Текст книги "Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»"

Автор книги: Нил Никандров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Нил Никандров
ИОСИФ ГРИГУЛЕВИЧ.
Разведчик, «которому везло»

ПРЕДИСЛОВИЕ

По-разному оставляют свои следы на земле люди ушедших поколений. Про одних не скажут «ни камень, ни крест, где легли», короткая память о других отмечена только надгробиями, убогими или помпезными – все равно. Третьи живут в своих творениях, материальных или духовных. Но благодарная память народов особо выделяет своих сынов, жизни и деятельности которых посвящаются самостоятельные книги и исследования. Из этих работ судьба плетет нескончаемый венок славы в виде книжной серии «Жизнь замечательных людей».

Сегодня в него вплетается повествование об Иосифе Ромуальдовиче Григулевиче, блестящем представителе бурного, грозного, героического двадцатого века.

Разведчик-нелегал, который стал послом иностранного государства в Италии и Ватикане, мог бы стать героем сериала, замешанного на авантюрном триллере, приключениях и эпизодах крутого боевика. Радом с ним потерялся бы знаменитый фильм «Семнадцать мгновений весны», сотворенный авторским воображением, замечательными актерами и одухотворенный чудесной музыкой. Биография Григулевича победила бы, потому что она состоялась в реальной жизни.

Крупный историк, автор более 30 книг и многих статей вызывал растерянное недоумение своих коллег по академическому цеху своей продуктивностью. Божья отметина не на каждом лбу ставится. Завистники распускали слухи, что И. Григулевич создал теневой цех, где батраки от науки горбатятся от зари до зари, строча бесчисленные книги, статьи, рецензии, очерки, выступления. Но те, кто знал всех тогдашних специалистов по истории Латинской Америки и католицизма, только посмеивались над злопыхателями. Наша историческая наука может только гордиться, что на ее тогдашнем однообразном холмистом ландшафте вдруг выросла могучая вулканическая гора.

Мне судьба подарила 30 лет близкого знакомства, почти неотличимого от дружбы, с Иосифом Григулевичем. Хотя разница в возрасте была не так велика – 15 лет, я неизменно называл его не иначе как Дон Хосе, а он по-отечески обращался ко мне «Коля», даже когда мне было под шестьдесят. Мы оба были разведчиками (в разное время) и профессиональными историками. Это роднило нас. Только у меня, как говорят, «труба была пониже и дым пожиже». Зато я был счастлив, поскольку уровень доверия между нами был выше, чем с большинством людей из его окружения.

Как-то за праздничным столом в его квартире на Кутузовском проспекте я спросил его напрямую, насколько правдоподобны слухи о том, что он был коста-риканским послом в Италии и был награжден орденом Мальтийского креста самим папой римским. Дон Хосе улыбнулся, вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся. На его груди висел окруженный слухами и мистикой Мальтийский крест. «Почему же вы, создав такое блестящее прикрытие, проработали всего года два?» – не унимался я. Он вздохнул и, тяжело выдавливая из себя слова, сказал: «Это не мое решение и не моя вина. В воздухе не пахло никакой опасностью. Каким-то очень высокопоставленным людям пришло в голову отозвать часть разведчиков-нелегалов. Была ли это глупость или дурь с двойным дном, осталось для меня загадкой». В 1953 году в Москве погоду определяло дело Берии, в верхах партбюрократии слышался хруст ломаемых костей. А в народе метко говорят: «Паны ссорятся, а у холопов чубы трещат». В такой обстановке «бесследно» исчез посол Коста-Рики в Италии, Ватикане и Югославии Теодор Кастро, а в действительности наш разведчик-нелегал Григулевич (оперативный псевдоним «Макс»), который, бросив все, неся в корзиночке полугодовалую дочь Надежду, а в кармане Мальтийский крест, пересек австрийскую границу, чтобы добраться до ГДР.

Дон Хосе был великолепным рассказчиком. Он гипнотизировал аудиторию, и никто из слушавших его не мог наверняка ответить, что в его рассказах было правдой и где начинается художественный вымысел. В кругу профессиональных разведчиков не принято расспрашивать друг друга о работе. Табу накладывает специфика службы, ставшая особой этикой. Но в кругу офицеров, давно ушедших в отставку, нет-нет, да и вспомнятся наиболее врезавшиеся в память эпизоды. Одна из баек Дона Хосе мне показалась чудесной миниатюрой.

