Текст книги "Икона"

Автор книги: Нил Олсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

6

Лучи света ловили плавающие хлопья пыли между стеллажами книгохранилища, и Мэтью приходилось делать над собой усилие, чтобы не поддаться гипнозу, не дать своему воображению разгуляться под влиянием странной информации, которая содержалась в раскрытых перед ним книгах. В его кабинете яростно мигала красная лампочка на телефоне – наверняка дурак адвокат от потенциального дарителя из Чикаго. Письма от Невинса, старшего хранителя, от Кэрол, из планового комитета, от директора, из юридического отдела – почтовый ящик его компьютера был забит сообщениями, но Мэтью было не до них. Он закрылся в библиотеке отдела, изучая тома, содержащие отрывочные сведения об иконе Кесслера.

Поиски в Интернете ничего не дали. Попытки получить сведения о месте и времени создания иконы из византийских источников тоже оказались безрезультатными. Разгадка могла быть найдена только в самой иконе. Нижняя часть доски была настолько повреждена, что не давала возможности определить, было ли внизу когда-то изображение младенца Христа, к которому плохо сохранившиеся руки Богородицы обращали взор зрителя. Если бы такое изображение было, это позволило бы определить икону как Одигитрию: «Она, путь указующая» – одна из наиболее древних традиций иконописи, в основе которой, согласно известному мифу, был образ, написанный самим святым Лукой. Но расположение рук и полуоборот всей фигуры вправо – видимо, чтобы направить взгляд зрителя вовне иконы – говорили о том, что икона скорее относится к стилю Богородица Агиосоритисса. В четвертом веке святая Елена привезла из Святой Земли реликвию – капюшон или пояс Богородицы – и поместила ее в раку, над которой и висела икона, положившая начало этому стилю.

Однако некоторые факты не позволяли отнести икону к этому стилю. Богородица на иконе Катарини смотрела зрителю прямо в глаза, а не вправо, куда указывали ее руки и где должна была находиться икона с изображением Христа. Однако Мэтью были известны случаи, когда иконописцы, следовавшие этой традиции, тем не менее нарушали данное правило. Кроме того, этот стиль получил широкое распространение только в середине десятого века, а икона Катарини была, безусловно, старше, причем значительно. Однако кто мог с уверенностью сказать, что такая традиция не существовала раньше? Может быть, все более ранние работы были утеряны в период иконоборчества в восьмом веке? «Действительно, – думал Мэтью, позволяя себе сделать догадку, предположение, которое зрело в нем все утро, постепенно приобретая ясность, – почему этот образ не может быть самим прототипом, давно утерянным? Первым в своем роде, вдохновившим все последующие образы?»

Трепет охватил его при этой мысли, однако он подавил внезапное волнение, уверяя себя, что, как бы значимо ни было это открытие для религии, ему оно мало чем поможет. Конечно, оно имело огромное значение для других, например, для церковных иерархов, которые обратились к Фотису. Даже в отношении истории искусства такое открытие казалось впечатляющим, могло послужить толчком в карьере. Но к сожалению, если он не получит других доказательств из каких-либо ныне скрытых источников, оно навсегда останется только теорией. Пока же, даже если он ничего не узнает об истории происхождения иконы или о том, как она в конце концов оказалась в Эпиросе, он хотя бы сможет найти какие-то намеки, указывающие на период ее пребывания там.

В каталогах по искусству и иконописи прошлых веков почти не уделялось внимания восточному православию, перечислялись в основном одни и те же иконы: Святой Петр, датируемый шестым веком, Мария, Христос Пантократор в храме Святой Екатерины в Синае, какие-то поздние работы Феофана Грека и Рублева в России. Учитывая, что икона находилась в труднодоступных горах Греции – страны, где и без того немало работ претендовали на особый духовный статус, наличие хоть каких-то сведений о Богородице Катарини уже само по себе было чудом. Первое упоминание об иконе Мэтью нашел в дневниках английского путешественника Томаса Хилла, посетившего Грецию и Турцию в 1780-х годах. Дневники Хилла, в высшей степени фантастические, наряду с некоторыми другими невероятными историями содержали и рассказ о «Богородице из Эпироса» (как будто на всем Эпиросе существовала только одна икона Богородицы). По его словам, она представляла собой «скорее исцарапанное дерево, почти лишенное краски, на котором можно было разобрать лишь тень миловидного лица Девы». Он также упоминает об «исцелении слепоты у праведников при прикосновении к этому источенному дереву, но ослеплении одержимых злом или алчных». После этого шел рассказ о левитирующих монахах Метеоры, предшествовало же повествованию об иконе сообщение о появлении чудесного лика Христа на куске ткани, принадлежавшем жене некоего крестьянина. Мэтью всегда посмеивался, читая Хилла.

