Текст книги "Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»"

Автор книги: Нил Никандров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

Глава XIX.
СИКЕЙРОС ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

Торжественное открытие Школы имени Мексики произошло 25 марта 1942 года. Посмотреть на мураль «в неофициальном порядке» приходили чильянские друзья и знакомые Сикейроса. Багрово-золотистый колорит росписи окутывал библиотечный зал, создавал иллюзию погружения в историю, одушевления персонажей прошлого, которые, казалось, вот-вот ступят вниз на паркет…

Сикейрос гордился достигнутыми в росписи «оптическими эффектами». Человеческие фигуры на ней жили своей жизнью: «Они сжимались и увеличивались, сходились или расходились в стороны… Все менялось и двигалось, когда мы направлялись к входной двери или шли в направлении окон, к противоположной стене… Мы просто развлекались, как дети, магией этих волшебных картин!» – так написал Сикейрос в мемуарах.

По заказу мексиканского посольства чилийский искусствовед Эрнесто Эслава подготовил к торжественному открытию школы брошюру с описанием мурали и сопутствующих ей живописных панно с портретами «либертадорес» и мыслителей Латинской Америки (исключение было сделано только для одного «нелатиноамериканца» – Авраама Линкольна). Эслава с восхищением отзывался о передовых концептуальных подходах Сикейроса к монументальной живописи, образной и цветовой энергетике мурали, использовании новейших материалов – от пироксилина и ярких анилиновых красок до «механических кистей».

По случаю открытия школы посол Эспиндола разослал несколько десятков приглашений. Трудно сказать сейчас, кто реально присутствовал на мероприятии. В списке, опубликованном газетой «Дискусьон», были названы среди прочих – посол США Клодт Боуэрс, шеф криминальной полиции Освальдо Сагуэса, посол Кубы Писси де Поррас, генеральный консул Коста-Рики Алехандро Орреамуно Бор-бон, лидер Социалистической партии сенатор Мармадуке Грове, перуанский публицист и политик Мануэль Сеоане, фотограф Антонио Кинтана, художники Алипио Харамильо, Эрвин Веннер и многие другие.

Среди этих «других» был Леопольд. Разве мог он пропустить столь важное событие в жизни Давида и Анхелики! Поэтому «кубинский коммерсант» прибыл в числе первых к президентскому поезду, стоявшему под парами на Центральном вокзале в ожидании почетных пассажиров до Чильяна. Григулевич тоже присутствовал на церемонии открытия. Именно на март 1942 года пришлась одна из четырех служебных командировок Григулевича в Чили за период его руководства резидентурой. Но в официальном списке лиц, приглашенных на церемонию открытия мурали, он, конечно, не значился.

* * *

«Антонио» встретился с Сикейросом в импровизированной «конспиративной квартире» – пустой в утренний час проекционной будке городского кинотеатра. В разговоре не было преамбул, воспоминаний о пережитом, и тем более о мексиканском деле. Сикейрос поставил вопрос прямо, в своем стиле, без каких-либо маневров вокруг и около: «Мне пора возвращаться домой, в Мехико. Будь что будет. Свои обязательства перед Советским Союзом я полностью выполнил. Меня ждут новые творческие задачи. Я не могу гнить в глухомани. Если Москве потребуется в будущем моя помощь, ты знаешь, как со мной связаться».

Сикейрос стал подумывать о возвращении на родину с конца февраля 1942 года. Главный для него вопрос: сохраняет ли дело Троцкого – Шелдона актуальность для ФБР? Не арестуют ли его американцы, как только он покинет пределы Чили?

Григулевич понимал, что от своего решения Сикейрос не отступится. Это упрямец, каких поискать. Его не переубедишь. И в самом деле, сколько он должен обретаться в Чили, чтобы забыли о его причастности к операции «Утка»?

«У меня нет возражений, – сказал Иосиф. – Художнику нужны новые впечатления, поездки, выставочные залы и хорошие заработки. Можешь считать, что с этой минуты ты волен как птица. Но одну формальность все-таки нужно соблюсти».

«Какую?» – насторожился Сикейрос.

