отправились в это таинственное путешествие ужасала. Но тут Ника озарило:
– Постой, я не видел на месте аварии мёртвого пятна! Нас выбросило в лес, но на дороге не было мёртвых пятен!
– Да мы же тогда понятия не имели о мёртвых пятнах! – резонно возразила Алли, но Ник предпочитал верить, что там их не было – об альтернативе не хотелось даже думать.
– Куда вы тогда ехали? – спросил он.
Алли немного помедлила, прежде чем ответить.
– Не помню. Вот смешно, а?
– Я тоже начинаю забывать, – признался Ник. – Но их лица я хочу помнить всегда.
– И будешь помнить, – уверила его Алли. И хотя её слова не были подкреплены никакими доказательствами, Ник и здесь предпочёл слепо поверить.
***
На третий день они спустились с гор, и шоссе стало шире и прямей. Дети по-прежнему находились на севере штата Нью-Йорк, за много миль от тех мест, куда стремились. При таких темпах дорога займёт недели, а может, даже и месяцы.
Они проходили городок за городком, и вскоре научились выявлять мёртвые пятна.
Те отличались от живых мест более яркими красками и тем, что видны были яснее и чётче. Кроме того, когда ты оказывался на таком пятне, то возникало чувство довольства, комфорта, словно ты здесь на своём месте, словно это они, эти мёртвые, призрачные участки, на самом деле полны жизни, а не наоборот.
Реальный мир казался мутно-серым, и это отсутствие цвета угнетало особенно сильно. Хотя ни Алли, ни Ник и словом не заикнулись об этом, оба они затосковали по красоте и пышности леса, в котором обитал Любисток.
На пятый день вечером, в сумерки, они набрели на отличный участок твёрдого грунта под большой дорожной вывеской, на которой значилось: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОКРУГ РОКЛЕНД!». Сквозь серый асфальт пробивалась трава – роскошная, ярко-зелёная, неподвластная смене времён года. Пятно оказалось довольно большим – достаточно, чтобы они оба смогли вытянуться на нём во весь рост и поспать.
– Надоело мне спать каждую ночь, – пожаловался Ник. – Ну зачем нам это? Ведь мы же не устаём. – Но тут он проговорился об истинной причине своего нежелания: – К тому же мне не нравится не видеть сны.
Алли чувствовала то же самое, но она не стала распространяться об этом. Когда-то давно, много лет назад, у неё лопнул аппендикс. Операцию делали под общим наркозом. Очень странное было ощущение. Ей сказали глубоко дышать, она вдохнула пару раз и – бум, отрубилась. А потом так же внезапно пробудилась. Всё было позади. Время как бы запнулось, дало трещинку, и Алли вернулась в мир с ноющим боком, прошитым несколькими стежками. Как будто... как будто ты какое-то время не существовал. Со сном в Междумире дело обстояло точно так же.
– Мы спим, потому что можем это делать, – сказала она. – Потому что это похоже на то, что было при жизни.
– Как могут восемь часов смерти быть похожими на жизнь?
На это Алли не нашлась, что ответить. Просто сон казался ей правильной, естественной вещью, а при их неестественном существовании всё, что казалось естественным, было хорошо. В конце концов Нику надоело бурчать, и он улёгся со словами:
– Ложусь, но спать не собираюсь. Буду смотреть на звёзды.
Как выяснилось, в звёздах не было ничего особо интересного, такого, что не дало бы ему заснуть. Скорее наоборот – они навевали сон. И Ник вырубился ещё до того, как это сделала Алли.
А она ещё долго лежала без сна, размышляя об их незавидном положении. Что, если она вернётся домой, а её родителей там нет? Что, если отец погиб в аварии, а мать переехала в другое место? Она ведь не сможет никого расспросить! Значит, ничего не узнает об их судьбе.
Когда, наконец, пришёл сон без сновидений – обычный сон Междумира – она почувствовала благодарность.
А среди ночи на них напали – неожиданно и без предупреждения.
