Текст книги "Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»"

Автор книги: Нил Никандров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

Глава VIII.
ХОД «КОНЕМ»

В подробной хронологии жизни Сикейроса, составленной Анхеликой Ареналь, женой художника, и названной «Человеческая и профессиональная биография», наиболее лаконично освещен 1940 год: «Художник принимает участие в политической борьбе против Троцкого. Его преследуют, арестовывают и заключают в тюрьму Федерального округа. Оправданный в законном порядке, оказавшись на свободе, он вынужден выехать за границу». В этих четких безапелляционных фразах чувствуется правка Сикейроса, его твердая рука, раз и навсегда определенная интерпретация тех событий. Покушение на жизнь основателя Четвертого интернационала подается художником как «участие в политической борьбе». Потом, много лет спустя, работая над своими воспоминаниями, художник ни на йоту не отступит от этой формулировки.

* * *

«Caballo» – «Конь» – называли Сикейроса друзья, и в этом прозвище было искреннее восхищение человеком, который жил по своим собственным законам. Удлиненное лицо, беспорядочная копна волос, горящий взгляд гения и политического фанатика, нервные ноздри своеобразной лепки, – он действительно был чем-то похож на гордого арабского скакуна. Для латиноамериканцев понятие caballo имеет особое значение. В популярной азартной игре главной козырной карте всегда соответствовал символ коня. Во многих странах Латинской Америки о решительном, мужественном, презирающем опасность человеке говорят:

«Es un caballo».

«Фелипе» использовал прозвище «Конь» в качестве оперативного псевдонима Сикейроса.

Когда приготовления к штурму «крепости» были завершены, Эйтингон, взвесив все «за» и «против», дал добро на ее проведение. Подгоняли сроки, поставленные Москвой.

«Ну что ж, – сказал он Иосифу, – надеюсь, все пройдет без сучка без задоринки. Иначе нам не сносить головы. Итак, делаем ход “Конем”»…

* * *

Боевики были разбиты на три группы и начали концентрироваться в различных точках Койоакана за несколько часов до атаки. Одну из групп возглавлял Леопольдо Ареналь, вторую – «Марио», третью, с которой был «Фелипе», – Сикейрос. К полуночи отряд художника сосредоточился на конспиративной квартире, которая находилась на улице Республика Куба. Среди боевиков особенно выделялся Антонио Пухоль: индейские черты лица, толстые губы, приплюснутый нос. С начала 30-х годов он входил в «художественные бригады» Сикейроса, разделяя его идеи о «коллективном творческом труде». Свой талант он фактически растворил в росписях, которые подписывались именем «учителя». Преданность Пухоля не могла не нравиться Давиду Альфаро, и он называл его «любимым учеником». Антонио не сомневался в необходимости «ликвидации» Троцкого и беспрекословно выполнял поручения Сикейроса по рекрутированию боевиков, приобретению оружия и воинских и полицейских униформ.

Пухоль доставил на квартиру чемодан и тюки со всем необходимым для «карнавала», как под общий хохот выразился самый молодой член группы Нестор Санчес. Несмотря на свой возраст, он участвовал в войне в Испании и дослужился до капитанского звания. В его храбрости Сикейрос не сомневался и считал ценным приобретением для «группы атаки». Художник на некоторое время отлучился и когда вновь появился перед товарищами, его было не узнать – в армейском плаще, ладно пригнанном мундире майора, хрустящей портупее и лаковых сапогах. Черные усы и затемненные очки придавали ему зловещий вид мексиканского «пистоле-ро». С делано-гордым видом Сикейрос прошелся взад-вперед, вызвав всеобщий смех. Все единодушно решили, что мундир генерала подошел бы ему куда больше.

К месту операции направились в автомобиле Сикейроса, в котором было тесно, как в банке с сардинами. По пути художник вручил боевикам конверты с деньгами: по двести пятьдесят песо каждому. «Это не плата за участие в деле, – пояснил он. – Эти деньги пригодятся вам потом, чтобы лучше спрятаться от полиции».