Лорд Байрон в своей первой поездке в Грецию в 1809 году упоминает о чудотворной иконе Богородицы, находившейся в собственности у восточного тирана Али-паши, который, несмотря на свой преклонный возраст, оставался энергичным и сильным духом и телом вплоть до самой своей смерти от рук турок в 1822 году. И опять-таки по описанию то изображение очень напоминало икону Катарини; кроме того, Байрон сообщает об исходящем от нее необычном золотом свечении. Мэтью покачал головой. «Джорджи, мальчик мой, если бы я пил, как ты, я бы тоже видел сияние вокруг картин».

Однако последняя книга, лежавшая на столе, действительно его взволновала. Ее автором был Йохан Майер-Гофф, путешественник конца девятнадцатого века, самоучка, специалист по православному искусству. Немец был трезвомыслящим, невозмутимым, бесстрастным, иногда даже занудливым писателем, насколько можно было судить по переводу, не склонным к преувеличениям и не покупающимся на истории о летающих монахах. Он первый указал на деревню Катарини как на место, где хранилась икона: на праздник Благовещения он посетил ту самую церковь, которую шестьдесят лет спустя сжег человек Фотиса. В тот день шел дождь, вспоминал Майер-Гофф, и внутри каменного здания, освещаемого только свечами, было холодно и сыро.

Икону вынесли из помещения, в котором она была спрятана, и поставили возле алтаря. Крестьянки, всхлипывая, поднялись со своих мест, повалили в проход и поползли к Богородице на коленях, чтобы коснуться дерева иконы своими заскорузлыми пальцами. Одна из них, которая уже много лет не могла ходить без посторонней помощи, вдруг поднялась на трясущихся ногах и стала возносить хвалу небесам. Потом молодой человек и девушка подвели к иконе упиравшегося слепого пастуха с сердитым лицом. Его руку положили на лоб Богородице, он вскрикнул и посмотрел на пламя ближайшей свечи, а затем перевел взгляд на людей, собравшихся в церкви. По его движениям было ясно, что он нас видит. С криком он повалился на каменный пол и зарыдал как ребенок. Я видел это своими собственными глазами.

Перед глазами Мэтью появились темные круги, и он вдруг понял, что, увлекшись чтением, даже перестал дышать. Глубоко вздохнув, он смущенно рассмеялся. Эй, приятель, держи себя в руках.

– А-а, вот ты где.

Подняв глаза, он увидел перед столом Кэрол Восс, свою коллегу. Он захлопнул том Майер-Гоффа так резко, словно мама поймала его за чтением «Пентхауса».

– Да, я здесь.

– На электронные письма не отвечаешь, – мягко упрекнула она. Ее зеленые глаза за большими стеклами очков внимательно разглядывали его. Кэрол была в каком-то смысле его наставницей, его единственным близким человеком в музее, и от нее трудно было что-то утаить.

– Я не только на твои письма не отвечаю – если тебе от этого легче.

– Это в связи с иконой Кесслера? – спросила она, кивком указав на книги на столе.

– Да.

– Проверяешь историю происхождения?

– Ну, в общем, да. Отрывочные сведения.

– А у нас серьезные намерения по этому поводу? – скептически спросила она.

– Ты что, хочешь сказать, что я знаю это лучше тебя, мисс Пальчик-на-пульсе-директора?