Когда Ник с Алли открыли глаза, на них смотрели четыре светящихся физиономии. В одно мгновение их схватили, подняли на ноги и тщательно ощупали-обыскали. Алли пыталась кричать, но чья-то огромная ладонь закрыла ей рот. Ручища была совершенно чудовищной. Вот только перед нею были не чудовища, а мальчишки не старше её самой.
– Ник! – закричала она. Но Ник был занят – его схватили двое пацанов, и он отчаянно пытался вырваться.
– Что вы к нам пристали?! – орал Ник. – Вы кто такие? Чего вам надо?
– Вопросы здесь задаю я! – выдал один из пацанов, по-видимому, атаман шайки, ростом поменьше других, но, безусловно, самый отпетый. На нём были бриджи, сильно похожие на те, что носил Любисток, а к губе навечно приклеилась сигарета – она дымила, но не сгорала. Но самым странным в его внешности были кисти рук – размером с ладони взрослого мужчины, огромные, узловатые, а когда он стискивал кулаки, то казалось, будто на них надеты боксёрские перчатки.
– По-моему, они Зелёныши, Джонни-О, – сказал один из пацанов с прикольной метёлкой малиново-красных волос на голове, делавшей его похожим на смешную тряпичную куклу Энди [11]11
Начнём издалека. Кукла Тряпичная Энни впервые была создана в качестве куклы в 1915 году, а в 1918 вышла книга «Истории Тряпичной Энни». Книга имела большой успех, и в 1920 году вышло продолжение – «Истории Тряпичного Энди», рассказывающие о друге и товарище по играм тряпичной Энни – Тряпичном Энди. Характерной особенностью обеих кукол являются ярко-красные волосы, сделанные из шерстяной пряжи.
В дальнейшем на основе персонажей Тряпичной Энни и Тряпичного Энди вышло множество книг и несколько мультфильмов. В 2002 г. Тряпичная Энни была включена в «Национальный зал славы игрушек».
[Закрыть]. – Им же максимум неделя от роду, а может, и меньше.
– Сам вижу, – отрезал Джонни-О. – Я что, по-твоему, дурак – Зелёнку не узнаю?
– Мы Послесветы! – выкрикнул Ник. – Такие же, как вы, так что оставьте нас в покое!
Джонни-О заржал:
– Конечно, Послесветы, вот придурок! Мы имеем в виду, что вы новенькие. Зелёныши. Усёк?
– Но у них всё равно может найтись что-нибудь интересненькое, – сказал Энди. – У Зелёнок всегда можно обнаружить что-то такое-эдакое...
– Добро пожаловать в Междумир, – сказал Джонни-О голосом, от которого хотелось не добропожаловать, а убежать куда подальше. – Здесь моя территория, и вам придётся заплатить за проход.
Алли угостила пацана, пытавшегося справиться с ней, кулаком в физиономию.
– Вы что, всегда так встречаете гостей? – осведомилась она.
Джонни-О причмокнул сигаретой.
– А что? Среди гостей знаешь, какие гады попадаются!
Ник стряхнул с себя двоих мальчишек.
– Нам нечем тебе заплатить, – заявил он.
– Точно. Так что придётся вам нас убить, – сказала Алли и ехидно добавила: – Ой, прошу прощения. Кажется, это у вас не получится.
– Выверните-ка ихние карманы! – скомандовал Джонни-О. Его приспешники мгновенно залезли Нику и Алли в брючные карманы и вывернули их наизнанку. По большей части оттуда высыпался всякий мелкий мусор, но у Ника нашлось кое-что, о чём он запамятовал: та самая старая монетка, должно быть, никель [12]12
Монета в 5 центов.
[Закрыть]– разобрать было трудно, такая она была стёртая; крутые пацаны ею не заинтересовались и швырнули обратно владельцу. Тот поймал никель и опустил в карман.
Зато другой предмет привлёк их внимание.
