Текст книги "Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло»"

Автор книги: Нил Никандров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Глава XV.
КОНТРОЛЬНАЯ ПОЕЗДКА В САНТЬЯГО

После Монтевидео Григулевич направился в Сантьяго-де-Чили. Надо было определяться с людьми, подобранными «Алексом» для включения в сеть, наметить дальнейшие направления разведывательной работы. Не будет лишним еще раз напомнить ему о строгом соблюдении безопасности и конспирации.

Железнодорожный путь между Буэнос-Айресом и Сантьяго тянется вначале по бесконечной аргентинской степи – пампе, затем карабкается по горным карнизам Андского нагорья. Трансандинскую железную дорогу всегда почитали за чудо инженерной мысли. Путь между двумя столицами поезд покрывал за сутки, но путешествие было рискованным: снежные завалы, землетрясения, ливни, после которых оползали склоны, выводя из строя километры рельсового пути. На отдельных участках трассы из-за крутых подъемов поезд продвигался настолько медленно, что пассажирам предлагали покинуть вагоны и шагать рядом с ними, чтобы «помочь» паровозу. Чинная публика послушно пробиралась «индейской цепочкой» по узкой тропе, стараясь не заглядывать в зияющие провалы пропасти. Вершины гор – совсем рядом: протяни руку и прикоснешься.

Среди них величественно выделяется семитысячник Аконкагуа. Куда ни бросишь взгляд: мрачные бездонные ущелья, голубые чаши долин, развалины старинных фортов, – все это пробуждало творческие импульсы у Григулевича. Когда-то здесь проходили героические армии генералов Сан-Мартина и Бернардо О'Хиггинса, освободителей Аргентины и Чили. Отсюда и название перевала между этими странами – «Лос-Либертадорес». Во время своих поездок по странам Латинской Америки Иосиф «нашел» героев многих своих книг. О чем только не передумаешь под шорох автобусных колес или рельсовый перестук. Не раз его пути-дороги совпадали с нелегкими маршрутами Франсиско Миранды, Симона Боливара, Хосе де Сан-Мартина, Бернардо О'Хиггинса, Антонио Хосе де Сукре и других. Это были гиганты человеческой расы, способные преодолевать любые препятствия ради торжества идеалов свободы, равенства и братства. Когда-нибудь он обязательно напишет о них. Но пока Иосиф старался не думать о том времени, когда сможет спокойно сесть за письменный стол, отбросив в сторону заботы о сборе информации, Д-работе и муках по подготовке шифрованных посланий с помощью «слоновьего кода».

* * *

Контрольно-пограничные пункты Чили и Аргентины отстоят друг от друга километров на двадцать. Между ними на плоской площадке, зажатой между гор, высится монумент Христу-Примирителю, возведенный в начале прошлого столетия. Его рука простерта в направлении границы. На бронзовой доске надпись: «Скорее эти скалы рухнут к подножию Христа, чем аргентинцы и чилийцы нарушат клятву мира».

Рабочие расчищали рельсы от очередной каменной лавины, и пассажирам разрешили экскурсию к монументу. Нет сомнений, что резиденту «Артуру» было тогда не до красот горного пейзажа. Для разведчика-нелегала каждое пересечение границы – серьезное испытание. Любая мелочь может привлечь внимание карабинеров-пограничников и агентов криминальной полиции. Вдруг им покажется подозрительным его новенький заграничный паспорт с гербом Аргентины и странным именем Григулявичус?

Могут подумать, что это немецкая фамилия, а к немцам даже в нейтральной республике Чили настороженное отношение: «Все немцы – потенциальные шпионы». К счастью, паспорт – настоящий, не придерешься. Были и другие документы, подтверждающие его личность. Например, письмо-рекомендация солидной импортно-экспортной фирмы из Уругвая: «Сеньор Хосе Григулявичус обладает полномочиями на ведение переговоров с чилийскими партнерами о поставках товаров». В элегантном чемодане лежали образцы. При необходимости можно даже преподнести «образчик» чрезмерно любознательному агенту. Судя по первым впечатлениям, чилийцы скуповаты, но подарки принимают охотно.

