Текст книги "Икона"

Автор книги: Нил Олсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– А если я спрошу его об этом, он подтвердит?

Фотис был шокирован.

– Боже, дитя мое, да что он сможет тебе ответить? Возможно, скажет правду, возможно, придумает что-нибудь – я не знаю. Скорее всего промолчит, но я думаю, что если он узнает, что тебе это известно, это разобьет его сердце. Умоляю, не говори ему ничего.

Повисла тишина. Официант принес счет. И по тому, что Фотис не схватил его сразу же, Мэтью понял, насколько тот потрясен. Он взял счет сам и машинально сложил его в несколько раз.

– Черт побери, крестный. Лучше бы я этого не знал.

Сидя рядом с Мэтью на заднем сиденье, Андреас пытался побороть охватившую его дремоту. Его внучка Мэри, ученый по образованию, вела машину ровно, и это тоже не способствовало успеху его усилий. Ни одна женщина не водила машину так хорошо. Рядом с ней сидел неподвижный, бледный Алекс, и его глаза загорались, только когда он смотрел на влажный весенний лес. «Он не ожидал, что снова увидит это место, – подумал Андреас. – Наверное, спрашивает себя, не в последний ли раз любуется лесом… Вся его жизнь прошла мимо меня», – размышлял старик.

Когда Алекс был мальчишкой, Андреасу приходилось постоянно бывать в командировках – одна ужаснее другой. Он служил своей стране. Сначала шли приказы, спускавшиеся от какого-нибудь кровожадного скота или, еще хуже, напыщенного идеалиста, но через какое-то время это закончилось. Затем последовала череда отставок, сопровождавших каждую смену правительства. Мелькнувшей было мечте на нормальную жизнь не суждено было сбыться: он снова призывался служить очередному идиоту. Они пусть и медленно, но неизбежно сознавали, что нуждаются в таких людях, как он. Незаменимых людях, знающих всю изнанку, все секреты. Почему он возвращался? Не один, не два раза. Сколько же? Потому, что умел делать только это? Ведь можно было научиться чему-нибудь другому. Стать бизнесменом, например. Почему он позволил себе остаться в этой ужасной игре, в которой не было победителей и целью которой было лишь удержать этих идиотов у власти? Иногда ему все казалось понятным: да, есть враг, против которого надо сражаться. Но ведь было и множество людей, его соотечественников, сломленных морально и покалеченных физически – всего лишь за какие-то безвредные убеждения. Людей, не слишком отличавшихся от него.

Вскоре Алекс уехал учиться в Америку, там влюбился и больше уже не вернулся. Это было к лучшему, если учесть, что творилось в то время в Греции. Но семейные узы были уже надорваны, а смерть Марии вовсе их обрубила. Андреас подозревал, что Фотис мог проболтаться либо Алексу, либо своей племяннице Ирини, жене Алекса. Иначе как бы его сын мог узнать о некоторых вещах, таких, которые ему лучше было бы не знать? Один Бог знает, чего добивался Фотис. Вбить клин между отцом и сыном? Если он и планировал занять место Андреаса и стать отцом Алексу, то это ему не удалось. Парень отвернулся и от него. Истории о совершенном зле повлияли на Алекса до такой степени, что ему повсюду мерещился заговор. Но такое объяснение как бы освобождало Андреаса от его доли вины. А ведь это его отсутствие и его поступки отравили душу его сына, заставили его смотреть на жизнь холодным взглядом ученого, что, по мнению Андреаса, было ущербным, неполноценным подходом.

А может, он несправедлив по отношению к обоим? Каждый отец рано или поздно наносит рану своему сыну, это почти его обязанность. Мужчина должен идти своим путем, и разве не так получилось с Алексом? Да, цинизм, да, обида – но он сделал успешную карьеру, женился, произвел на свет двух чудесных детей. За это он заплатил отказом от прежней жизни, от родины, от отца. Но это было справедливо. Это не было необходимо, но было справедливо.

