Текст книги "Икона"

Автор книги: Нил Олсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

15

Капли дождя, осевшие на листве растущих вокруг дома деревьев, испарялись влажным туманом по мере того, как воздух прогревался. Это вызвало у Андреаса смутное воспоминание: небольшая пещера у моря, бледный утренний туман и непреодолимое желание остаться там, на этой теплой влажной земле, на которой он спал, – не брать лежавшую рядом винтовку, не идти к своим бойцам, а просто остаться там, исчезнуть в тумане. Когда это было? Что случилось потом? Он не мог сказать точно. С тех пор прошло больше полжизни. Это было до смерти брата, до встречи с Марией, задолго до того, как его сын и внук, которые его сейчас так беспокоили, сделали свой первый вздох.

Без теплого пальто и шляпы он чувствовал себя беззащитным, даже пребывая в безопасности дворика у дома сына. Алекс, прислонившись к забору, стоял рядом – неуверенно, но без посторонней помощи. Он смотрел на призрачные в тумане стволы деревьев.

– И ты не мог его удержать?

– Я не знал, – ответил Андреас. – Он мне ничего не сказал.

– Теперь полиция будет считать, что он замешан в этом деле.

– Он действительно замешан.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Они решат, что они вместе с Фотисом все это задумали. Все. И кражу тоже.

– Будем надеяться, что они умнее. Все его действия в тот день не имели бы никакого смысла, будь он соучастником.

– Почему ты не полетел за ним?

– Он не хочет, чтобы я помогал ему.

– И ты позволишь ему встретиться с этим мошенником один на один?

– Он не доверяет мне, Алекс. Вы с Фотисом об этом позаботились.

Алекс хотел было возразить, но промолчал.

– Конечно, в этом есть и моя вина, – добавил Андреас.

– Ты говорил с ним?

– Ты имеешь в виду – об иконе? Да. Мы говорили о ней. Хотя было уже слишком поздно.

– Лучше бы она сгорела тогда в церкви. Тогда бы нам всем не пришлось испытать столько боли.

– Я тоже думал об этом.

Алекс слегка повернулся, чтобы взглянуть на отца.

– Тебя это волнует? То, что ты передал ее немцам? Тебе это когда-нибудь мешало заснуть?

Андреас покачал головой. На этот вопрос он будет отвечать до конца своей жизни.

– Однажды я видел, как Фотис отрубал пальцы немецкому пленному. Юноше. Он не знал ничего, о чем спрашивал его Фотис, но это не имело значения. А потом он перерезал парню горло. – Андреас пнул ногой влажную землю. – А еще я застрелил партизана-коммуниста в горах Тсотили. Я казнил его. За то, что он распространял ложь, и за то, что он был коммунистом. Достаточная причина, чтобы убить человека, как ты думаешь? Ты уже слышал эти истории?

– Не от тебя.

– Я видел, как из залива недалеко от Салоников достали американского журналиста. Руки его были связаны, а в черепе – дырка. И все потому, что он общался не с теми людьми. Я видел десятки раз, как людей, стариков и молодых, избивали, пока они не сознавались в том, чего не делали. Однажды я даже видел, как схватили женщину…

– Зачем ты рассказываешь мне об этом сейчас? Я годами задавал тебе вопросы – и ты никогда ничего не говорил, ни слова.

– А как ты думаешь, почему я сейчас об этом говорю?

– Не знаю. Может, чтобы я ответил: ну ладно, все в порядке, я все понимаю.

– Твое прощение! – с горечью выплюнул старик, и Алекс отвел глаза. – Ты что, думаешь, для меня имеет значение, прощаешь ли ты меня? Ты, который всю свою взрослую жизнь провел в этой сытой, безбедной стране? Есть вещи, за которые я должен просить у тебя прощения, и их немало, но не за это. Никто не в силах простить меня, и я не ищу ничьего прощения. Неужели ты думаешь, что после всего того, что я видел и испытал, эта чертова икона хоть что-то для меня значит? Ты что, серьезно думаешь, что я из-за нее не смогу спать?

– Ну хорошо. Но вот теперь она опять здесь. И схватила своими когтями моего сына.