Место, где высится Христос-Примиритель, людным не назовешь. Особенно тоскливо на перевале зимой, когда все завалено густым снегом. В 40-х годах прошлого столетия единственными постоянными обитателями «площадки» с монументом были метеорологи и радисты. Они жили, словно полярники, отрезанные от Большой земли. «Зимовщики» должны были сообщать о погодной обстановке в горах, обеспечивая безопасность полетов самолетов.

По стечению обстоятельств, в годы Второй мировой войны эту работу исполняли чилийцы немецкого происхождения, что страшно нервировало американских контрразведчиков в Чили. Наверное, им мерещился заговор «пятой колонны», зреющий на неприступных вершинах. Когда американский посол в очередной раз обратил внимание министра иностранных дел Чили на «немецкое проникновение» в стратегически важный пункт на чилийско-аргентинской границе, министр тяжко вздохнул и сказал:

«Мы уберем этих немцев. Но среди чилийцев трудно найти столь выносливых людей, которые согласились бы полгода сидеть в продуваемых ледяными ветрами горах, без женщин, развлечений и запасов спиртного – сухой закон, знаете ли! Если вы направите кого-либо из своих американских парней на эту адскую работу, пожалуйста. Мы с радостью пойдем вам навстречу и уберем оттуда арийцев!»

Никого не нашлось. Чилийская провинция казалась американским агентам скучнейшим местом на планете. Добровольно забраться под сень Христа-Примирителя на макушку Южной Америки было для них непосильным испытанием.

* * *

Поздно ночью поезд прибыл на вокзал Мапочо, и Григулевич вышел на перрон, вдыхая бодрящий воздух чилийской столицы. Тишина, черные силуэты гор на фоне густо-синего неба, разрозненные огни в окнах невысоких домов. Поселился Иосиф в отеле, расположенном в сотне метров от вокзала. Заснул быстро, зная, что впереди – насыщенный событиями и беседами день. Так и получилось. Утром, в назначенный час, Иосиф встретился с Леопольд о на ступеньках национальной библиотеки. Они позавтракали в мрачноватом заведении, которое по аргентинским понятиям скорее походило на арестантскую столовую, чем на кафе. Затем углубились в аллеи Санта-Лусии, ухоженного парка, расположенного на горе в историческом центре Сантьяго.

Иосиф дал Леопольдо возможность выговориться. Нет, на трудности он не жаловался. Он нуждался в элементарных словах поддержки. Главное его сомнение: не отправил ли его Иосиф в чилийское захолустье как бы за «ненадобностью», только для того, чтобы «занять» делом после «мексиканской операции». Для Григулевича этот вопрос стал неожиданным: он думал, что события в Койоакане для «Алекса» преодоленный этап. Пришлось поговорить с ним на повышенных тонах. Как он мог вообразить такое! Как можно заниматься совместной нелегальной работой, если ты не полностью доверяешь товарищу?

К чести Леопольдо, он быстро понял, что сморозил глупость. Сказал, что это результат одиночества. По прошлой работе привык работать в тесном контакте, в коллективе. Здесь же – почти полная изоляция, и переписка – не спасение. Между заданным в Сантьяго вопросом и полученным из Буэнос-Айреса ответом проходит в лучшем случае неделя. Обстановку для разведывательной работы в Чили трудно назвать благоприятной: даже в партии есть паникеры, считающие, что Москва вот-вот падет. Для него, «Алекса», вера в победу Советского Союза – главный критерий при отборе людей. Тех, кто сомневается, он безжалостно отметает.

В дальнейшем Леопольдо никогда не возвращался к этой теме. Работал на совесть, искренне переживая, что не все из намеченных дел удается завершить.

Успешнее всего шла работа на «фабрике документов», которая имела кодовое название «Mercado» (Рынок).