За небольшой хвойной рощей показался дом – скромное по сравнению со столь популярными в этом городе огромными кирпичными особняками каменное строение. Алекс отказался сесть в инвалидное кресло и сам вошел в дом, поддерживаемый с обеих сторон сыном и дочерью. Уже внутри Ирини проводила его в кабинет, где он мог отдохнуть, чтобы преодолеть следующий этап – подняться по лестнице. Андреасу предложили присесть в кресло рядом с теплой батареей, но, когда остальные удалились на кухню, он присоединился к ним.

– Он выглядит неплохо, – сказала Мэри. – Я имею в виду, он рад, что вернулся домой.

– Если Бог того захочет, мы можем держать его и дома, – ответила Ирини, яростно взбивая яйцо. Похоже, она одна еще сохранила способность что-то делать. – Babâs, вы хотите пить?

– Занимайся супом, я сам налью.

Но Мэри уже вскочила, и это было очень кстати, потому что он не знал, где находятся стаканы. В этом доме он бывал только дважды, и сейчас ему казалось, что он гостит у дальних родственников. От этой мысли ему стало еще тяжелее, но он попытался погасить в себе это ощущение и с благодарностью принял стакан воды от внучки. У Мэри было лицо юной девушки, хотя ей пошел уже двадцать восьмой год, и она все еще была не замужем. Слишком красива, предположил старик, слишком большой выбор женихов.

– Спасибо, дитя мое.

– Повесить твое пальто?

– Чуть позже.

– Мам, я прибавлю отопление, дедушке холодно.

– Нет, пожалуйста, мне очень хорошо, – запротестовал Андреас. Большинство мужчин на его родине приняли бы подобную суету как нечто должное, однако для него она была унизительна. Он не мог сидеть как паша, позволяя себя обслуживать. Он или просил то, что ему было нужно, или брал это сам. И вообще, он предпочел бы, чтобы его не замечали. – Лучше займись отцом.

– Я ничего не могу для него сделать. – Девушка выглядела подавленной.

– Иди сюда, сядь рядом.

Взяв Мэри за руку, он стал гладить ее по голове. Из-за стола на них смотрел Мэтью. На его лице читалась озабоченность. Андреас находился здесь уже почти неделю, а они так и не поговорили как следует. За это время они вообще ни разу не встречались вне больницы. Мальчик очень занят, но все-таки надо найти время. Конечно, Андреас ни в коем случае не ставил под сомнение его здравый смысл; просто следовало избавить его от того беспорядка, той неразберихи в мыслях, в которую его мог ввергнуть старый интриган, – если, конечно, подозрения Алекса были справедливы. Рука уравновешивающая была в порядке.

– Мария, – Ирини налила пенящийся суп в тарелку, затем выжала в него лимон, наполнив кухню острым, свежим запахом, – прикати сервировочный столик и поставь его рядом с отцом.

Мэри опять вскочила, и обе женщины направились через холл к кабинету. Мужчины остались вдвоем на ставшей вдруг тихой кухне. Между ними отчетливо ощущалось напряжение.

– Ждем криков и звона бьющейся посуды? – сказал Мэтью.

– Думаю, отец примет лекарство.

– Да, правильно. Суп avgolemono лечит рак.

Андреас кивнул:

– Возможно.

– Мне жаль, что у нас не было возможности увидеться. Неделя была даже более сумасшедшей, чем я ожидал.

– Я не скучал. Но было бы неплохо пообщаться. Только не здесь.

– А ты у нас останешься сегодня?

– Если твоя мать попросит об этом.

– Она не попросит, потому что предполагает, что ты останешься.

Андреас отмахнулся от дальнейшего продолжения этой темы.

– Расскажи, как у тебя дела на работе.

– Суматошно. – Мэтью положил ноги на стул. Он выглядел уставшим. – Я сейчас занимаюсь оформлением прав на некоторые работы для предстоящей выставки. Кроме того, пару дней меня не было в офисе – я занимался исследованиями и несколько раз выезжал к клиентам.

– Это не по поводу греческой иконы?

– Да, в значительной степени.

– И что, музей собирается ее покупать?

– По правде говоря, – ответил Мэтью после некоторого внутреннего спора, – это маловероятно.

– Правда? А почему?