«Однажды сразу после войны молодой нелегал получил по радио приказ Центра привести в исполнение смертный приговор в отношении нашего военного преступника – пособника фашистов, бежавшего в США и проживавшего в отеле в Нью-Йорке. Приказ не обсуждается – он выполняется. Разведчик приобрел оружие и выехал в Нью-Йорк, изучил обстановку и даже посетил свою будущую жертву. Они вместе погоревали о горькой участи вынужденных эмигрантов.

В определенный им самим день исполнения приговора разведчик зашел в кафе и, заглянув в утреннюю газету, ошалел от бросившегося в глаза заголовка: «Вчера в отеле N. покончил с собой г-н X., выдачи которого настойчиво добивались Советы». Не веря своим глазам, разведчик помчался в отель, где получил полную информацию о происшедшем. Обычный случай: страх, депрессия, алкоголизм. Обескураженный, разведчик вернулся на свою базу, где его ждала телеграмма из Центра: «Поздравляем с успехом операции и высокой государственной наградой». Он в ответ доложил о своей непричастности к случившемуся и о правде, как она была. Через день пришла депеша: «Мы понимаем, что на Вас сказывается нервное перенапряжение. Вам предоставляется двухнедельный отпуск в курортном месте по Вашему выбору. Конец связи».

Шли годы. Дон Хосе уже был маститым ученым, членом-корреспондентом Академии наук, в глубине души он все-таки был готов в любой момент взяться за выполнение любых практических государственных заданий. Но аппаратчики со Старой площади молчали. Однажды, рассказывал Дон Хосе, ему позвонил очень важный чин «оттуда, сверху», и попросился на конфиденциальный разговор. Григ – а его звали и так – немедленно согласился. Сердце его затрепетало. А вдруг… А если… Тем более что важный чин выразил желание приехать на квартиру к нему. Они долго сидели, говорили обо всем, «вокруг да около», а Григ все ждал, когда же визитер перейдет к делу. Наконец тот, посопев от натуги, сказал: «Иосиф Ромуальдович, все знают, что у Вас денег куры не клюют от многочисленных гонораров, Вы не одолжите тысяч этак 50—60 на кооперативную квартиру для внебрачной дочери, а?» Возникла гоголевская немая сцена. Иллюзия умерла.

Но когда Дону Хосе уже перевалило за 70, а я к тому времени занимал пост заместителя начальника советской разведки, в нем однажды снова проснулся дух разведчика. Он вызвал меня на разговор и ошарашил предложением: «Видишь ли, Коля, через две недели через СССР в Японию будет проезжать господин N. (это был крупный известный политический деятель). Его самолет сделает техническую остановку в Новосибирске. Я бы мог вылететь туда и случайно встретиться с ним в VIP-зале аэропорта. Ваша задача (т.е. разведки) задержать самолет еще на час под предлогом устранения маленькой неисправности, а я за это время завербую его, опираясь на наше с ним общее прошлое. Успех гарантирую на сто процентов».

Я доложил об этом плане начальнику разведки, тот проконсультировался с кем-то выше, и было принято не разрушать легенду-загадку «Макса», не подвергать обоих старых друзей нелегкому испытанию стрессом. Когда я сообщил об этом Дону Хосе, он вздохнул и молвил: «Мы были романтиками разведки, а вы прагматики. Это – веление времени».

Писал Григулевич удивительно легко и быстро. Помню, его наставник по нелегальной работе, генерал Н. А. Корзников, рассказывал, как он собрал группу кандидатов в разведчики и попросил их написать в течение двух часов своеобразный очерк на тему «Кофе», чтобы проверить их эрудицию и умение излагать письменно свои мысли. Григулевич без труда представил двадцатистраничное эссе, поразившее экзаменаторов глубиной знания предмета, изяществом слога и, главное, быстротой работы автора.

