Текст книги "Михаил Тверской"

Автор книги: Николай Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

В сетях текстов

Открыв свою провиденциальную миссию, Михаил Тверской должен был уяснить и свои повседневные задачи как тверского князя. Каким правителем он должен быть? Куда вести свой народ? Как строить отношения с «измаилтянами»? Понятно, что для ребёнка эти вопросы не имели значения. Но по мере того, как княжич Михаил взрослел, он всё чаще обращался к ним. И, вероятно, искал советов в древних книгах, в рассказах о правлении посланного Богом «царя последних времён» Михаила.

Книжники времён Михаила Тверского часто украшали свои рукописи миниатюрами и орнаментальными заставками в начале текста. Один из наиболее распространённых мотивов этих заставок – птицы, запутавшиеся в сетях, – служил аллегорией человека, опутанного сетями греха. Судьба этих птиц подстерегает историка, взявшегося выяснить первоначальный вид какого-либо популярного и потому много раз переписанного памятника древнерусской литературы.

В разнообразных списках и редакциях Откровения образ Михаила представлялся по-разному. В одних это чисто мистическая фигура, своего рода знак на путях Провидения, в других – идеальный правитель, установивший среди своих подданных порядок и справедливость. Приводим первую версию по изданному В. М. Истриным «Интерполированному» списку, датированному XVI—XVII веками, а вторую – по изданному Н. С. Тихонравовым списку из собрания А. С. Уварова, относящемуся к XVIII столетию. Начнём с более раннего. Для удобства читателя мы разделяем текст на смысловые блоки:

«Тогда (после появления антихриста. – Н. Б.) повелением Божиим приидет Михаил изо островов морских и сядет во Иерусалиме царём на 12 лет царствуя; и тогда пришёл сын пагубе из Капернаума послужит Михаилу царю во Иерусалиме и будет возлюблен Михаилу и будет у него в первых слугах. Михаил же не знает его, кто есть, а он Михаила знает и служит ему Божиим повелением; и егда ж приидет ему 11 лет Михаилу царствуя во Иерусалиме, тогда сын пагубе (антихрист. – Н. Б.) начнёт ходити по своей воли, проявляя своё царствие; егда ж приидет в 12 лето, тогда приидет царь Михаил на место Голгофы, идеже распятся Господь наш, и на том месте с небеси пришёл крест станет на воздусе пред Михаилом; и снем Михаил с себя венец и возложит на крест, все людем видящим, и воздев руце свои горе на небо и даст царство Богу и отцу.

И тогда сбудется пророчество Давидово, глаголюще: “в последняя дни (перед концом света. – Н. Б.) Ефиопия варит (опережает других. – Н. Б.) рука ея к Богу”; того ради Ефиопию нарече греческий, яко от племени Ефиопия Алимтияна сына Ефиопия ныне дщери Фола царя ефиопскаго, того ради реченно есть: “Ефиопия варит рука ея к Богу в последняя дни”.

И взыдет людем видящим и царь Михаил предаст дух свои в руце Господеви и уснёт сном вечным; и тогда воскричат вси людие горце вопиюще: “горе нам братие, яко уже погибохом; днесь заиде полуденное солнце”» (68, 128—129).

Заметим, что последний абзац в несколько изменённом, но вполне узнаваемом виде встречается в Житии Александра Невского (80-е годы XIII века). Слова о «закатившемся солнце» агиограф вкладывает в уста митрополита Кирилла, встречавшего во Владимире гроб с телом князя Александра Ярославича.

Эта мистическая картина преуспеяния антихриста и трагической кончины «царя последних времён» наполняется конкретным содержанием в редакции, которую В. М. Истрин назвал «Интерполированной» за обилие в ней дополнительных сюжетов, отсутствующих в первоначальном составе Откровения Мефодия Патарского:

«О Михаиле царе. И в той час ангел Господень принесёт Михаила царя от Рима и положит во святей церкви Софии в алтаре. Христиане же беспрестани вопиюще: “Горе, горе нам, братие! яко до конца от измайлович погибаем!” Тогда царь Михаил возбудится от сна, и возьмёт меч свой и с яростию речёт: “дадите ми конь борз” и пойде против измайловичь с великою яростию и нанесёт меч свой на них со гневом. Ангел же Господень, первое ходивый со измайловичи, обратится с Михаилом на них и разслабит сердце измаильтяном, яко воду, а телеса их, аки воск, растает и мужество их ни во чтоже будет: не возмогут бо стати против силы Божия и мнози избиени будут, аки скот, и от страха его погибнуть вси, аки вода. Разлучатся принуждении отв них языцы, с ними ходивше: пришед, поклонятся царю Михаилу, глаголюще: “Царю Михаиле! умилостивися над нами; мы есмы пленницы и по неволе со измаиловичи воююще, а не своею охотою”. Он же начнёт их отпущати во свояси. Измаиловичи же разгнани будуть, аки птичье стадо, и совокупятся на овчей купели, стануть во стремнинах и начнуть вдавати с себя оружия и луки, рекущи сице: “Великий царю Михаиле! Бог было дал нам сие царство, а ныне его отья у насъ и преда его тебе”. И вземше злата и сребра много, и прешедше поклонятся царю Михаилу, глаголюще: “Приидохомъ поклонится тебе, великому царю, и что нам повелиши, рабом твоим, яко въ руце твои вси есмы”. Тогда царь Михайло пороботит их христаном и жёны их и дети их всех под ярем греческий подклонит. И будет на них ярем греческий со вторицею (с удвоенной силой. – Н. Б.), объимет их беда и скорбь велика, будут алчни и жаднии, и работати начнуть измаильтяне и жёны их и дети их, якоже преди рехом.

И будеть Михайлова царства 33 лета: по всей земли не будет ратей и никоего мятежа и начнут ходити путём до Иерусалима и до Индеи, и во вся страны устроятся пути вящши первых лет, иже бе при первых летех и царех; поновят грады разорённый и церкви созиждут и патриарха устроять и митрополиты и попы. И объявятся вей кладове тогда, иже от Адама сокровены суть. Царь же Михаил начнёт давати людем богатство всякое, и обогатеют вси людие. Тогда не будет ни татя, ни разбойника, ни резоимца, ни клеветника, ни завистника, ни чародея, ни скомороха: престанет бо тогда всякое дело и будет радость и веселие и тишина велия.

И начнут пити и ясти и упиватися без меры, и не знати начнут отца и матери и блуд будут творити с родом своим. И разгневается на них Господь Бог гневом великим за их беззаконие, и повелит Господь Михаилу царю скрытися во едином острововъ морских. И внидет царь Михайло в корабль, и отнесёт его Бог во един от остров морских и пребудет в нём до уреченнаго ему времени» (133, 257—259).

Иван и Михаил

Нужно ли, недолго думая, отнести все эти подробности благого правления к фантазии поздних переписчиков Откровения? Или допустить древность этих картин, хотя и не подтверждённую документально? Привычная осторожность историка заставляет пойти по первому пути. Но есть одно соображение, позволяющее допустить как гипотезу и вторую версию. Легко заметить, что перечисление добродетелей правителя в этом списке весьма похоже на тот ряд добродетелей, за который современники хвалили другого «царя последних времён» – московского князя Ивана Калиту. В приписке к Сийскому Евангелию 1340 года писцы Мелентий и Прокоша ставят в заслугу уходящему в историю князю именно эти деяния. О них же свидетельствуют и другие источники времён Калиты. Князь Иван «иже исправи Русьскую землю от татей и от разбойник», прекратил надругательства «измайловичей» над Русью, установил «великую тишину», щедро раздавал людям своё богатство (5, 465, 561).

К этому остаётся добавить лишь одно: московский князь был младшим современником Михаила Тверского. Оба они жили в напряжённом ожидании Страшного суда. Оба читали или слушали рассказ Мефодия Патарского о «последних временах». Оба мечтали о «великой тишине» и «собирании Руси». Но судьба свела их как злейших врагов на узкой тропе единовластия.

Осознав себя историческим аналогом мистического героя – «Михаила, князя великого», Михаил Тверской строил жизнь с оглядкой на образ своего тёзки. И не в этих ли пророчествах Мефодия Патарского, воспринятых нашим героем как откровения, он черпал мужество для героического самопожертвования в Орде?

Глава 3
ВРЕМЯ ПОЗНАНИЯ

Деньги поработили оружие.