– Продавец побаивается. Да и музей занервничал. Вполне возможно, что икона была украдена. – Внук пристально на него смотрел. Что он знал? Наверное, немного. – Подозреваю, что тебя это не удивляет.

– Ты знаешь, что я вырос в этой деревне, жил там до переезда в Афины. И я был там во время войны.

– Ее забрали немцы, – сказал Мэтью многозначительно.

– Правильно.

– И был убит тот, кто пытался этому помешать.

– Что рассказал тебе Фотис?

Мэтью вдруг сбился с прокурорского тона.

– Почти ничего. Только то, что я сказал.

Правильно ли было заводить об этом речь? Принесет ли это облегчение или еще более усилит боль? Мог ли он так поступать с мальчиком? И мог ли он вновь так поступать с собой?

– Честно, что тебе известно?

– Ничего. Я хочу, чтобы ты мне рассказал. Хочу услышать это от тебя.

Из кабинета не доносилось никаких звуков, как будто находившиеся там трое человек исчезли. Старик посмотрел на вставленный в рамку карандашный рисунок, висевший на стене за спиной внука. Профиль Алекса, сделанный Мэтью, когда тому было четырнадцать. Вполне профессиональная работа. «Он бродит на ощупь в потемках, – подумал Андреас. – Он ничего не знает. Кто-то при нем что-то сболтнул, и теперь он пытается что-то узнать. Я не первый, кого он спрашивает, это значит, что полученные ранее ответы его не удовлетворили». Он подумал об обещании, которое они с Фотисом дали друг другу много лет назад. Следует ли он обету молчания после всех событий прошедших лет? Можно ли поговорить об этом с Мэтью, не нарушая данных обязательств?

– Извини, – сказал он наконец. – Это одна из тех глупых ситуаций: если ты не знаешь, я не могу тебе сказать. Мы с твоим крестным дали друг другу слово.

Неожиданно в кабинете раздались голоса. Мэтью выглядел смущенным. Либо предоставил событиям развиваться самостоятельно, либо перебирает в уме другие способы подхода. В холле раздались шаги, и мужчины подняли глаза. В дверях стояла растерянная Ирини:

– Он выгнал меня, можете себе представить? – Мэтью пододвинул ей стул, но она не стала садиться, просто оперлась о плечо сына. – Его раздражает, что я пытаюсь ему помочь.

– Наверное, ты слишком старалась.

– Я просто хотела убедиться, что он действительно его съест.

– Ты что, пыталась его покормить с ложечки?

– Да, сам он все проливал.

– Дай ему сделать это самому. Он не хочет чувствовать себя инвалидом.

Она села, покачав головой, положила руки на стол и стала смотреть в окно, по которому медленно стекали капли дождя. Затем перевела взгляд на Андреаса.

– Ты переночуешь у нас?

Он пожал плечами.

– Ты хочешь, чтобы моя дочь повезла тебя в город, а затем возвращалась сюда под дождем и в темноте, думаешь только о себе?

Его удивила ее ярость, хоть он и знал причину. Это была уже не та пассивная, податливая женщина, на которой его сын женился тридцать лет назад. Она стала жестче, и это заставляло его гордиться ею.

– Я никогда бы не попросил об этом. Конечно, я останусь, если ты не против.

– Ты всегда здесь желанный гость, – ответила она мягко. – И всегда им был.

«Лучше не влезать во все это», – подумал он.

– Извините, что прервала ваш разговор, – продолжала она. Никто из мужчин не ответил. – Я не знаю, о чем вы тут шептались всю эту неделю, да меня это и не волнует. Но пожалуйста, никаких секретных разговоров, споров, перешептываний, страшных рассказов, пока вы находитесь здесь. Я не допущу, чтобы Алекс расстраивался или чтобы кто-то рядом с ним выглядел подавленным. Вы оба меня поняли?

Она взглянула на Андреаса, и тот кивнул. Мэтью сделал то же.

– Отлично. Мне понадобится ваша помощь, мальчики. Мэтью, иди посиди с отцом. Babas, пойди приляг на диван, я разбужу тебя через полчаса.

И они оба пошли выполнять ее указания.