– Не я был тому причиной.

– Но ты и не предотвратил этого.

– Что я должен сделать?

– Найти ее.

– Найти ее. И что дальше?

– Сожги ее, закопай, подари церкви – мне все равно. Сделай так, чтобы ее больше не было в жизни моего сына. Она опасна для него и украденная, и найденная.

– Ее не так просто найти.

– Конечно, нет. Если бы это было просто, я бы сам это сделал. Для этого потребуются некоторые твои навыки.

– Какие навыки? Убивать, лгать, выращивать помидоры?

– Охотиться.

– Я охотился на людей, а не на картины.

– Тогда можешь охотиться на человека, у которого она сейчас.

– Это за пределами моих возможностей. Слишком много вариантов.

– Используй своих друзей.

– Ты как Фотис – думаешь, у меня все еще полно связей. Мои немногочисленные друзья не станут исполнять указания такого старика, как я. Полиция будет вести свое расследование, а там у меня никаких связей нет.

– Значит, ты ничего не будешь делать?

– Я этого не сказал.

Алекс нетерпеливо покачался с пяток на носки, оглядываясь на дом.

– Тогда что?

– Мэтью нужно держаться подальше от любого, кто может подумать, что ему известно местонахождение иконы. Возможно, в Греции для него безопасней, чем здесь. В любом случае я попросил кое-кого присмотреть за ним.

– Одного из тех друзей, которых у тебя нет?

– Он на пенсии, как и я, и с Мэтью ему будет нелегко. Но это уже что-то.

Алекс опять повернулся спиной к лесу, одной рукой держась за старую штакетину, сжимая и разжимая пальцы другой.

– Спасибо. Спасибо за то, что ты об этом позаботился.

– Он мой внук. Когда он вернется, я попробую повлиять на него, хотя это будет нелегко: он недоверчив и упрям.

– Как его мать, – согласился Алекс.

– Кроме того, сейчас он возбужден. Надеюсь, ситуация с кражей скоро разъяснится.

– И тебе безразлично, чем все это кончится? Все равно, связан ли с кражей Фотис, найдут ли икону?

– Украденные предметы искусства редко возвращаются владельцам. Меня волнует только безопасность Мэтью и признание его невиновности. У меня есть кое-какое дело с Фотисом, но не знаю, уладим ли мы его когда-нибудь.

– Я убью этого подонка, если еще раз его увижу.

– Ну что ж, многие пытались это сделать.

– Он как болезнь. Странно, что ты не убил его много лет назад.

Андреас с каким-то испугом посмотрел на сына, потом медленно кивнул.

– Я был его порождением. Он присматривал за мной еще долгое время после того, как в этом уже не было необходимости. Ты знаешь, когда у власти были полковники, он должен был меня арестовать. Это был приказ Пападопулиса. А вместо этого он выслал меня из страны.

– Очень мило с его стороны.

– Да. И он рисковал. При этом ничего не выгадывал для себя.

– Он обеспечивал себе твое расположение на черный день, на случай если он выйдет из игры, а ты будешь на плаву.

– Возможно. Наверное, так он и рассуждал.

– Ты думаешь, он за тебя беспокоился?

– И это возможно. Вопреки себе и сам не зная почему. В любом случае он не простой человек. Он всех нас заставляет отгадывать свои загадки.

– Это помогает ему держать руку на пульсе. – Алекс откашлялся – наверное, набирался смелости задать вопрос: – А почему ты только сейчас говоришь мне все это? Все эти ужасные вещи? Это ведь не имеет отношения к иконе.

– Не знаю. Может быть, просто чтобы рассказать о них кому-то.

– А раньше ты никогда об этом не говорил?

– Рассказывал кое-что твоей матери. Совсем немного. Почему я должен обременять кого-то?

– Чтобы облегчить собственную ношу.

– Слова не облегчают душу.

– Откуда ты знаешь?

– Что бы ни говорили сегодня моралисты и те, кто имеет смелость судить, эти вещи не могут быть поняты вне времени и обстоятельств, при которых они происходили. Многое из того, что было сделано, даже плохого, было необходимо сделать. Никто, кроме тех, кто сам через это прошел, не может этого понять, но у каждого были свои проблемы, а теперь нас осталось слишком мало.

