Текст книги "Михаил Тверской"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Яд или не яд?

Новгородская Первая летопись сохранила распространившийся в связи с этим упорный слух, что ханскую сестру в Твери «смерти предаша» (5, 96). Владимирский летописец выражается ещё определённее: в Твери жена Юрия «зелием уморена бысть» (29, 103). Не все верили этим слухам. Никоновская летопись по поводу отравления Агафьи осторожно замечает: «Иные же глаголют...» (17, 181). Но сам Юрий, кажется, не имел сомнений относительно причин смерти жены.

Проще всего сказать, что насильственная смерть Кончают в Твери – если, конечно, таковая имела место – была подстроена врагами Михаила Тверского, которому тотчас и приписали убийство знатной монголки.

Однако всё не так просто, как кажется на первый взгляд. История ордынского брака Юрия Московского полна недомолвок. Этот странный династический союз Рюриковичей с Чингизидами – нечто большее, чем заурядный бытовой факт. Судя по всему, это был далекоидущий замысел Московского княжеского дома. Никогда прежде действующий великий князь Владимирский – а Юрий всё же, судя по всему, имел ханский ярлык на великое княжение Владимирское или по крайней мере на его часть – не вступал в брак с монголкой. Такие сомнительные союзы были уделом князей второго ряда. Это был их способ выживания в споре с более крупными хищниками.

Будущие сыновья Юрия и Агафьи – племянники хана Узбека – могли претендовать на особое положение в русском княжеском сообществе. Благодаря кровному родству с Чингизидами они могли стать основателями новой русско-ордынской династии, члены которой органично входили бы в правящую элиту Золотой Орды. Эти русские монголы с московской пропиской могли при помощи хана присвоить себе исключительное право на великое княжение Владимирское...

Успех этого замысла грозил Твери не только потерей первенства в Северо-Восточной Руси, но и мстительным порабощением представителями будущей «династии Юрьевичей».

От этой страшной угрозы тверичей могла избавить только смерть одного из «молодожёнов». Но Юрий был недостижим для тверских агентов и к тому же держался весьма осторожно. Оставалась злополучная Агафья-Кончака. Простые средства её уничтожения – нож, петля или угарный газ из преждевременно закрытой печи – здесь были неуместны. Кончина ордынской принцессы в Твери могла навлечь гнев её державного брата на Михаила Тверского. Но русские князья многому научились у своих степных повелителей. Потомки Чингисхана знали верное средство для решения такого рода задач. Этим средством был медленно действующий яд. Впрочем, ядами увлекались тогда и в Европе, усматривая в них кратчайший путь к устранению разного рода препятствий. Среди ядов были свои шедевры.

«Acqua tofana ничем не пахла и была бесцветна; достаточно было принимать её по одной капле в неделю, чтобы человек умер через два года. Если в этот период времени он заболевал хотя бы самой лёгкой болезнью, она неизбежно заканчивалась смертью, и отравители рассчитывали на это. Acqua tofana можно было подмешивать к кофе или к шоколаду, и от этого она не теряла своей силы. Вино отчасти её нейтрализовало»(127, 240).

Состав знаменитых ядов держали в секрете, и сегодня он уже неизвестен. Однако именно действием медленного яда была вызвана едва ли не каждая вторая смена власти в Золотой Орде. Отравление могло сказаться лишь через несколько дней или недель, что затрудняло любые выводы относительно личности отравителя.

Успех любого рискованного предприятия зависит главным образом от мастерства его исполнителей. А мастерство приходит с практикой. На Руси, как мы уже говорили выше, отравления князей случались, но были довольно редким делом. Недостаток практики влиял на уровень мастерства. Тверские отравители – если таковые, конечно, существовали – плохо владели тонкостями приготовления «лютого зелья» и, так сказать, «перестарались». Доза оказалась слишком сильной. Ордынская принцесса умерла раньше, чем её успели передать москвичам в соответствии с волжским договором.

