Текст книги "Михаил Тверской"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Чёрное солнце

Старый поклонник Костромы, я позволю себе немного задержаться на этом сюжете. Воспоминания уносят меня в «застойные 70-е». Золотое кольцо России с его наскоро отреставрированными достопримечательностями и спартанскими гостиницами призвано было утолить столь свойственное русским людям стремление к неведомым берегам. Профсоюзы, «школа коммунизма», щедрой рукой оплачивали культурно-просветительные мероприятия. И среди них едва ли не самое любимое – автобусные экскурсии в старые русские города. В дороге каждый находил себе занятие по душе. Интеллигенция, «инженерно-технические работники», сонно внимали краеведческой чепухе, которую заученно нёс в охрипший микрофон экскурсовод. А на задних сиденьях рабочий класс уже позвякивал стаканами и начинал бессмертную песнь про парней на улицах Саратова...

Но Кострома... Да, Кострома с её кустодиевскими торговыми рядами, ветхими деревянными особняками на веером расходящихся тихих улицах, широкими плёсами Волги и, конечно, – вознесённой над береговым обрывом гостиницей «Русь»... Эта Кострома была моей любимой экскурсией...

Среди многочисленных достопримечательностей Костромы Фёдоровская икона занимала особое место. Говорили, что это единственная чудотворная икона, оставшаяся в действующем храме. Уже самый храм, в котором поместили после долгих мытарств знаменитую икону, – церковь Воскресения на Дебре – вызывал уважение своей трёхсотлетней древностью и какой-то особой пряничной красотой. Спустившись по косогору вдоль узкого переулка, я приходил вечерами сюда, чтобы подышать старинными запахами, полюбоваться отблесками свечей на серебре и золоте окладов, погрузиться в радостный мир православного богослужения.

В сумраке низких папертей, с трёх сторон окружающих храм, теплились одинокие лампадки. В их трепетном свете можно было рассмотреть всевозможную церковную утварь, снесённую сюда из разорённых костромских церквей. А со стен смотрели темноликие святые и грозные ангелы Апокалипсиса.

Храм был практически двухэтажным. Снизу на паперть вела широкая лестница, на ступенях которой штатные нищие настойчиво взывали к сочувствию посетителей. А в самом храме словно забытые каким-то давним веком старушки дребезжащими голосами тянули акафист.

«Фёдоровская» помещалась под вызолоченной сенью на почётном месте справа, близ иконостаса. Обычно здесь стояла очередь желающих приложиться к святыне. Время покрыло знаменитую икону непроницаемой чернотой. И лишь силуэт Богородицы с младенцем, словно вырезанный из тьмы позолоченным окладом, сохранял свои благородные очертания. В этом сочетании сверкающего золотом оклада и глубокой, ночной черноты самой иконы было нечто древнее и грозное...

Реставраторы уверяют, что «Фёдоровская» – точнее, её лицевая сторона, ибо на обороте хорошо сохранился образ Параскевы Пятницы, – необратимо почернела и уже пропала как памятник живописи. Возможно, и так. Но как средоточие бесчисленного множества молитвенных обращений древняя икона в своей бездонной черноте хранит неведомую науке энергию веры...

Всякая чудотворная икона живёт происходящими от неё чудесами. Обычно это исцеления и «прощения» больных и увечных людей. Чудесная сила Фёдоровской иконы совершила чудо иного масштаба. Рассказывали, будто однажды большой татарский отряд, захвативший Ярославль, приближался к Костроме. Помолившись перед иконой Фёдоровской Божьей Матери, князь Василий вышел навстречу врагам и нанёс им полное поражение. Пленники, которых татары гнали в Орду, получили свободу, а награбленное добро стало достоянием победителей. «Озеро, при котором произошла битва, как и селение при этом озере, в память заступничества Богоматери и по сие время называется Святым», – писал А. В. Экземплярский в конце XIX века (147, 264). Там монахи соседнего Ипатьевского монастыря воздвигли белую часовню, напоминающую об этом легендарном сражении.

Легенда о разгроме татар под Костромой не подтверждается историческими источниками. Однако её героический пафос весьма характерен для русской литературы ХIII столетия. К тому же известно, что в глубине каждой легенды скрывается историческое ядро.