– Если я чего-то не понимаю, это не моя вина. Это ты послал меня сюда.

– Я не думал, что ты останешься, что женишься на Ирини, я думал, ты вернешься в Грецию. Но это и хорошо, что ты не вернулся. Очень хорошо.

– Наверное, я бы стал коммунистом наперекор тебе. Что ты смеешься?

– Над самой возможностью того, что ты стал бы политиком.

– Судя по твоей иронии, я не много потерял?

– Нет, ты проявил мудрость. Политика – это игра дураков.

– Хорошо, что ты приехал, – негромко сказал Алекс. – Хорошо, что мы поговорили.

Андреас втянул в себя влажный воздух, потом медленно выдохнул. Услышать такое от сына – это лучшее, на что он мог надеяться, и он хотел быть благодарным за это, за эти моменты. Глянув вбок, он увидел, что Алекс уже не опирается об ограду, а стоит сам, лишь слегка придерживаясь за нее рукой.

– Ты неплохо выглядишь, Алекс, – сказал он, проигнорировав древнее суеверие. – Ты выглядишь сильным.

Алекс смотрел на лес. Он казался растерянным.

– Да. И я чувствую в себе силы.

Сотир Пластирис жил в одном из многочисленных многоквартирных блочных домов, которые так изуродовали облик Салоников. Как и большинство жителей этих домов, он заставил террасу растениями и яркими цветами, и это общее многоцветье хоть как-то оживляло неприглядное серое здание. Внутреннее убранство квартиры было выдержано в традиционном респектабельном буржуазном стиле: белые стены, темное дерево, на стене в гостиной – чеканный портрет Александра, в стеклянном шкафу – статуэтка в цветастом национальном костюме. К чести владельца, в углу не было традиционной дешевой иконы с горящей свечой перед ней. Это означало только одно: Сотир жил один, без жены, и некому было заботиться о таких пустяках. Мэтью чувствовал себя здесь свободно: квартира мало чем отличалась от квартиры его деда в Афинах.

– Yiasou, – сказал Сотир, поднося Мэтью бокал с коньяком.

Сам он, взяв свою рюмку, уселся в широкое кресло напротив. Выражение его круглого лица было безмятежным, казалось, он ни о чем не думал, но его собеседник подозревал обратное.

– Самолетом было бы трудно, – через какое-то время заговорил он на правильном английском, хотя и с сильным акцентом. Почему-то все друзья деда хотели говорить с Мэтью по-английски. Наверное, вопрос профессиональной гордости, решил Мэтью. – В аэропортах сейчас очень тщательный контроль. Кораблем – гораздо легче. Много частных судов, больше места. Небольшой предмет можно спрятать в огромном контейнере. Таможня в портах не справляется с потоком пассажиров, да и коррумпирована к тому же. И вообще, их больше волнует, что вывозят, а не что ввозят.

– Какой порт? Пирей? Или здешний?

– Вероятнее всего, Пирей. Он больше загружен.

– Вряд ли ее уже привезли.

– Думаю, привезут через несколько дней. От Нью-Йорка больше недели пути, в зависимости от остановок.

Мэтью, сделав глоток коньяка, кивнул:

– Конечно, смогут и самолетом. Воспользуются каким-нибудь закрытым аэродромом.

– Да. А может, поездом из Парижа. – Пластирис улыбнулся, показав желтые зубы. – А может, ее вообще не привезут. Мы говорим только о том, что наиболее вероятно. Было бы неразумно обсуждать все возможности.

Вместо того чтобы избавиться от опекуна, приставленного к нему дедом, – в любом случае это было бы невозможно, – Мэтью решил использовать его, и надо признаться, ему нравился Пластирис – своим легким стилем, стилем старого мира. Ему все время приходилось напоминать себе, что этот человек – один из тех людей, бывший борец за свободу, шпион, убийца. Кто знает, кем он еще был?

– Главное, – продолжал Сотир, – вести наблюдение за Драгумисом, не выпускать его из виду, следить за тем, что он делает, кто к нему приходит и кто уходит. Это трудно, учитывая, что дом стоит на горе и окружен деревьями.