Плутарх

Мир, в который пришёл младенец, наречённый в святом крещении Михаилом, жил по определённому укладу. То был уклад личной и семейной жизни, уклад политической борьбы и церковный уклад. Познание этих укладов – выражаясь научным языком «структур повседневности» – составляет основное содержание детских лет человека. Так было и с нашим героем. Первые 12 лет его жизни были временем познания мира. И надо сказать, что мир в ту пору был весьма суровым...

Бедствия Батыева нашествия не исцелили, а, напротив, усугубили нравственные недуги русского общества. Лучшие представители правящего класса погибли с оружием в руках. Выжили прежде всего ловкие и беспринципные, сумевшие переждать грозу в каком-нибудь медвежьем углу или у родственников за рубежом. Вернувшись, они быстро сумели поладить с чужеземцами. Такой же «естественный отбор» произошёл, вероятно, и среди простонародья. Из этого оскудевшего человеческого материала гнетущие обстоятельства выдавливали последние остатки благородства.

Следствием военного поражения стала утрата страной независимости. Внешний диктат пагубно воздействовал на экономическое, политическое и культурное развитие Руси. Однако едва ли не самым печальным в сложившейся ситуации стала моральная деградация. Ощущение безысходности, постоянное унижение порождали слепую злобу на того, кто находился рядом.

Беспринципные карьеристы – часто это были младшие отпрыски правящих семейств – добивались своих целей путём заискивания перед чужеземцами. Они годами жили в Орде, заводили там дружеские и родственные связи, усваивали привычки и образ жизни победителей. Говорят, что сам Александр Невский побратался с сыном Батыя Сартаком (62, 173).

В итоге князья возвращались домой с ханским ярлыком на искомое княжение и татарским отрядом в качестве почётного эскорта, а в некоторых случаях и силовой поддержки. В полной мере испытав на себе высокомерие победителей, Рюриковичи теперь с таким же высокомерием относились к собственному народу.

Всё на продажу

Летописцы стыдливо замалчивают такое позорное явление, как торговля людьми – своими собственными соотечественниками, православными христианами, взятыми в плен в ходе княжеских войн или иными путями утратившими свободу. Знаменитый проповедник второй половины XIII столетия епископ Серапион Владимирский горько упрекал сильных мира сего в том, что они «братью» свою продают «в погань», то есть язычникам-степнякам (7, 448). Заметим, что продажа своих соотечественников в рабство к чужеземцам была весьма выгодным делом. В удельную эпоху князья промышляли этим совершенно безнаказанно. Объединив Русь и сбросив власть Орды, Иван III ополчился и против этого «чёрного рынка». Судебник 1497 года предусматривает смертную казнь за «головную татьбу» – похищение людей с целью их продажи в рабство за рубеж (42, 218).

С приходом монголов жизнь превратилась в выживание. Бесконечные княжеские войны и татарские набеги опустошали целые области. Дороги наполнились нищими, леса – разбойниками, а реки – пиратами-ушкуйниками. Торговля между городами стала почти невозможной. Цена человеческой жизни стремительно падала, а о таких понятиях, как честь и достоинство, уже почти никто не вспоминал. Клятвы, скреплённые целованием креста, нарушались с необыкновенной лёгкостью.

И всё же главным пороком того времени современники называли сребролюбие. Людьми овладела безграничная алчность. «Несытовьство имения (ненасытная жадность. – Н. Б.) поработи ны», – сетовал Серапион (7, 448). И на то были свои причины. Если до потери Русью независимости сила денег до некоторой степени умерялась воинской доблестью, силой традиции, правом рождения и престолонаследия, – то теперь она оказалась беспредельной. Всем распоряжалась Монгольская империя, в которой господствовал «золотой род» – потомки Чингисхана. В междоусобной борьбе за власть Чингизиды использовали различные инструменты, в том числе и золото.

За деньги в степях можно было купить многое, хотя и не всё. Не продавались земля и вода, воинская слава и удача, харизма лидера и доблесть. Но русским князьям при наличии денег можно было приобрести чужое княжение, а при их отсутствии – потерять собственное. С помощью серебра князья и бояре выкупали своих попавших в плен подданных, а порой – родных и близких. Щедрые дары ордынским вельможам могли спасти провинившегося князя от ханского палача. При этом коренным монголам торговля и связанные с ней товарно-денежные отношения казались чем-то низменным и даже позорным. Поручив это дело другим народам, они продолжали своё тысячелетнее кружение по Великой Степи, как дети, забавляясь пёстрыми подарками своих вассалов. Старики со вздохом вспоминали то время, когда монголы, завоевав Северный Китай, отливали из награбленного серебра кормушки для своих коней...