«Надо написать письмо на имя нашего общего начальника в Москве. Ты выскажешь ему то же самое, что я только что услышал от тебя».

«Ох уж эти бюрократические процедуры», – усмехнулся художник.

«А ты думал, что так просто выйти из дела, в котором мы участвовали? Бросить револьвер на паркет, сказать на прощание “адьос” и хлопнуть за собой дверью?»

Они рассмеялись, и раскатистое эхо заметалось по пустому кинозалу…

Письмо в Москву Сикейрос вручил на следующий день. Григулевич узнал почерк Анхелики. Художник продиктовал ей текст и размашисто расписался под ним:

«Я поехал в Чили по личной инициативе. Я провел здесь два года и в основном жил на свои собственные средства, зарабатывая своим ремеслом художника. Я не отказывался от решения задач, которые считал посильными. Об их исполнении я всегда информировал Антонио.

Уезжая отсюда, я никак не нарушаю наше соглашение. Делаю это по материальным соображениям и необходимости серьезного медицинского обследования. Я намерен осесть где-нибудь на постоянном месте в ожидании возобновления контракта с фирмой и любого задания, которое Вы можете дать».

* * *

Одно из наиболее прочувствованных описаний чильянской фрески Сикейроса принадлежит перу Григулевича. Он же дал интерпретацию названия росписи: «Сикейрос сперва назвал чильянскую роспись “Художественная оратория”, но с началом войны нацистской Германии против СССР переименовал ее в “Смерть захватчику!”, а точнее “Смерть интервенту!” – слова, несомненно, почерпнутые из военных сводок Совинформбюро»[63]63
  Григулевич И. Р. Сикейрос. М., 1980. С. 101-106. 248


[Закрыть].

«Роспись в Чильяне, – писал Григулевич, – состоит из гигантских фигур патриотических и революционных деятелей Мексики и Чили. На “мексиканской” половине изображены индейский вождь Куаутемок, боровшийся с конкистадорами, зачинатели войны за независимость Мигель Идальго и Хосе Мария Морелос, Бенито Хуарес, герой мексиканской революции Эмилиано Сапата и Аделита – сольдадера, сопровождавшая своего мужа-солдата в походах (ее писал Сикейрос с Анхелики), наконец, бывший президент Ласаро Карденас. Широкие линии и плоскости на потолке связывают эту аллегорию с аллегорией, представляющей Чили, на противоположной стене. На этой половине изображены арауканские вожди Лаутаро и Кауполикан, “отец нации”, возглавлявший борьбу за независимость Бернардо О'Хиггинс, президент Бальмаседа, свергнутый в конце XIX века реакционерами, зачинатель чилийского коммунистического движения Эмилио Рекабаррен.

В центре выделяются две гигантские головы – чилийца Бильбао, социалиста-утописта XIX века, и индейского вождя Гальварино, четвертованного в Чили по приказу испанцев, и у них в ногах – тела поверженных завоевателей. Головы Бильбао и Гальварино объединены устремленным вперед единым торсом с обрубленными кистями рук. Эти борцы не сломлены, они продолжают оставаться в строю и теперь. Все фигуры вместе образуют как бы единое войско, стремительно наступающее на зрителя. Недаром посетители прозвали этот зал “Залом гигантов”».

* * *

Для Сикейроса присутствие официальных лиц на открытии мурали стало своего рода процедурой «снятия грехов и причащения к нормальной жизни». Он написал в своих мемуарах: «Мураль в школе имени Мексики была закончена, в связи с этим ослаб и полицейский надзор: мне разрешили в качестве “туриста” проехать по южному региону страны, а через некоторое время поселиться в столице».

Во время поездки художник увидел «потомков непокорных немцев, которые маршировали по улицам, облачившись в униформу фашистских молодчиков»: «Под влиянием нацистской пропаганды они воспылали любовью к современной “родине-матери” – гитлеровской Германии, и эта любовь оказалась сильнее идей, унаследованных от своих прародителей». Серьезных оснований для битья в тревожные колокола Сикейрос во время этого путешествия не обнаружил. Выходцы из Германии дорожили уютными оазисами личного благополучия. Чилийские «тевтоны» ограничивались эмоциональной поддержкой рейха, «сумевшего воспрянуть из праха и стальным кулаком восстановить справедливость». Но не более того. Никаких признаков вот-вот готовых разразиться заговоров и переворотов.