Она засмеялась:

– Представления не имею. Невинс, похоже, взволнован.

– Да. Но он каждый день сидит у Клойстера. Я даже не знаю, говорил ли он с Бесстрашным Боссом.

– Поговори с ним сам.

– У нас не такие отношения, чтобы обсуждать это.

– Похоже, ты беспокоишься, – сказала она неизвестно почему. – Какие-то проблемы с правами собственности?

– Возможно, – проговорил он еле слышно.

– Мы обратились в Реестр утерянных художественных ценностей?

– Пока нет. Мы же еще не определились, нужна ли нам эта икона. Кроме того, даже если она и была украдена, это никак не может быть отражено в Реестре. Кража, если она имела место, произошла значительно раньше.

Слова «во время войны» повисли в воздухе непроизнесенными. Кэрол явно собиралась сказать что-то еще, и Мэтью поймал себя на том, что ему хочется, чтобы она спросила его о чем-нибудь, хочется наконец поделиться с кем-то, облегчить душу. Но она только сжала его плечо.

– Удачи, приятель. Позови, если понадобится помощь. И, Мэтью, я знаю, что это очень необычная икона и все такое, но это всего лишь одна вещь, одна работа. Это не вся твоя жизнь.

Связаться с Бенни Езраки было задачей не из легких. Визитка с его координатами была очень старой; Андреас не знал даже, жив ли он, и если да, то занимается ли по-прежнему розыском людей. Но он, безусловно, был единственным человеком, который справится с задачей, если, конечно, вообще согласится ему помочь. На автоответчике не было записано обращения, только сигнал. Андреас продиктовал свое имя и телефон отеля. Старый израильский знакомый перезвонил ему через десять минут. Андреас может заехать к нему в новый офис, если он, конечно, не против. Старик сразу почувствовал приманку, но все же решил поехать.

Вывеска на двери сообщала, что здесь находится туристическое агентство. И действительно, на стенах были развешаны плакаты, призывающие на курорты Турции и Египта. Энергичные, знающие свое дело молодые женщины в телефонных наушниках всем своим видом подтверждали впечатление, что в этих стенах ведется абсолютно законная деятельность. Но так было только на первом этаже. На втором же, куда вела длинная лестница, виднелись лишь узкие коридоры и закрытые двери. Картину довершали легкомысленно одетые девушки, курившие в небольшом холле. Они улыбнулись Андреасу и указали на дверь в конце коридора.

Бенни принял его в медвежьи объятия, которые плавно перешли в шутливую борьбу. «Привычка», – извинился он. Хитрый, лукавый еврей греческого происхождения. Он казался моложе своих лет – ему должно было быть около шестидесяти, – хоть и выглядел побитым жизнью и немного усталым. Борода поседела раньше волос на голове, могучие плечи ссутулились, под мягкими карими глазами обозначились мешки. Из окна кабинета была видна аллея, на столе стоял большой монитор, на стене висел календарь с репродукциями Писсаро. В кабинете было слишком темно: все тесное помещение окутывали клубы табачного дыма.

– Ты действительно думал, что меня шокирует это место?

– Надеялся. Вы, афиняне, такие ханжи. Но я забыл, что ты у нас космополит.

– Это твой новый бизнес?

Грек затянулся сигаретой с такой силой, словно вся его жизнь зависела от этой затяжки, и выдохнул клуб дыма чуть левее лица Андреаса. Он редко улыбался, даже когда шутил.

– Бизнес всегда один и тот же. Путешествия, маркетинг, девочки – все это связано с информацией. Не знаю, почему я не додумался до этого раньше. Ты не поверишь, какую информацию приносят эти девчонки.

Андреас, знаток человеческой природы, как раз таки легко в это поверил.

– Их проверяют?

– Врач осматривает их раз в месяц. Хочешь попробовать?

– Я не это имел в виду.

– Я не допускаю их к важной информации. Так, в основном имена. Посылаю их в те отели, где мы не можем взломать компьютерные базы. Но они всегда приносят информацию. Ты знаешь, шантаж – не моя стихия, но, если бы я этим занялся, я бы уже озолотился.