– Как ему удалось его купить? Ведь его выслали?

– Ему помог твой дед. Он хотел оказать ему небольшую услугу. Он добился для него разрешения приезжать в страну раз в год, на пасхальную неделю. Он наверняка не ожидал, что Фотису позволят выстроить для себя крепость или заняться своей прежней деятельностью.

– А почему ему разрешили?

– Так всегда бывает. Ему не доверяли, пока Андреас не уговорил их на эту уступку с посещением страны. А когда ее сделали, его перевели в разряд неопасных и забыли о нем. У бюрократии существует только два цвета: белый и черный. Если ему разрешен въезд в страну, значит, он уже не опасен. Кроме того, он стар. Сейчас же там одна молодежь. Они уже не помнят полковников. Они ничего не помнят.

– А у вас есть возможность установить наблюдение за домом? Потому что у меня ее точно нет.

– Драгумис не моя забота.

– Нет, конечно. Очевидно, ваша забота я. – Он выждал, но Пластирис ничем себя не выдал. – А моя забота – Фотис, так что здесь все связано.

– Мэтью, извини, я на пенсии. Мои племянники иногда оказывают мне услуги, но я не хочу, чтобы они приближались к твоему крестному. Он слишком непредсказуем.

– Тогда, получается, я в одиночестве.

– Ты еще увидишься с ним?

– Да, мы должны встретиться завтра вечером. На пасхальной службе в церкви Святого Деметриоса.

– Он достаточно хорошо себя для этого чувствует?

– Если он сочтет, что хорошо, его ничто не остановит.

– Конечно. И ты попытаешься побольше разузнать о его планах.

Мэтью обеими руками потер виски.

– «Попытаешься» как раз верное слово. Вчера я довольно сильно на него насел. Выудил кое-какие воспоминания о войне, но ничего относительно его нынешних планов.

– Маловероятно, что он сообщит тебе хоть что-нибудь.

– Мне просто придется больше быть с ним рядом, ждать, пока он сделает ошибку.

– Ты надеешься дождаться момента, когда он будет получать икону?

– Это было бы неплохо.

– А почему ты думаешь, что она вообще здесь появится? Он здесь не живет. Велик шанс, что ее найдут и перехватят. В этом нет логики.

– Вероятно, вы правы. Я не знаю, привезут ли икону сюда. Но чем дольше он здесь пробудет, тем больше вероятность, что она появится, – так мне кажется.

– Он болен.

– Да, но я сомневаюсь, что, если ему понадобится ехать куда-нибудь, он отложит поездку только из-за болезни. Если икона сейчас находится у кого-то в Нью-Йорке, он сильно рискует, уезжая из Нью-Йорка на неделю, даже если эти люди с ним заодно. Мало ли что может прийти им в голову. Он не настолько доверчив.

– И что, по-твоему, он собирается делать с иконой?

– Делать с иконой? – Пластирис был моложе Андреаса и значительно моложе Фотиса, решил Мэтью. История о Пресвятой Богородице и о том, что случилось во время войны, была хорошо известна в греческих спецслужбах – в тех пределах, в которых она вообще была известна, – так по крайней мере говорил ему дед. Но этой истории уже много лет. Могли Сотир не знать о чудодейственной силе иконы? – Думаю, он собирается оставить ее себе.

– Слишком много хлопот и расходов только для того, чтобы оставить ее себе. Ты уверен, что он не собирается ее продать?

– Он никогда ее не продаст.

– Мне неловко говорить, он твой крестный, но мне всегда казалось, что Драгумис родную мать продаст, если сочтет это выгодным для себя.

– Дело не в этом. У иконы нет цены. Он верит в ее чудодейственную силу.

– Тем не менее когда-то он собирался обменять ее на оружие.

– Я думаю, – осторожно сказал Мэтью, помня о двусмысленной и еще до конца не проясненной роли деда в той истории, – если бы в операции участвовал только Фотис, он бы никогда не довел ее до конца. Он всегда стремился к тому, чтобы завладеть иконой.