В начале 1943 года Сикейрос принял участие в митинге, организованном в кинотеатре «Бакедано» в Сантьяго в связи с учреждением «Центрального комитета борьбы за искусство в Америке на службе победы демократии». На митинге он огласил свой антифашистский манифест «На войне – военное искусство». В нем он призывал интеллектуалов, художников и писателей словом и делом оказывать помощь союзникам. Вскоре Сикейрос покинул Чили и по маршруту Перу – Эквадор – Колумбия – Панама добрался до Кубы, откуда рукой было подать до родной Мексики.

Путешествовал художник при финансовой поддержке американского Coordinating Committee. Предоставление ее Сикейрос истолковал как свою «победу». Янки сменили гнев на милость. Гувер «смирился» с тем, что произошло в Мехико в мае 1940 года, и отныне не будет чинить препятствий его творческой работе, в том числе на территории США. Ведь конечным пунктом в поездке художника значились Соединенные Штаты. Перед отъездом он побывал в американском посольстве в Сантьяго и без проволочек получил въездную визу. Тем не менее слежка за передвижениями Сикейроса продолжалась. Во время поездки Сикейрос читал лекции о современной мексиканской живописи и создавал антинацистские «Группы боевого искусства». Григулевич в монографии о Сикейросе подробно описал эту поездку, отметив ее пропагандистский успех у творческой интеллигенции стран Латинской Америки.

Добравшись до Гаваны, Сикейрос узнал, что его виза в США аннулирована решением Госдепартамента от 28 апреля 1943 года. Американский посол на Кубе Браден сообщил художнику, что причина – «коммунистическая принадлежность» Сикейроса. Судя по рассекреченным страницам досье ФБР на Сикейроса, великодушному «фэбээровцу» из Сантьяго дали нагоняй «за потерю бдительности и чрезмерный либерализм», а сам художник долгие годы оставался под пристальным присмотром людей Гувера. Шла «холодная война», и «красный» мексиканец «воевал» в ней не на той стороне…

* * *

К сожалению, кроме росписи, других следов пребывания Сикейроса в Чильяне сохранилось мало. С трудом мне удалось восстановить некоторые его маршруты, адреса, излюбленные «точки» отдыха. Чильян времен Сикейроса и Григулевича ушел в прошлое. С туристической картой в руках я обошел немногие сохранившиеся места, которые так или иначе связаны с жизнью Сикейроса: здесь была гостиница «Эль Вьяханте», здесь находился «Ресторан Популар», где можно было «отдохнуть» от малосъедобного «питания» сеньоры Сааведры, прикрепленной к художникам в качестве повара; здесь – на некогда оживленном железнодорожном перроне – встречали прибывших на «Южной стреле» друзей из Сантьяго и среди них элегантного Леопольдо Ареналя; а вот здесь – в Школе имени Испании и Чилийско-испанском центре – устраивали выставки своих картин друзья Сикейроса. Не пропускали Давид Альфаро и Анхелика премьер в кинотеатре «О'Хиггинс», в котором иногда показывали мексиканские ленты, от них теплело на душе.

Темно-зеленая туша этого кинотеатра до сих пор высится над улицей Либертад. Это в его аппаратной проходила конспиративная встреча Григулевича и Сикейроса…

Глава XX.
ОПЕРАЦИЯ «БОЛЬШАЯ СЛЕЖКА»

На первых порах операция «Большая слежка» развивалась успешно. В контрразведывательную «группу Кирберга (псевдоним «Доре»)» входило около тридцати человек, в основном чилийские комсомольцы. Трех своих членов отрядила в нее испанская компартия. Кроме них Кирбергу помогали итальянцы и перуанцы. Вначале его люди наладили слежку в Сантьяго, затем организовали аналогичные группы наблюдения в городах Вальпараисо и Винья-дель-Мар.