Святослав Тверской: тяжёлое наследие

Святослав Тверской, сводный брат Михаила Ярославича, безусловно, был одним из тех, чей образ в детстве служил для будущего святого положительным примером. В справочнике А. В. Экземплярского биография Святослава представлена предельно кратко:

«До занятия Святославом великокняжеского стола (в Твери. – Н. Б.) мы встречаем в летописях следующие известия о нём: а) когда отец его в 1266 году посажен был на новгородский стол, он стал княжить во Пскове; б) в 1267 году в Литве убит был князь Миндовг, вследствие чего произошли сильные возмущения; множество литовских семейств прибежало из Литвы в Псков. Новгородцы хотели перебить этих беглецов, но Ярослав удержал их от этого. Всех этих беглецов Святослав крестил. Между беглецами был и Довмонт, которого псковичи объявили своим князем. Это обстоятельство оскорбило Ярослава, и он хотел с войском идти на Псков – но новгородцы удержали его от такого шага; в) в 1268 году вместе с братом своим Михаилом (Старшим. – Н. Б.) Святослав участвовал в знаменитой Раковорской битве; г) в 1269 году Ярослав хотел идти на Колывань, почему приказал Святославу привести в Новгород “низовские” (из Северо-Восточной Руси. – Н. Б.) полки, а во время ссоры с новгородцами в 1270 году посылал его на вече для переговоров» (147, 455).

После кончины отца 16 сентября 1271 года Святослав возглавил небольшое и уже почти выморочное тверское семейство, состоявшее помимо него самого из двух персон – княгини-вдовы Ксении Юрьевны (второй жены Ярослава Ярославича Тверского) и её сына «пеленочника» Михаила.

Образ князя Святослава Ярославича в наших источниках настолько неуловим и зыбок, что его можно сравнить со скользящей тенью. Ни дата его рождения, ни дата кончины не удостоились заметки в летописях. По косвенным данным можно полагать, что к моменту вступления на тверской трон ему было лет 20-25. Однако источники не сообщают о его женитьбе и рождении детей.

Важной деталью для биографии Святослава может служить известие летописи о том, что при нашествии татар на Северо-Восточную Русь в 1252 году князь Ярослав Ярославич Тверской ушёл от Неврюевой рати в Ладогу, а его жена с детьми попала в плен к татарам:

«Царевич же Невруй съ татары своими взяшя Переславль, иже на Клещине озере, и яша княгиню Ярославлю и з детми и убиша ея, а иныя дети Ярославли в полон поведоша, а воеводу их Жидислава убиша, и люди вся в полон поведоша, и все имение взяшя, и идоша во Орду» (17, 139).

Если допустить, что Святослав был одним из «детей Ярославлих», уведённых татарами в Орду, – а это вполне вероятно, – то можно себе представить весь ужас пережитого им потрясения.

Первым же потрясением для детей Ярослава было бегство отца от опасности в далёкие северные края. Вероятно, они почувствовали себя брошенными, преданными отцом.

(Заметим, что такое, на первый взгляд позорное, бегство от татар совершали многие русские князья – от Юрия Всеволодовича Владимирского, павшего на Сити в 1238 году, до Дмитрия Донского и Василия I. Безусловно, это была не трусость в её обычном понимании, но своего рода манёвр, стремление увести врага от родного гнезда. Однако понимание тонкостей военного дела приходит с годами. Пережитые в детстве, такие потрясения как глубокие шрамы остаются на всю жизнь).

Но бегство отца было только началом драмы, пережитой Святославом. Княгиня-мать, по-видимому, вела себя столь дерзко по отношению к «поганым», что они вопреки обыкновению – богатый выкуп! – расправились с ней. Ту же чашу испил и воевода Жидислав, на попечение которого князь Ярослав оставил семейство. Вполне возможно, что эта кровавая расправа произошла на глазах у детей. Их ожидало унизительное рабство в Орде...

Со временем Ярослав сумел вызволить детей из Орды. Но как сказались эти испытания на их физическом и психическом здоровье? А главное: как могли они после этого гостить в Орде, поднимать чашу за здравие татарских эмиров, среди которых могли быть и убийцы их матери?.. Да, есть в этом «татарском периоде» русской истории нечто такое, чего мы не понимаем и, наверное, никогда уже не поймём.