– Ты только глянь! – сказал странноватого вида мальчишка с тёмно-фиолетовыми губами – как будто он умер, когда сосал черносмородинный джобрейкер [13]13
Англ. Jawbreaker – «зуболом». Очень твёрдая конфета в виде шарика. Действительно, её разгрызть нельзя – зубы сломаешь.
[Закрыть]. Он крутил в пальцах маленький твёрдый предмет, выпавший из кармана Ника. Ник сразу узнал его: это была жевательная резинка, уже пожёванная и вновь завёрнутая в её родную бумажку. Мама всегда жаловалась, что Ник вечно оставляет жвачку в карманах, и во время стирки она размазывается по всей одежде.
Фиолетовогубый держал твёрдый, холодный комок и вопросительно смотрел на предводителя.
– А ну дай сюда, – командирским голосом, не вяжущимся с его малым ростом потребовал Джонни-О и протянул к жвачке свою огромную, мясистую лапу.
Фиолетовогубый, однако, медлил.
– Может, разрежем её на кусочки? – предложил он.
– Кому сказал – дай сюда! – Джонни-О настойчиво держал горсть перед своим подельником.
Такой лапище ты не скажешь «нет». Фиолетовогубый осторожно вложил в неё маленький круглый комок.
– В следующий раз, когда мне придётся просить два раза, – изрёк Джонни-О, —ты отправишься прямым ходом вниз, понял?
Кадык Фиолетовогубого судорожно задёргался – как будто у него в глотке перекатывался грецкий орех. Или недососанный джобрейкер?
И тут Алли и Ник не поверили собственным глазам: Джонни-О содрал прилипшую бумажку и бросил жвачку себе в рот.
– Тьфу, пакость! – сказал Ник. – Не противно?
В ответ Тряпичный Энди двинул его кулаком в живот. Ник рефлекторно сложился пополам, с запозданием на секунду сообразив, что ему не больно. «Должно быть, этому хулиганью просто нож в горло, что им не удаётся никому причинить боль», – подумал он. Наверно, для отморозков этот мир – что-то вроде ада.
Джонни-О усердно трудился над жвачкой, пока она снова не сделалась мягкой. Он прикрыл глаза от удовольствия.
– Да тут ещё столько вкуса! Корица! – и метнул взгляд на Ника. – Ты всегда выбрасываешь ещё совсем годную жвачку? – спросил он. – В смысле – когда был жив?
Ник пожал плечами.
– Жевал, пока она не становилась совсем безвкусной.
Джонни-О продолжал двигать челюстями.
– Должно быть, у тебя язык без вкусовых луковиц.
– Можно, я после тебя пожую? – заканючил Фиолетовогубый.
– Тьфу, пакость! – отозвался Джонни-О. – Не противно?
Услышав это, Алли расхохоталась, и Джонни-О послал ей испепеляющий взгляд, за которым последовал второй, на этот раз оценивающий.
– Знаешь что, а я не назвал бы тебя красоткой, – сказал Джонни-О.
Алли поджала губы от злости. При этом она сознавала, что такая мина её не красит – и это разозлило её ещё больше.
– У меня красоты столько, сколько нужно, – отрезала она. – Я красива на свой собственный манер.
И это была правда. Никто не назвал бы Алли ослепительной красавицей, но она была очень даже привлекательна. Её возмутило совсем другое: что ей приходилось оправдываться и защищаться от нападок этого большерукого подонка, дожёвывающего чужую жвачку.
– По шкале от одного до десяти, – продолжала Алли, – я тяну примерно так на семёрку. Тогда как тебе я не дам выше трояка!
Она с удовлетворением увидела, что удар попал в цель, потому что это, в общем, была чистая правда.
– Да мне на твою семёрку глядеть противно, – ответил Джонни-О. – И, сдаётся мне, любоваться друг другом мы будем не так уж долго, а?
– Что ты хочешь этим сказать? – вмешался Ник, которому это замечание понравилось не больше, чем Алли.