Сомнений в том, чем мог быть полезен резидентуре 28-летний Марио Ауэса Абукалил, у «Алекса» не было. Его семья занималась типографско-издательской деятельностью. Печатали все: от календарей до железнодорожных билетов. Три брата – Соломон, Марио и Максимо издавали «Арабский бюллетень», что позволяло им влиять на умонастроения в колонии. В этом еженедельнике Марио публиковал свои стихи и обозрения на международные темы, в которых не скрывал своего восхищения Советским Союзом и деятельностью Сталина. Тайное вступление Марио в КПЧ положило конец публикациям на политические темы. «Надо сделать так, чтобы о твоих коммунистических увлечениях вспоминали как можно реже», – сказал ему Гало.

Партийный псевдоним у Марио был довольно прозрачный – «Поэт», но, помня чилийскую поговорку «подними любой камень и под ним найдешь поэта», менять его не стали. Вначале «Поэт» «освещал» нацистское проникновение в местную арабскую колонию, где «приветствовался» антисемитизм Третьего рейха. В Сантьяго печаталась еще одна арабская газета – «Арабский мир», в которой из номера в номер появлялись перепечатки из геббельсовских изданий и пропагандистских брошюр германского посольства в Чили. Газета с ожесточением выступала против англо-американских союзников, в первую очередь из-за их позиции в отношении Палестины. Планы создания на ее территории еврейского государства вызывали почти единодушное недовольство арабской общины.

После небольшого испытательного срока «Поэту» поручили создание секретной типографии, которая в переписке «Артура» и «Алекса» обозначалась как «Mercado» (Рынок). Марио был прирожденным конспиратором и идеально подходил для столь ответственной работы. В подвальных помещениях «Рынка» трудились граверы и печатники, изготовляя паспорта, удостоверения личности и другие необходимые для жизни в Чили и передвижения по миру бумаги. В распоряжении «паспортистов» имелись подлинные печати и штемпеля, акцизные марки, без которых удостоверения личности не имели силы, образцы подписей полицейских начальников. В подвальных помещениях «Рынка» трудились граверы и печатники, изготовляя паспорта, удостоверения личности и другие необходимые для жизни в Чили и передвижения по миру бумаги. В распоряжении «паспортистов» были подлинные печати и штемпеля, акцизные марки, без которых удостоверения личности не имели силы, образцы подписей полицейских начальников.

За 1942—1943 годы «Рынок» снабдил чилийскими паспортами не менее 150 испанцев, которые без единого провала перебрались в Аргентину и Уругвай, а оттуда – в воюющую Европу. Многие из них попали в отряды партизан – «маки» и сражались против немцев на оккупированной французской территории, а после освобождения Франции – на испанской земле против Франко. «Артур» и «Алекс» уделяли много внимания бесперебойному функционированию «Mercado», из самых невероятных источников добывали деньги для оплаты бумаги и материалов, необходимых для изготовления документов. Создание «Mercado» они считали одним из главных достижений своей резидентуры в Чили[52]52
  В октябре 1944 года паспортная «мастерская» была передана в распоряжение КПЧ. Под опекой партии «Рынок» существовал еще долго, изготавливая чилийские и испанские документы «безукоризненного качества». Марио Ауэса Абукалил тогда же отошел от всех дел, связанных с партийным заданием.


[Закрыть].

* * *

По заданию Москвы в Чили были подобраны люди для нелегальной работы в Испании и Португалии. Советская разведка намеревалась создать в Лиссабоне и Мадриде «наблюдательные пункты». Португальская и испанская столицы воспринимались в Москве как подозрительные места, кишащие нацистскими шпионами и дипломатами из союзнических стран. «Там они сговариваются против Советского Союза», – однажды сказал Берия Фитину.

Одним из агентов «Артура» в Испании стал Кристиан Касанова Суберкасо. Рекомендовал его Гало Гонсалес. Кристиан родился в Сантьяго в 1919 году в обедневшей, но влиятельной аристократической семье. Он с юношеских лет весьма иронически относился к своей родне «голубых кровей», что легко прочитывается в его автобиографическом романе «Натали, или Человек в белом»[53]53
  Christian Casanova Subercaseaux, «Natalie y El Hombre vestido de bianco». Ed. Rumbos, Santiago de Chile, 1990.