Героями его трудов всегда были люди неординарные, бунтари, новаторы, начиная с Франсиско Миранды и кончая Че Геварой и Сальвадором Альенде. В выборе тем видна глубокая жизненная позиция самого автора. Ему претил застой в политической, экономической или научной жизни. Например, наше идолопоклонство перед авторитетом суждений Карла Маркса создавало немало практических трудностей в работе нашей дипломатии в Латинской Америке. В 1858 году Карл Маркс написал на заказ ряд статей для Новой американской энциклопедии. Ему выделили букву «Б», и в том числе он составил биографию Симона Боливара. В том же году в письме к Энгельсу он дал довольно резкую характеристику Боливару. Сказались недостаточное знание истории Латинской Америки, революционная категоричность и непримиримость автора. Советские дипломаты были вынуждены придерживаться этой оценки и были вынуждены терпеть упреки в неграмотности. Только И. Р. Григулевич в своей монографии о Боливаре разрубил этот гордиев узел.

В кругу друзей мы нередко называли Григулевича шаровой молнией – столь велики были энергетический ресурс его личности и его поразительная пробивная способность. Ему, казалось, не стоило никаких усилий в трудные застойные годы выцарапать в ЦК КПСС служебные помещения для создаваемых новых изданий, получить фонды на бумагу для сборников, застолбить ресурсы типографий и так далее. Для него не было невозможного. Все как бы само собой падало с неба, хотя мы знали, сколько нервов и терпения стоило это самому Григу.

Жизнь научных работников в шестидесятых—восьмидесятых годах была затруднена весьма тернистыми путями, которыми должна была пройти рукопись до своей публикации, а без публикаций терялся весь смысл научного труда. Даже кандидатская диссертация не принималась к защите, если ее автору удавалось напечатать три авторских листа с изложением основных идей своего исследования. Скольким молодым специалистам-историкам, обществоведам, этнографам дал зеленый свет в науку своей поддержкой И. Р. Григулевич!

Дон Хосе был неизменно добродушным, веселым, жизнерадостным человеком. Никто не помнит его сердитым, раздраженным. Он чем-то напоминал Кола Брюньона – литературного героя одноименной повести Ромена Роллана. Уникальная внешность, в которой сочетались обаяние зрелого сына Южной Европы (Италии, Франции, Испании) с живостью латиноамериканца, располагала к нему любого собеседника с первого же момента знакомства. Он был остроумен, ироничен (в первую очередь по отношению к себе), любил шутку. Как-то его спросили, каким образом ему удалось преодолеть зависть соперников и быстро избраться с первого захода в члены-корреспонденты Академии наук. Он широко улыбнулся и сказал: «Надо было убедить всех выборщиков в том, что тяжело, даже безнадежно болен и не дотяну до очередных выборов, оставив свое место вакантным. Это лучший аргумент».

Предлагаемая читателям книга об Иосифе Ромуальдови-че Григулевиче отвечает наиболее высокому уровню современных знаний об этой многослойной личности, но это вовсе не означает, что этот источник вычерпан до дна. Вполне возможно, что по мере того как заговорят полным голосом архивы службы внешней разведки, понадобятся новые, дополненные издания этой книги. Поздравляю вас, дорогой читатель, с предстоящим погружением в жизнь действительно замечательного человека.

Н. Леонов,

доктор исторических наук,

генерал-лейтенант

Глава I.
ПРИКАЗ ИЗ МОСКВЫ

Шифровку из Нью-Йорка Иосиф Григулевич получил в последний день июня 1941 года. Серо-голубой квадратик бумаги ему вручил Маурисио Фридман, «почтовый ящик № 1» в Буэнос-Айресе. У Иосифа сомнений не было: Москва прерывает его затянувшийся «отпуск».

Полгода назад резидент ИНО НКВД в Нью-Йорке предупредил:

«Имей в виду, Фридман будет задействован только в чрезвычайной ситуации. А текущая переписка с Нью-Йорком – обычной почтой. Информацию будешь вписывать между строк симпатическими чернилами. Надеюсь, обучен этим хитростям?»