«Алекс» встречался с Кирбергом на его конспиративной квартире, которая находилась неподалеку от Цветочного рынка. Вместе они анализировали добытую информацию о контактах, передвижениях, местах сбора и тайных совещаниях нацистов, определяли «фронт» работ на ближайшую неделю, прикидывали, как лучше всего использовать полученные сведения. В картотеку «группы Кирберга» за короткое время были внесены имена трех тысяч человек, потенциальных участников «пятой колонны», разведывательных точек абвера и службы безопасности рейха. На наиболее активных нацистов заводились досье. Сводки наблюдения «Алекс» в обязательном порядке переправлял в Буэнос-Айрес «Артуру», а «Доре» сообщал Гало Гонсалесу. С согласия Григулевича, часть материалов вручалась сенаторам Сальвадору Окампо и Амадору Пайроа для использования в парламентских дебатах. «Пятая колонна» продолжает безнаказанно действовать в стране, чилийский псевдонейтралитет – это откровенная поддержка стран «оси» – таким был лейтмотив их выступлений.

Несмотря на все усилия «Алекса», чилийская селитра регулярно поступала в порты Аргентины. Д-работа в Чили терпела явное фиаско. По мнению «Артура», Леопольдо оказался не на высоте: организацию создал, набрал в ее ряды интеллектуалов и почти никого – с практической жилкой. В Сантьяго есть люди с опытом войны в Испании! Почему не обращается к ним?

Леопольдо оправдывался, делился с Иосифом своими соображениями о причинах неудач:

«Такова позиция партии. Скрытый бойкот. Не хотят портить отношения с правительством. В этом я вижу руку Контрераса Лабарки. Он всегда был противником силовых акций. Считает, что скрыть причастность КПЧ к диверсиям не удастся. Кто в сенате постоянно призывает покончить с поставками селитры? Сенаторы-коммунисты Пайроа и Окампо! В каких газетах постоянно пишут об этом? В тех, что издает компартия. Если начнутся пожары на складах и судах, перевозящих минерал в Буэнос-Айрес, не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, кто именно занялся саботажем».

В партии принимались боевые резолюции, но они не претворялись в жизнь. Рабочие комитеты по бойкоту, созданные в Икике, Арике и Антофагасте, выступали с громкими заявлениями, призывами к правительству и запросами в парламент, но не более того.

Нерешительность чилийских товарищей удивляла и раздражала «Артура». Он считал, что внутренняя ситуация в Чили благоприятна для осуществления диверсий. «Такое ощущение, что кое-кому в КПЧ нравится спокойная жизнь, – сказал он Гало Гонсалесу при очередной встрече. – Подумаешь, война! Это далеко! Это только в газетах. Личный комфорт важнее! А ведь Красная Армия в России проливает кровь и за чилийцев!»

* * *

Пытаясь преодолеть скрытое сопротивление партийных руководителей, Григулевич встретился с Сальвадором Окампо. Просил его энергичнее ставить вопрос о селитре в конгрессе, на заседаниях Конфедерации трудящихся Америки и в КПЧ.

Окампо сдержал обещание и произнес в парламенте пламенную речь по поводу бесстыдной торговли селитрой с франкистской Испанией. Сенатор ссылался на достоверные источники в Аргентине (информация была передана «Артуром»), Последние факты: аргентинское судно «Рио Неукен» и шведское «Амалия» доставили в буэнос-айресский порт очередной груз селитры из Чили, который затем был перегружен на испанские суда «Санти» и «Альдекоа». Для того чтобы скрыть контрабанду, пятидесятикилограммовые мешки с минералом прикрыли слоем пшеничного зерна. Такими же челночными перевозками минерала занимаются чилийское судно «Калифорния», аргентинские «Рио-Атуаль» и «Рио-Теуко», регулярно доставляя тысячи тонн селитры из Антофагасты в Буэнос-Айрес. Получатель известен – испанцы.