Но у Руси были свои воспоминания и свои проблемы. В стране, не располагавшей в ту пору собственными серебряными рудниками и золотыми приисками, единственным источником поступления этих металлов была внешняя торговля. Помимо челяди, то есть рабов, основным предметом продажи служили природные богатства Руси – мёд, воск, а главное – «мягкое золото», пушнина. Однако важнейшие районы добычи ценных сортов меха (соболя, горностая, песца) находились далеко на севере и жёстко контролировались новгородскими боярскими кланами.

Знать или не знать?

Во второй половине XIII века русская знать потеряла свой прежний блеск и превратилась в крохоборов у ханского стола. Стремление выжать деньги из тех, кто стоял ниже на социальной лестнице и не имел средств для защиты, становилось основным мотивом поведения правящей элиты. Люди, находящиеся на вершинах мира, всегда служили простым смертным образцом для подражания как в добродетели, так и в пороке. Их эгоизм и алчность, как зараза, быстро распространились и в других слоях общества. Домонгольское прошлое со всеми его невзгодами и неурядицами казалось теперь «золотым веком нравственности» (95, 339). Однако возврата к нему уже не было...

В одной из своих проповедей, произнесённой около 1275 года, Серапион Владимирский сравнил поведение татар и русских князей. И сравнение это оказалось не в пользу князей:

«Погании бо, закона Божия не ведуще, не убивают единоверних своих, ни ограбляють, ни обадят (обвиняют. – Н. Б.), ни поклеплют, ни украдут, не запряться (заряться. – Н. Б.) чужаго; всяк поганый брата своего не продасть; но кого в них постигнет беда, то искупять его и на промысл (жизнь. – Н. Б.) дадуть ему; а найденая в торгу проявляют; а мы творимъся, вернии, во имя божие крещени есмы и, заповеди его слышаще, всегда неправды есмы исполнени и зависти, немилосердья; братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаём; обадами (доносами. – Н. Б.), завистью, аще бы мощно, снели друг друга, но вся Бог боронит. Аще велможа или простый, то весь добытка жалает, како бы обидети кого» (7, 454).

Однако не следует думать, будто татары сознательно перестраивали русский мир по своим правилам и представлениям. Напротив. Подобно другим строителям варварских империй древности, Чингисхан не вмешивался во внутреннее устройство покорённых народов. Насладившись кровавым пиром победителей, он требовал от побеждённых в знак покорности уплачивать ежегодную дань и при необходимости посылать своих воинов в походы вместе с монголами. Та часть местной правящей верхушки, которая изъявляла покорность завоевателям, сохраняла свои права и привилегии.

Следуя заветам «Потрясателя Вселенной», потомки Чингисхана продолжали его имперскую политику. Суть этой политики, её тайная энергетика – в сочетании безумной мечты о завоевании мира с эффективной технологией власти. «Религией монголов и высшей целью является достижение могущества и господства над миром» (148, 16).

Что же касается русской знати (ибо о жизни простого народа в эту эпоху мы не знаем практически ничего), то она в монгольском имперском проекте могла рассчитывать лишь на второстепенную роль. Русские князья долгое время вообще не могли понять, куда влечёт их ход событий. Не зная, как поступить, они делали вид, будто ничего серьёзного не произошло. Они убеждали себя в том, что можно жить по-старому и рассматривать татар как новых половцев. Вынужденные как-то реагировать на новые вызовы, они шли по пути морального падения и умственной деградации.