Она поцеловала его в дверях, не стесняясь ничьих глаз, и Мэтью обнаружил, что его тоже не волнует, что их кто-то может увидеть. Он почти не помнил, как пришел сюда, ноги сами привели его к ее дверям. Это был порыв – пойти к ней, его тело лучше его разума знало, что нужно делать. Ана втянула его внутрь, и они долго стояли обнявшись.

– Твой отец уже дома?

– Да. Мы вчера перевезли его.

– Ты думаешь, так будет лучше? – Она сделала шаг назад, остановив на нем понимающий взгляд, читая сомнения на его лице.

– Да. – Похоже, он сразу понял, что за этим крылось. Черт с ним, с лечением, ему сейчас нужна была семья, дом. Забота, надежда. Вера. – Так будет лучше. – Он улыбнулся ей, как будто в этом была ее заслуга. – А там посмотрим, что будет дальше.

Она не предпринимала никаких действий, и он направился через холл к кухне, мысленно уже видя лестницу, ведущую вниз, маленькую комнатку и ту, другую женщину, третью часть треугольника. Но Ана взяла его за руку и потянула в другую сторону, к лестнице, ведущей наверх.

– Нет, сегодня никакой иконы. Только ты и я.

Он послушно шел за ней по лестнице, ноги сами несли его, хотя мышцы онемели, а сердце бешено билось. Непонятный страх вновь овладел им. Он хотел находиться здесь, наверху, с ней. И он хотел находиться там, внизу, с ней. Нет, она не могла сказать это серьезно. Одна только мысль о том, что он не увидит ее, разозлила его, и ему тут же стало стыдно этой злости. Он пытался держать под контролем свои эмоции, пока Ана медленно, не торопясь, раздевалась. Бесполезно. Она все заметила – он это понял.

– Я хочу, чтобы мы были вдвоем, Мэтью. Я хочу, чтобы было что-то, принадлежащее только нам двоим.

Сняв с него рубашку, она прижалась к нему грудью и животом. Ее прохладная плоть требовала ласки. Его тело напряглось ответным желанием, забыв о взбаламученном, мечущемся разуме. В памяти всплыли слова Фотиса. Кто знает, что на самом деле у нее на уме? Да какая разница? Ее язык встретился с его языком, он вспомнил проведенную вместе ночь. Ему хотелось этого еще и еще, хотелось потеряться, раствориться в ней. И в его мыслях Богородица отступила – но не исчезла.

9

Священник сидел на низком стуле в углу, но казалось, что он заполнял собой всю комнату. За несколько минут предварительной беседы, пока все рассаживались, Мэтью узнал, что отец Томас по происхождению грек, но был посвящен в духовный сан в Америке и служил у епископа Макариоса в Нью-Джерси. Он прибыл один, без помощника. Ему было пятьдесят с небольшим, у него были седеющие виски, вьющиеся черные волосы, вызывающее доверие лицо и глаза, излучающие доброту. Особо не распространяясь о целях своего визита, он достал документы от Священного синода в Афинах, и эти документы, похоже, удовлетворили адвоката Аны, Уоллеса.

В единственном ярко освещенном углу кабинета на алюминиевом мольберте стояла Богородица, пристально глядя на них. Мэтью любовался ею задолго до прихода священника, пока Ана совещалась с адвокатом, но теперь он отвернулся от нее и попытался сосредоточиться. Томас осмотрел икону сразу, как только появился, и теперь не обращал на нее внимания. Казалось, его больше привлекали массивные дубовые книжные шкафы. Его взгляд безостановочно скользил с полки на полку.

– Я вижу, ваш дедушка коллекционировал не только живопись.

– Да, – ответила Ана. – Он гордился своей библиотекой. Наверное, даже еще больше, чем коллекцией живописи. Мне кажется, книги были ему ближе.

– Конечно, – согласился священник. – Книга подразумевает более интимное общение: ее можно подержать в руках, полистать. Книга – это друг. Картина просто висит на стене, холодно, отчужденно. – Он опять взглянул вверх. – На этих полках я вижу кое-кого из своих друзей: Достоевский, Флобер, Казанцакис. И еще некоторые редкие экземпляры. Может быть, сначала поговорим об искусстве, а потом о книгах?