24 мая 1940 года в 4 часа утра боевая группа из 20 человек в полицейских мундирах, вооруженная револьверами и двумя автоматами Томпсона, атаковала «крепость» в Койоакане.

Первая стадия операции проходила в полнейшей тишине. Сначала разоружили наружную охрану из местных полицейских. Поскрипывая сапогами, к ним подошел «майор» с пышными усами и негромко, но отчетливо сказал:

«Да здравствует Альмасан! Генерал Нуньес уже свергнут! Все полицейские будки страны захвачены нами! Сдавайтесь!»

Это было «домашней заготовкой» Сикейроса и Григулевича. Альмасан был соперником Авилы Камачо на президентских выборах и считался кандидатом правых. Диего Ривера публично поддерживал Альмасана, финансировал его избирательную кампанию. За эти слова будущее следствие вполне могло уцепиться, взяв ложный след – Риверы[25]25
  Узнав из утренних радиосообщений о нападении на Троцкого, Ривера срочно выехал в США. Он знал, что попадет в число подозреваемых. И не только из-за Альмасана, но и раздутой прессой «любовной истории» между Троцким и Фридой. Некоторые сообщения о покушении начинались словами: «Ривера из-за ревности пытался убить Троцкого».


[Закрыть].

«Фелипе» подошел к железной двери гаража и нажал на звонок. Это был ответственный момент. Как поступит внутренний дежурный – Роберт Шелдон Харт, агент «Амур»? Не струсит ли в последний момент? Шелдон был «своим человеком» во вражеском стане. Его завербовала резидентура НКВД в Нью-Йорке – «на флаг» Коминтерна – специально для внедрения в группу охранников Троцкого[26]26
  Накануне отъезда в Мехико «Амур» получил инструкции: с первого дня пребывания в «крепости» вести наблюдение за Троцким и своевременно выявлять «его заговорщицкие действия против Советского Союза и Сталина».


[Закрыть]. В Мехико связь с «Амуром» поддерживал «Фелипе». У них сложились почти товарищеские отношения, хотя Григулевич все больше сомневался в том, что американец согласится участвовать в «боевой акции» и тем более совершить индивидуальный акт «возмездия»: «Мягкотелый и нерешительный». Поэтому он внушал Шелдону, что Коминтерн озабочен готовящейся против Сталина провокацией: изданием Троцким клеветнической книжонки на средства, получаемые от Гитлера. Не раз с Робертом обсуждался вопрос об «изъятии» или уничтожении архива Троцкого. Предложение «Фелипе» осуществить закладку в доме зажигательных устройств «Амур» с видимым неудовольствием отверг. Однако не возражал, чтобы это сделали другие, «более подготовленные люди».

О дате операции «Фелипе» сообщил Шелдону за неделю до ее проведения. По мере приближения срока американец все больше нервничал, и это не укрылось от глаз ближайших сотрудников Троцкого. Секретарь-машинистка Троцкого Фанни Янович вспоминала о нервном поведении Роберта накануне нападения на «крепость». Так, он «самовольно» вошел в кабинет Троцкого под предлогом проверки сигнализации и нарвался на строгую отповедь. Вспомнила Фанни и о том, что Шелдон проявлял навязчивый интерес к тому, как продвигается работа над книгой о Сталине. Однажды, после долгого сеанса диктовки, Роберт по заведенному порядку повез Янович домой и всю дорогу настойчиво расспрашивал о содержании рукописи и месте ее хранения. Вопрос следовал за вопросом, и Фанни заметила, что ее уклончивые ответы вызывали у Шелдона все большее раздражение…

* * *

Роберт услышал голос «Фелипе» и отпер железную калитку. Во двор «крепости» ринулись боевики.

Одна группа стрелков устремилась к жилому зданию охраны и вспомогательного персонала, вторая – к спальне Троцкого. С автоматом в руках бежал Антонио Пухоль: застывшая улыбка, блеск возбужденных глаз. Первым выстрелил Сикейрос, подавая пример. Шквал свинца обрушился на окна дома Троцкого, мгновенно превратив стекла в бисер, выбивая щепу из рам, осыпая кирпичной пылью мясистые листья агав. Казалось, что там, внутри дома, пули все сметают на своем пути, не оставив его обитателям и шанса на выживание. Не менее интенсивный огонь велся по зданию, в котором обретались американские охранники и обслуга. Оттуда – ни одного выстрела в ответ! Почему молчат гринго? Что замышляют?

