Текст книги "Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»"

Автор книги: Нил Никандров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Глава IV.
РЯДОВОЙ КОМИНТЕРНА «МИГЕЛЬ»

В некоторых статьях о Григулевиче утверждается, что в свою первую командировку в Аргентину он выехал по заданию НКВД. Но это не так. Решение о направлении Иосифа в Буэнос-Айрес было принято в августе 1934-го по предложению представителя Коминтерна во Франции Эдуарда Терека. В подкладке пиджака Григулевич вез письмо Модзалевского к аргентинским товарищам, в котором сообщалось, что «предъявитель сего» командируется Коминтерном для включения в оргработу по линии МОПР.

Иосиф был на вершине счастья от проявленного к нему доверия, возможности повидаться с отцом и познакомиться с неведомым континентом, о котором он почти ничего не знал, если не считать одной-двух популярных книжек о кровавых злодеяниях конквистадоров. Во французском порту Шербур Григулевич сел на пароход, который после двухнедельного плавания вошел в оживленно-неутомимый порт Буэнос-Айреса. Один из тех, кто встречал Иосифа, напишет через много лет: «На палубе, чуть в стороне от пассажиров, крепко держался за поручни молодой человек лет двадцати, стройный, со смуглым лицом, темной волнистой шевелюрой и живым взглядом. Он пристально всматривался в толпу встречающих. Наконец еле заметная улыбка промелькнула на его губах: Иосиф узнал отца (как же он постарел после почти десятилетней разлуки!) и, конечно же, его спутника. Это был Франсиско Муньос Диас, член ЦК компартии Аргентины, с которым Григулевичу доводилось встречаться в Париже по мопровским делам! Объятия, рукопожатия, радостные восклицания. Иосиф пока еще не знает испанского языка, и отец помогает ему как переводчик».

Несколько недель Иосиф провел у отца в селении Ла-Кларита провинции Энтре-Риос, постепенно привыкая к новой стране. Комнатка «рядового посланца Коминтерна» находилась в задней части довольно жалкой кооперативной аптеки, в которой заправлял Ромуальд Григулевич, зарабатывая скромные песо. Законченного фармацевтического образования у сеньора Румальдо, как его называли местные жители, не было, поэтому приходилось сидеть в провинции, подальше от инспекторских проверок министерства здравоохранения. Так что утверждения о том, что будто Иосиф был сыном богатого владельца аптек в аргентинской столице (вариант: сахарных плантаций на Кубе), – не более чем легенда. Сеньор Румальдо в роскоши не купался, как, впрочем, подавляющее большинство обитателей Ла-Клариты. Через несколько лет сыну придется самым серьезным образом обеспокоиться материальным устройством отца.

Иосиф начал брать уроки испанского языка у учителя начальной школы, активно общался с местными жителями, среди которых было много еврейских переселенцев из Восточной и Юго-Восточной Европы, решивших посвятить себя продуктивному аграрному труду. «Столицей» еврейских сельскохозяйственных поселений в Аргентине являлся Мо-исесвиль, основанный в конце XIX столетия, а непререкаемым авторитетом – Альберто Герчунофф, видный журналист, один из организаторов аргентинского Еврейского общества. Коренные жители называли переселенцев «гаучос худиос» – еврейские гаучо, и это немало потешало Иосифа. Он слушал радио, ходил на железнодорожную станцию, расположенную неподалеку от аптеки, чтобы купить солидную многостраничную «Насьон». На взгляд Иосифа, газета была слишком консервативной, даже реакционной, но других в это захолустье не завозили.

Спасали положение разрозненные номера газет – «Критика», «Дефенса популар», «Мартильо», которые посылал с сочувствующим КПА проводником Муньос Диас. Иосиф зачитывал их до дыр, переводя статьи – слово за словом – с помощью затрепанного испанско-польского словаря. Благодаря «Критике» он впервые познакомился с публицистикой Эктора Агости, Эрнесто Гидисе, Рауля Гонсалеса Туньона, Паулино Гонсалеса Альберди, Эмилио Тройсе, Аугусто Бунхе. Изредка ему встречалось имя Рикардо Велеса[6]6
  Здесь и далее в тексте некоторые фамилии и псевдонимы изменены.