– Давайте закончим с одним, а потом уже подумаем о другом, – вмешался Уоллес, человек лет семидесяти, седой, со слезящимися глазами, низким голосом и отрывистым, сухим кашлем заядлого курильщика, судя по его прыгающим пальцам, недавно бросившего курить. Ничто в его неуклюжей позе, бегающем взгляде и притворно дружеской манере себя держать не возбуждало, на взгляд Мэтью, никакого доверия, но Ана, похоже, вполне полагалась на него.

– Безусловно, – ответил отец Томас.

– Итак, – Уоллес бесцельно перебирал документы, – насколько я понимаю, вы удовлетворены иконой.

– Если вы говорите о ее художественной ценности, то я вряд ли могу выступать в роли судьи, и все-таки я бы сказал, что я доволен. Конечно, она сильно пострадала.

– За последние несколько веков, – вставил Мэтью, – не за последние шестьдесят лет.

– В любом случае, – продолжал священник, – хотя такие повреждения могли бы оттолкнуть коллекционера, для меня они лишь свидетельство возраста. Кроме того, они усиливают ощущение тайны.

Адвокат прокашлялся, казалось, ему хочется сплюнуть.

– И вы считаете, что это действительно та икона, которую вы искали?

– Пресвятая Богородица Катарини. Опять же, я не специалист по истории искусств, но она во всех деталях совпадает с имеющимся у нас описанием. Некоторые мои братья в Греции видели икону своими глазами, поэтому они смогут идентифицировать данный образ. А что говорит ваш эксперт?

Все трое обратили взоры на Мэтью. Хотя он и воздержался от того, чтобы подтолкнуть Ану к этому решению, но с того момента, как она его приняла, стал агрессивно его защищать, опасаясь, что адвокат может передумать. Он даже специально попросил разрешения присутствовать на этих переговорах. Поэтому ему и в голову не приходило, что ему могут задавать вопросы.

– Ну что ж, в ней наличествуют все известные мне приметы иконы Катарини. Конечно, я не испытывал ее возможности творить чудеса. – При этих словах засмеялся только священник. – Я с уверенностью могу сказать, во-первых, что она относится к доиконоборческому периоду, что уже само по себе делает ее исключительно редкой, и, во-вторых, что эта работа имеет значительную художественную ценность.

– По вашему мнению, – съязвил Томас.

– И в соответствии со стандартами религиозного искусства того времени.

– Вы грек?

Это был безобидный вопрос, но Мэтью заколебался, прежде чем ответил на него:

– Да.

– Тогда ваше мнение для меня важно вдвойне.

– Итак, мы пришли к согласию по этим пунктам, – подытожил адвокат.

– Безусловно, мистер Уоллес, – вздохнул отец Томас с улыбкой долготерпения. – Теперь можно перейти к финансовой части, что, как я вижу, вам не терпится сделать.

– Несколько дней назад мы обсудили стоимость.

Отпив воды и пристально взглянув на вожделенный образ, священник выдержал драматическую паузу.

– Ну, это вряд ли можно назвать обсуждением. Вы просто назвали цифру. Очень высокую.

– Мы так не думаем.

– Возможно, по вашим стандартам полтора миллиона долларов – это скромная цена. Церковь Греции – это маленькая церковь маленькой страны, и, насколько я понимаю, это должно было быть принято во внимание. Мы никогда не слышали, чтобы икону продавали за такие деньги.

– Я сомневаюсь, что столь редкая икона когда-либо вообще выставлялась на продажу.

– Справедливо. И все-таки несколько лет назад одна икона значительной исторической ценности была продана менее чем за треть от той цены, которую вы назвали. Это наивысшая цена из всех известных нам. Прискорбно, конечно, но образа, которым мы поклоняемся, в глазах любителей искусства не стоят в том же ряду, что и шедевры светской живописи.