Молниеносная атака застала телохранителей врасплох. По плотности огня можно было понять: численное преимущество на стороне атакующих. Охранники прятались внутри дома, прикрываясь выступами стен и мебелью. Добраться до стойки с оружием было невозможно. Пули крошили штукатурку над головами американцев. Кто-то из боевиков (по данным следователей – Леопольдо Ареналь[27]27
  Леопольдо Ареналь несколько лет проработал в США механиком, хорошо говорил по-английски.


[Закрыть]) кричал угрожающе по-английски: «Не двигаться, сучьи дети, если хотите остаться в живых!» Страх парализовал охранников: никто не хотел умирать. Много лет спустя один из них признался: «Мы считали, что рисковать бесполезно, что Троцкий – убит!» И потому все теснее вжимались в цементный пол, дожидаясь конца свинцовой вакханалии.

* * *

«Фелипе» в сопровождении Луиса Ареналя, Шелдона и помощника, несшего сумку со слесарными инструментами, пробрались в комнату, где работали секретари Троцкого и где, по утверждению американца, находился сейф с рукописью книги о Сталине и другими важными документами. Лучи фонарей плясали по дверцам шкафов, заглядывали в ящики столов, проверяли полки, тесно уставленные канцелярскими папками. Лихорадочные поиски ни к чему не привели. Никаких следов сейфа. Может быть, все самое ценное Троцкий и его жена перепрятывали на ночь в другое место? Две-три минуты бесполезных метаний по комнате, дребезжание стекла в книжных шкафах от грохота близких выстрелов, а потом условный свист: Сикейрос подавал сигнал о готовящемся отходе. Луис склонился над зажигательной бомбой, приводя ее в действие. И все заспешили к выходу.

Под неумолчную чечетку выстрелов боевики один за другим стали покидать «крепость», посчитав задачу выполненной. Под двери спальни «для страховки» бросили бомбу, которая из-за технического дефекта так и не взорвалась. На улицу были выведены из гаража две автомашины Троцкого – «форд» и «додж». Ключи зажигания к ним искать не пришлось: они всегда были на месте – на случай срочной эвакуации «охраняемого». На этих автомашинах и покинула «крепость» большая часть боевиков. Тем, кто спасался бегством на «форде», не повезло: автомашина застряла в вязком иле реки Чурубуско неподалеку от «крепости», на углу улиц Вена и Сан-Педро. Рядом с «фордом» полиция обнаружила часть снаряжения нападавших: веревочную лестницу, ломик, электропилу. Там же, в грязи, виднелись винтовки «маузер», отобранные боевиками у стражников. «Додж» нашли несколькими часами позже на улице Мерида. На заднем сиденье была в беспорядке разбросана полицейская экипировка – униформа, ремни и патронташи…

* * *

На «додже» уехали «Фелипе», братья Ареналь, Нестор Санчес, боевик по кличке «Провинциал» и некий кубинец, который пересел в «додж» после того, как заглох «форд». За рулем «доджа» находился Роберт Шелдон, о нервозном состоянии которого можно было судить по неуверенности, с которой он вел автомашину. Несколько раз казалось, что она тоже заглохнет или врежется в электрический столб, и «Фелипе» довольно жестко велел ему взять себя в руки: «Черт тебя побери, Боб! Все закончилось! Опасности нет!» «Додж» выехал на койоаканское шоссе, затем помчался на высокой скорости по пустынной авениде Инсурхентес. На одной из площадей по маршруту автомашину покинули Санчес, «Провинциал» и «Кубинец». Неподалеку от площади Сокало с братьями Ареналь и Шелдоном распрощался «Фелипе», и «додж» рванул дальше…