– Да, – задумчиво сказал Пластирис, и в его голосе вдруг опять послышалось раздражение, – да. Твой дед должен был сделать всю грязную работу и принять вину на себя. Кто-то может подумать, что, учитывая все те ужасы, которые случились потом – гражданская война, коммунисты, – ты ведь знаешь историю? – Мэтью кивнул, и Сотир продолжил: – Так вот, кто-то может подумать, что все всё забыли, но это не так. Друзья, я называю их друзья, ohee, – люди, которые знали твоего деда лучше, чем кто-либо еще, которые ценят его храбрость и ум, так вот, они все еще плюются и крестятся, когда кто-то при них упоминает эту историю. Многие работали на немцев. Ради денег, ради спасения, чтобы не допустить приход коммунистов – все это было понятно. Но обменять сокровище, принадлежащее церкви, на оружие – это véveelos, – как вы это называете? – кощунство. А о Драгумисе, с его враньем, с его зверскими допросами и дружбой с полковниками, вообще никто не вспоминает. Да, это была его идея. Но передал икону капитан Элиас, и только капитан Элиас. Вот. Так что твой дед никогда от этого клейма не избавится.

«Лучше вор, чем еретик», – подумал Мэтью. Он удивился своей радости от сознания того, что кто-то защищает его деда. Стоицизм Андреаса, его отказ объяснять что-либо, защищаться – все это было неправильно. Оба немного помолчали.

– А какое отношение к этому имеет немец? – спросил наконец Сотир.

– Немец?

– Немец, за которым охотится твой дед, эсэсовец.

– Гм, да. Похоже, никакого. Фотис просто использовал его призрак, чтобы пустить Андреаса по ложному следу. По-моему, он даже нанял актера, чтобы тот сыграл роль немца.

Пластирис покачал головой и мрачно улыбнулся.

– Он настоящий дьявол. Так что, Андреас в конце концов сдался?

– Не знаю. Я до последнего времени не знал, что он почти одержим этим немцем. Никто никогда мне об этом не говорил.

– Его след простыл еще до твоего рождения. Ему давно следовало забыть о нем.

– Я до сих пор не знаю всей этой истории, но, по его словам, есть основания полагать, что Мюллер жив.

– Какие основания?

– Фамилии, которыми он пользовался, снова появились в списках въезжающих и выезжающих в Турции, Болгарии и других странах. Некоторые из них фигурируют в сомнительных сделках купли-продажи предметов искусства.

– Ему ведь должно быть около девяноста!

– Ну что ж, Фотису тоже около того.

– Ха, – Пластирис улыбнулся, – но Фотис грек. Немцы так долго не живут.

– Некоторым нацистам это удается.

– Да. Похоже, грехи превосходно помогают продлению жизни. Поэтому я буду жить вечно! – Приветственно подняв бокалы, они допили коньяк. – Спи спокойно, Мэтью. Воскресная служба закончится только после полуночи, и тебе понадобится вся твоя ловкость, чтобы общаться с Драгумисом.

– Спасибо за помощь.

– Я ничего не сделал. Надеюсь, ты позвонишь, если тебе действительно понадобится помощь.

– Буду иметь в виду.

– У тебя есть свечи? Для службы?

– Наверняка рядом с отелем полно мест, где их можно купить.

– Нет-нет, у меня есть коробка. Пошли. Хоть чем-то смогу быть тебе полезным.

16

Темные волосы и глаза, оливкового оттенка кожа, безукоризненная стрижка, темный костюм итальянского покроя. Он был бы красив, подумала Ана, если бы не был так фальшив и не вел себя так подобострастно. На расстоянии он выглядел как кинозвезда, но при ближайшем рассмотрении в Эмиле Розентале виделось нечто, что нельзя было назвать иначе, как мерзким.

– Мисс Кесслер, не могу передать вам, какая это радость для меня. У нас много общих знакомых, я давно уже собирался вам позвонить. Ваш звонок стал исключительно приятной неожиданностью.