«Вы, конечно, знаете, на что пойдет селитра, – сказал Окампо, обводя взглядом амфитеатр Сената. – Из нее сделают черный порох и взрывчатку, чтобы убивать людей. При попустительстве наших властей “нейтральные коммерсанты” войны продолжают свою преступную торговлю. Селитра подпитывает индустрию вооружений в Испании. Мне ли вам говорить, что Франко помогает Гитлеру воевать: изготавливает для него авиационные моторы, военные грузовики, танки, морские катера, порох и взрывчатые вещества. Кто в Чили ответит за это? Ведь весь этот арсенал будет использован против героических солдат демократии!»

С кресел консервативного крыла Сената раздалось несколько ироничных реплик. Кому-то показалось забавным, что коммунист Окампо заговорил языком американского посла Боуэрса. Однако выступления Окампо и Пайроа, пропагандистская кампания в чилийской прессе, организованная советскими разведчиками в Чили, получила мировой отклик. Видные политические деятели Корнелл Хэлл, Семнэр Уэллес, Энтони Идеи и другие в публичных выступлениях-откликах решительно поддержали призывы «прогрессивных чилийских сенаторов и журналистов» прекратить продажу стратегических материалов странам «оси».

* * *

«Артуру» было известно, что английская резидентура успешно действовала в Сантьяго и привлекла к своим операциям влиятельных членов Социалистической партии и тех чилийских дипломатов и военных, которые были связаны по службе, а иногда и родственными узами с Великобританией. Известно, что на формирование чилийской национальной элиты заметное влияние оказали выходцы из английских и шотландских родов. Этими именами до сих пор пестрят чилийские справочники «Кто есть кто». О чилийцах нередко говорят: «Это англичане Южной Америки», и для этого есть причины. Чилийцы издавна ощущают себя островитянами из-за географической обособленности страны на континенте. С одной стороны высятся неприступные вершины Анд, с другой плещут волны бесконечного Тихого океана. В прежние века затрудненность общения с соседями порождала ощущение оторванности, некоей несовместимости с теми, кто обитал по ту сторону границы из непреодолимых хребтов, вулканов и пропастей. Отсюда – островное самосознание чилийцев. Так что пришелец с «туманного Альбиона» легко может договориться с «англичанином» чилийского происхождения.

Коммунистам в СИС не доверяли, хотя атташе Бенни Филиппе однажды встретился с руководством КПЧ и заявил, что Англия хотела бы наладить совместную с коммунистами работу по сбору информации о пособниках стран «оси» и организации Д-операций! Не обошлось без традиционных заверений в том, что на своей родине Филиппе был близок к коммунистам. Особого успеха миссия английского атташе не имела. Ему в КПЧ не поверили. Но и без коммунистов деятельность СИС в Чили приобрела заметный размах. Британская разведка финансировала издание газеты «Дефенса», через которую направлялась и координировалась антинацистская кампания в стране и на континенте. Рамок пропагандистской «дозволенности» редакция старалась не преступать: правительства президента Агирре Серды (до его смерти в 1942 году) и Антонио Риоса считали соблюдение нейтралитета принципиальным вопросом внешней политики Чили. Тем не менее в газете «Дефенса» ухитрялись сказать все, что требовал переживаемый исторический момент. Вот типичная публикация:

Вначале рисунок – силуэт зловещего мужского лица, пересеченного, как шрамом, знаком вопроса, и далее – текст:

«КТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК?

Он имеет внешность чилийца.

Он одевается как чилиец.

Он говорит на языке чилийцев.

Однако…

Он ненавидит чилийскую демократию и ждет ее поражения.

Он презирает священные свободы чилийского народа.

Внешне он приветствует чилийский флаг, но на самом деле преклоняется перед другими враждебными символами.

Он подражает нацистским хозяевам в проповеди антисемитизма, используя это как дымовую завесу, чтобы скрыть совершенное в отношении Чили предательство.

Он ждет того дня, когда иностранная держава овладеет твоей страной и клич “Хайль Гитлер” заменит слова Национального гимна.

КТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК?

Это член “пятой колонны”.

Не верьте ему.

ЛИГА ОБОРОНЫ».