Джонни-О скрестил руки на груди; при этом его огромные лапы стали казаться ещё грандиозней по сравнению с чахлой грудью.
– Какой-то жалкой жвачки недостаточно за проход по моей территории, – заявил он и повернулся к Нику. – Так что тебе придётся стать моим слугой.
– Ещё чего придумал, – сказала Алли.
– Чего разбазарилась? Не с тобой разговаривают. Ты нам тут даром не нужна. Только пейзаж портишь.
– Пусть так, – отозвалась Алли. – Но без него я никуда не пойду.
Раздался дружный гогот.
– Хо-хо, – сказал Тряпичный Энди, – не думаю, что твоему дружку захочется идти туда, куда ты скоро отправишься.
Хотя Алли и не совсем понимала, о чём речь, она начала понемногу впадать в панику.
– Хватайте её, – скомандовал Джонни-О своим приятелям.
Алли поняла – надо что-то быстро придумать. Поэтому она ляпнула первое, что пришло ей в голову:
– А ну руки прочь, не то МакГилла позову!
Бандюги остановились как вкопанные.
– Ты это о чём? – спросил Джонни-О заметно менее уверенно, чем секунду назад.
– О чём слышал! – завопила Алли. – У нас с МакГиллом соглашение. Он приходит на мой зов, а потом я скармливаю ему всякое мелкое ворьё, у которого руки больше, чем мозги.
– Врёт, – сказал паренёк, который до этого момента не подавал голоса – наверно, потому, что этот самый голос был ну очень противным – визгливым и скрипучим.
– Конечно, врёт, – раздражённо рявкнул Джонни-О и метнул взгляд на неразговорчивого паренька. – А почему ты так уверен, что она врёт?
– Она же Зелёнка, наверняка перешла только что, – ответил Скрипучий. – Из чего ясно – МакГилла она и в глаза не видала.
– К тому же, – поддакнул Фиолетовогубый, – никто из тех, кто видел МакГилла, не разгуливает на свободе.
– Кроме неё, – сказал Ник, придумав свой собственный оригинальный аргумент. – Поэтому я и держусь при ней. Пока мы вместе, МакГилл покровительствует и мне.
– Ага, – произнёс Джонни-О, не отрывая взгляда от Алли – он пытался прочесть по её лицу, не блефует ли она. – И как же он выглядит?
Алли выдала ему одну из излюбленных фраз своего отца:
– Ладно, так и быть, скажу. Но после этого мне придётся тебя убить!
Мальчишки заржали, и Джонни-О привёл в чувство ближайшего из них, ткнув его своим колоссальным кулаком. Пацан отлетел на пять футов, после чего Джонни-О приблизился к Алли.
– Думаю, ты вешаешь нам лапшу, – сказал он.
– Тогда попробуй и узнаешь, – огрызнулась Алли. – Только тронь меня – и я позову МакГилла.
Джонни-О заколебался. Он посмотрел на Алли, потом на Ника, потом на своих пацанов. Его авторитету был брошен вызов. Алли слишком поздно сообразила, что нужно было придумать какую-то другую клюкву – которая позволила бы этому мелкому гадёнышу сохранить лицо. Такие, как он, предпочтут быть съеденными монстром, чем позволят какой-то девчонке унизить себя.
Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
– А пошла ты... вниз.
Он щёлкнул пальцами – сухой, резкий звук, похожий на треск ломающейся доски – и трое пацанов схватили Алли, стащили с мёртвого пятна, выволокли на дорогу, принадлежащую живому миру, и тяжело налегли девочке на плечи.
В одно мгновение она погрузилась до самых колен, а ещё через секунду – до талии.
– Нет! – закричала она. – МакГилл! МакГилл!
Подонки на миг приостановились – а вдруг откуда ни возьмись да возникнет монстр? Но когда этого не произошло, они налегли с прежней силой. Теперь дело пошло легче, ведь Алли сидела в земле уже по пояс.