Попавшему в неловкое положение Михаилу Тверскому оставалось только ссылаться на эпидемию какой-то тяжкой болезни, которая свирепствовала тогда в Твери. «Тое же зимы в Тфери мор был на люди», – сообщает летопись под 6826/1318 мартовским годом (29, 103). Соответственно, речь идёт о зиме 1317/18 года, когда Кончака-Агафья находилась в плену у Михаила Тверского.

(Здесь нам необходимо ещё раз напомнить читателю, что мы пишем не акафист святому, а биографию средневекового правителя. Святым Михаила Тверского сделала не святая жизнь, а мученическая смерть. В этом смысле его судьба напоминает трагическую судьбу последнего русского императора Николая Второго. Что касается жизни князя Михаила Ярославича, то в ней можно увидеть проявления самых разных нравственных качеств).

Внезапная кончина ханской сестры, разумеется, могла быть вызвана и вполне естественной причиной – например, упомянутой выше эпидемией. Но, как бы там ни было, ордынская принцесса уже стала частью политической игры. Не только её жизнь, но и её смерть имела свою цену в этой жестокой игре. Молва – быть может, стихийно возникшая в тёмных глубинах народного сознания, а может быть, распущенная врагами Михаила Тверского – обвинила князя в смерти Агафьи-Кончаки.

Ненависть

С кончиной Агафьи-Кончаки между Юрием Московским и Михаилом вспыхнуло «нелюбие велие» (17, 182). Эта лютая ненависть в конечном счёте и свела обоих в могилу.

Смерть Агафьи поставила тверичей в довольно сложное положение: им вовсе не хотелось выглядеть убийцами ханской сестры. Кроме того, они не знали, что делать с телом несчастной. Им оставалось только ждать ответных действий со стороны московского князя...

Рассматривая деятельность Юрия Московского как правителя, мы вовсе не хотим лишить его человеческих качеств и эмоций. Возможно, он и вправду был увлечён ордынской принцессой. Её скоропостижная кончина стала для него тяжёлой личной драмой. Будущее закрыли тёмные облака. Горький вкус бездетного одиночества во все времена вкушали и «сильные мира сего».

Утратив едва обретённую «подругу жизни» – а вместе с ней и грандиозные планы на будущее, – Юрий стонал не только от горя, но и от стыда. Смерть Агафьи-Кончаки в тверском плену была результатом его позорного бегства с поля боя под Бортеневом. Его воинская слава, удача и династическое бессмертие – всё утонуло в глубоких сугробах бортеневского оврага...

Первым прервал затянувшуюся паузу князь Михаил Тверской. Он отправил в Москву с известием о кончине Агафьи своего боярина Александра Марковича. Тот ехал с «посольством о любви» (17, 182). Но сообщать дурные вести всегда было делом неблагодарным. В приступе ярости Юрий приказал убить тверского посла. Из летописного текста можно понять, что он сделал это своими руками...

Убийство посла было тягчайшим оскорблением тому, кто его отправил. После этого никаких переговоров между Юрием и Михаилом быть уже не могло. Не желая оставлять у себя в Твери тело Агафьи, князь Михаил велел отвезти его в Ростов и похоронить там с честью в княжеской усыпальнице – городском Успенском соборе. Вероятно, в этом решении отразились родственные связи Агафьи с ростовскими татарами, среди которых были и потомки самого Чингисхана.

Роковой спор князей близился к трагическому исходу. Но прежде своё слово должен был сказать «вольный царь» – хан Узбек. Юрий с братом Афанасием, новгородцами и многочисленной свитой, включавшей всех врагов Михаила, первым отправился в Орду. Это произошло в конце весны – начале лета 1318 года. Москву он, как обычно, оставил на попечение Ивана.

Михаил Тверской, отправив вперёд себя двенадцатилетнего сына Константина, замешкался. Вероятно, он хотел собрать побольше даров для ханского двора. Но эта медлительность стала его роковой ошибкой. Враги Михаила во главе с Юрием и его приятелем Кавгадыем успели настроить хана и его окружение против тверского князя.