«Со смертью Андрея Александровича (1304 год), – пишет английский исследователь средневековой Руси, – умерла целая эпоха. На землях Руси, раздираемых феодальными сварами, пришёл конец эры, по-видимому, крайней, свинцово-мрачной безнадёжности и бесцельности, когда правители как будто утратили всякие ориентиры. Это был конец эпохи хаоса разъединённости, раздробленности, слабосильных стремлений, военной неподготовленности и беспомощности. Слабость Руси XIII столетия была вызвана не столько внешними факторами или так называемым татарским игом, сколько преступным консерватизмом, органически присущим правившим княжеским родам, их нежеланием и неспособностью изменить устаревший, трещавший по всем швам порядок, вопиющей бездарностью большинства князей. К 1304 году великий князь на Руси имел меньше авторитета и меньше реальной власти в вопросах общенационального значения, нежели когда-либо прежде. Бывшая Киевская империя лежала в развалинах. Она была в прошлом, и значительно позднее наступит время, когда её станут оплакивать и вспоминать о ней с сожалением и какой-то ностальгией. Юго-Западная Русь была целиком обращена к Восточной Европе и к концу столетия почти не имела связей с Суздальской землёй. Нигде не обнаруживалось и намёка на процветавшую экономику. Исключение – Новгород. Единственно известные связи с внешним миром, помимо торговых отношений с Востоком, осуществлялись либо новгородскими и в меньшей степени смоленскими купцами с Западом, либо православной церковью с измученной и грозящей вот-вот рухнуть Византией, да и то очень редко и нерегулярно. Всякому, кто обладал бы в то время знанием общего положения дел, могло показаться, что у Руси (или скорее у Суздальской земли и Новгорода) есть только два возможных варианта будущего. Первый – быть физически подавленной Кипчакской ордой, впасть в политическое забвение (подобно Киеву и Чернигову после 1240 года) и в конце концов быть поглощённой растущей и агрессивной Литвой. Второй – возродиться под руководством твёрдого и решительного правителя или княжеского рода, который сумел бы использовать политику татар, а не просто уповал бы на ханов как своих военных союзников, подобно своим предкам, полагавшимся на половцев» (137, 208).

Уважая знания специалиста, заметим, однако, что в этой картине гораздо больше категоричности и пессимизма, нежели позволяют данные источников. Но общие контуры схвачены верно...

Правила Батыя

Завоевав Северо-Восточную Русь в 1237—1239 годах, Батый ещё два года продолжал свой поход в Европу. Затем его внимание переключилось на борьбу вокруг трона великого хана в Монголии. И только два или три года спустя он нашёл время для русских дел. В сбивчивой хронологии этих страшных лет всплывает горькое признание летописца: «И оттоле нача работати Руская земля татаром» (32, 114; 33, 92). Иначе говоря, с этих времён Русская земля попала в рабство к татарам. Трудно выразить точнее и короче суть того двухвекового страдания Руси, которое историки назовут татаро-монгольским игом.

Власть Орды над Русью отчеканилась в трёх уставах. Во-первых, Батый собрал одноразовую контрибуцию с покорённых земель, размер которой был примерно равен традиционной «десятине» – десятой части всего богатства. Во-вторых, в 1243 году он вызвал в свою ставку уцелевших во время нашествия русских князей и велел им платить ежегодную дань. В-третьих, он объявил, что сохраняет за Рюриковичами их право на родовое владение русскими землями. Это положение соответствовало представлению самих монголов о том, что верховная власть над миром принадлежит всему «золотому роду» потомков Чингисхана.

Наконец, в «русском улусе» сохранялся традиционный «лествичный» (от древнерусского «лествица» – лестница) порядок наследования великокняжеской власти – от брата к брату. В случае кончины великого князя Владимирского его титул, а вместе с ним права и обязанности, земли и доходные статьи переходили к следующему по старшинству родному брату умершего. В конце концов, владимирский венец получал младший из братьев. Когда братьев уже не оставалось, титул переходил к следующему поколению – старшему сыну старшего брата.

Эта на первый взгляд ясная и логичная схема родового владения Русью и властного преимущества старшего в роде таила в себе капкан безысходности. Она не позволяла сосредоточить власть и землю в руках одной княжеской семьи и, умножая этот потенциал, передавать его по наследству от отца к сыну и внуку. Некоторые историки считают её главным препятствием на пути объединения страны (137, 209).

Установленные Батыем правила в принципе могли стать основой для мирного существования Руси в рамках старых политических форм. Однако изменчивая реальность не укладывалась в старые схемы. Прежде всего стабильность властных отношений в правящей верхушке разрушал демографический фактор. Рюриковичей становилось всё больше и больше. Соответственно, размеры их наследственных вотчинных владений уменьшались, а княжеские споры становились всё более ожесточёнными. Быстрому размножению князей способствовало и традиционное русское добродушие. На Руси в отличие от Орды или Византии очень редко применяли такие «азиатские» методы борьбы за власть, как отравление или ослепление соперников, поголовное уничтожение целых семейств.