Ник лягался и пытался вырваться из удерживающих его рук, но без толку. Ему оставалось только смотреть, как другие всё глубже и глубже загоняли его спутницу в землю. Вскоре исчезли и плечи девочки – она погрузилась по шею, крича от страха и отчаяния. Джонни-О дьявольски хохотал.
– Дайте и мне приложить руку! – С этими словами он подошёл к несчастной, наложил лапу на её макушку и надавил. – Счастливого пути! – измывался он. – Пиши письма мелким почерком! А ещё лучше вообще не пиши!
И тут невесть откуда раздался тонкий, пронзительный визг, и на сцену военных действий выскочила какая-то жуткая фигура, дико размахивающая руками.
– Это МакГилл! – заорал кто-то из пацанов. – МакГилл!
Снова прозвучал боевой клич, но больше Алли ничего не слышала и не видела, потому что её уши и глаза погрузились в асфальт, а вслед за ними туда ушла и макушка. Джонни-О прекратил толкать её вниз, но теперь свою работу делала гравитация. Земля была похожа на зыбучий песок, и Алли проваливалась сквозь неё. Она попыталась крикнуть, но из этого ничего не вышло – дёрн и камни забили ей глотку. Девочку засасывало. В груди, где должны были бы находиться лёгкие, теперь ощущалась всё та же земля – ужасное чувство, хуже которого она и припомнить не могла. Она осознала, что, возможно, так ей придётся провести вечность – она была на пути к центру Земли.
Насколько глубоко она ушла под поверхность шоссе? На шесть дюймов? Или шесть футов? Алли изо всех сил напряглась и заставила свои руки двигаться. Похоже было на плавание в густом сиропе. Она ухитрилась вытянуть одну руку вверх и попыталась подтянуться на ней, но и из этого ничего не вышло. И тут, когда надежда уже оставила её, чья-то рука пронзила землю, нашла её ладонь и дёрнула вверх. Она почувствовала, как потихоньку, дюйм за дюймом, поднимается к поверхности. Она продавила свою вторую руку сквозь асфальт – пальцы ощутили дуновение прохладного ветерка, и кто-то ухватился и за эту руку.
Она двигалась вверх. Вот уже и макушка, и глаза, и уши поднялись над поверхностью. Наконец, рот тоже освободился, и Алли смогла выпустить застрявший в глотке вопль на волю.
Неужели Джонни-О и его приспешники передумали? Или монстр, которого она звала, действительно пришёл и теперь вытягивает её на поверхность, чтобы сожрать?
Но теперь её глаза больше не были забиты землёй, и она увидела лицо своего спасителя.
– Любисток?!
– Ты в порядке? – отозвался тот. – Я уж было думал, что с тобой покончено.
Ник тоже был здесь, и вдвоём мальчики тянули её, пока не вытащили полностью. Оказавшись на твёрдой почве мёртвого пятна, Алли свалилась на землю бесформенной грудой. Она тяжело, с надрывом, дышала. Любисток смотрел на неё в недоумении.
– Знаю, знаю, – сказала Алли. – Я вовсе не обязана задыхаться. Но мне хочется задыхаться. Это ощущается... правильно. Как будто так должно быть.
– Да нет, всё нормально, – отозвался Любисток. – Может, когда-нибудь ты научишь меня снова чувствовать что-то подобное.
– А где Джонни-О и его банда недоносков? – спросила Алли.
– Убрались, – ответил Ник. – Когда Любисток налетел на них, они дали дёру.
Любисток засмеялся.
– Они действительно подумали, что я МакГилл! Вот умора!
Любисток принялся выдёргивать призрачные сорняки, разросшиеся под табличкой «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОКРУГ РОКЛЕНД!». Он использовал их стебли для починки своих землеступов – те пришли в негодность, когда он напал на банду Джонни-О.
– Неужели всё это время ты шёл за нами? – спросила Алли.
Любисток пожал плечами.
– Ну да. Мне же надо было удостовериться, что вас никто не слопал.