[Закрыть], журналиста и кинокритика из «Кинематографического общества “Сине-арт”». С некоторыми из этих людей Григулевичу придется сойтись довольно близко. Но пока что он даже не подозревает о неожиданных жизненных поворотах, уготованных ему судьбой, понятия не имеет о существовании Иностранного отдела НКВД. До назначения Григулевича нелегальным резидентом в Буэнос-Айресе должно пройти семь очень нелегких для него лет…

Врожденный талант Иосифа к языкам помог ему «взять испанский» за считаные недели, и вскоре он вовсю общался с простодушными земледельцами на пыльных тропинках Ла-Клариты. Обаятельный молодой брюнет понравился жителям селения, и кое-кто из почтенных отцов семейств, у которых были дочери на выданье, стал ходить вокруг Румальдо, исподволь выясняя намерения его сына в плане остепенения и поиска брачных уз. Черноокие красотки дружно дефилировали мимо подслеповатых аптечных окон. «Берегись, Юзик, – посмеивался отец, – тут девки – огонь, мигом окрутят!» И очень кстати из Буэнос-Айреса на адрес аптеки пришла открытка, из содержания которой Иосиф понял: его акклиматизация в стране, по мнению ЦК компартии Аргентины, завершилась.

Прошло несколько месяцев, и на подпольной конференции в городе Росарио Иосиф Григулевич был избран в исполком МОПР Аргентины и членом редколлегии нелегального журнала «Красная помощь»[7]7
  В странах Латинской Америки МОПР нередко называли «Красной помощью», «Socorro Rojo» по-испански


[Закрыть]. Ему дали партийный псевдоним «Мигель».

«Он был необыкновенным человеком, – написал о нем “Бланко”, один из соратников Григулевича. – Я познакомился с Иосифом более 50 лет назад, и половину этого срока был связан с ним активной совместной работой. Впервые я увидел его летом 1936 года. Тогда я работал секретарем районного комитета компартии в провинции Энтре-Риос и поэтому участвовал в собрании делегатов от комячеек провинциальных городов. Как обычно, мы пригласили на собрание “курирующего” члена ЦК, но он приехал не один. Вместе с ним был молодой человек, сильный акцент которого нисколько не умалял остроты его высказываний. Иосиф приехал на пару дней навестить отца, и региональное руководство МОПР попросило его выступить по вопросу усиления помощи политзаключенным. Он был великолепным трибуном, умел “заводить” людей! В этом я убеждался потом не раз. Его тезисы были неотразимы. “Все мы рано или поздно попадем в тюремные застенки, – сказал он. – Поэтому помогите сегодня тем, кто уже там. Завтра непременно помогут вам. Считайте, что это ваше обязательное тюремное страхование”. Перспективу он нарисовал перед нами нерадостную, но проблеск надежды – в беде не оставят! – словно подстегнул товарищей. В тот вечер жертвовали как никогда щедро…»

«Одной из форм работы “Красной помощи” в Аргентине, – написал в автобиографических заметках Григулевич, – были так называемые национальные патронаты, которые создавались из эмигрантов разных национальностей. Патронаты шефствовали над тюрьмами своих стран. Например, патронаты, в которые входили выходцы из Польши, шефствовали над тюрьмами Варшавы, Лодзи, Белостока и т. д. Был патронат и над Лукишками, в который входили эмигранты из Виленщины. В исполкоме МОПР я руководил работой патронатов всех национальностей, в том числе и литовских, которых было несколько на территории Аргентины».