[Закрыть]: семья «состояла преимущественно из дилетантов. Это был ярчайший пример поверхностности. Их культура ограничивалась знанием немногих стихов Альфреда де Мюссе и умением бойко сыграть два-три этюда Шопена».

Отец, тем не менее, был для Кристиана вне критики, потому что являлся человеком высоко образованным, настоящим тружеником. Он возглавлял правительственный журнал «Экономика и финансы», являясь ведущим экспертом в этих материях[54]54
  На адрес этого журнала по улице Нью-Йорк, 52, Кристиан из Испании направлял письма с сообщениями для «Педро».


[Закрыть].

Во время учебы в университете Касанова стал посещать занятия в марксистском кружке, который вел фотограф Антонио Кинтдна. Для Кристиана Кинтана был моральным и идейным авторитетом. Под влиянием своего кумира Касанова вступил в комсомольскую организацию. Чтобы доказать искренность и бесповоротность своего выбора, выполнял любые поручения, вплоть до продажи газеты «Коммунистическая молодежь» на центральных улицах столицы, высокомерно игнорируя насмешки знакомых из светского общества.

Вскоре Кристиан ушел из семьи и стал жить самостоятельно, в «пролетарском» пансионе, где витали ароматы дешевого писко и где допоздна шумели, ссорились и мирились картежники. Усердие адепта из чуждой среды было замечено, Касанову избрали секретарем комсомольской ячейки! Время было горячее: на улицах едва ли не ежедневно комсомольцы сражались с молодежными нацистскими группами фон Марееса. Мелькали металлические прутья, летели камни, сыпались разбитые стекла, кровь текла по разбитым лицам. Потом появлялись конные карабинеры и разгоняли непримиримых врагов. Иногда комсомольцев и нацистов запирали в общую камеру, что позволяло в очередной раз решительно «размежеваться», но на идейно-теоретическом уровне.

В газете «Эль Сигло» Касанова вел рубрику, посвященную театру и искусству. Он писал пьесы, и за одну из них получил университетскую премию. Кристиан был талантлив, но относился к своему дару легкомысленно. Потом, на склоне лет, он не без сожаления, признавал, что растратил, рассыпал свой дар на пустяки, не сумев проявить настойчивости и воли. Он списывал это на вырождение своего рода: «Мои благие намерения разбивались об аристократическую лень».

В 1941 году Кристиан опубликовал в университетском журнале «Эль Мастиль» статью о международном положении, в которой изложил свою точку зрения на внешнеполитическую стратегию Чили в набиравшем силу мировом конфликте. Статья попала на глаза министру иностранных дел Барросу Харпе, и он рекомендовал способного студента своему другу, который возглавлял министерство торговли и финансов. Так Кристиан стал секретарем министра Харамильо. К этому времени и относится знакомство Касановы с «Пед-ро». Этот памятный для Кристиана эпизод описан в его романе следующим образом:

«Однажды летним утром 1942 года в мой офис вошел человек в белом костюме. Он был молод, обладал приятной внешностью и говорил с легким иностранным акцентом, принадлежность которого я не мог определить. Он бросил взгляд по сторонам и убедился, что кроме нас в помещении никого нет. Человек с любопытством всмотрелся в меня и как-то очень просто сказал:

– Я пришел по поручению Гало.

Конечно же, я знал, кем был Гало, и молчаливо кивнул головой. Человек в белом добавил с улыбкой:

– Это наш общий друг, не так ли? Начиная с сегодняшнего дня нам придется о многом переговорить. Но прежде ты должен получить подтверждение моих полномочий у Гало. Только потом будешь следовать моим инструкциям, конечно, в том случае, если сохранишь верность своему решению. В противном случае, забудь о моем визите.