* * *

Боевики растворились бесплотными призраками в спящих городских кварталах, на пустынных дорогах и среди холмов. Вместе с ними бесследно пропал Роберт Шелдон Харт. У следователей не было ясного представления о том, ушел ли он по собственной воле или был насильно уведен боевиками. Полиция склонялась к версии, что Харт был пособником агентов НКВД. Троцкий категорически не соглашался с тем, что Роберт был предателем. Эта позиция русского изгнанника показалась подозрительной начальнику секретной службы национальной полиции полковнику Леандро Санчесу Саласару, возглавившему расследование. А еще ему очень не нравилось невозмутимое поведение Троцкого. Словно подобные покушения случались в его жизни каждый день. Потолки и стены спальни испещрены десятками пулевых отметин, а он улыбается как ни в чем не бывало. Да к тому же утверждает, что боевикам удалось пробраться в дом, что они свободно ходили по всем помещениям. Почему же Троцкий остался в живых? Почему не взорвалась бомба? Почему с такой легкостью удалось загасить зажигательные снаряды? Все это заставило Санчеса Саласара отрабатывать не только версию о «сталинских агентах», но и – самопокушения Троцкого, организованного для того, чтобы мексиканские власти «приняли меры» против его потенциальных врагов из МКП и испанских республиканских организаций.

Труп Роберта Шелдона Харта обнаружили через месяц. Импровизированная могила находилась в земляном полу на кухне летнего домика, арендованного Луисом Ареналем в поселке Санта-Роса в окрестностях Мехико. Шокирующие фотографии мертвого американца, присыпанного слоем извести, опубликовали многие газеты Мексики и Соединенных Штатов. Видимо, боевикам пришлось избавиться от Харта как нежелательного свидетеля. Он был слишком ненадежен.

Нужно сказать, что Троцкий так никогда и не изменил своего мнения об этом американском парне и потому велел прикрепить на стену гаража мемориальную доску с надписью: «В память Роберта Шелдона Харта, 1915—1940, убитого Сталиным». В какой-то мере, это был успокоительный жест в сторону друзей-троцкистов в США, с помощью которых набиралась внутренняя охрана «крепости»: «Я вас ни в чем не виню. Шелдона оговорили. Его смерть – трагическое стечение обстоятельств».

Лет через тридцать после событий в Мехико Эйтингон выскажет мнение, что Харт оказался предателем: «Да, он открыл дверь калитки. Однако в комнате, куда он привел участников налета, не оказалось ни архива, ни самого Троцкого. Когда же участники операции открыли стрельбу, Харт заявил, что если бы предвидел такое развитие событий, то, как американец, никогда не согласился бы участвовать в этом деле. Такое поведение послужило основанием для принятия решения о его ликвидации. Он был убит мексиканцами».

По мнению полковника Санчеса Саласара, этими мексиканцами были братья Ареналь.

* * *

Утром 24 мая в Нью-Йорке был получен условный телефонный звонок из Мехико. По ключевым словам Пастельняк понял, что операция была проведена и что о результате станет известно несколько позже. Долго ждать не пришлось. Ближе к полудню в резидентуре знали: Троцкому удалось уцелеть!

Спецсообщение разведки об операции, составленное на основании донесения «Тома», Сталин получил гораздо позже – 8 июня 1940 года. Курьер из Мехико прибыл в Нью-Йорк на встречу с Пастельняком, работавшим «под крышей» генконсульства, только 5 июня, этим и объясняется задержка.

Свое объяснение «Том» написал 30 мая:

«А) О нашем несчастье Вы знаете из газет подробно. Отчет Вам будет дан, когда я или “Фелипе” выберемся из страны.

Б) Пока все люди целы, и часть уехала из страны.

В) Если не будет особых осложнений, через 2—3 недели приступим к исправлению ошибки, т. к. не все резервы исчерпаны.

Г) Для окончания дела мне нужны еще 15—20 тыс. долларов, которые нужно срочно прислать.

Д) Принимая целиком на себя вину за этот кошмарный провал, я готов по первому Вашему требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания».