«Обучен», – сказал Иосиф, делая вид, что не заметил снисходительной интонации. Если бы знал московский товарищ, кто, в каких условиях и в ходе какой операции НКВД ознакомил его с техникой тайнописи в майские дни 1937 года…

«Вот и отлично, – резидент залпом допил кофе. – Одной заботой меньше. Ликбезом заниматься некогда. Времени катастрофически не хватает. Гитлер возомнил себя новым Наполеоном после легких побед на Западе. Скоро ринется на Восток. Война с ним неизбежна…»

В отделе планируют для тебя работу во Франции. Обзаведись аргентинскими документами и подходящим прикрытием. Немецкие оккупационные власти аргентинцев не трогают»…

* * *

Для советской разведки далекая Латинская Америка была в те годы периферийным полем деятельности. Охота за Троцким временно привлекла к ней внимание Кремля и ИНО НКВД. После ликвидации «Старика» латиноамериканские дела заботили только оперативных кураторов: требовалось без сучка и задоринки провести заключительный ее этап – рассредоточить исполнителей по безопасным «углам» подальше от Мексики. На всю Латинскую Америку только в Мехико действовала постоянная нелегальная точка. Грянула война, и Григулевич, как это не раз случалось в его жизни, оказался, по его словам, «нужным человеком в нужную минуту и в нужном месте». В Южной Америке он был единственным действующим сотрудником ИНО НКВД. Центр, принимая решение о назначении Григулевича резидентом, полагался на отзывы Судоплатова[1]1
  Павел Анатольевич Судоплатов – выдающийся советский разведчик (1907—1981). Родился в Мелитополе в мещанской семье. В 1921 году был направлен на работу в Особый отдел 44-й дивизии. Участвовал в борьбе с бандитизмом на Украине. С 1931 года переведен в ИНО ОГПУ. С 1934 года – на нелегальной работе в Финляндии, Германии и других странах. В 1941 году назначен зам. начальника 1-го Управления НКВД (разведки). На счету Судоплатова немало спецопераций, которые до сих пор засекречены. По обвинению в «пособничестве Берии» был осужден на 15 лет лишения свободы, которые полностью отсидел. Посмертно реабилитирован в 1992 году.


[Закрыть] и Эйтингона[2]2
  Наум Исаакович Эйтингон (1899—1975) родился в Могилеве в семье конторщика бумажной фабрики. Учился в Могилеве ком коммерческом училище. В 1917 году вступил в партию эсеров, но довольно быстро разочаровался в «романтике террора» и в конце 1919 года стал членом РКП(б). На чекистскую стезю Эйтингон вступил в мае 1920 года, участвуя в борьбе с бандформированиями на территории Гомельщины и в Других «горячих точках» страны. Весной 1923 года его откомандировали в Москву в распоряжение Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ. Эйтингон совмещал «курирование» нескольких зарубежных резидентур с учебой на восточном факультете Военной академии Генштаба. В 1925 году был направлен на нелегальную работу в Китай. Затем последовали не менее сложные миссии в Турции, Франции, Бельгии, США, Иране, Германии, информация о которых до сих пор закрыта.


[Закрыть]. Они были единодушными: надежен, инициативен, проверен в деле, политически грамотен. Поэтому недавно назначенный начальник разведки Павел Фитин без колебаний подписал приказ. А среди оперативных дел ИНО появился том с надписью «Резидент “Артур”»…

* * *

В первые дни после нападения Германии на Советский Союз по всем резидентурам – легальным и нелегальным – были разосланы директивы, переводящие их деятельность в режим военного времени. Перед Иосифом Григулевичем, среди прочих, были поставлены такие задачи:

«Примите меры по налаживанию всех видов диверсионной работы, чтобы воспрепятствовать транспортировке стратегических грузов из Аргентины для фашистской Германии.

Используйте любые другие возможности, включая создание рабочих комитетов, для сокращения и приостановления переброски в страны “оси” грузов, которые могут применяться для военных целей: продовольственных товаров, продукции сельского хозяйства и других материалов, которые в больших количествах вывозятся через Буэнос-Айрес.

Приступите к подбору и переброске надежной агентуры во вражеские и оккупированные врагом страны с разведывательными заданиями. Организуйте свою работу, используя возможности “земляков”».

В шифровке имелось примечание: «Вы награждены орденом Красной Звезды за выполнение специальных заданий в 1940 году».