Я снова выразил согласие кивком головы, стараясь представить себе, о чем все-таки идет речь. Гость предложил мне сигарету, но как раз в этот момент зазвучал цитофон. Меня вызывал начальник. Я довольно неуклюже извинился, но он, улыбаясь, стал прощаться:

– Меня зовут Педро, и я на следующей неделе позвоню тебе по телефону, чтобы условиться о встрече. К этому времени ты должен поговорить с Гало»…

Разумеется, полномочия «человека в белом» Гало Гонсалес подтвердил, и «Педро» вновь появился в офисе со своей открытой располагающей улыбкой. Он пригласил Кристиана выпить пива в укромном баре на авениде Лас Делисиас. Главной темой беседы была «почти забытая» гражданская война в Испании: «Педро» уверял, что после победы союзников, а подобное предсказание казалось в те дни весьма сомнительным, упадут головы Гитлера, Муссолини и Франко. Правда, по словам «Педро», ближайшие планы Франко были неясны. Если испанский диктатор присоединится к странам «оси», то серьезных изменений в соотношении противоборствующих сил в Европе не будет. Наоборот, это только ускорит падение диктаторского режима. По мнению «Педро», опасность состояла в том, что Франко не поддастся на давление Гитлера и в конце войны пойдет на союз с американцами.

Перед тем как распрощаться, «Педро» предложил Касанове добиться дипломатического назначения в Испанию. Тот покачал головой:

«Это невозможно. Дипломатическая карьера имеет свой четкий регламент, и мои шансы весьма слабы, чтобы претендовать на такую должность», – ответил Кристиан.

«Сделай что-нибудь. Настоящий революционер всегда найдет выход из затруднительного положения».

«Я простился с «Педро» несколько озабоченный, – вспоминал Кристиан, – но вдохновленный тем, что меня причислили к настоящим революционерам».

Встречи с «Педро» приобрели регулярный характер. Любимым местом для деловых бесед стал тенистый парк Форресталь и тихий район Ньюньоа с его невысокими уютными виллами. Первое задание – «вернуться в свою социальную среду».

«Тебе нужны деньги для приобретения смокинга?» – поинтересовался однажды «Педро».

«Нет, не надо. Моя бабушка подарила мне фрак и смокинг, когда узнала, что я собираюсь покончить с комсомольскими заблуждениями и возобновить светскую жизнь».

Недавний комсомольский активист стал принимать приглашения на танцы «в избранном аристократическом кругу». Иногда его фотографии появлялись в социальной хронике газеты «Меркурио». Друзья-комсомольцы считали Кристиана перебежчиком. Любимая девушка не могла понять, что с ним происходит. Художник «социальной направленности» Вентурелли прошел мимо Касановы с презрительным выражением на лице, сделав вид, что не заметил его.

Но «Педро» был доволен развитием событий. Все шло по плану, и он, обсуждая дальнейшие шаги, закуривал очередную сигарету и протягивал пачку Кристиану. Тот чаще всего отказывался, говоря, что курение вредит здоровью. «Человек в белом» покачивал головой, глаза его по-китайски суживались от смеха, и он говорил:

«Но гораздо раньше можно умереть по другим причинам»…

Каким именно причинам, он, конечно, не уточнял. Но было понятно: от пули в бою…

Встречи с «Педро» действовали на Кристиана вдохновляюще. Человек из Коминтерна рассчитывает на него. Поэтому надо сделать все, чтобы поездка в Испанию состоялась.

* * *

Сотрудник «Эль Сигло» 35-летний венесуэлец Эдуардо Пекчио Эрасо[55]55
  См. о нем также: Ross Maijorie El secreto encanto de la KGB: las cinco vidas de Iosif Grigulevich. Ed. Norma, 2004.


[Закрыть] был самой подходящей кандидатурой для заброски в нейтральную Португалию. Он вел в газете колонку международного комментария и относился к этой работе с энтузиазмом, хотя его материалы публиковались без подписи. Был он среднего роста, худощавый, по-птичьи подвижный. Приехал Эдуардо в Чили как политический изгнанник в 1937 году. Правивший в то время в Венесуэле генерал Лопес Контрерас выслал из страны большую группу «агитаторов-революционеров». К ним относился и Эдуардо, хотя в опубликованном списке политических изгоев его имени не было. Об этом побеспокоился отец – Акилес Пекчио, который возглавлял Торговую палату Каракаса и был, несомненно, одним из самых влиятельных людей в стране. Ходатайствовали за Эдуардо и родственники матери из семьи латифундистов Эрасо.