* * *

В своей книге о Троцком историк Волкогонов написал, что сообщение о неудаче операции вызвало ярость Сталина. И только надежда на «исправление ошибки» и «наличие резервов» смягчили гнев Хозяина, обрушившийся на Берию. По другим свидетельствам, Сталин не стал устраивать разноса ни наркому, ни его людям. Он был хорошим актером, умел маскировать подлинные чувства и эмоции. Судоплатову и Эйтингону был дан еще один – последний! – шанс. Этим объясняется внешняя лояльность ответного послания, в котором «Тому», «Фелипе» и «Марио» предлагалось покинуть Мексику, если им угрожает опасность. «Тому» было сообщено, что ему из Нью-Йорка будут направлены частями деньги (10 тысяч долларов взамен запрошенных 15—20). В конце шифротелеграммы имелась многозначительная приписка: «Привет от тов. Берия».

Провалившаяся атака на «крепость» была, отчасти, «результативной» для ее организаторов: из-за проблем со следствием, беспощадных нападок коммунистической прессы и слухов о «самопокушении» Троцкому пришлось потратить немало времени на разоблачение «враждебной кампании, инициированной НКВД». Рукопись о Сталине была отложена в сторону.

* * *

Дела у «Раймонда» по завоеванию доверия «Старика» шли не так быстро, как хотелось бы «Тому». «Мать», обладавшая яркой внешностью и пренебрегавшая конспирацией, была «опознана в Мексике» и на время отправлена в Нью-Йорк, под присмотр Павла Пастельняка.

Париж как вспомогательно-посреднический пункт пришлось закрыть в связи с началом гитлеровской оккупации. Лев Василевский был отозван в Москву, а потом направлен в Анкару в качестве резидента. Его там ожидало не менее сложное дело: подготовка ликвидации фон Папена…

«Том» сообщал в Москву:

«Разработка, к большому сожалению, идет медленнее, чем мы желали. У меня имеется ряд затруднений…»

Тем не менее уже через четыре дня после атаки Сикейроса «Том» приступил к реализации активной фазы «запасного варианта». Будущий убийца Троцкого впервые переступил порог «крепости» 28 мая 1940 года. Это было сложное время для Троцкого: Санчес Саласар разрабатывал версию «самопокушения» и потому приказал арестовать американских охранников Чарли Корнелла и Отго Шусслера, которые, по сведениям, полученным от кухарки, накануне покушения вели какие-то подозрительные беседы с Троцким, а во время нападения не оказали никакого сопротивления. Не сделали ни одного ответного выстрела! Полковник Саласар с удовольствием арестовал бы и других: шефа внутренней охраны Гарольда Робинса, секретаря-охранника Вальтера Керли, телохранителя Джейка Купера. Через перекрестные допросы можно было бы многое узнать о тайных маневрах хитрого большевистского вождя.

«Посадка» Корнелла и Шусслера в тюрьму предварительного заключения «Поситас», которая пользовалась дурной славой даже у уголовников, деморализовала внутреннюю охрану Троцкого. Они исполняли свои обязанности спустя рукава, не сомневаясь, что Саласар в своем полицейском рвении доберется и до них. В это смутное для всех обитателей «крепости» время активизировался скромный «бельгийский жених» Сильвии – Жак Морнар, он же – Джексон, который все чаще исполнял просьбы «по извозу». «Автопарк» Троцкого не всегда был в рабочем состоянии, машины подолгу ремонтировали, и услужливость Жака была кстати. Как-то, уезжая по делам в Нью-Йорк, он оставил «бьюик» в «крепости», чем еще больше расположил к себе семейство изгнанника. Кульминацией «ввода» «Раймонда» в окружение Троцкого стали привезенные из Нью-Йорка игрушки для Севы – внука Троцкого. За полетом самолетика с пропеллером на «резиновой тяге» наблюдали все обитатели «крепости».