В Сантьяго, Вальпараисо и других крупных городах англичане развернули нелегальные резидентуры, для руководства которыми подобрали надежных чилийцев, в полном смысле этого слова, – безукоризненных джентльменов. Среди них выделялся модный архитектор Серхио Ларраин Гарсиа-Морено[64]64
  В «Биографическом словаре Чили» о нем сказано: «Родился в Сантьяго в 1905 году. Образование: Германский лицей и Католический университет, ряд учебных заведений в Париже. Декан архитектурного факультета в указанном университете, позднее его ректор. В 1952 году возглавлял национальную делегацию на X Панамериканском конгрессе в Мехико. Совладелец фирмы “Артеага и Ларраин”. Член Клуба “Унион”».


[Закрыть]. Он организовал «секретную группу», деятельность которой прикрывалась газетой «Дефенса». Из внешне безобидной «конторы» велась постоянная слежка за немцами в портовых городах Чили, был организован пункт перехвата немецких радиопередач.

Англичане с пониманием относились к чилийскому нейтралитету и не форсировали событий, подталкивая правительство Риоса к разрыву отношений со странами «оси», хотя Соединенные Штаты воспринимали эту позицию как непродуманную, лишенную «союзнического духа». Несмотря на трудности военного времени, Лондон оценивал ситуацию в Южной Америке объективнее, чем Вашингтон. Правящий режим в Аргентине англичане квалифицировали не как «нацистский», а как «националистический». Британские послы в Сантьяго и Буэнос-Айресе, несмотря на постоянные «подсказки» американцев, вели свою линию, писали в МИД солидные, аргументированные депеши о том, почему Англии надо развивать нормальные отношения с Чили и Аргентиной. Главный тезис был очевиден: из этих стран бесперебойно поступают сырьевые и продовольственные товары. Рубить сук, на котором сидишь, нет никакой нужды. Опытные дипломаты предвидели, что США воспользуются войной для укрепления своих позиций на континенте, и не сомневались, что это будет делаться в ущерб английским интересам.

Посольство США в Чили возглавлял опытный дипломат Клод Г. Боуэрс. Когда Соединенные Штаты вступили в войну, Вашингтон поставил перед ним сложную задачу: добиться от чилийского правительства разрыва дипломатических отношений со странами «оси». Шли недели и месяцы, но послу не удавалось добиться желанной цели ни явными, ни тайными методами. Если бы на месте Боуэрса был кто-то другой, то в Госдепартаменте подыскали бы ему замену: этот слишком деликатен, не способен крепко ударить кулаком по столу! Однако у посла была мощная поддержка: сам Франклин Делано Рузвельт!

Будучи в годы гражданской войны послом в Испании, Боуэрс, в явном противоречии с официальной позицией Вашингтона, настаивал на «вмешательстве», на оказании помощи республиканцам – военной, экономической, финансовой. Его не послушали, республика пала, и Боуэрс вернулся в Соединенные Штаты с ощущением человека, потерпевшего сокрушительное поражение. Почти сразу же он получил новое назначение – в Чили, где к власти пришел Народный фронт. Во время беседы в Овальном кабинете Белого дома Рузвельт, затронув тему Испании, признался:

«Клод, я ошибся…»

Может быть, поэтому Рузвельт доверял мнению Боуэрса о чилийских делах больше, чем оценкам и рекомендациям Госдепартамента.

Нужно сказать, что чилийцы относились к Боуэрсу с симпатией. Он не претендовал на роль всемогущего «римского наместника». В нем было что-то от ученого-схоласта или редактора провинциальной газеты. Внешность его соответствовала такому впечатлению: небольшое морщинистое лицо, редкие волосы, разделенные пробором, нескладная сухопарая фигура с длинными руками, и при этом – четко поставленный голос эрудита, который привык выступать в научных аудиториях. Как ни странно, за годы пребывания в испано-язычных странах Боуэрс не научился складно изъясняться на «кастельяно».