Несколько месяцев Иосиф обретался в Росарио, налаживая мопровскую работу. Этот речной порт, расположенный в 320 километрах к северу от Буэнос-Айреса, называли «аргентинским Чикаго». Всемогущие храмы его – мясная и зерновая биржи. Индустриальное развитие города шло по нарастающей, и КПА уделяла особое внимание разъяснительной работе в пролетарских районах, конкурируя в этом с анархистами и социалистами. Росарио все стремительнее утрачивал провинциальную простоту, все активнее «перерабатывал» крестьян, приходивших в город на заработки, и иммигрантов, среди которых преобладали итальянцы. Григулевич охотно погружался в среду портовых рабочих, сознательно внося в агитационную работу личную основу. По вечерам его можно было увидеть в дружеской компании простодушных парней в кепках и беретах в каком-нибудь захудалом ресторанчике на берегу Параны: непритязательная паррилья, несколько бутылок пива «кильмес», корзинка с золотистыми пшеничными булочками. «Под пиво или бокал “тинто” текущие лозунги Коминтерна усваиваются куда лучше», – шутил Григулевич в кругу местных партийцев.

Завязанные им в Росарио дружеские связи пригодятся через семь лет при «постановке» в Буэнос-Айресе лаборатории по производству зажигательных бомб для осуществления диверсий на судах, перевозящих стратегические грузы в порты враждебных Советской России и западным союзникам стран – Германии, Испании и Португалии. Некоторые химические компоненты для снарядов будут поступать из малоприметной аптеки в пригороде Росарио. Молодая женщина с тонкими библейскими чертами лица совершит десятки поездок в аргентинскую столицу, прижимая к себе невзрачную хозяйственную сумку с начинкой для «зажигалок».

* * *

Ветеран КПА Фанни Эдельман в своих мемуарах «Знамена, горение, товарищи» подробно рассказала об опасностях, которые подстерегали коммунистических активистов, о репрессивном режиме генерала Хусто. Он унаследовал от своего предшественника Урибуру осадное положение и военный суд, а также «Сексьон эспесиаль», политическую охранку, созданную с помощью советников из гестапо и итальянской «ОВРА». Хусто не отказался от применения пыток в тюрьмах и отправки арестантов из левых партий в «адскую тюрьму» ледяной Ушуайи.

Беспощадно применялся Закон 4144 о высылке «нежелательных» иностранцев, занимавшихся общественно-политической деятельностью. Их нередко выдавали фашистским режимам. Помощь властям в проведении репрессий оказывал «Гражданский легион Аргентины», в который входили представители реакционных кругов олигархии. Их печатным органом была профашистская, откровенно антисемитская газета «Эль Памперо». Правительство генерала Хусто не препятствовало формированию в стране групп нацистской и фашистской тенденции. Именно тогда был организован «Альянс националистической молодежи», главарем которого являлся Патрисио Келли. «Альянс» использовался в качестве карательного отряда для подавления рабочих выступлений и в ряде случаев нес прямую ответственность за убийства коммунистов.

Национальная избирательная хунта Аргентины систематически отказывала компартии в регистрации и не признавала законность «стихийных» бюллетеней в пользу ее кандидатов. В марте 1935 года накануне выборов в парламент было принято очередное решение подобного характера. В коммюнике избирательной хунты было подчеркнуто, что компартия представляет чуждые национальным интересам Аргентины силы, «деструктивные и радикально-подрывные в своей основе», подчиняющиеся «иностранному правительству», главным инструментом которого на международной арене является Третий коммунистический интернационал. В коммюнике было подчеркнуто, что Верховный суд страны признал оправданным лишение «подрывных элементов» избирательных прав, как и применение к ним «адекватных мер воздействия» для защиты интересов граждан и государства.