Из Венесуэлы молодой Пекчио уезжал с легким сердцем. После смерти диктатора Гомеса политическая ситуация в Венесуэле была нестабильной, чреватой репрессиями. Пройдет несколько месяцев, думал Эдуардо, обстановка в стране нормализуется и можно будет спокойно вернуться. Он ошибся. Его путешествие затянулось на десять лет. Впоследствии Эдуардо говорил: «Я был втянут судьбой в историческую турбулентность». В Сантьяго кто-то рассказал, что в Венесуэле ему пришлось пройти через изощренные пытки в тайной полиции. Эта легенда придала ему образ революционера-мученика. Однако родственники Эдуардо, с которыми автору книги довелось встретиться в Каракасе, таких подробностей его биографии не припомнили: «Он просто уехал, чтобы переждать смутные времена. Посмотреть на мир. Остепениться. В нем было слишком много мальчишества. Поэтому его и потянуло в революцию. Отец любил его, понимал его характер, прощал и помогал всем, чем мог. Особенно деньгами».

В Сантьяго Эдуардо с головой погрузился в жизнь шумной разноперой колонии молодых латиноамериканцев, которые съехались в Чили из тех стран, где самодурствовали диктаторы. Молодежь горела праведной ненавистью к тиранам. Излюбленным ее занятием было обсуждение подготовки вооруженных экспедиций. Пекчио расцветал в этой атмосфере, побуждающей к героизму и самопожертвованию.

По Сантьяго ходила также легенда о том, что его отец был преуспевающим нефтяным дельцом. Эдуардо тайно завидовали и под любыми предлогами «занимали» у него деньги. Даже прозвали «Маркизом»: слишком легко, по-аристократически, он прощался с «презренным металлом». Писал он быстро и много, его статьи брали в редакциях газет и журналов разного направления, хотя лучше всего Эдуардо чувствовал себя в «Эль Сигло».

Своим бессребреничеством и донкихотством Пекчио настолько поразил воображение костариканца Хоакина Гутьерреса, что через много лет писатель сделал его героем романа «Ты помнишь, брат». Позднее Хоакин говорил об этом образе: «Это – типичный студент, лидер по натуре, несколько заблудившийся в жизненных хитросплетениях». Сохранил писатель в романе и реальное прозвище Пекчио: «Маркиз».

Луис Корвалан рассказал автору, что Пекчио увлекся коммунизмом из-за несогласия с существующим порядком вещей, стихийного бунтарства. Когда началась война Германии против Советского Союза, он участвовал в манифестациях и актах протеста, которые КПЧ проводила у посольств «нацифашистских стран». Одевался Эдуардо с привычной для него элегантностью и этим походил на Кристиана Касанову. Члены редакции, обладавшие незапятнанным пролетарским происхождением, иногда называли Эдуардо и Кристиана – шутливо, без злобы – словечком «pije», означающим нечто среднее между маменькиным сынком, задавакой и пижоном. Пекчио относился к таким подковыркам хладнокровно, словно это чилийское словечко к нему – венесуэльцу – не могло иметь никакого отношения. А Касанова свирепел от ярости, лез с кулаками на обидчика, старался доказать, что он никакой не «pije». К слову сказать, не избежал этого определения и Сальвадор Альенде, о котором многие мемуаристы писали – «он был типичный “pije”». Так что, может быть, зря возмущался Кристиан: быть в одной компании с Альенде…

* * *

Пекчио знал несколько языков. Подкупали его аристократические манеры. Там, в Лиссабоне, вдали от южноамериканских берегов, никто бы не заподозрил в нем «красного агента». В предварительной беседе о возможности такой «заброски в тыл врага» Эдуардо сказал «Педро»: «Если требуется для общего дела, еду». После бесчисленных чашек кофе и выкуренных сигарет Леопольдо, наконец-то, признался, что является представителем Коминтерна в Чили. Для Пекчио это было откровением. «Педро» – эмиссар Коминтерна! А Коминтерн – это Советский Союз!