Он пытался выйти на контакт с ней разными способами: она получала от него приглашения на открытие выставок, послания, переданные через общих знакомых. Ана пользовалась репутацией – как ей казалось, незаслуженной – человека, который легко тратит деньги. Тем не менее она покупала произведения преимущественно современного искусства, тогда как Розенталь, начав с современного, после того как унаследовал галерею отца, специализировался на раннем европейском искусстве – живописи и артефактах периодов Средневековья и Возрождения. Она была уверена, что его интересует коллекция деда.

– Разрешите показать вам галерею. Я знаю, что выставленное в ней не является предметом вашего непосредственного интереса, но кое-что может вас заинтриговать.

Темные стены и мягкое освещение успокаивали, создавая ощущения скорее музея, а не художественной галереи. Коллекция была небольшой, поэтому экскурсия получилась короткой. Они осмотрели испанский молитвенник восемнадцатого века, затем перешли к портрету румяного купца – Голландия, шестнадцатый век, после чего остановились перед древней деревянной скульптурой Святого Георгия на коне, потрескавшейся, с выцветшей краской, но все еще великолепной – с золотыми шитом и высоко поднятым копьем.

– Это из Сирии, – сказал Розенталь. – У меня уже два покупателя на очереди.

– Два? Как они его поделят? Одному лошадь, а другому – святого?

Розенталь слишком громко рассмеялся.

– Нет-нет, думаю, что все достанется одному, разумеется. Тем не менее немного здоровой конкуренции, конечно же, не повредит. Средневековое искусство все еще не оценено по достоинству, так что иногда мы бываем вынуждены играть в эти игры. У меня есть скверная привычка переплачивать, ну и приходится как-то компенсировать. И конечно, когда я работаю на комиссионных, получить для моего клиента лучшую цену для меня дело чести. Клиенты очень довольны нашей работой.

– Не сомневаюсь.

– Почти не сомневаетесь. Наши недавние успехи, к сожалению, породили клеветнические измышления завистников. А это, в свою очередь, привело к самым абсурдным обвинениям.

– Я читала о расследовании.

– Как же вы могли не читать – ведь вокруг этого дела подняли такую шумиху. И все из-за сущих пустяков, уверяю вас. Они не обнаружили ничего незаконного, и не обнаружат, смею вас уверить.

И тем не менее, он сказал « не обнаружатничего незаконного», а не « нетничего незаконного», отметила про себя Ана.

– Ну, в любом случае у вас неплохая компания.

На его лице появилась нервная улыбка.

– Не понял, простите?

– «Кристи», «Сотби».

– Ах да, – пробормотал он. – В отличие от многих я не ссорюсь с аукционными домами, но в то же время вряд ли это можно назвать компанией.

– А эти расследования – просто глупость, вы не находите? Я имею в виду, что назначение определенной цены существует столько, сколько существуют сами аукционы. От чего им действительно стоит отказаться, так это от продажи украденных или похищенных произведений искусства.

Розенталь энергично закивал, чтобы как-то заполнить образовавшуюся паузу. Видимо, он потерял дар речи оттого, что это именно оназавела речь об украденных вещах, но быстро нашелся:

– Боюсь, что это тоже старо как мир. И если пойти по этому пути еще дальше, придется потрясти и наших друзей в музеях, и тогда многие почувствуют себя неловко. Боже мой, если Музею современного искусства придется вернуть все имеющиеся у них работы сомнительного происхождения, они будут сдавать освободившееся пространство километрами. В распоряжении Кейта Хэринга окажется целое крыло.

Они оба громко рассмеялись. Он окинул Ану томным взглядом героя-любовника.

– Я был бы счастлив развеять любые сомнения относительно наших возможностей быть вам полезными.

Она выдержала этот взгляд, не отведя глаз.

– Вы сделали весьма щедрое предложение относительно иконы моего дедушки.

– Увы, похоже, недостаточно щедрое.

– Нет, дело не в этом. Просто я пыталась действовать по справедливости. Но, как это всегда бывает в подобных случаях, все вышло наоборот.

Он с сочувствием покачал головой. Два ветерана, израненные в сражениях на полях святого искусства, казалось, были готовы объединиться в душевном порыве. Она почувствовала, как он готовится к прыжку.

– Может быть, нам лучше поговорить в моем кабинете?