Глава 16
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

Что ждёте такой смерти, которая

приходит сама собою? Она бесплодна,

бесполезна, общее достояние скотов

и людей... Поэтому, когда несомненно

должно умереть, приобретём себе

смертию жизнь.

Василий Великий

Михаил выехал из Твери в Орду 1 августа 1318 года, во вторник. В этот день по церковному календарю был праздник Спаса Всемилостивого. Именно Спасу был посвящён городской собор в Твери. Установление праздника Спаса в день 1 августа связано с победой Андрея Боголюбского над болгарами в 1164 году. Избрав этот день для отъезда, Михаил как бы отдавал себя под покровительство Всемилостивого Спаса.

В ту пору каждый уважающий себя русский князь имел своих доброхотов и осведомителей в Орде. Это могли быть купцы и священники, разного рода мастера и даже люди из близкого окружения хана. Через них Михаил узнал о кознях Юрия и Кавгадыя. Его охватили дурные предчувствия. Он знал, что жестокие расправы с провинившимися вассалами были важной частью ордынского господства. Долгое время прожив в Орде, он видел немало публичных казней. Но казни русских князей случались нечасто. О таких расправах Михаил Ярославич мог знать главным образом из летописей.

Истязание

Наиболее известным примером такого рода была участь Михаила Всеволодовича Черниговского, казнённого в Орде по приказу Батыя в 1246 году. Князя убивали медленно и мучительно. Посланцы хана «растягоша и за руце и за нозе, и начата бита по сердцу, и по сём повергоша ниць его на землю и бьяхут и пятами. И сему же на долзе бывшу, некто же, бывый христьянин преже, по том же отвержеся веры Христовы, и бысть поган именем Доман. Сей законопреступник огорчився зле, и отреза ножем главу святому мученику и великому князю Михаилу и отверже ю прочь от тела» (27, 138). В том, что последний удар ножом нанёс князю некий вероотступник по имени Доман, вероятно, был какой-то сокровенный сакральный смысл. Обезглавленное тело убитого князя было брошено на съедение бродячим собакам...

Михаил Ярославич слышал рассказы стариков и о страшной гибели в Орде в 1270 году рязанского князя Романа Ольговича. Рассердившись на князя за какую-то подлинную или мнимую провинность, хан Менгу-Тимур приказал подвергнуть его жестокой казни. В летописи Михаил Тверской мог отыскать описание этой расправы:

«В лето 6778 убьен бысть от поганых татар Роман, князь великии Олговичь Рязаньскии, и бысть сице убьение его: еже заткаша уста его убрусом и начата его резати по съставом и метати разно, и яко остася труп един, они же одраша кожу от главы его и на копие взоткнуша главу его» (35, 330).

Казнь с обезглавливанием, с отсечением рук и ног приговорённого и оставление тела без достойного похоронного обряда были известны ещё в Древнем Риме. Но для христианина, ожидавшего воскрешения из мёртвых на Страшном суде, отсутствие погребённого в земле мёртвого тела создавало угрозу бессмертию души. Определяя наиболее жестокий и позорный вид казни, ордынцы, вероятно, учитывали и это обстоятельство. Наконец, замысловатый способ умерщвления приговорённого русского князя отражал традиционные религиозные представления и ритуалы монгольского общества (77, 327).

Выбор

Итак, Михаил Ярославич вполне осознавал тот риск, на который он шёл, отправляясь в Орду, и тот страшный конец, который ожидал его в случае осуждения на ханском суде. Чувство самосохранения, присущее всем людям, толкало его к бегству в недосягаемые для ордынцев края. Русским князьям не раз случалось пережидать ханский гнев за рубежом. Даниил Галицкий во время Батыева нашествия находился в Польше. Брат Александра Невского Андрей Суздальский несколько лет провёл в Швеции. Его примеру последовал и сын Александра Невского Дмитрий Переяславский. Наконец, совсем рядом с Тверью, за Ржевом, начиналась Литва, где татары не могли настичь беглеца. Словом, путей для бегства было достаточно...