Впервые о Советской России Эдуардо услышал в Венесуэле из уст единственного русского, который тогда проживал в стране. Это был художник Николай Фердинандов, воплощавший в себе много других ипостасей: путешественник, авантюрист, коммерсант, искатель жемчуга, неисправимый романтик и фантазер, мечтавший построить «Плавучую академию», что-то вроде Ноева ковчега для художников всех стран и народов, чтобы бороздить океаны и своим творчеством проповедовать идеи мира и братства. Эдуардо было 15 лет, когда он познакомился с Фердинандовым. Случилось это в Торговой палате Каракаса, куда подросток нередко заглядывал, чтобы поговорить по душам с ее секретарем и своим приятелем – Хулио Планчартом.

В тот день у Хулио были гости – его брат Энрике, поэт и литературный критик, и светловолосый голубоглазый иностранец, – об этом можно было догадаться по акценту, – в улыбке которого легко прочитывались открытость и дружелюбие. Хулио представил Фердинандова Эдуардо, сказав при этом: «Ты расспрашивал меня о русской революции, теперь можешь задавать вопросы ему – он русский». Николас, в котором было много озорного, актерского, с деланой озабоченностью профессионального конспиратора спросил: «А можно ли доверять этому молодому человеку?» «Можно, – заверил Хулио. – Тайны хранить умеет».

Годы спустя, вспоминая о беседах с Николасом в его мастерской на площади Лопес, Эдуардо ясно представлял, что «Эль Русо», как его звали венесуэльские друзья-художники, никогда не был революционером и тем более – коммунистом. Но знаниями он обладал обширными, был свидетелем событий первой русской революции 1905 года, читал «запрещенную» литературу и мог на многое открыть глаза любознательному юноше, который критиковал всемогущего «хозяина» Венесуэлы Хуана Гомеса и восхищался героями вооруженных заговоров, которые пытались свергнуть ненавистного диктатора. «То, что произошло в России, – говорил Фердинандов, – обязательно будет повторено в других странах, таков закон исторического прогресса. Капитализм себя изжил, угнетение человека человеком – атавизм. Свободный раскованный труд – вот к чему, рано или поздно, придет человечество». А потом Фердинандов исчез, и через два года Эдуардо узнал от Хулио Планчарта печальную новость: Николас умер на Кюрасао от скоротечной чахотки, так и не успев осуществить главный проект своей жизни – «Плавучую академию»…

Перспектива командировки в Португалию воодушевляла Пекчио, хотя из бесед с «Педро» не слишком ясно представлял себе, чем конкретно придется там заниматься. На наводящие вопросы «Педро» отвечал уклончиво, что еще больше возбуждало любопытство Пекчио, которому хотелось по-настоящему прикоснуться к опасностям, риску и тайнам разведки.

* * *

Во время своего первого пребывания в Сантьяго, «Артур» привлек к работе по иностранным общинам в Чили француза Клемента Дюро Бутри, немца Герхарда Фишера и итальянца Мануэля Солимано. «Артур» называл их в своей переписке с «Алексом» «мушкетерами». Информация, поступавшая от них, позволяла судить не только о степени проникновения нацистской агентуры во французскую, немецкую и итальянскую общины, но и проявляемом к ним интересе со стороны чилийской тайной полиции, английской и американской разведок.