* * *

Мексиканская полиция продолжала погоню. Полковник Санчес Саласар был дельным специалистом. Это признавал и тогдашний шеф ФБР, действовавший в Мехико: «Лучшего назначения для ведения расследования желать не приходится». Через несколько лет после убийства Троцкого Санчес Саласар совместно с троцкистом Хулианом Горкиным напишет книгу, в которой живописно, с изобилием подробностей расскажет об обстоятельствах покушения, а затем – убийства Троцкого, проанализирует удачи и неудачи следствия. Не обойдется без самокритики: слишком много внимания было уделено версии о самопокушении. Недоверие так разъярило Троцкого, что он пожаловался президенту Карденасу, и тот поспешил образумить ретивого служаку.

В Мексике было настолько тесно от потенциальных подозреваемых, что не мудрено, что полицейские агенты нередко отвлекались на ложные цели. К примеру, в мае-июне 1940 года в Мексике начал действовать большой «десант» Коминтерна во главе с Рафаэлем Каррильо, которому было поручено создать пункт связи со штаб-квартирой Коминтерна в Москве. К этой работе были привлечены такие видные фигуры, как Викторио Кодовилья и Педро Чека. В задачи мексиканского пункта входило установление постоянных каналов связи с руководством компартий стран Южной Америки и США. Сотрудники во главе с Кодовильей отбирали из проверенных членов МКП радистов, шифровальщиков, курьеров, моряков для нелегальной транспортировки людей и грузов. Через Мексику была налажена связь с ЦК компартий Испании и Португалии.

По мере ведения следствия становилось все очевиднее, что покушение организовали агенты НКВД. Полковник Санчес Саласар был уверен, что ниточка, ведущая к раскрытию преступления, в котором была задействована большая группа людей, рано или поздно должна появиться. Так и случилось. Вездесущий полковник (если верить его воспоминаниям) подслушал в баре, как выпивший судебный чиновник рассказывал о том, что через него пытались раздобыть жандармскую униформу. Все остальное было делом техники. Вскоре полиция вышла на Нестора Санчеса Эрнандеса, 23 лет, который проживал на авениде Гватемала, дом 54. Вернувшись на родину из Испании, он поступил учиться на правовой факультет Автономного университета. Во время обыска у студента нашли чемоданчик с мундиром и фуражкой полицейского, а также пистолет системы «Стар», который принадлежал охранникам Троцкого. Силового воздействия применять не пришлось, Нестор с удовольствием «поделился» с полковником информацией. Студент-боевик знал полицейского по периоду срочной службы в мексиканской армии. Старые знакомые, почти друзья! Стоит ли запираться?

Нестор рассказал, что принял участие в налете «по дружбе», потому что его об этом «попросил» художник Сикейрос. Разговор состоялся за два месяца до атаки. «В силу моих революционных убеждений и природной тяги к авантюрам я дал согласие, – пояснил Нестор. – Художник уверил меня, что имеется план действий, для успеха которого в нужный момент будут задействованы достаточные силы». По словам студента, дело было поставлено с размахом. Деньги лились рекой: изготовлялись бомбы, закупалось в разных местах оружие, «арендовались» униформы полицейских. Нестор сообщил, что наиболее ответственные вопросы подготовки атаки Сикейрос обсуждал «на стороне», и «советчиками» его были иностранцы.

Так полиция вышла на группу Сикейроса. Были установлены имена большинства боевиков, задействованных в операции.

* * *

«Том» предупреждал «Фелипе»:

«Нас, участников операции, будут искать долго, может быть всегда. Мексиканцы забудут о нас через три-четыре месяца, американцы – никогда. Для Гувера – дело чести разоблачить красных агентов и тех, кто помогал нам в Штатах. У ФБР достаточно мозгов, чтобы понять – это дело рук НКВД. Они опасаются новых акций подобного характера. Им нужно понять механику…»

В октябре 1940 года в руки Григулевича попал номер газеты с посмертно опубликованной статьей Троцкого «Я обвиняю», в которой были проанализированы обстоятельства первого покушения на его жизнь. Троцкий не сомневался, что атаку организовали кадровые сотрудники НКВД, а исполнителями выступали террористы с опытом участия в гражданской войне в Испании. По его мнению, компартия Мексики решила «пожертвовать» Сикейросом, когда полицейским агентам удалось захватить некоторых участников нападения. Как полагал Троцкий, этот выход из компрометирующей ситуации был предложен Давидом Серрано, членом политбюро МКП, поскольку «Salus GPU Suprema Lex» – является девизом сталинистов: «Благополучие ГПУ – высший закон». По словам Троцкого, отторжение Сикейроса, попытки представить его «бесконтрольным элементом и полубезумцем» имели целью не только обелить в глазах мирового общественного мнения «хозяина Кремля и его опричников из ГПУ», но и отвести угрозу расследования от МКП и ее руководителей.