Однако, прежде чем вскочить в седло и погнать своего коня по тропе неповиновения, Михаил Тверской вновь и вновь просчитывал возможные последствия. Князь понимал, что в случае его бегства судьба его жены и сыновей, его верных бояр, наконец – его княжества будет плачевной. Его побег будет служить для хана неоспоримым свидетельством его вины. Не имея возможности наказать его, хан обрушит свой гнев на Тверское княжество.

Жизнь поставила Михаила Тверского перед жестоким выбором. За упоительный миг свободы на Бортеневском поле ему надлежало заплатить своей жизнью либо жизнью многих и многих людей. И выбор, который сделал князь Михаил Ярославич, свидетельствует о том, что ордынское иго не до конца истребило в русском правящем слое такие понятия, как доблесть и честь...

«Ценность и достоинство человека, – говорит философ, – заключены в его сердце и в его воле; именно здесь – основа его подлинной чести. Доблесть есть сила не наших рук или ног, но мужества и души; она зависит от качеств не нашего коня или оружия, но только от наших собственных. Тот, кто пал, не изменив своему мужеству, даже поверженным наземь продолжает сражаться, тот, кто перед лицом грозящей ему смерти не утрачивает способности владеть собой, тот, кто, испуская последнее дыхание, смотрит на своего врага твёрдым и презрительным взглядом, – тот сражён, но не побеждён» (93, 198).

Княгиня Анна с младшим сыном Василием провожала мужа до устья реки Нерль Волжская. Вдоль Нерли до Переяславля и далее «волоком» до другой Нерли, Клязьминской, шёл кратчайший путь из Твери во Владимир. Когда-то этим путём возили на ладьях белый камень, добытый в старицких каменоломнях для строительства владимирских соборов. Но с приходом татар строительство замерло, и теперь только заросшие бурьяном кучи белых камней, видневшиеся кое-где по берегам Нерли, напоминали о былом расцвете стольного Владимира.

Старшие сыновья Михаила Дмитрий и Александр провожали отца до Владимира и здесь простились с ним. Во Владимире князя встретил ханский посол Ахмыл. Он передал ему распоряжение Узбека: не позже чем через месяц явиться в Орду. Если князь не послушает приказа, то на его княжество будет послана карательная «рать». От себя посол добавил, что Кавгадый непрестанно клевещет хану на Михаила, убеждая, что тот готовится бежать «в немцы» (17, 182).

Из разговоров с послом Михаил понял, что тучи над его головой сгустились. Его тревога передалась сыновьям. Они стали уговаривать отца не ездить в Орду, а вместо него готовы были поехать сами. Такого же мнения придерживались и бояре. Выслушав всех, Михаил дал исполненный мужества ответ. «Видите, чада, яко царь не требует вас, детей моих, ни иного кого, но моей головы хощет. Аще аз где уклонюся, а отчина моя вся в полону, избиени будут. А после того умрети ми же есть, то лучши ми есть ныне положити дупло свою за многия душа» (84, 140).

Казнь Михаила Ярославича Тверского в Орде 22 ноября 1318 года – один из самых драматических моментов московско-тверского противостояния. Это событие послужило темой для особой повести, созданной в Твери вскоре после 1318 года. Она имела сложную литературную историю и сохранилась в «более чем полутора десятках различных редакций» (83, 7).

Вот как рассказывает о гибели Михаила Тверского в своей «Истории России» С. М. Соловьёв:

«Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву совету Юрий пошёл в Орду. Кавгадый наклеветал хану на Михаила, и рассерженный Узбек велел схватить сына Михайлова, Константина, посланного отцом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом молодого князя, но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына, то отец никогда не явится в Орду, и Узбек приказал выпустить Константина. Что же касается до Кавгадыя, то он боялся присутствия Михайлова в Орде и послал толпу татар перехватить его на дороге и убить; но это не удалось; чтоб воспрепятствовать другим способом приезду Михайлову, Кавгадый стал говорить хану, что тверской князь никогда не приедет в Орду, что нечего его дожидаться, а надобно послать на него войско. Но в августе 1318 года Михаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к нему посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: “Зовёт тебя хан, поезжай скорее, поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначена рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнёс тебя перед ханом, сказал, что не бывать тебе в Орде”. Бояре стали говорить Михаилу: “Один сын твой в Орде, пошли ещё другого”. Сыновья его, Дмитрий и Александр, также говорили ему: “Батюшка! не езди в Орду сам, но пошли кого-нибудь из нас, хану тебя оклеветали, подожди, пока гнев его пройдёт”. Михаил отвечал им: “Хан зовёт не вас и ни кого другого, а моей головы хочет; не поеду, так вотчина моя вся будет опустошена и множество христиан избито; после когда-нибудь надобно же умирать, так лучше теперь положу душу мою за многие души”. Давши ряд сыновьям, разделив им отчину свою, написавши грамоту, Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю, отнёс подарки всем князьям ордынским, жёнам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел обижать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: “ Вы мне говорили на князя Михаила: так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто виноват”. Начался суд; два раза приводили Михаила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты обвинительные: “Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского Кавгадыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил”. Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя; причём последний был вместе и обвинителем, и судьёю. В другой раз Михаила привели на суд уже связанного; потом отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, наложили на шею тяжёлую колоду и повели за ханом, который ехал на охоту; по ночам руки у Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал Псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевёртывал листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под городом Дедяковым, недалеко от Дербента. На дороге отроки говорили Михаилу: “Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою”. Михаил отказался. “Если я один спасусь, – говорил он, – а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?” Уже двадцать четыре дня Михаил терпел всякую нужду, как однажды Кавгадый велел привести его на торг, созвал всех заимодавцев, велел поставить князя перед собою на колени, величался и говорил много досадных слов Михаилу, потом сказал ему: “Знай, Михайло! Таков ханский обычай: если хан рассердится на кого и из родственников своих, то также велит держать его в колодке, а потом, когда гнев минет, то возвращает ему прежнюю честь; так и тебя завтра или послезавтра освободят от всей этой тяжести, и в большей чести будешь”; после чего, обратясь к сторожам, прибавил: “Зачем не снимете с него колоды?” Те отвечали: “Завтра или послезавтра снимем, как ты говоришь”. – “Ну по крайней мере поддержите колоду, чтоб не отдавила ему плеч”, – сказал на это Кавгадый, и один из сторожей стал поддерживать колоду. Наругавшись таким образом над Михаилом, Кавгадый велел отвести его прочь; но тот захотел отдохнуть и велел отрокам своим подать себе стул; около него собралась большая толпа греков, немцев, литвы и руси; тогда один из приближённых сказал ему: “Господин князь! Видишь, сколько народа стоит и смотрит на позор твой, а прежде они слыхали, что был ты князем в земле своей; пошёл бы ты в свою вежу”. Михаил встал и пошёл домой. С тех пор на глазах его были всегда слёзы, потому что он предугадывал свою участь. Прошёл ещё день, и Михаил велел отпеть заутреню, часы, прочёл со слезами правило к причащению, исповедался, призвал сына своего Константина, чтобы объявить ему последнюю свою волю, потом сказал: “Дайте мне Псалтирь, очень тяжело у меня на душе”. Открылся псалом “Сердце моё смутися во мне, и страх смертный прииде на мя”. “Что значит этот псалом?” – спросил князь у священников; те, чтобы не смутить его ещё больше, указали ему на другой псалом: “Возверзи на Господа печаль свою, и той тя пропитает и не даст вовеки смятения праведному”. Когда Михаил перестал читать и согнул книгу, вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: “Господин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!” Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: “Знаю, зачем идут, убить меня”, – и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с лошадей на торгу, потому что торг был близко от вежи, на перелёт камня. Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проломилась; несмотря на то, Михаил вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию: “Старший брат тебе вместо отца; чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?” Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары; здесь гости, знавшие покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но бояре московские не дали им и поглядеть на покойника и с бранью поставили его в хлеве за сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре. Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те, которым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как злодеев и заковали в железа» (125, 217).