В тюрьмах томились тысячи заключенных, и активистам «Красной помощи» работы хватало. В одной из бесед Ф. Эдельман рассказала мне, что Иосифа Григулевича хорошо знали в партийных кругах и ценили как надежного товарища, энергичного организатора, предприимчивого «сборщика» денежных средств на нужды политзаключенных. Культ знаний был его характерной чертой. Иосиф посещал различные партийные курсы, настойчиво занимался самообразованием, не жалея своих скудных средств на покупку серьезных книг и свободного времени – на библиотеки. По словам Эдельман, Иосиф был своим человеком в самых разных партийных «кабинетах», если можно таковыми назвать конспиративные квартиры КПА (или, как их называли для маскировки, «технические бюро»). К этому времени относится первая встреча Григулевича с Викторио Кодовилья. У влиятельных партийцев сформировалось положительное впечатление о «Мигеле»: «Парень – перспективный, с твердыми убеждениями, не гнушается черновой комрабо-ты». Особенно теплые отношения сложились у Иосифа с Армандо Кантони, будущим секретарем райкома Буэнос-Айреса. Эта дружба пройдет проверку огнем в Испании.

Можно с уверенностью сказать, что «Мигель» безболезненно вошел в работу КПА. Далеко не все посланцы Коминтерна «приходились ко двору» в латиноамериканских компартиях. Бывали случаи, когда «местные товарищи» под благовидным предлогом отделывались от тех, кто, проявляя излишнее рвение, вмешивался в проблемы, далекие от их компетенции. По оценке ветерана чилийской компартии В. Тейтельбойма, «миссия агента Коминтерна состояла в корректировке политической ориентации, проведении определенной линии, новой организационной схемы и обеспечении спартанской дисциплины. В данном случае (в Коминтерне. – Н. Н.) исходили из посылки, что коммунистические партии все еще находятся в детском возрасте и потому нуждаются в опекунах и инструкторах, чтобы избежать “плохого поведения” и отклонения от ортодоксальности. Несмотря на все глубинные различия, эти концепции и методы в чем-то походили на практику Универсальной католической церкви, хотя ее философия была иной». По мнению Тейтельбойма, «без агентов Интернационала можно было вполне обойтись»[8]8
  Teitelboim V. Un muchacho del siglo veinte. Ed. Sudamencana Chilena, 1997. P. 246-247.


[Закрыть].

Григулевич обладал ограниченными полномочиями и на «директивные функции» в КПА не претендовал. О степени доверия к нему говорит тот факт, что руководство партии планировало направить Григулевича в Бразилию для организации побега известных активистов Карлоса Престеса и Родольфо Гиольди[9]9
  Л. К. Престес (1898—1990) – профессиональный революционер, руководитель вооруженного восстания в Бразилии в конце 1935 года, организованного Коминтерном. Возглавлял БКП. Р. Гиольди (1897– 1985) – деятель рабочего и коммунистического движения Аргентины, один из основателей (1918) и руководителей КПА. С 1928 по 1943 год являлся членом Исполкома Коминтерна, часто формально, так как подолгу находился в тюрьмах Бразилии и Аргентины. Видный теоретик марксизма.


[Закрыть] из тюрьмы на острове Фернандо Норонха, в которой они оказались после оглушительного провала авантюры Коминтерна с осуществлением революционного восстания в этой стране. Поездка Иосифа не состоялась из-за затяжки с оформлением «липовых» документов, но главным образом из-за гибели в Бразилии напарника Григулевича, который выехал туда первым и был выдан провокатором.

Нет сомнения, что Григулевич мог бы искренне повторить вслед за Эдельман: «Я храню о “Красной помощи” самые теплые воспоминания». Эта организация “отражала самые прекрасные чувства, свойственные человеческому существу: солидарность – нежность между народами”, – как весьма точно назвала ее никарагуанская поэтесса Джиоконда Белли. Тяжелые для трудового народа тридцатые годы продемонстрировали в то же время впечатляющий размах солидарности с политическими и профсоюзными заключенными и их семьями… С большой любовью вспоминаю о пожертвованиях небогатых кустарей и рабочих – русских, поляков, болгар, югославов, итальянцев и испанцев, которые прибыли в нашу страну, спасаясь от преследований. Они вступали в ряды “Помощи”, несмотря на угрозу применения против них положений зловещего Закона 4144 о проживании иностранцев».