Спасаясь от нищеты, мельчавшие князья искали новых земель. Но возможности территориальной экспансии для правителей Северо-Восточной Руси были ограниченны. На юге их останавливали кочевники Дикого поля, на востоке – дремучие леса Заволжья, на севере – тайга и Ледовитый океан, на западе – сильные государства и государственные образования – Литва, Польша, Венгрия, Ливонский орден, Швеция. Русские князья питали надежду при помощи татар расширить свои владения на западе. Но жизнь показала, что завоевательная энергия степняков уже иссякла. И в качестве неуправляемых союзников они приносили Руси больше неприятностей, чем успехов.

В итоге главным и почти единственным источником расширения своих владений и пополнения своей казны для потомков Всеволода Большое Гнездо стал бесконечный передел одних и тех же земель. Новых территорий практически не прибавлялось. Так, например, Тверское княжество, распадаясь на уделы, практически не меняло общих границ за весь период своего существования.

Но если мельчавшие князья могли спорить и долгие годы враждовать из-за какой-нибудь пограничной волости, то для первого ряда Рюриковичей главным призом в бесконечных усобицах был златоглавый Владимир...

Титул великого князя Владимирского являлся прерогативой старшего по династическому счёту среди потомков Всеволода Большое Гнездо. Обладатель этого титула был своего рода старостой княжеского сообщества. Младшие князья должны были чтить его как отца, держать «в отца место». Великий князь Владимирский выступал и как судья в княжеских спорах, и как предводитель боевых сил региона. С приходом татар он получил и ещё одну обязанность: обеспечивать своевременный сбор ордынского «выхода» с русских земель и его доставку к ханскому двору. Новая обязанность подразумевала и новые права. В принципе только великий князь Владимирский имел право обращаться к хану по различным вопросам общерусского значения. Но на практике это правило часто нарушалось.

Сложные формулы отношений между Рюриковичами с середины XIII века ещё более усложнялись наличием двух переменных величин. Первая — произвол Орды, желание хана по той или иной причине продвинуть вперёд одного князя и задвинуть другого. Впрочем, Чингизиды не злоупотребляли своей верховной властью и старались сохранить в «русском улусе» традиционные порядки. Для острастки они периодически устраивали кровавые расправы над князьями, уличёнными или заподозренными в каких-то тяжких преступлениях перед ханом. Первопричиной таких расправ обычно был донос кого-нибудь из соперников. Доносчик получал «продвижение по службе» – новые владения или даже великое княжение Владимирское – и военную помощь для утверждения в новом качестве.

Второй переменной величиной было признание (или непризнание) князя в Великом Новгороде. В принципе ещё в предмонгольский период новгородское княжение стало прерогативой великого князя Владимирского, который осуществлял свои функции (военные, судебные, организационные) либо лично, либо через своих наместников – сыновей или младших братьев. Однако Новгород всегда имел особый статус как «банк всея Руси». Большие денежные средства, которыми располагала новгородская знать, позволяли ей в условиях ослабления великокняжеской власти требовать возвращения к старине — свободному приглашению на новгородский стол любого из Рюриковичей. Деньги и связи среди сарайского купечества позволяли новгородцам заручиться благожелательным отношением хана к их политическим пожеланиям. В целом же Орда придерживалась нейтралитета в новгородских спорах. В этих условиях признание князем в Новгороде могло принести соискателю великое княжение Владимирское, а его отсутствие – лишить князя и того, что он имел.

«Обладание княжой властью в Великом Новгороде стало самостоятельным фактором в борьбе за и против великокняжеской власти, открывая господину Великому Новгороду широкие перспективы как влияния на эту борьбу, так и развития в её условиях своего “народоправства” путём закрепления за новгородцами вынужденных уступок со стороны княжеской власти» (102, 68).

Великий князь Владимирский мог использовать свои связи в Орде для запугивания новгородцев угрозой татарского нашествия. Так действовал, например, отец нашего героя Ярослав Ярославич Тверской в 1270 году. Вдобавок к своим собственным полкам он призвал для похода на Новгород ордынское войско. Опасаясь сражаться с ордынцами, новгородцы вступили на извилистую тропу дипломатии. Они привлекли на свою сторону Василия Костромского, младшего из сыновей Ярослава Всеволодовича.