* * *

Задания Центра показались Григулевичу чрезмерными, пугающе неподъемными. Но вскоре его гибкий, комбинационный ум напряженно работал, прикидывая последовательность действий, круг людей, к которым предстояло обратиться за помощью. Разрешение на использование «земляков» могло стать неплохим подспорьем, но он хорошо знал о засоренности аппаратов компартий в странах Латинской Америки полицейской агентурой и идеологически нестойкими элементами.

В указании Центра был пункт, который вызвал у Иосифа противоречивые чувства. Диверсионная работа. Вот где не помешал бы «ликбез». Он ничего не знал о минно-подрывном деле и технике саботажа. Приходится только жалеть, что в Испании, несмотря на все мольбы и просьбы, ему не довелось принять участие в партизанской войне. Иосиф всегда завидовал молчаливым неулыбчивым парням, уходившим в сумерках в тыл франкистов. Однако обращение к резиденту «Шведу», представителю НКВД в Испании, оказалось бесполезным. «А кто будет делать твою работу?» – только и спросил он и был, наверное, прав. Но диверсионной подготовки Иосиф так и не получил…

Григулевич вспомнил, что читал о немецких диверсиях в морских портах Соединенных Штатов в годы Первой мировой войны. Потрепанная книжка о похождениях кайзеровского агента попала ему в руки, когда он сидел в виленской тюрьме Лукишки в ожидании судебного процесса за революционную деятельность. Григулевич попытался отыскать в памяти имя автора: правильно, капитан Ринтелен, Франц фон Ринтелен, немецкий ас саботажа, который провел серию успешных диверсий в американских портах на атлантическом побережье. Надо срочно искать книгу у букинистов, глядишь, что-то пригодится из богатого опыта немецкой разведывательной службы…

Через партийного связника Иосиф запросил срочную встречу с Викторио Кодовильей[3]3
  Викторио Кодовилья (1894, Италия – 1970, Москва) – деятель аргентинского и международного рабочего движения. В 1912 году в связи с преследованиями за революционную работу эмигрировал в Аргентину. Один из основателей КПА. Был организатором выступлений трудящихся Аргентины в защиту Советской республики. В 1926—1928 годах – представитель КПА в Исполкоме Коминтерна, затем – до 1930 года – секретарь Южноамериканского бюро Коминтерна. С 1941 года – бессменный лидер КПА.


[Закрыть], руководителем аргентинской компартии, которая в то время находилась на полулегальном положении. Зимой, а июнь в Южном полушарии – первый месяц зимы, в Буэнос-Айресе часто дует холодный юго-восточный ветер, который горожане зовут «памперо». Отправляясь на встречу, Григулевич облачился в темно-серый плащ. Свинцовое небо грозило затяжным дождем.

Кодовилья (партийный псевдоним «Медина») и Григулевич встретились на безлюдной улице в районе Вилья-Девото. Со стороны казалось, что хорошие знакомые неторопливо прогуливаются перед сном. Викторио, грузный, крупноголовый, с характерным жестом правой руки, словно отбивающей каждую фразу, был взволнован новостями из Советского Союза, но, как всегда, был конкретен и деловит. Он рассказал о программе действий, принятой на экстренном заседании руководства партии. Главная задача: создать широкий национальный фронт борьбы против нацизма и фашизма, оказывать помощь и поддержку советскому и другим воюющим с Гитлером народам, потребовать от правителей Аргентины разрыва отношений со странами «оси» и незамедлительного установления дипломатических отношений с СССР…

«Выше голову, камарада Хосе, – сказал Кодовилья. – Напав по-разбойничьи на Россию, Гитлер подписал себе смертный приговор. Очень скоро он обломает себе зубы. Мы в Аргентине сделаем все возможное, чтобы ускорить его путь на виселицу. Для коричневой чумы есть только одно подходящее место – на свалке истории».