– Вынуждены вам сообщить, отец, что такая цена указана в полученном нами предложении от частного коллекционера. – Уоллес явно наслаждался молчанием, воцарившимся после произведенного им взрыва маленькой бомбы. Мэтью был потрясен не меньше священника, пытаясь решить, могло ли это быть правдой. – Прошу понять, – продолжал адвокат, – пока что мы не вступили в переговоры по этому поводу. В наши намерения не входит передача иконы в частные руки. Но подобное предложение нельзя не учитывать. Посмотрите, русский рынок иссякает. В этой стране уже украдено все, что можно было украсть. Цены на любые иконы пойдут вверх, а на такую исключительную вещь, как эта…

– Конечно, порой трудно бывает объяснить эксцентричность коллекционеров, – ответил Томас, пытаясь вернуть самообладание. – У меня сложилось впечатление, что наш единственный конкурент – государственная структура. Скажите, «Метрополитен» был готов заплатить цену, хотя бы близкую к названной?

Священник не смотрел в его сторону, и Мэтью гадал, стоит ли ему отвечать на этот вопрос. И опять вмешался Уоллес:

– До этой стадии переговоров мы не дошли. Насколько я знаю, они могли бы согласиться на это.

– Даже если бы выяснилось, что работа была украдена?

– Знаете, – в голосе Уоллеса зазвучали угрожающие нотки, – вы единственный источник подобных слухов. – Глаза его сделались абсолютно пустыми.

– Это не слух, сэр. Это факт, – холодно ответил священник.

– Этому нет никаких доказательств. И это очень удобный способ сбить цену.

– Уверяю вас, мы можем представить доказательства.

– Простите меня, но это звучит неубедительно. Вы не развеяли моих сомнений. В любом случае наследство обременено некоторыми финансовыми обязательствами, и если нам придется обратиться к частным покупателям, чтобы ответить по данным обязательствам, – ну что ж, пусть будет так. Не думаю, что коллекционер, который сделал нам предложение, будет волноваться по этому поводу.

– И вы всерьез думаете о такой возможности? – Комната как будто заполнилась возмущением Томаса.

– Мы честно стараемся избежать этого. Мы предоставляем вам возможность вернуть икону на родную землю и открыть доступ к ней для широкой публики. Но и вы должны помочь нам, отец. Мисс Кесслер имеет обязательства в связи с полученным наследством и должна отвечать по ним.

Мэтью понимал, что большая часть этих препирательств представляла собой обыкновенный торг, но альтернатива, которой угрожал адвокат, была как раз тем, чего он боялся больше всего, и ему приходилось делать над собой усилие, чтобы его паника не передалась Ане.

– Разрешите мне, как говорится, раскрыть карты. Я уполномочен вести торг в пределах семисот тысяч. У меня есть основания полагать, что звонок епископу Макариосу в Штатах и некоторым другим лицам в Афинах повысит эту цифру до миллиона. Но выше она не поднимется.

Уоллес, поправив очки, выпрямился в кресле:

– Ну что ж, это уже какое-то продвижение. Мы воспринимаем это как шаг навстречу.

– Пожалуйста, не поймите меня неправильно, мистер Уоллес. Я был откровенен с вами и надеюсь, что вы не злоупотребите моей откровенностью. Я назвал вам нашу последнюю цену.

– Этого достаточно. – Голос Аны прозвучал неожиданно. – Артур, я думаю, этого достаточно.

Минуту все молчали.

– Мне нужно поговорить с клиентом, – наконец произнес Уоллес. Священник пожал плечами.

– Нет, – тихо произнесла Ана. – Я уже приняла решение.

– Нет никаких причин для спешки. Нам нужно взвесить и другие возможности.

– Я понимаю, что кто-то может дать лучшую цену. Это уже не важно.

– Есть и другие вопросы.

Она взглянула на Мэтью:

– Что вы думаете?

Глубоко вздохнув, он усилием воли подавил в себе все страхи, при этом стараясь не обращать внимания на жар в затылке, куда был устремлен этот взгляд, переданный древним иконописцем.

– Мистер Уоллес прав. Вас удовлетворяет цена? Хорошо. Но есть и другие аспекты, которые следует обсудить.

– Какие? – спросил Томас.

– Сможет ли она иметь доступ к иконе после продажи? Будет ли икона предоставлена, если мисс Кесслер захочет организовать выставку коллекции своего дедушки?