Григулевич написал в автобиографических заметках, что в «первый период» пребывания в Аргентине совмещал революционную и трудовую деятельность. Он был продавцом радиоаппаратов, страховым агентом, электриком, журналистом. Почти невозможно отыскать те старые издания марксистского толка, в которых печатался молодой Иосиф. В «эмеротеки» – отделы периодических изданий в библиотеках – их не посылали, потому что левая пресса была под запретом. Однако один из таких журналов мне удалось откопать в букинистическом магазине «Уемуль» на авениде Санта-Фе в Буэнос-Айресе. Его статья называлась «О социальных координатах танго». Она клеймила поклонников этого музыкально-танцевального жанра как безнадежно «мелкобуржуазных элементов».

По мнению автора, танго – это продукт нестабильного мироощущения мелкой буржуазии, музыка стенаний, жалоб, декадентства и страха перед жизнью. Ее нельзя назвать народной, и тем более – пролетарской. Все дело в специфике мелкой буржуазии, подвижной социальной группы, отдельные члены которой, разорившись, пролетаризируются, растворяются в рабочей массе, передавая ей свои пороки, слабости и извращенные вкусы. Отсюда в текстах танго так часто возникают мотивы криминального дна, публичных домов и падших женщин, сумрачных городских окраин, где вместо закона властвуют кинжал и револьвер. Да, в капиталистической Европе эта музыка приветствуется, но только потому, что декадентское разложение старого континента достигло апогея, как было объявлено философом Шпенглером. Танго – это импотенция, фатализм, отсутствие воли и тяга к самоубийству.

Конечно, пройдут годы, и зрелый Григулевич будет с улыбкой вспоминать эти суровые выпады в адрес танго и его поклонников. Надрывные звуки бандонеона не будут казаться ему упадническими или декадентскими. А голос Карлоса Гарделя – «Мой любимый Буэнос-Айрес, когда я снова встречусь с тобой» – непростительно сентиментальным. Это мелодии его юности, навеки сопряженные в его памяти с тем Буэнос-Айресом, которого не вернуть, в который не вернуться…

* * *

Григулевич много ездил по стране, выполняя партийные поручения. У него сложились неплохие связи в литовских эмигрантских кругах, хотя оценивал он их с «классовых позиций». Например, клуб взаимопомощи «Пролетариат» в Бериссо он считал «своим» и часто бывал там, чтобы обсудить последние новости из сметоновской Литвы. Были коммунисты и в клубе «Утренняя звезда». Позже он завел друзей в организации демократического толка «Объединенные литовцы в Аргентине».

Ностальгические чувства не были чужды молодому Григулевичу. В поисках новостей с родины он с жадностью поглощал издаваемые в Аргентине эмигрантские газеты, в особенности «Голос литовца в Аргентине», которая была старейшим органом эмигрантских организаций, ориентированных на создание подлинно конституционной и демократической Литвы. «Ни фашистов, ни коммунистов, ни сметонистов» – таким было направление газеты, находившейся под сильным влиянием «Центра взаимопомощи имени доктора Дж. Базанавичуса», основанного в 20-х годах, в самый пик литовской эмиграции в Аргентину. Особенно высоко Григулевич ценил литературно-политический журнал «Дар-бас», издаваемый в Росарио П. Улявичусом, человеком прогрессивных взглядов. Впоследствии тот принимал участие в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев.

Разветвленными знакомствами обладал Иосиф в еврейской общине Буэнос-Айреса. Особенно близкие отношения сложились у него с обаятельной Флорой Тофф, секретарем ДАИА[10]10
  La Delegacion de Asociaciones Israelitas Ai^gentinas (DAIA) – Представительство еврейских ассоциаций в Аргентине.