Григулевич знал, что возможности КПА не были безграничными. Кастильо, правитель Аргентины de facto, пришедший в Розовый дом после либерального президента Ортиса, резко ужесточил внутри– и внешнеполитический курс. Кастильо воспринимал акции солидарности КПА с Советским Союзом как попытку втянуть Аргентину в войну. Очередная победа Третьего рейха казалась делом трех-четырех недель: танковые колонны вермахта стремительно продвигались в глубь русской территории. По мнению Кастильо, коммунисты саморазоблачились в своем лицемерии. Еще недавно они защищали пакт о ненападении, подписанный Сталиным и Гитлером в 1939 году, называли войну в Европе империалистической, объявили себя «нейтралами». Однако как только возникла угроза существованию Советской России, компартия стала призывать к солидарности с западными союзниками, добиваться альянса с недавними политическими противниками внутри страны: радикалами, социалистами и даже консерваторами. Они же стали «носиться» с идеей создания Демократического фронта или Национального союза для противодействия наци-фашистам в самой Аргентине. Кастильо объявил: Аргентина будет сохранять свой нейтралитет любой ценой, чтобы не дать сражающимся державам повода для упреков в «симпатиях» к сопернику. И никаких публичных проявлений солидарности к Советскому Союзу! Никакой враждебности к Третьему рейху! Англия и Соединенные Штаты должны уважать позицию аргентинского правительства! Стратегия Аргентины определена раз и навсегда: быть над схваткой! В доказательство в Аргентине запретили показ фильма Чарли Чаплина «Великий диктатор»: оскорбительные выпады в адрес вождя победоносной Германии непозволительны!

* * *

Григулевич почти еженедельно встречался с Кодовильей, решая неотложные дела по подбору кадров для резидентуры, обсуждая очередные шаги по развертыванию движения солидарности с СССР. По всей стране создавались комитеты по сбору средств для Красной Армии. Позже они были объединены в Демократическую конфедерацию помощи. Кодовилья был откровенен: «Не будем предаваться иллюзиям, Хосе. Война предстоит долгая и затяжная, кажется, что борьба ведется из последних сил, но Советский Союз выстоит. Нацисты ощущают себя хозяевами мира. В Аргентине последователи Гитлера ведут себя все наглее. Они повсюду—в государственном аппарате, в армии. Особенно зверствуют те, что работают в полиции. Проводят незаконные обыски, аресты, отправляют без всяких причин на крайний юг – в ссылку. Составляют списки коммунистов, подлежащих нейтрализации. Но Комитеты помощи мы продолжаем открывать, несмотря ни на что…»

По указанию Кодовильи для «Артура» изготовили на клочке шелковой материи «удостоверение личности», в котором партийным организациям предписывалось «оказывать помощь товарищу Антонио по линии спецработы». Григулевич установил рабочие контакты с Хуаном Хосе Реалем, франсиско Муньосом Диасом и Армандо Кантони, авторитетными деятелями КПА. Иосиф нуждался в их помощи по подбору людей в разведывательную сеть. Вскоре по распоряжению Кантони в столичных партячейках было проведено срочное анкетирование сотен товарищей. Из всей этой армии кандидатов особое внимание Григулевича привлекали итальянцы, немцы, греки, испанцы и французы. Требовалось наладить агентурную работу в иностранных колониях. Именно там можно было черпать кадры для заброски в Европу.

К Григулевичу стали поступать увесистые конверты с анкетами и автобиографиями. Иногда Кантони сам составлял характеристики на подходящих, с его точки зрения, людей. С некоторыми из них Иосиф беседовал лично, выдавая себя за партийного функционера. Если кандидат нравился, Григулевич собирал на него дополнительную информацию, выяснял уровень «идеологической зрелости», давал пробные поручения для выяснения деловых качеств. Других вариантов быстрого формирования информационной сети у Григулевича просто не было. И если кандидат спрашивал: «Для чего все это?» – Иосиф отвечал коротко: «Рог la causa» или «Brigada perdida». Дополнительных вопросов не возникало. Еще бы: тебя избрали для специальной сверхсекретной партийной работы! Это особая честь, высшее доверие!

Об указании Москвы по созданию диверсионной группы в КПА не знали, в том числе и Кодовилья. Тема была слишком деликатной.

* * *

Поздней ночью 2 июля резидент «Артур» в своей небольшой квартире на улице Суипача подготовил первое почтовое сообщение для отправки в Нью-Йорк. Начиналось оно словами: «Приступил к выполнению задания…»