– Да, эти вопросы у меня предусмотрены. – Адвокат указал на свои бумаги.

– Где будет выставлена икона? – продолжал Мэтью. – Будет ли обеспечен к ней доступ широкой публики? Какие будут приняты меры в отношении безопасности и сохранности иконы?

– Очень важные замечания, – кивнул священник. – К сожалению, ни на один из этих вопросов на данном этапе я не могу ответить определенно. Единственное, что я могу подтвердить, – это то, что большая часть ваших требований будет удовлетворена.

– В любом случае давайте еще раз по ним пройдемся, – проворчал адвокат, пытаясь восстановить свое участие в разговоре.

– Безусловно, любая просьба от мисс Кесслер о частном осмотре иконы будет услышана. Что же касается возможности предоставить ее для выставки, сомневаюсь, что Синод на это пойдет.

– Это не имеет значения, – сказала Ана.

– Скорее всего икону повесят в кафедральном соборе в Афинах. Где бы она ни находилась, верующие всегда смогут к ней обратиться. В наши намерения не входит спрятать ее – это бы противоречило самому ее предназначению. Хотя, конечно, нам придется принять меры безопасности, чтобы снова не потерять ее.

– Конечно, – механически подтвердил Уоллес. – Я могу внести это положение в черновой вариант контракта.

– Надеюсь, предоставив нам некоторую свободу действий. Я уже соглашаюсь на условия, которые большинство покупателей бы отклонили.

– Это является частью нашего соглашения, – ровным голосом произнес Уоллес. – Мы настаиваем на этих условиях в обмен на договорную цену, принятую нами.

– Договорную цену? – с издевкой повторил священник. – Мистер Уоллес, вам бы торговать коврами на турецком рынке.

– Вы мне льстите.

– Ни в коей мере. Итак, я правильно понимаю, что мы пришли к соглашению?

– Никакого соглашения не может быть, пока вы не увидите наших условий, а ваше руководство не подтвердит цену. Ана?

– Да. Совершенно верно.

Священник взглянул на часы:

– Не уверен, что смогу дозвониться сегодня вечером.

– Попробуйте, – ответил адвокат. – Я составлю проект соглашения, и мы закончим это дело в течение нескольких дней.

– Великолепно. Я очень доволен. Очень.

Священник улыбнулся. Если он и был ошеломлен стремительностью переговоров или своей удачей, ему удалось не показать этого. Все встали, чтобы пожать друг другу руки, и Мэтью слегка расслабился. Дело пошло. Теперь нельзя выпускать старика из виду, пока икона не займет свое место в Афинском соборе. Только тогда он будет по-настоящему спокоен.

– Извините, – сказала Ана.

Адвокат, укладывавший бумаги в портфель, взглянул на нее, попытавшись изобразить отеческую улыбку.

– Вам не за что извиняться. Нам следовало бы заранее более четко обговорить стратегию, но это уже не имеет значения, если вы довольны результатом.

– Я рада, что мы с этим покончили. Не хотелось на него очень давить – все-таки он священник.

– Я бы не стал так волноваться насчет этого, – сказал Мэтью, завешивая икону. Как только она исчезла под тканью, он сразу же почувствовал облегчение. – Греческая церковь богата. Может быть, у них не много наличных средств, но они обладают значительными ценностями. Они могут себе позволить такое приобретение.

– Он выглядел таким уязвимым – один против нас.

– Уязвимым, – засмеялся Уоллес. – Уязвимым, как металлический сейф.

– Да, согласен, – ответил Мэтью. – Слово «уязвимый» здесь не подходит. Но что меня удивило, так это отсутствие консультантов. Я думал, их будет целая свита.

– Они ему не нужны. – Уоллес захлопнул свой дипломат. Можете быть уверены, их юристы проверят каждое слово договора. А пока что он полагается на свое мнение. Думаю, они хотят покончить с этим делом как можно скорее, не привлекая лишних людей. – Яростно кашляя, он надел свое видавшее виды зеленое пальто. Затем похлопал Ану по плечу. – Я передам вам черновой вариант договора для ознакомления. До свидания, дорогая.