Имя Дюро было хорошо известно в испанской колонии. Он работал под руководством Андрэ Марти в Интернациональных бригадах. Был участником операций по переброске военного снаряжения в Испанию на французских пароходах. Участвовал в ряде кровопролитных сражений с франкистами бригады «Марсельеза». В апреле 1937 года «пираты Франко» захватили его вместе с группой французских моряков в плен. Скоротечный военный трибунал приговорил Дюро к смерти. Два года ожидания расправы! В марте 1939 года под давлением правительства Франции Клемент был освобожден и выслан из Испании. Он помогал Пабло Неруде, специальному уполномоченному чилийского правительства, в организации вывоза в Чили трех тысяч испанских республиканцев, узников лагерей во Франции, на «пароходе спасения» «Виннипег». Если бы эта миссия провалилась, то заключенные были бы захвачены наступавшей гитлеровской армией и выданы Франко. Спасаться на пароходе пришлось и самому Дюро: франкистская охранка продолжала охотиться за ним. В Чили Дюро вступил в местную компартию, стал членом Комитета Свободная Франция. Он нашел общий язык с президентом Комитета – Андре Пиро, который был приверженцем генерала Шарля де Голля и контролировал многие французские организации в стране. Через Дюро «Алекс» получал информацию о дипломатах, представлявших в Чили коллаборационистское «правительство Виши». Впрочем, «вишисты» понимали эфимерность режима, сотрудничающего с Германией Гитлера, и на деле только имитировали работу в интересах стран «оси». Многие сотрудники «посольства Виши» тайно помогали делу союзников, обеспечивая себе индульгенции на послевоенный период. Постоянная работа велась резидентурой среди добровольцев, которых Комитет отправлял в Англию для вступления в части, организуемые де Голлем. Не всем удалось добраться до места назначения: немецкие подлодки не снижали интенсивности своих атак в Северной Атлантике. Об этих потерях резидент «Артур» сообщал в Центр коротко: имя агента, примерная дата гибели, на каком судне…

* * *

Герхард Фишер оказывал большую помощь в работе по немецкой колонии. Он вступил в компартию Германии в 17 лет. По ее заданию поддерживал контакт с советским представителем, работавшим под крышей берлинского представительства ТАСС. В марте 1933 года Фишер бежал из Германии в Швецию, поскольку его разыскивали молодчики Геринга. Советское посольство в Стокгольме выдало Герхарду въездную визу, и он три года провел в Москве, работая в одной из химических лабораторий.

В 1936 году по предложению Коминтерна Фишер поехал в Испанию. Он работал переводчиком в группе советских специалистов ПВО, которые монтировали звукоуловители и прожектора под Мадридом, Барселоной и Валенсией. Герхард покинул Испанию с последними частями республиканской армии. Прибыл в Чили в конце 1939 года и устроился фотографом в газету «Эль Сигло». С учетом знаний Герхарда в радиоделе планировалось привлечь его к постройке радиопередатчика для установления связи с Москвой. «Алекс» подолгу проверялся, отправляясь на встречи с немцем. Прошлое Фишера было таким пестрым, что за ним не могло не быть плотной слежки со стороны полиции, конкурирующих спецслужб и, конечно, нацистской агентуры.

* * *

Мануэль Солимано, член компартии и, «по совместительству», состоятельный владелец авторемонтных мастерских стал главным контактом «Алекса» в организации «Италия Либре», созданию которой в немалой степени способствовали «Артур» и «Алекс».

Идея формирования антифашистского движения итальянцев в Чили родилась во время встречи «Артура», «Алекса» и Гало в городке Винья-дель-Мар. В конце 1941 года она была воплощена в жизнь через членов КПЧ Ирен Турко (жену Клемента Дюро) и Паскуаля Касаулу. «Инициативной группе» активно помогали многие влиятельные персонажи итальянской колонии, в том числе Гино Капелло, бывший редактор римской газеты «Аванти». В организацию входило около 300 человек, и до разрыва правительством Чили дипломатических отношений с Италией она доставила много неприятностей официальным представителям Муссолини в Сантьяго. Антифашисты издавали газету «Италия Либре». Радиостанция с таким же названием вела регулярные пропагандистские передачи на страны континента.

Первые месяцы существования организации Леопольдо уделял ей особенно много внимания, согласовывал с Мануэлем проведение акций протеста у посольства, манифестаций, различного рода мелких «диверсий», затруднявших работу дипломатов, вплоть до выбитых фар и проколотых шин у посольских автомобилей. Посол итальянского диктатора направлял ноту протеста в МИД Чили, требовал разыскать и наказать виновных и… в очередной раз обращался к Солимано по поводу срочного ремонта.