– Ты слишком легкомыслен для такой работы, когда-нибудь тебя уберут.

– Может, ты и прав.

– Мы можем поговорить спокойно? В соседней комнате, случайно, нет посла Израиля?

– Здесь у нас редко кто появляется, – ответил Бенни. Электрическое массажное кресло застонало под его грузной фигурой. – Мы работаем в основном навынос, как в китайском ресторане. Здесь же не бордель, в конце концов.

– Нет?

– Нет. Мы служба эскорта. А эти, в коридоре, даже не примы.

– Не так громко.

– Лучшие девушки сидят дома и ждут звонка. Мы все проверяем, удостоверяемся, что дело безопасное, регистрируем номер кредитки и посылаем их.

– И все во имя информации?

– Это мой бизнес.

– Превосходно. Я кое-кого ищу.

Бенни неловко повернулся, чтобы достать пепельницу со своего захламленного стола, загасил сигарету и немедленно зажег новую.

– А ты разве не на пенсии?

– Уже давно.

– Но не совсем, да?

– Я некоторое время еще там оставался. Но потом эти идиоты вернули Папандреу. Это был конец.

– Папандреу, Мицотакис – там особо не из кого выбирать. Этот новый, похоже, приличный малый. А наши израильские политики…

– Бенни, давай не будем говорить о политиках. – В голосе Бенни Андреас почувствовал нотки неудовольствия. – Это дело неофициальное. Я прошу об одолжении. Теперь все мои возможности сведены только к просьбам об одолжении. После того, что я тебе расскажу, ты можешь мне отказать, но, пожалуйста, давай не будем о политиках. Оставь это старикам в кафе.

– А почему ты думаешь, что я откажусь?

– Потому что для тебя там никакой выгоды нет. Кроме моей благодарности.

– А благодарность – что, в наши дни уже ничего не стоит? Я сам разберусь, что мне выгодно, а что нет.

Андреас кивнул, поджав губы. Он взял правильный тон, но теперь надо постараться не перегнуть палку.

– Много лет назад ты помог мне.

– Господи, спаси нас, ты что, опять гоняешься за нацистами?

– За тем же самым.

– Он мертв.

– Нет, он здесь.

Бенни жестко взглянул на него:

– Ты уверен?

– Да.

Это уже был риск. О Мюллере ему было известно от Фотиса, а он никогда не полагался на полученную от того информацию, предварительно ее не проверив. Однако внутренний голос подсказывал ему, что все так и есть, он чувствовал это еще до отъезда из Греции. Если он не прав, шутка окажется слишком жестокой. Родителей Бенни депортировали из Салоников в 1943 году, они погибли в Аушвице. Был ли в этом замешан Мюллер, неизвестно, но того факта, что он в то время служил в Салониках, для Бенни было достаточно. Он был тем самым аналитиком МОССАД, который дал Андреасу кое-какую информацию тридцать лет назад, и с тех пор они играли друг с другом в открытую. Оба они всегда были осторожны с фактами, и если Андреас говорил, что уверен в чем-то, то действительно был в этом уверен.

– Но ты точно не знаешь, где он?

– Это-то я и хочу узнать от тебя.

– Тогда откуда ты знаешь, что он здесь?

– Мне сообщили.

– Хотелось бы верить, что источник надежный.

– Я заплачу тебе. Чтобы ты не тратил время попусту.

– Наверное, специально копил драхмы? Ну что ж, если грек готов заплатить, значит, он действительно уверен. Но тогда это не будет услугой.

– Можем обойтись без услуг. Или откажи мне, только не шути со стариком.

Бенни поднял руки вверх, сдаваясь, потянулся за сигаретой, потом вспомнил, что еще не докурил ту, которая дымилась в пепельнице. Он разволновался, хоть и пытался не подать вида.

– Мюллер. Ты знаешь, сколько у меня было неприятностей после того дела?

– Ты уже столько раз мне об этом говорил – как же я могу не знать? Но теперь-то ты работаешь на себя.

– И это означает, что у меня меньше возможностей, чем когда-то.