Он понимал испанскую речь, ежедневно читал местные газеты, собственноручно делал вырезки для личного архива. Тем не менее на дипломатические и иные мероприятия посол всегда отправлялся с переводчиком. «Мы привыкли к энергичным, порой высокомерным американским дипломатам и бизнесменам, которые регулярно заполоняют Сантьяго, – писал о нем чилийский журналист. – Но именно Боуэрс воплощает подлинный тип американского гражданина, скромного, трудолюбивого, сердечного до простоты, без какой-либо аффектации»[65]65
  Nuevo Zig-Zag. I953. 4 июля. 256


[Закрыть]. Боуэрс чувствовал идиосинкразию чилийцев, их крайне болезненное отношение ко всем формам диктата. Поэтому он не стучал кулаком по столу, оставаясь наедине с чилийскими президентами.

Боуэрс проработал послом в Чили 14 лет!

* * *

Представитель Гувера в Сантьяго как-то пожаловался Боуэрсу, что англичане «разобрали» почти всех подходящих для разведывательной работы людей. После недолгих раздумий посол рекомендовал ему «обратить внимание» на коммунистов: «Со времен Ленина и Чичерина в англичанах сидит комплекс недоверия ко всем коммунистам. Но Испания показала, что коммунисты – люди долга, если с ними честно договариваться. С ними надо дружить – у нас другого выхода нет».

Для начала гуверовцы взялись за изучение испанцев-республиканцев. Как-то к Ампаро Руис, работавшей в книжном магазине «Элите», пришел Роберт Уолл, американский атташе по правовым вопросам. Он уже знал эту женщину, которая по вечерам преподавала испанский язык в посольстве. Сомнений в ее антифашистских убеждениях не было, и потому Уолл без долгих предисловий попросил ее порекомендовать ему «дельного испанца», который мог бы принять участие в работе «секретного характера» против фаланги. Будущему сотруднику был обещан неплохой заработок.

Ампаро сообщила об этой просьбе мужу – Рикардо Марину, редактору еженедельника «Вердад де Эспанья», а он – руководящему представителю компартии Испании в Чили Антонио Гуардиоле. Вскоре к Уоллу был направлен друг и «правая рука» Гуардиолы по партработе – Хосе Фрадес Мендибоуре, но с жестким условием: информировать руководство КПИ обо всех перипетиях «совместной работы», чтобы извлечь из нее пользу для антифранкистского движения. Гуардиола рассказал об «агенте» американской разведки товарищу «Алексу», и тот, недолго думая, попросил свести его с Фрадесом. Любая информация о работе «конкурентов» была полезной. Так Фрадес превратился в «тройного агента».

Без всякого сомнения, обращение Уолла к Руис Ампаро было импровизацией. Предварительных запросов о ней в штаб-квартиру ФБР сделано не было. Иначе ему вряд ли разрешили бы этот контакт. В архивах гуверовской «конторы» имелись компрометирующие материалы на Руис и ее мужа: сведения двухгодичной давности, связанные с покушением на Троцкого в Мехико. Супруги входили в обширный список «подозреваемых» агентов НКВД. Вот содержание одного из этих материалов, опубликованных на официальном сайте ФБР:

«Рафаэль (Рикардо) Марин – испанец, примерно 40 лет. Роста выше среднего, с черными волосами, тронутыми сединой. Носит очки, постоянно курит трубку. Один из основателей испанской компартии, псевдоним “Шаривари”. Жил на Кубе и в Мексике, принимал участие в коммунистической работе. Находясь в Париже с 1929 года, Марин стал видным руководителем Коминтерна и ГПУ. С 1931 года работал в Испании, являлся активным сотрудником “Пьера”, шефа ГПУ в стране. В период гражданской войны Марин принимал участие в казнях, организованных ГПУ в Барселоне. По линии этой организации выезжал в командировки за рубеж, включая Латинскую Америку. После падения республики жил во Франции. В феврале 1940 года прибыл в Америку. Виза в его паспорте была проставлена мексиканским послом Бассольсом, который подозревается в связях с НКВД. Жена Марина – Ампаро Руис, – 36 лет, небольшого роста, полная, брюнетка, энергичная, решительная по характеру. Обладает высоким интеллектом. Пользуется авторитетом в компартии. Сопровождала Марина в загранпоездках как агент НКВД».