Итак, в год кончины отца Святославу было лет 20-25. В этом возрасте княжичи уже сопровождали отцов в их поездки в Орду. Вероятно, Святослав сопровождал отца в его последнем путешествии в ханскую ставку. Младший брат Михаил Старший (вскоре умерший) оставался дома и при помощи бояр оберегал княжество от всяких угроз.

Святослав Тверской: дороги мира

Святослав правил тихо и почти не привлекал внимания летописцев. Впрочем, летописи мирного времени вообще отличаются необычайной краткостью. Летописцам неведомо было умение современных «рыцарей пера» делать из мухи слона и превращать пустяки в события мирового значения. Напротив. Монашеский чин научил их великому искусству молчания. Нередко они молчат даже там, где и «камни вопиют», оставляя плачущих историков наедине с их изменчивыми гипотезами...

Святослав Тверской не претендовал на Владимир, но внимательно следил за развитием событий. Он понимал, что старые раны могут кровоточить, а старые обиды – вспыхивать новой враждой. С кончиной Василия Костромского настал наконец час торжества для Дмитрия Переяславского. «В Неделю всех святых» (23 мая 1277 года ) он под звон колоколов Святой Софии взошёл на новгородское княжение.

Осторожный Святослав в январе 1277 года не поехал на княжеский съезд в Костроме по случаю кончины Василия Костромского. Вероятно, для отсутствия был найден благовидный предлог. Однако истинная причина состояла в том, что на съезде всем распоряжался новый великий князь Владимирский – Дмитрий Переяславский. В этой ситуации Святославу следовало подумать и о личной безопасности. Впрочем, причиной могла быть и болезнь Святослава или его душевное состояние.

Дальнейшая судьба Святослава Тверского отмечена всё тем же стремлением к миру. Однако идти этой дорогой становилось всё труднее и труднее.

В начале 1280-х годов Святослав принял участие в затяжной кровавой усобице между сыновьями Александра Невского. О причинах этой усобицы и её конкретных деталях источники дают лишь самое общее представление. Вместе с Даниилом Московским (который, рано потеряв отца, был воспитан в Твери при дворе великого князя Ярослава Ярославича) и новгородцами (с которыми Святослав сумел на время подружиться) он в 1282 году выступал против своего старого недруга Дмитрия Переяславского. Впрочем, в этом конфликте дело закончилось миром. Здесь сыграл свою роль и миролюбивый характер Святослава.

После войны 1282 года Святослав уже не появляется на страницах летописи. Судя потому, что в 1285 году летописцы называют тверским князем нашего главного героя – князя Михаила Ярославича, – Святослав к этому времени уже ушёл с исторической сцены. Наследников он не оставил.

Летописи не сообщают о его кончине. А между тем Святослав был достаточно заметной политической фигурой.

Это умолчание можно понимать по-разному. Можно и как свидетельство того, что Святослав ушёл из жизни не со ступеней тверского трона, а с какой-то другой, менее заметной позиции. И здесь уместно вспомнить одно загадочное сообщение Новгородской Первой летописи. Рассказывая о войне между Дмитрием и Андреем Александровичами в 1293/94 году, летописец сообщает, что укрывшийся в Твери Дмитрий посылал к своему брату и сопернику для переговоров о мире тверского епископа Андрея и какого-то Святослава. «И приела в Торжок владыку тферьскаго и Святослава с поклоном к брату Андрею и к новгородцем» (5, 328).

Вопрос о том, кто такой этот Святослав, равный достоинством тверскому владыке и носящий княжеское имя, давно занимал историков. Полагали, что он происходил из полоцких князей и этим близок был тверскому владыке Андрею (102, 347). Однако дело может объясняться проще. Не есть ли этот загадочный Святослав ушедший от дел и поселившийся в монастыре тверской князь Святослав Ярославич? В чрезвычайной ситуации, когда большая война стучалась в ворота Твери, долг христианина требовал от князя-инока исполнить евангельскую заповедь о миротворцах. Высокий нравственный авторитет среди князей позволил Святославу с успехом исполнить этот долг... Заметим, что сходная история случилась примерно в это же время среди литовских князей. Удалившийся в монастырь сын Миндовга Воишелк сбросил рясу и вернулся в мир, чтобы отомстить убийцам его отца. Исполнив месть, он вернулся в свою обитель.