[Закрыть], руководящего органа еврейских организаций в Аргентине. Ее брат Моисей, убежденный сионист, «симпатизировал», тем не менее, коммунистам. Попытки молодых Тоффов вовлечь Иосифа в деятельность ДАИА окончились ничем. Он внимательно прочел материалы 16-го Сионистского конгресса Аргентины: активизировать прием новых членов, шире пропагандировать еврейский язык и культуру, предпринять меры по сбору средств на цели колонизации и восстановления исторического «очага в Палестине». Для него – слишком узко. Марксистский взгляд куда масштабнее. «Только коммунизм способен разрешить проблемы национального характера, надо смотреть в корень проблемы», – убежденно внушал Иосиф своим друзьям.

Григулевич был частым гостем у молодой поросли семейства Тофф, обитавшего по адресу – улица Айякучо, 471. Моисей, Флора, Чарна, Хосефа… Иосифа тепло привечали в этом доме, стены которого были выложены сверкающей плиткой, а в колоннах, обрамляющих парадный вход, было нечто античное. После смерти матери Иосиф вспоминал о семейном уюте как о потерянном рае, и в доме на Айякучо почти забытое ощущение покоя и умиротворенности нередко всплывало в подсознании. Три сестры, три грации, три шутницы умели растормошить «тайного коминтерновского агента», занятого серьезными конспиративными делами. Тоффы не воспринимали Иосифа как официального жениха Флоры, но в «околосемейных кругах» молва об этом шла.

Прерывая повествование, скажу, что я пытался отыскать кого-либо из семьи Тофф, но, увы, опоздал. Незадолго до моего приезда в Буэнос-Айрес в доме для престарелых скончалась Чарна. Ее небольшой архив и альбом с семейными фотографиями администрация приюта вручила душеприказчику – сеньору Грегорию Шурману, который хорошо знал Тоффов, и особенно Флору, ведь он работал в ДАИА с первых дней основания. «Это была старательная женщина, – сказал мне старый сеньор, – она много лет трудилась на благо нашей общины в качестве технического секретаря организации, работала как хорошо заведенные часы. Ни на что никогда не жаловалась. Флора была одинока, что-то не сложилось у нее с семейной жизнью. Но о причинах не рассказывала, потому что вела замкнутый образ жизни, не имела склонности открывать свою душу даже тем, кто находился с нею рядом десятки лет. Умерла она в начале 60-х и похоронена на еврейском кладбище».

* * *

Через Флору Тофф Иосиф познакомился с сыном крупного аптекаря Мигелем Финштейном, на квартире которого Григ прожил около года. В это время у него завязываются многие полезные связи в мелкобуржуазных еврейских кругах, которыми он воспользуется в годы Второй мировой войны. Главная тема разговоров – угроза германского фашизма, радикальный антисемитизм которого все отчетливее проявлялся во внутренней политике Гитлера и его последователей в Аргентине.

Наверное, не было в Буэнос-Айресе уголка, куда бы не заглянул неугомонный «Мигель». В порту ему знаком каждый док, каждый причал. Нередко приходилось посещать Матадерос – находящуюся на отшибе зону скотобоен, убийственные запахи которых затягивало порой и в окна Розового дома – президентского дворца. Бывал Иосиф в Колегиалес, но реже. В этом удаленном от центра города полюбившемся немцам районе, нацисты ударными темпами рекрутировали новых членов в свои многочисленные организации. Коммунистов там чувствовали за версту и «встречали» соответственно. Местечковый дух царил в Ла-Патер-наль – среди его обитателей преобладали евреи, как и в Вилья-Креспо, где находилась популярная торговая зона.