С таким «послужным списком» семейство Марии никак не подходило для выполнения конфиденциальных поручений американцев. Но война властно ломала привычные схемы разведывательной работы: порой приходилось идти на самые невероятные комбинации. Что же касается сведений ФБР о принадлежности Рикардо и Ампаро к действующей агентуре НКВД, то достоверность их сомнительна. Центр обязательно известил бы «Артура» о таких испытанных помощниках, как Рикардо Марин и его жена, но сделано этого не было.

Проникновение американской разведки в КПЧ стало приобретать все более опасный характер из-за попустительства Контрераса Лабарки. Роберт Уолл наладил с ним тесный контакт, используя «союзническую аргументацию»: Соединенные Штаты и СССР – верные союзники, и потому КПЧ не может оставаться в стороне. Для Лабарки этот тезис был неоспоримым. К тому же политическая аргументация американца была подкреплена выделением крупных долларовых сумм на антинацистскую работу партии. В качестве связника с американской разведкой был назначен инженер-железнодорожник Герман Амиот.

После очередного «денежного вливания» американцы уверенно шли на прямые контакты с коммунистами на разных уровнях партийной иерархии, не прибегая к «разрешениям» Контрераса. Протесты некоторых членов ЦК по этому поводу генеральный секретарь игнорировал. В 1942 году гуверовцы наладили тесные отношения с новым главным редактором газеты «Эль Сигло» Рикардо Фонсекой, и вскоре в авторитетном органе КПЧ стали появляться коммерческие объявления североамериканских фирм и компаний. Такой щедрости по отношению к «красной прессе» предприниматели из США никогда прежде не демонстрировали. Особенно «проамериканским» стал номер «Эль Сигло», посвященный Дню независимости США. Он был переполнен не только рекламой, но и статьями о боевых успехах американцев. Два восторженных очерка подготовил молодой публицист Володя Тейтельбойм под общим заголовком «Свобода или смерть!».

«Артура» возмутил столь неожиданный кульбит в редакционной политике «Эль Сигло». Фонсека придерживал материалы, подготовленные людьми «Алекса», о необходимости установления блокады на «селитряные поставки» в Испанию и не жалел места на рекламу американских монополий. Только для того, чтобы получить лишние доллары? «Артур» направил Гало Гонсалесу письмо, в котором обращал его внимание на удручающую утрату бдительности в партии, которую в самом буквальном смысле «оседлала» американская разведка. По мнению «Артура», это «сотрудничество» было ловушкой:

«То, что американцы перекупили у англичан многих агентов из числа радикалов и социалистов – наиболее продажных политических элементов в Чили, – является секретом Полишинеля. Но этот же процесс, как ржавчина, разъедает и компартию. Она перешла на иждивение ФБР, получая деньги американского посольства на организацию манифестаций, митингов и собраний под предлогом борьбы с нацистами. Для меня нет сомнений в том, что компартия стоит перед лицом чрезвычайно опасного долговременного проникновения. В будущем американцы используют свое знание о КПЧ против нее же. Страницы “Эль Сигло” – толковой в общем-то газеты – сейчас мало чем отличаются от “Нью-Йорк Тайме”. Не этим ли объясняется гнилой оппортунизм, в который все заметнее впадает “Эль Сигло”, анализируя вопросы международной политики? Портреты Рузвельта на ее страницах появляются чаще, чем портреты Сталина. Неужели товарищ Фонсека не может отказаться от денег, которые подозрительно щедрая американская разведка вручает “на нужды партии”? Что он будет делать после того, как закончится война? Товарищу Фонсеке было бы полезно вспомнить пословицу: “Коготок увязнет, всей птичке пропасть”…»

В письме была приписка:

«Гало! Ты, наверное, знаешь, что американцы из ФБР спекулируют одеждой и обувью. Чаще всего они продают вещи своим чилийским агентам. Присмотрись, не обновлял ли кто из партийного руководства свой гардероб в последнее время?»