Поэтому, когда в конце июня 1940 года общий замысел нападения и некоторые имена его участников стали известны, газеты «сталинской ориентации» опубликовали заявление компартии Мексики о том, что Сикейрос, Пухоль и братья Ареналь не являются ее членами. В прессе с возмущенным заявлением выступил бывший посол Мексики во Франции Нарсисо Бассольс, назвав ложью обвинения Троцкого в том, что он способствовал «переброске» агентов НКВД под видом испанских беженцев. Бассольс пригрозил привлечь Троцкого к суду.

Газетой «Универсаль» был опубликован еще один протест – Карлоса Контрераса: «Я не участвовал в покушении и не являюсь агентом ГПУ». Ему буржуазная пресса не поверила: появились статьи о том, что он «вполне мог быть главарем нападения 24 мая». Однако имя Сикейроса как «главного организатора и вдохновителя» звучало все чаще. Как бы в ответ на эти публикации появились новые заявления руководителей партии. В них художник был назван не только «сумасшедшим», но и «агентом-провокатором»: мол, Сикейрос несет личную ответственность за организацию этого террористического акта. В партийных газетах было помещено заявление Давида Серрано о том, что деньги на операцию художник получил от самого Троцкого! «Суть этой новой нелепицы очевидна: Сикейроса стали постепенно превращать… в троцкиста: чем наглее ложь, тем быстрее в нее поверят» – так прокомментировал Троцкий этот неожиданный «ход» МКП.

«Фелипе» был уверен, что Сикейрос стойко встретил такой поворот событий. Партия только внешне отреклась от него. Таковы правила игры: все знают, что МКП отрицает терроризм как метод политической борьбы…

* * *

Студент Нестор подробно описал агентам полиции внешность «Фелипе». С его слов был составлен фоторобот, стал известен псевдоним, даже место возможного рождения и расовые корни: «французский еврей». Был установлен и адрес проживания «Фелипе». Во время одной из своих встреч с Нестором «Фелипе» дал ему номер телефона для связи на случай крайней необходимости. Тут же выяснили, что «французский еврей» проживал на улице Акасиас. Полковник Санчес Саласар в срочном порядке направил агентов для организации скрытного наблюдения за домом, в котором, судя по всему, находилась «база» «Фелипе».

Сам полковник решил побеседовать с сеньором Даниэлем, который проживал в доме напротив.

Санчес Саласар был занят беседой, когда к «подозрительному особняку» подъехал черный лимузин, из которого вылез мужчина среднего роста. Он спокойно направился к металлической калитке, распахнул ее и исчез внутри дома. Полковник распорядился записать номер автомашины и понаблюдать за «гостем», а сам расспрашивал Даниэля, инвалида-пенсионера. Тот обрадовался возможности поговорить и сообщил о своих соседях все, что знал. Они арендовали дом несколько месяцев назад и собирались заниматься коммерцией. По мнению Даниэля, это были иностранцы. Они походили на богатых туристов: вели ночную разгульную жизнь, а днем отсыпались. Иногда дом посещали мексиканцы. Окончательного мнения о соседях у инвалида не сложилось: «Скорее это хорошие люди, чем плохие. Без преступных замашек».

Завершив разговор, полковник поспешил на улицу и, к своему разочарованию, узнал, что иностранец уже уехал. Агенты не решились задержать его без приказа начальника. На звонки в доме никто не отзывался: пришлось взламывать дверь. Тщательный обыск результатов не дал, если не считать нескольких грязных рубашек с французскими ярлыками.