Ана обвела взглядом комнату. В ней была только симпатичная юная ассистентка. Она деловито наклеивала этикетки на коробки и отвечала на телефонные звонки.

– Если вам там будет удобнее.

– Думаю, нам обоим будет удобнее.

Оформление кабинета было более ярким, чем остальных помещений. В нем стояли бежевые плюшевые стулья. Розенталь, закрыв дверь, присел, правда, не за свой огромный пустой письменный стол, а на стул рядом с Аной.

– Мне было ужасно неприятно узнать о краже, – начал он немедленно. – Надеюсь, вы успели получить деньги?

– Да. Но моей целью было вернуть икону греческой церкви, так что все это меня очень расстроило.

– Конечно, конечно. И теперь, насколько я понимаю, возник вопрос о том, был ли этот греческий филантроп вообще связан с церковью?

Что он знал? И было ли ему что-нибудь известно о Мэтью? Она пришла сюда не отвечать на его вопросы, а получить ответы на свои.

– В этом деле замешан представитель церкви. Я встречалась с ним. К сожалению, сразу после кражи он пропал.

– А этот бизнесмен, Драгумис, он тоже пропал, так ведь?

– Нет, не пропал. Насколько мне известно, он болен. Ладно, в конце концов полиция разберется, я в это не вмешиваюсь.

Откинувшись назад, он положил ногу на ногу.

– Это самое правильное. Вы сказали, что деньги уже получили, так что теперь это вас уже не касается.

– Вообще-то все не так просто. Надеюсь, наш разговор останется между нами?

Она едва не рассмеялась от внезапно появившегося на его лице выражения искреннего участия, но сумела сдержаться. Какое-то мгновение ей казалось, что он возьмет ее за руку, но он ограничился тем, что похлопал ее по колену.

– У вас есть все основания так считать. Если бы я не умел соблюдать конфиденциальность, я бы вылетел из бизнеса через неделю.

– Церковь предложила мне за икону значительно меньше вашей цены. Я согласилась на это, потому что считала такой поступок правильным. Мне не хотелось на них давить. А теперь…

– А теперь вы чувствуете себя обманутой.

– Совершенно верно.

Опять сочувствующее покачивание головой.

– Можно ли мне высказать свои соображения? Все дело было неправильно организовано. Я не виню вас. Вы просто следовали советам своего адвоката. Я не сомневаюсь, что он действовал из лучших побуждений. Но мистер Уоллес уже немолодой человек, а в мире искусства сейчас играют в новые игры. К сожалению, не джентльменские игры. Нужны контакты, знакомства, находчивость и даже некоторая жестокость. В сделке должен участвовать опытный дилер.

– Теперь-то я это понимаю.

– Я не хочу ни с кем ссориться. Я бы предложил свои услуги, но покупатель обратился ко мне еще до того, как я узнал, что икона будет продаваться.

– Да-да, понимаю. – Все складывалось так удачно, что она решила еще поднажать. – Интересно было бы узнать, кто этот покупатель. Не думаю, что вы сообщите мне его имя. Я бы тогда оказалась у вас в неоплатном долгу.

Розенталь побледнел. Анна чувствовала, как желание заполучить ее в должники борется в нем с природной подозрительностью. Он нервно засмеялся.

– Мисс Кесслер, вы хотите поставить под вопрос мое умение сохранять конфиденциальность? Кроме того, я не понимаю, зачем это вам сейчас, когда сделка уже завершена.

– Пожалуйста, называйте меня Аной.

– С удовольствием. А вы называйте меня Эмилем.

– Эмиль, здесь есть несколько моментов. Икона была продана на определенных условиях, эти условия оказались нарушенными. Если икону найдут, у меня будут все основания расторгнуть сделку.

– Понятно.

– И в этом случае мне понадобится новый покупатель. У меня, кроме того, есть некоторые другие предметы искусства Средневековья, которые могли бы представлять интерес для вашего коллекционера.

– Да, но для этого не обязательно выходить на покупателя напрямую. Наоборот, для вашей же пользы, я бы не советовал вам этого делать. Подобные сделки требуют участия опытного посредника. И с моей стороны было бы глупо выдавать информацию, располагая которой вы сможете обойтись без моего участия в сделке.