Случались оказии для посещения Вилья-Девото – района, расположенного на возвышенности и потому наиболее здорового для проживания. Когда-то он был довольно аристократическим и потому притягательным для выскочек-нуворишей. «Своим» был «Мигель» в Авельянеде – большом индустриальном городе, который фактически сливается с Буэнос-Айресом. Достаточно пересечь зловонную реку Риачуэло по одному из мостов, и ты в Авельянеде, где находятся крупнейшие заводы, холодильники и скотобойни Аргентины. Выходцы из бывшей России – белорусы, украинцы и литовцы обитали преимущественно там. В этом же районе чувствовали себя в относительной безопасности контрабандисты и уголовники – от воров до наемных убийц-пистолеро.

Иосиф любил посещать «вечера отдыха» в национальных общинах – «Славянском социальном клубе», «Польском доме» и, конечно, «Литовском очаге», который находился по адресу: улица Монтес-де-Ока, дом 320. Однажды ему довелось побывать там на праздновании 17-й годовщины независимости Литвы, и на Иосифа повеяло строгостью официальных актов гимназии в Паневежисе: выступили влиятельные члены общины и литовский посол Ионас Аукштуолис, затем исполнили концертно-музыкальную программу, гвоздем которой стали фрагменты из оперы «Бируте». «Вы живете в Аргентине, но ваш патриотический долг – помогать Литве!» – таков был лейтмотив официальных речей.

Как убедился Иосиф, к патриотизму взывали и бывшие бойцы армии Пилсудского, занесенные превратностями судьбы в Аргентину. Поляки собрались в ресторане отеля «Савой» (где работал приятель Иосифа) на вечер, посвященный памяти Спасителя Польши от большевизма. Посол Ладислав Мазуркевич призвал патриотов-соотечественников помогать отчизне всем, чем возможно, и со слезами на глазах принял из рук ветерана-инвалида ящичек с аргентинской землей, пообещав, что диппочтой она будет отправлена в Варшаву и рассыпана у подножия монумента Пилсудскому.

Сумел «просочиться» Иосиф со своим другом Финштейном и на масштабно организованный праздник немецкой общины. В зале Цирка Саррасани, украшенном свастиками и шестеренками, а также пятьюдесятью флагами различных «непартийных» организаций, собралось более 12 тысяч человек. В самом начале был исполнен гимн Аргентины, затем оркестр сыграл несколько фрагментов из опер Вагнера. С бодрыми энергичными докладами выступили руководители НСДАП в Аргентине – партайгеноссе Кестер и партайгеноссе Шмидт, с заключительным словом – посол фон Терманн. Основной тезис всех выступлений: «Национал-социалистическая Германия должна занять лидирующее место на мировой арене. Оно ей принадлежит по праву». Затем всем раздали листочки со словами гимна «Германия превыше всего» и песни «Хорст Вессель». Пели слаженно и с чувством, словно на марше в боевых условиях.

«Тевтонский натиск на Южную Америку набирает силу, – поежился Финштейн. – Сегодня – Цирк Саррасани, завтра – Патагония, а затем и весь континент. Так и назовут его – Новая Германия. “Разговоры с Гитлером” Раушнинга, надеюсь, читал? Чувствую я, в один прекрасный день Буэнос-Айрес станет полем битвы с нацистами. Они все больше распоясываются…»

Иосиф с ним соглашался, вспоминая «разъяснения» Коминтерна в отношении фашистской доктрины и фашистских государств. Беженцев из Германии и Италии в страну прибывало все больше, европейский котел постепенно разогревался. Излюбленным приемом в дискуссиях политиков стала угроза войной. Во всех странах набирала обороты военная промышленность и пресса охотно подсчитывала соотношение боевых единиц в военных флотах, авиационных армиях и танковых колоннах потенциальных соперников. Едва ли не ежедневно появлялись сенсационные материалы о новых образцах боевой техники. Летчики ставили рекорды полетов на дальность, и все понимали – отрабатываются будущие бомбардировочные рейды. Германские линкоры то и дело наведывались к берегам Бразилии и Аргентины, и эксперты многозначительно кивали головами: идет ознакомление с будущими районами битвы за Атлантику. Прилеты пассажирских дирижаблей Германии на континент воспринимались многими как демонстрация нацистской мощи и претензий на «особое» положение в Южной Америке. «14 200 000 немецких эмигрантов, проживающих в странах Западного полушария, – это первый десант Германии, за которым последуют другие», – вычитал Иосиф в пропагандистской книжке, распространявшейся на нацистском слете в Цирке Саррасани.