На путях возможного ухода «Фелипе» из Мексики было усилено агентурно-полицейское наблюдение. Особенно плотно велось наблюдение за границей с Соединенными Штатами. Но все напрасно: «французский еврей» как в воду канул. Так оно и было: после неудачной атаки в Койоакане Григулевич «лег на дно». Он заранее подготовил себе убежище, в котором самые хитроумные сыщики Мексики не додумались бы его искать. Через доктора Барского, бывшего начальника медицинской службы интернациональных бригад, «Фелипе» устроился в клинику для «душевнобольных» в пригороде Мехико, изображая из себя «чудаковатого коммерсанта со средствами», решившего таким экстравагантным способом отдохнуть от житейских проблем.

Добровольное затворничество в одноместной палате на втором этаже с террасой, с которой можно было обозревать неторопливо-размеренную жизнь на недалекой железнодорожной станции, благоприятно повлияло на Григулевича. Большую часть дня он проводил на террасе, укрываясь за зеленым пологом дикого винограда, с книгой или газетой в руках. Библиотека в клинике была небольшой, и Иосиф остановил свой выбор на дневниках героя мексиканской революции Панчо Вильи и романе «Овод», который впервые прочитал в гимназические годы. Ему хотелось проверить, окажет ли на него это произведение такое же сильное впечатление, как в прошлом – в провинциальной убогости Паневежиса.

Григулевич размышлял о причинах провала тщательно подготовленной и всесторонне продуманной операции. Слишком много любительства, красивых эффектов, униформ и свинцовых фейерверков. Надо было забросать дом гранатами, а не палить куда попало. Фотографии в газетах – доказательство тому. Шутка ли, столько дыр в стенах, и все под потолком. Боевики были плохо подготовлены, к тому же перебрали для храбрости текилы. Не проявили настойчивости, слишком быстро решили, что дело закончено. По мнению «Тома», Харт дал неверную информацию о местонахождении Троцкого в доме. И еще – фактор страха у исполнителей. Секунды казались минутами, минуты – часами. Поторопились уйти.

* * *

Много было похожих покушений в истории Мексики. Семнадцать лет назад враги организовали вооруженное нападение на Панчо Вилью. Случилось это в городке Парраль. Заговорщики долго ждали своего шанса. И вот, в семь часов утра на городскую площадь въехала открытая автомашина, в которой рядом с шофером восседал грузный Панчо Вилья. Он был спокоен. Исполнилось три года с того дня, когда «мексиканский Робин Гуд» сложил оружие, заключив пакт «о ненападении» с правительством Каррансы и избрав для жизни тихий город Дуранго. Его соратники тоже остепенились. Завели семьи. Возделывали землю. Вечерами задумчиво пили текилу. Никаких партизанских рейдов, никаких экспроприации и тем более нападений на территорию США. Ведь было и такое в боевой биографии Панчо Вильи, когда его отряды перешли границу и стали захватывать американские поселки и городки.

Оказалось, американцы не забыли и не простили. Когда на площади появился автомобиль Панчо Вильи, словно из-под земли возникли люди в масках, с автоматами в руках и открыли перекрестный огонь. Панчо Вилья был изрешечен пулями. Кровь пропитала сиденье, свертывалась в пыли тяжелой ртутью. Но даже на этом не закончилась месть янки. Партизанский вождь и после смерти не нашел покоя. Над его могилой надругались. Для того чтобы не было сомнений в том, кто это сделал, на развороченной земле оставили заранее заготовленный лист бумаги с надписью на английском языке:

«Мы унесли с собой голову бандита…»

Существует мнение, что могилу профанировали члены влиятельной ультрареакционной секты «Череп и кости» из Соединенных Штатов, которая с 1833 года действует в Йельском университете (штат Коннектикут). Члены секты и в наши дни являются реальной «теневой» властью в США. Молодое ее «пополнение» почитает за особую доблесть надругательство над телами «врагов», которые при жизни осмеливались сопротивляться имперскому экспансионизму в Латинской Америке[28]28
  К таким посмертным «жертвам» секты «Череп и кости» относят, в частности, панамского президента Омара Торрихоса. Его могила была тоже профанирована.


[Закрыть].