Постриги

Судя по всему, Святослав не испытывал враждебных чувств по отношению к мачехе и сводному брату. Княгиня-вдова была занята воспитанием сына и не вмешивалась в заботы власти. Михаил рос под опекой матери и учителей. Одним из самых ярких воспоминаний его детских лет были, безусловно, постриги. Этот древний обряд символизировал начало возмужания малолетнего княжича «при переходе из младенчества по четвёртому году» (69, 26). Подобно монашескому пострижению, обряд заключался в отрезании у ребёнка пряди волос. Потом его впервые в жизни сажали на коня. Вероятно, духовные лица говорили соответствующее напутствие, читали молитву, поздравляли счастливых родителей и окропляли всех святой водой. Затем следовало праздничное застолье.

«В лето 6700 (1192), июля 28. Быша постригы у великаго князя Всеволода (Большое Гнездо. – Н. Б.) сыну его Георгиеви в граде Суждали. Том же дни и на конь его всади, и бысть радость велика в граде Суждали. Ту сущу блаженому епископу Иоанну» (10, 409). Заметим, что Юрий родился 27 ноября 1188 года и имел ко дню пострига возраст 3 года и 8 месяцев.

Два года спустя обряд был совершён над другим сыном великого князя Всеволода – Ярославом. Он родился 8 февраля 1190 года. Возраст ко дню пострига – 4 года и 2 месяца (109, 169).

В первом случае днём пострига был вторник, во втором – среда. При совершении обряда присутствовал ростовский владыка Иоанн. Примечательно, что в обоих случаях постриги не были связаны с каким-либо церковным праздником и даже воскресным днём. Полагают, что обряд носил чисто семейный, домашний характер (69, 26). Однако летописи указывают на публичное совершение постригов. Так поступил в 1230 году Михаил Всеволодович Черниговский. «В то же лето князь Михаил створи пострыги сынови своему Ростиславу Новегороде у Святей Софии и уя (отрезал. – Н. Б.) влас архиепископ Спиридон; и посади его на столе, а сам поиде в Чернигов» (5, 69).

Добавим, что для постригов часто выбирали Великий четверг (четверг Страстной недели) (135, 141).

Обычай постригов сохранялся и в XIV столетии. Однако в летописях имеется лишь одно известие такого рода. В 1302 году «тое же осени месяца ноября в 8, на събор Михаилов, быша постриги у князя Михаила Тферскаго сыну его Дмитрию» (22, 85). Михаил Тверской приурочил совершение обряда над старшим сыном, которому было тогда около четырёх лет, к большому церковному празднику – Собору Михаила Архангела. Этот день княжеских именин был и городским праздником Твери.

Исследователи отмечают двойственное отношение церковных властей к обряду пострига. «Постриги могли расцениваться как суеверие и в качестве такового осуждаться церковью: так, например, в цветнике 1754 г. Румянцевского собрания при перечислении суеверий, предаваемых проклятию, упоминается и то, что “съ робят первыя волосы стригут”» (135, 168).

Понятно, что по мере усиления контроля духовенства за жизнью народа более жёстким становилось и отношение к древним, в истоках своих языческим обычаям. Одна ситуация была в середине XVIII столетия, и совсем другая – в эпоху Михаила Тверского. «В Древней Руси считалось грехом, если “детя умерло, а первыя власы не стрижены”» (135, 168). При пострижении волос были восприемники, «то есть постриги рассматривались как нечто аналогичное крещению» (135, 168).

Все эти окольные сведения подводят нас к прямому вопросу: был ли обряд постригов совершён над будущим героем Бортеневской битвы? Увы, источники молчат об этом. Но логика вещей позволяет ответить на этот вопрос положительно.

Глава 4
СТРАХ

В последние дни и времена

их изыдут на землю Израилеву

от стран северных Гог и Магог...