Она проводила его до двери. Мэтью собрался было выйти из дома с Уоллесом, чтобы задать ему несколько вопросов, но Ана взглядом остановила его.

– Спасибо, что ты присутствовал при этом, – сказала она, когда они остались вдвоем. – Ты задал важные вопросы.

– В любом случае Уоллес тоже предусмотрел их.

– Мне просто хотелось, чтобы ты был рядом. – Она взяла его за руку, и он придвинулся ближе к ней. – У тебя теперь будут неприятности с музеем?

– Об этом не волнуйся. – На самом деле, если выяснится, какую роль он сыграл в этом деле, у него возникнут проблемы со многими в музее, но Мэтью старался отгонять эту не раз посещавшую его мысль. В последние десять дней он уделял очень мало внимания своей работе, придя к выводу, что не сможет на ней сосредоточиться, пока эта история с иконой не закончится.

– Останься ненадолго, – попросила она.

В его планы не входило задерживаться здесь. Это дело и так уже отняло у него слишком много времени. Он ничего не успевал. Но ее рука удержала его. Он не мог оставить ее сейчас одну и знал, что через несколько минут и сам не захочет уходить.

Стыковочный рейс из Франкфурта прибывал с опозданием, и отец Иоаннес оказался в аэропорту Кеннеди на несколько часов позже, чем рассчитывал. Макариос должен был прислать машину с водителем, но Иоаннес не знал, где было назначено место встречи, и не смог найти ни одного работающего телефона. Его багаж потерялся, но вскоре был обнаружен на другом транспортере. Выйдя из уборной, он запутался окончательно и не смог найти зал прибытия. «Вот так, наверное, выглядит преисподняя», – размышлял он. Именно сейчас ему понадобилось то терпение, которому обучали его так долго на горе, но чем дальше, тем труднее было сохранить его. Беззвучно выругавшись, он начал молиться о спокойствии духа.

Там, на горе, ему рассказывали о Боге, который был совсем не такой, каким его представляли деревенские священники. Бог старого деревенского священника был то печальным, то сердитым – как человек. В проповедях молодого священника Бог тоже имел свой характер, свою сущность. И этот Бог заботился о каждодневных нуждах – необходимости сопротивляться обстоятельствам, выживать. Эти божества служили цели, определенной человеком, они делали то, что от них требовалось. На горе же обращались с молитвой к гневающемуся Богу, чтобы испугать послушников. Считалось, что страх обостряет чувства, и этот страх помогал держать мальчика в узде до тех пор, пока его разум, воспитанный на фимиаме и духовных представлениях, не оказывался достаточно зрелым для того, чтобы воспринять всю глубину и широту настоящего Бога во всем его величии. Иоаннесу потребовалось больше времени, чем остальным, чтобы достичь этой готовности, но однажды выученный урок он усваивал навсегда. Страхи и ужасы, сопровождавшие его юность и поначалу тянувшие его назад, обернулись поддержкой, помощью, когда он обрел свой путь. Они стали топливом, питавшим зажегшийся в нем огонь. Темнота отступила; в его душе отворилась дверь в мир духа. Он был более чем готов провести свою жизнь в уединении и следовать своему пути.

Приземистый, с ранними залысинами молодой человек в кожаном пиджаке сразу узнал священника, подхватил его багаж и повел на стоянку.

– Кстати, меня зовут Деметриос, – сказал он.

– Наверняка вас все называют здесь Джимми.

– Да. Я знаю, с какой целью вы приехали, и мне известно, что происходит.

– В самом деле?

– Я очень тесно работаю с епископом Макариосом. Я не просто водитель.

– Понятно.

Наверное, так было предопределено свыше, чтобы его наставники лишили его успокоения как раз в тот момент, когда он полностью в него погрузился, и снова вернули в этот суетный мир. Сначала Иоаннес рассердился на них, но через много лет пришел к пониманию, что это диктовалось их миссией и его собственным путем. Мир духа должен пребывать в нем самом; ему следовало взять его с собой в мир плоти и положиться на него в своих действиях. Легко сохранять веру в спокойствии монастырских стен. Но паства жила вне этих стен, и Слово должно быть донесено до нее.