В Аргентине беспрепятственно действовало не менее десяти организаций, связанных с нацистской Германией: региональная группа партии; отряд штурмовиков; национальный союз немцев; рабочий фронт; военная организация ветеранов; суррогат нацистских профсоюзов «Сила через радость»; национал-социалистический союз моряков; германская федерация физкультуры; социальная помощь НСДАП; рабочий союз немецких женщин. Патриотическое рвение немцев доходило до такого абсурда, что многие женщины-немки, проживающие в стране, стремились рожать на германских судах, заходивших в аргентинские порты. Подданство победоносного рейха выглядело привлекательным во второй половине 30-х годов…

В правящих кругах Аргентины вызревающий военный пожар в Европе рассматривался сугубо с прагматических позиций. Нейтралитет в годы Первой мировой войны благотворно сказался на экономике и финансах страны, позволил с огромной выгодой продавать сырьевые материалы и сельскохозяйственную продукцию сражающимся сторонам. Латифундисты и обслуживавшая их военно-политическая элита и тени сомнения не допускали в том, что национальная стратегия «на перспективу» останется прежней: нейтралитет и только нейтралитет! Именно он придаст новый живительный толчок производительным силам, позволит укрепить денежную систему страны, аккумулировать значительные золотые запасы, которые гарантируют Аргентине стабильность, процветание и социальный мир в послевоенное время.

Лучезарные перспективы приятно волновали не только власть предержащих. Близкий мираж всеобщего процветания приятно возбуждал обывателя, и улицы Буэнос-Айреса отражали эту всеобщую эйфорию: витрины ломились от товаров. По количеству ювелирных и меховых магазинов, а также публичных домов на квадратный километр аргентинская столица была, без всякого сомнения, мировым лидером. И утром и вечером беспечная публика переполняла танцзалы и кинотеатры. Особенной популярностью пользовались «шпионские» фильмы. В английских и французских лентах шпионами были немцы. В немецких – англичане, французы и русские «большевики». В роскошных кинозалах «Рекс», «Опера», «Идеаль», посещаемых состоятельными людьми, кадры кинохроники с Гитлером и Муссолини сопровождались поощрительными аплодисментами. Им симпатизировали. В затрапезных «киношках» рабочих кварталов – фашистских вождей неизменно освистывали, но Сталина и когорту его «железных наркомов» приветствовали овациями. Классовые симпатии и антипатии сохранялись незыблемо.

Рестораны, которые в Аргентине никогда не могли пожаловаться на отсутствие клиентов, переживали самый настоящий бум. Дешевые распродажи, которые устраивали модные универмаги, чтобы избавиться от товарных завалов, становились праздниками для людей с небольшими доходами. Иосиф долго щеголял в модных туфлях фирмы «Гат и Чавес», купленных в один из таких дней оглушительных скидок. В них и танцевалось лучше. Музыкальные шлягеры того времени – «Кукарача», «Кариока» и многие танго Карлоса Гарделя – дожили до наших дней. Они как нельзя лучше отражают беззаботный эмоциональный настрой той эпохи. Трудно ему сопротивляться, когда ты молод и в твоей жизни все еще впереди. Поэтому танцевальных вечеринок в пролетарских «барриос» – районах Бока или Барракас – было ничуть не меньше, чем в богатых кварталах Большого Буэнос-Айреса.