– Но зато технология лучше.

– Это, – Бенни махнул рукой в сторону монитора, – в случае с Мюллером нам не поможет. Не думаю, что он облегчил нам задачу, остановившись в большом отеле.

– А почему нет? Уже многие годы за ним не было слежки. Частное лицо, путешествует под чужим именем, где лучше всего спрятаться, как не в крупном отеле, в котором полно постояльцев?

Бенни помолчал в раздумье.

– Может, ты и прав. Хотя мой опыт говорит, что привычки людей с годами не меняются. Они могут изменить модель поведения, но не настолько, чтобы ее нельзя было определить. Старые нацисты не останавливаются в отелях.

– А где они останавливаются?

– У знакомых, если они есть. И в таком случае мы его не найдем. Я давно уже не следил за этими ребятами, а здесь тем более, но я знаю две маленькие скромные гостиницы, которыми владели пожилые немецкие леди. Одна находится в Бруклине, вполне возможно, что ее уже нет, другая – в Виллидже. Оттуда я бы и начал.

– И начнешь?

– У меня есть некоторые условия.

Андреас вздохнул. Он готов заплатить царский гонорар, лишь бы никто не выдвигал ему никаких условий. Но с Бенни нельзя обращаться, как с каким-то наемным частным детективом – они с ним играли на равных.

– Я слушаю.

– Что ты собираешься делать после того, как найдешь его?

– Это не условие, это вопрос.

– Одно определяет другое. Мне нужно знать. – Бенни не мигая смотрел на Андреаса, пока тот безуспешно пытался сформулировать ответ. – Мой друг, – сказал Бенни, откинувшись на стуле, – а ты сам-то знаешь, зачем он тебе нужен?

– У меня есть к нему вопросы, если, конечно, удастся заставить его на них ответить. Кроме того, мне надо понаблюдать за его действиями.

– Когда-то у тебя были более решительные планы.

– Я был моложе. Бенни, он не несет ответственности за твоих родителей. Он там только воровал. Это все, на что он был способен.

– Может, это и так, но его действий это не извиняет. Я видел ордера на арест, подписанные его рукой. Он был замешан. Плюс к этому твоя история – причин достаточно.

– Причин для чего? Да скажи мне наконец свои чертовы условия.

Из окон донесся отдаленный вой сирен. В соседней комнате раздался женский смех. Андреас чувствовал, как возраст и усталость придавливают его к стулу.

– Для начала – мне не нужны твои деньги. Или мы делаем это вместе, или я вообще в это не влезаю. Я нахожу его, мы наносим ему визит. В моем присутствии он будет лучше отвечать на твои вопросы.

– А потом?

Бенни пожал плечами:

– Если обстоятельства позволят, мы от него избавимся.

7

– На этот раз я приготовила свежий кофе.

Она умела произвести впечатление спокойной уверенности в себе, Мэтью это сразу понял, но сейчас ее метание между кухонными столами выдавало ее нервозность. Был ли он этому причиной? Но почему? Скорее всего причиной были те путаные сведения об унаследованной ею иконе, которые он на днях сообщил ей, чтобы помочь подготовиться к продаже. Он брел вдоль озера, почти не чувствуя резкого ветра, не замечая затухающего золотого света на воде, обгоняющих его бегунов, забрызганных грязью. Его чувства были притуплены картинами, рисовавшимися в воображении: слепой пастух, вдруг увидевший свет; вдовы в черных накидках, стоящие на одеревеневших коленях, открывающие свои печали Матери и уходящие от нее очищенными, темная комната, заполненная усталыми, изнуренными, безропотно молящимися людьми, которых одно прикосновение, один взгляд превращали в единое целое, пусть даже ненадолго. Лица такие же, как у его деда, его теток и двоюродных братьев и сестер, как у него самого. Слова Майер-Гоффа стучали в его мозгу: «Я видел это собственными глазами». Он чуть было не забыл выйти из парка на Девяностую улицу. Его дорогие туфли были запачканы грязью, а его шаги и сердцебиение неприятно ускорились в тот момент, когда вдали показался коричневый дом Кесслера.