Откровение Мефодия Патарского

В 70-е годы XIII века Тверь жила относительно спокойной жизнью. Детские впечатления Михаила Тверского до поры до времени были ясными, как майское утро. Но в начале 80-х годов на этих ясных горизонтах появились грозные тучи. Разбуженная эгоизмом и алчностью русских князей Орда – как китайский дракон на монгольских знамёнах – зашевелилась и выпустила когти.

И если прежде Михаил знал об ужасах татарских набегов и ордынского плена только от старшего брата Святослава и от беженцев из других княжеств, то теперь ему пришлось увидеть многое из этого своими глазами. Он лицом клицу увидел Гога и Магога – косматых вестников ужаса, о появлении которых перед концом света говорили Апокалипсис и древние пророки. Смерть была их поприщем и их предназначением. Нигде нельзя было спастись от их меча.

Сияние трона

С кончиной властного и опытного хана Менгу-Тимура в 1280 году борьба за верховную власть в Золотой Орде приняла новую, более изощрённую форму. И если прежде могущественный темник Ногай довольствовался управлением автономной территорией, примерно в границах современной Молдавии, а на остальном пространстве признавал главой государства Менгу-Тимура, то теперь он забрал в свои руки всё государство. Его манило сияние трона. Однако внешне отношения оставались в рамках традиции. В силу ордынских понятий о верховной власти (приоритет сыновей, рождённых в законном браке, над сыновьями от наложниц) Ногай, дед которого был незаконным сыном Джучи, не мог сам стать «царём» – как называли русские хана Золотой Орды – до тех пор, пока существовали законные потомки Джучи (101, 47). А потомков этих было более чем достаточно. Сложившаяся ситуация могла разрешиться двумя путями: либо тотальное истребление Ногаем всех законных претендентов, либо его превращение в реального правителя при номинальном правлении кого-то из чистокровных Чингизидов.

Отказавшись от первого пути как слишком сложного и рискованного, Ногай предпочёл второй путь. Он энергично поддержал претензии на трон младшего брата Менгу-Тимура «царевича» Туда-Менгу. Воссев на трон, Туда-Менгу «отблагодарил Ногая, возведя его в ранг бекляри-бека – фактически премьер-министра и верховного главнокомандующего войсками всей Золотой Орды» (101, 59).

Степная держава была предрасположена к наличию номинального и реального правителей в силу отсутствия чёткой системы престолонаследия. В принципе любой Чингизид мог решением курултая стать ханом. Однако до середины XIV века предпочтение отдавалось прямым потомкам Батыя. Случайно оказавшиеся на вершине власти беспечные «царевичи» – как называли русские всех сородичей правящего «царя» – нуждались в опытном советнике, который, в свою очередь, быстро прибирал к рукам дела управления государством. Так позднее управлял Золотой Ордой от имени ничтожных «царевичей» темник Мамай. Так за сто лет до Мамая вёл дела Орды темник Ногай.

Однако «царевичи» взрослели, умнели и начинали сопротивляться всевластию своего опекуна. Тайные недруги временщика убеждали юного хана избавиться от тягостной опеки и взять в свои руки всю полноту власти. История любой монархии полна такого рода примерами. Вскоре Туда-Менгу стал тяготиться зависимостью от Ногая, который ещё во времена Менгу-Тимура начал распоряжаться княжескими отношениями в Южной и Юго-Западной Руси. Хан задумал поставить на место своего зарвавшегося бекляри-бека. И для начала решил показать свою власть в русских делах.

«Наиболее радикальным вмешательством Туда-Менгу в политику Руси стала замена одного великого князя другим – такого не позволял себе ни один ордынский правитель со времён Бату, помогшего Александру Невскому сместить своего брата Андрея! В 1281 г. к хану обратился князь Андрей Городецкий... с жалобой на своего старшего брата, великого князя Дмитрия. Андрей обвинил брата в неподчинении ханской власти и сумел убедить хана, что будет куда лучшим вассалом, нежели Дмитрий» (101, 60).

Хан решил показать, кто в доме хозяин. Степь пришла в движение. Кочевники седлали коней и потирали руки в предвкушении увлекательного развлечения – карательного похода на Русь. Так начались полные огня и дыма 80-е годы XIII столетия.