– Этот вопрос легко решается. Мы можем оговорить ваше дальнейшее участие в сделке как непременное условие моего контакта с покупателем.

– К сожалению, я должен учитывать прежде всего интересы покупателя. Он может подумать, что я скомпрометировал себя, вступив с вами в сепаратные отношения.

– Тогда вы можете быть моим представителем. Но вам придется иметь дело с Уоллесом.

– Не думаю, что господин Уоллес согласится с такой постановкой вопроса.

– Он сделает то, что скажу ему я, – ответила Ана. – Мои адвокаты обслуживают меня, а не наоборот, Эмиль.

Розенталь улыбнулся и хлопнул в ладоши:

– Хорошо сказано. Должен признаться, вы меня заинтриговали. Я буду откровенен: не думаю, что покупателя интересует что-либо, помимо иконы. А мы с вами знаем, каковы шансы ее найти.

Он вел себя значительно осторожнее, чем она ожидала. Видимо, ждал чего-то еще.

– Хорошо. Причина, по которой я хочу выйти на покупателя напрямую, носит личный характер. У меня есть основания полагать, что он может кое-что знать о моем дедушке. Больше я ничего не могу вам сказать. – Ну вот, наконец, она выложила на стол свою маленькую тайну.

– Теперь я понимаю, – мягко ответил Розенталь. – Мне кажется, лучше всего сделать так: я позвоню ему и узнаю, не захочет ли он с вами пообщаться. Как вам такое предложение?

– Разумно. Только если он откажется, я останусь у разбитого корыта. Однако если бы я могла поговорить с ним напрямую, мне кажется, я сумела бы убедить его кое-что мне рассказать.

– Если кто-то и может заставить человека сделать больше, чем он сам того хочет, так это вы, Ана.

«Когда приду домой, первым делом залезу под душ. Ладно, пока добрались хоть до этой точки», – подумала Ана.

– Вы не представляете, Эмиль, как это важно для меня, и я даже не стану пытаться объяснить. Так что давайте я буду более конкретна. В будущем я собираюсь продать еще некоторые работы. Может быть, значительное количество. Вы убедили меня, что для этого нужен дилер. Вы специализируетесь на ранней европейской живописи. Я не хочу ничего обещать…

– Пожалуйста, не надо. Прежде чем вы разложите новые приманки перед моим жадным взором, позвольте сделать вам признание. У меня очень мало информации об этом человеке. Всего лишь имя и номер голосовой почты. Обычно он сам мне звонит. Я даже не уверен, настоящее ли это имя.

Ана попыталась не показать своего разочарования.

– Ну что ж. Тогда вы никак не подорвете его доверие к вам, просто сообщив мне номер его голосовой почты. Если он не захочет со мной разговаривать, тогда он просто мне не перезвонит. В любом случае я буду вам очень признательна.

Розенталь немного расслабился. Обойдя вокруг письменного стола, он достал из среднего ящика визитную карточку.

– Я рад, что вы все понимаете. Я согласен. Господин дель Каррос принял свои меры предосторожности, так что мне нет необходимости заботиться о его безопасности. А может быть, ему будет приятно, что вы ему позвоните. У вас есть ручка?

Она записала телефон в небольшой блокнот, который всегда носила с собой. Какое-то неясное беспокойство овладело ею. Дель Каррос. Где она могла слышать это имя? Не упоминал ли его дед?

– Спасибо. Не сочтите за невежливость, но я вынуждена задать еще один вопрос.

– Давайте без церемоний, Ана. Ведь мы друзья?

– Этот ваш господин дель Каррос готов был выложить кучу денег. Икона, конечно, редкая, но никто бы не оценил ее почти в полтора миллиона долларов.

– Я не интересовался мотивами этого господина. Я проинформировал его, что предлагаемая им цена значительно превышает рыночную. Однако он потребовал, чтобы я вступил в переговоры. Иногда религиозное искусство оказывает на людей странное воздействие. Некоторые из них не продают иконы ни за какие деньги. Другие же готовы заплатить любую цену, только чтобы заполучить их. Думаю, что он готов был заплатить и больше.