– Спасибо, – ответил он. – В этом нет необходимости.

– Конечно, это не кофе по-гречески. Я не знаю, как его варить.

– Для этого нужен особый помол, как для эспрессо. Лучше пойти туда, где его хорошо умеют готовить.

– А вы знаете такое место?

Ана поставила две кружки на стол и села наискосок от него. Ее лицо по-прежнему казалось усталым, хотя за этой усталостью проглядывала сила. Она хорошо держалась.

– Я знаю несколько мест.

Он был настолько уверен, что за этим последует вопрос, где эти места и не сходит ли он туда с ней, что даже смутился, когда она этого не спросила.

– Спасибо, что зашли, – глядя в кружку, сказала она. В ее голосе послышались деловитые нотки. – Я знаю, что заманила вас возможностью еще раз посмотреть на икону. Но вам придется заплатить за это, обсудив со мной некоторые вопросы. Неофициально. Насколько я понимаю, вы соблюдаете ваши обязательства по отношению к музею.

– Буду рад вам помочь.

– Вы можете сказать, насколько серьезны намерения музея?

– Безусловно, мы заинтересованы. Однако я затрудняюсь сказать, насколько сильна эта заинтересованность.

– Вы имеете в виду, что это будет зависеть от цены?

– Это тоже имеет значение, конечно. Икону должен увидеть главный смотритель моего отдела. И директор.

– Значит, я не с вами буду обсуждать сделку?

– Я буду участвовать в обсуждении, но окончательное решение будет приниматься на более высоком уровне.

– Жаль, – уныло произнесла она. – Мы с вами вроде неплохо поладили.

Он нервно засмеялся. Она была настолько прямолинейна, и в то же время ее настроение так стремительно менялось, что он никак не мог ее раскусить.

– Вы могли бы настоять на этом. Иногда такие вещи случаются. Как-то к нам обратилась одна эксцентричная пожилая дама, так она соглашалась беседовать только со старшим юрисконсультом, потому что он закончил тот же университет, что и ее покойный супруг.

– Превосходно.

– Директор так не думал.

– Может, и мне так поступить? Это поможет вашему служебному росту?

– Знаете, – ответил он осторожно, – наверное, вам лучше предоставить вести дела с музеем вашему адвокату.

– Мой адвокат – парень непростой. Может с завязанными глазами ограбить обе стороны.

– Может, вам нанять адвоката, которому вы сможете доверять?

– Я думаю, я ему доверяю. – Она отвела взгляд, прежде чем сделать глоток кофе. – Он проработал на Кесслера тридцать лет и знает все секреты. Я не смогла бы избавиться от него, даже если бы захотела.

– Вы уже подумали о цене?

– Он подумал. На мой взгляд, высоковата, но если икона действительно такая редкая, как вы говорите, то, может быть, и нет. Конечно, мне бы хотелось, чтобы вы назвали реальную цену.

– Жаль, что я не могу вам ее назвать. Цена определяется рынком.

– Но мы не сверяемся с рынком.

– Не поверю, что ваш адвокат не прозондировал почву.

– Вы думаете, нам следует закинуть удочки?

– Это будет совершенно естественно.

– Поговорить с этими сутенерами, толкущимися на аукционах? – резко проговорила она. – Они пообещают солнце, луну и звезды в придачу.

– Они могут их достать.

– Что вы пытаетесь мне этим сказать, Мэтью? Чтобы я обратилась к какому-нибудь богатому коллекционеру?

Она пристально взглянула на него, и он почувствовал угрызения совести.

– Честно говоря, я думаю, это было бы ужасно. В смысле ужасно не для вас.

– Не говорите ерунды.

– Просто сама мысль о том, что эта икона будет спрятана от людей, висеть на стене чьего-то дома…

– Как сейчас, – добавила она.

Он медленно выдохнул:

– Да, как сейчас. Это была бы печальная участь. Она должна находиться там, где ее смогут увидеть люди.

– В музее?

– Выбор в пользу музея был бы самым очевидным.

– А музей сможет уделить ей то внимание, которого она заслуживает?