– Отлично, – отозвался Ник. – Теперь мы обзавелись собственным ангелом-хранителем.
– Если б я был ангелом, то не торчал бы здесь, разве не так?
Алли улыбнулась. После стольких лет Любисток оставил свой чудесный лес ради них! Видно, ему было непросто отважиться на это, и девочка поклялась себе, что впредь будет хорошенько заботиться о своём спасителе.
Они не стали ждать рассвета, опасаясь, что Джонни-О и его банда могут вернуться.
Странное дело – происшедшее не только не выбило Алли из колеи, но подняло ей настроение. Ник, как всегда, пребывал в мрачном состоянии духа и беспрерывно поминал «Повелителя мух», рассуждая об опасностях, порождаемых бродячими бандами беспризорных мальчишек; но даже в его угрюмом ворчании ощущался приток новой энергии. Ещё бы: встреча с шайкой Джонни-О служила доказательством того, что вокруг есть и другие Послесветы. Не все же они такие же негодяи, как Джонни-О?
Они подошли к Гудзону и остановились на шоссе, идущем вдоль Палисейдс [14]14
Гудзон Палисейдс (Нью-Джерси Палисейдс) – ряд крутых обрывов, обрамляющих западный берег реки Гудзон в её нижнем течении.
[Закрыть]– крутых скал, порождения безжалостного ледника в последнюю ледниковую эпоху, высящихся на западном берегу реки. Движение здесь было плотным, но дети не обращали на него внимания; их не волновало, если какой-нибудь автомобиль проезжал прямо сквозь них. Они даже ненадолго затеяли что-то вроде игры, пытаясь за тот короткий миг, в который их пронзала машина, угадать, что за музыку играет автомобильное стерео.
– Да, немногие же нам, мертвякам, доступны развлечения, – вздохнула Алли. Игра быстро закончилась, в основном потому, что Любисток, никогда не слыхавший автомобильного стерео, уже не говоря о рок-н-ролле, чувствовал себя совершенным аутсайдером.
На закате следующего дня над рекой встала похожая на тёрку для сыра арка моста Джорджа Вашингтона. Они пришли в Нью-Йорк Сити.
Любистка ошеломил вид раскинувшегося перед ним великого города. Стояла ясная погода, и линия городских зданий чётко выделялась на фоне неба. Любисток бывал в Нью-Йорке раньше. Даже дважды: раз на праздновании Четвёртого июля и раз в цирке мистера П. Т. Барнума. Конечно, высокие здания стояли здесь и тогда, но куда им до этих!
Ник с Алли тоже молчали как громом поражённые. Любисток предположил, что их тоже ошеломил величественный вид. Собственно, так оно и было, но совсем по другой причине.
– Кажется, я знаю, куда идти, – сказал Ник странно придушенным голосом.
Алли какое-то время сохраняла молчание, затем вымолвила:
– Манхэттен нам не по пути. Нам лучше оставаться по эту сторону реки и двигаться дальше – на юг.
Ник снова взглянул на город.
– Говори что хочешь, а я пошёл.
На этот раз Алли не стала возражать.
Когда они достигли Манхэттенской стороны моста, уже сгустилась тьма. Чтобы пробраться в самое сердце города, им понадобилась целая ночь безостановочной ходьбы.
От вида небоскрёбов в центре Манхэттена у Любистка зашлось бы дыхание, если бы он дышал. Но самым впечатляющим зрелищем были не они. Когда в рассветных сумерках дети приблизились к южной оконечности острова, перед ними встали две серебристые башни. Две башни, два идентичных монолита, в металле и стекле которых отражался ясный свет нарождающегося дня.
– Никогда бы не подумал, что на свете существуют такие здания, – сказал Любисток.
Алли вздохнула.
– Они и не существуют. По крайней мере... больше не существуют.
В её голосе слышалась такая печаль, что Любисток мог бы поклясться – она пронзила всю земную толщу до самого ядра планеты.