Опять вопрос, который он уже слышал от Фотиса, и опять он не нашел на него лучшего ответа.

– Вы можете оговорить условия в договоре продажи. Это обычная практика.

Ана покачала головой:

– Мой адвокат говорит, что при продаже только одной работы мы не можем выдвигать требования. Если бы я пожертвовала всю коллекцию, тогда я могла бы на чем-то настаивать. Или если бы речь шла о Пикассо или Рубенсе. Поправьте меня, если я не права.

– Вероятно, вы правы, – он пожал плечами, – и все-таки это стоит обсудить.

– А вас не задевает, что к византийцам не испытывают такого почтения, как к старым мастерам, или импрессионистам, или прочим знаменитостям?

– Вы знаете, я как-то не задумывался о знаменитостях, когда начал этим заниматься. Просто делал то, что мне было интересно. Глупо, наверное.

– Но это должно вас злить. Те люди, которые писали эту икону, – для них это было вопросом жизни и смерти, верно? Они несли иконы перед шедшим в наступление войском. Люди погибали, чтобы защитить иконы. А за Ренуара кто-нибудь умер?

Она наклонилась над столом, глаза ее были широко раскрыты. Ему хотелось рассмеяться – настолько смешны были ее аргументы, но это было невозможно. Она была так искренна, так открыта в проявлении своих эмоций, что на самом деле смешным был он – ограниченный своей сдержанностью.

– Это так, но на самом деле они убивали и умирали не за красоту иконы, а за то, что она олицетворяла, – за религию.

Ана откинулась назад, кивком головы выражая согласие с его словами – а может быть, с какой-то своей новой мыслью.

– Так вот к чему все сводится, не так ли? Из этого уравнения нельзя убрать религиозный компонент.

Подойдя к кухонному столу, она долила в их кружки кофе из кофейника, хотя они к нему и не притронулись. Сегодня вместо костюма на ней были линялые джинсы и белая рубашка. Когда она повернулась, чтобы поставить на место кофейник, он почувствовал, что его взгляд притягивают ее длинные ноги, обтянутые джинсами. Какое-то время она еще постояла у стола спиной к нему.

– Итак, Мэтью, поскольку вы не задействованы в сделке напрямую, могу ли я попросить вашего совета? Я знаю, вы будете откровенны со мной.

– Я попробую.

Она снова села за стол. Заговорив, она неотрывно смотрела прямо ему в глаза.

– К Уоллесу, моему адвокату, обратился кто-то от греческой церкви. Они хотят получить эту икону.

Еще до того, как она произнесла эти слова, он обо всем догадался. Фотис опередил его, форсируя события.

– Греческая церковь в Греции?

– Точно не знаю. Звонивший был американским священником, но говорил от имени церкви Греции. Честно говоря, я не очень понимаю различие.

– Они сами его не очень понимают.

– Судя по всему, как они довольно прозрачно намекнули, икона была украдена из Греции много лет назад.

Она так пристально на него смотрела, что он почувствовал себя причастным к этой краже. Теперь было ясно, о чем она все время пыталась с ним поговорить.

– Вас это удивило?

Она отхлебнула кофе, не сводя с него глаз.

– Нет.

– Они готовы заплатить?

– Да, готовы, хотя о цене речь не шла.

– И на чем вы остановились?

– Ни на чем. Договорились, что мы с ними свяжемся.

– А какого совета вы ждете от меня?

Наконец она дрогнула и отвела взгляд.

– Мне интересно, что вы думаете об этом предложении. Я хочу сказать, что не слишком серьезно к нему отношусь.

– Почему нет?

– Вы думаете, мне следует…

– Перестаньте забрасывать меня всеми этими вопросами и просто подумайте, чего хотите вы сами. – Он лишь слегка повысил голос, но ее как будто ужалили. – Послушайте, Ана, слова «вам следует» здесь не работают. Мне просто интересно, почему вы не считаете серьезным вариантом возвращение иконы церкви?

– Да просто я раньше об этом не думала, вот и все. Мне все понятно, когда дело касается коллекционеров, дилеров, музеев. В этих случаях речь идет только о произведении искусства. Это же предложение привносит в дело совершенно иной аспект. Икона им нужна совершенно по другим причинам. Я не в состоянии сопоставить эти два подхода.

Его мысли заметались в разных направлениях: планы Фотиса, его собственные мечты, что сказать ей и когда, – все это никак не складывалось у него в голове.

– Мне кажется, что один из путей поиска решения – подумать, кто сможет увидеть икону в каждом случае и что это им даст. Вам нужно больше информации.

– Но разве это имеет значение? Допустим, икона действительно была украдена. Тогда она принадлежит им? И разве не в их силах причинить серьезные неприятности мне или музею?

Он намеренно избегал этой темы, но теперь отступать было некуда. Один только слух об «украденной нацистами иконе», пущенный греками, заставил бы музей забыть о ней немедленно. Для этого не потребовалось бы даже доказательств.

– Представитель церкви привел именно этот аргумент в разговоре с вашим адвокатом?

– Я уверена, что это было сделано более тонко, но он все понял. И позаботился о том, чтобы я тоже поняла.

– И что он советует?

– Уоллес не из тех, кого легко запугать. Насколько я понимаю, он все-таки отдает предпочтение музею. Он бы даже не упомянул про церковь, если бы не знал, что я приму во внимание и этот вариант.

– Ну что ж. – Мэтью тщательно подбирал слова. – Это интересно.

– Интересно? По-моему, это настоящий шок.

– Должно быть, вы менее решительны, чем кажетесь на первый взгляд.

– Я ищу выход и не нахожу его. – Она нервно провела рукой по волосам. – Похоже, не делать никакого выбора и будет самым правильным решением. Адвокат дает мне сводящие с ума, противоречивые советы совершенно ровным тоном, а вы только и делаете, что задаете мне вопросы.

– Ему хотя бы платят за это, а я делаю это бесплатно.

– Вы хотите, чтобы я вам заплатила?

– Я задаю вопросы, которые, на мой взгляд, помогут вам разобраться в самой себе. Я не в том положении, чтобы указать вам, что делать.

– Как раз сейчас мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь это сделал.

– Подозреваю, что, если бы кто-то и попытался это сделать, вы бы отчаянно этому воспротивились.

Впервые за весь день она наградила его улыбкой.

– Я что, кажусь такой упрямой?

Откинувшись на спинку стула, он тоже улыбнулся.

– Я бы поступил именно так.

– Правда? Неужели за такой внешностью скрывается упрямство, мистер Спиар?

– Так мне говорят, – ответил он, глядя в пол. Лучше быстрее сменить тему. – А вы не думали просто оставить ее у себя?

– Дело в том, что часть коллекции должна быть продана. Несмотря на то что дед вел дела очень аккуратно, остались неуплаченные налоги на имущество. Есть и другие издержки, весьма ощутимые.

– Но почему именно икона? Есть много других работ, не так ли?

– Я хочу оставить работы современных авторов – это мое увлечение. А из старых работ наиболее ценной является икона.

– Может быть, как раз поэтому и следует оставить ее?

Она положила обе руки на стол.

– Хорошо, хотите правду?

– Пожалуйста.

– Эта вещь наводит на меня ужас, и так было всегда. Я знаю, что это всего лишь дерево и краска, но у меня такое ощущение, что это все же нечто большее, что внутри ее что-то прячется. Потом умирает дед – прямо перед ней. Я не хочу ее оставлять. Ну вот, я и сказала. Теперь я, наверное, внушаю вам отвращение.

– Едва ли. Это всего-навсего означает, что вас трогает эта работа. Может быть, не так, как хотелось бы создателю, но тем не менее.

После минутного размышления она снова улыбнулась.

– Вы имеете в виду автора, не Создателя.

Он вдруг покраснел.

– Да, именно так. Рядового парня, не самого старшего.

– Извините за колкость. Мне нужно отвлечься от всего этого. – Она взглянула на часы. – Боже, уже поздно. Вам ведь не надо было возвращаться в офис?