Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Николай Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 51 страниц)

Разгром

После смерти Ленина удалось создать Комиссию ЦК партии для ревизии военных дел. Её возглавил Куйбышев.

Комиссия вскрыла, что Троцкий, маскируясь интересами народного хозяйства, стремительно уничтожает нашу армию. Численность её рядов уже сократилась в десять раз! С другой же стороны, вместо боевых полков и дивизий он исподволь формирует воинские части по национальному признаку: латышские, татарские, грузинские, еврейские. Эта подлая затея Троцкого не оставляла никаких сомнений: незадачливый диктатор готовится к войне с русским народом, рассчитывая опереться на взрыв национализма.

Многочисленные сторонники Троцкого мгновенно уловили, какие тучи собираются над головой их кумира.

В те времена В. А. Антонов-Овсеенко возглавлял Главное Политическое Управление Красной Армии. Нисколько не маскируясь, он громогласно заявил:

– Если тронут Троцкого, на его защиту встанет вся Красная Армия!

Это была открытая угроза всем, кому диктатор с клочковатой бороденкой стал поперёк горла. Троцкисты говорили с партией и народом с позиции силы.

Положение создалось критическое, угрожающее.

Иосиф Виссарионович присматривался к своему окружению, выбирая человека, способного обуздать обнаглевших негодяев.

В эти дни от Ворошилова шли письмо за письмом. Клим находился в Ростове, командовал войсками Северо-Кавказского военного округа. Издёрганный невыносимой обстановкой в армии, он просил отпустить его на «гражданку». Ему хотелось поехать в Донбасс, на хозяйственную работу.

«Ах, Клим, Клим! Неужели совсем ослеп? Не отдадим мы нашу армию всяким Овсеенкам и Дубовым, Гамарникам и Фельдманам!»

Ворошилов был человеком верным, однако авторитета ему не хватало. Иосиф Виссарионович вызвал с Украины М. В. Фрунзе.

Старый большевик-подпольщик, приговорённый царским судом к смертной казни, Фрунзе, во-первых, обладал мощным влиянием в армии, а, во-вторых, находился на ножах с Троцким.

Как и Сталина, партия посылала Фрунзе на самые ответственные участки фронта. И везде у него начинались столкновения с председателем РВС. Война – занятие серьёзное, и Михаил Васильевич не выносил опереточных приёмов Троцкого. Разгневанный диктатор, угнетая строптивого военачальника, опускался до настоящей низости. Однажды по его распоряжению поезд Фрунзе, прибывший в Москву из Средней Азии, окружили части особого назначения и подвергли унизительному обыску. Искали, как потом выяснилось, золото и драгоценности, якобы похищенные в Бухаре, во дворце эмира.

Очищая аппарат Реввоенсовета от троцкистов, Фрунзе первым делом убрал многолетнего и непотопляемого Склянского. Слетели с насиженных мест и другие приспешники диктатора. Своим заместителем Михаил Васильевич захотел видеть легендарного героя гражданской войны Г. И. Котовского.

Далеко идущие цели преследовало и создание в Москве «придворной» пролетарской дивизии с хорошо подобранным комсоставом. Казармы пролетариев разместили в самом центре Москвы и с таким расчётом, чтобы они прикрывали Кремль с трёх сторон.

Что скрывалось за последней акцией Троцкого, вдруг выступившего с прямо-таки людоедской речью на XIII съезде партии?

Ежов считал, что на такой самоубийственный поступок диктатор решился самостоятельно. Никакой ХОЗЯИН не мог дать санкции на подобное саморазоблачение.

Всё говорило о том, что почва ускользает из-под ног кровавой марионетки, не справляющейся со своими международными обязательствами.

* * *

XIII съезд партии собирался в крайне напряженной обстановке.

Сказывалась недавняя смерть Ленина. Невыносимы становились и результаты преступного хозяйничанья троцкистов. В стране торжествовал НЭП, продолжалось обнищание трудящихся, росло возмущение народа наглой роскошью нуворишей.

По мнению троцкистов, России следовало придерживаться своего пути развития. Они настаивали на так называемой «товарной интервенции», предлагая закрыть все собственные предприятия, а необходимые товары закупать у зарубежных производителей. Они считали, что свободная внешняя торговля создаст в стране здоровую конкуренцию и послужит мощным толчком для развития товарооборота. Кое-что им уже удалось осуществить: год назад Пятаков, заместитель председателя ВСНХ, своим приказом увеличил розничные цены с целью, как он подчеркнул, получения наибольшей прибыли. Итоги этого авантюрного новшества были катастрофическими: мгновенно сократилась покупательная способность населения и настал «кризис сбыта», возросла инфляция и участились задержки заработной платы, предприятия стали понемногу закрываться, выбрасывая на улицу массы безработных.

Иосиф Виссарионович к тому времени пришёл к выводу, что с такими, как Пятаков, спорить бесполезно, их следует безжалостно разоблачать как заматерелых контрреволюционеров. Ввязываться с ними в спор – всё равно что стричь грязную свинью: много вони и нечистот, а шерсти никакой. Они ж привыкли к болтовне! С какой стати подхватывать их правила игры? Нет, нам некогда заниматься безудержной болтовнёй. Партия настраивалась на большую созидательную работу. Прежде всего требовалось восстановить разрушенную промышленность, а для этого необходимо максимально ограничить частный капитал. Из деревни следовало решительно изгнать ростовщика и помочь развитию кооперации. Серьёзного внимания требовали и насущные вопросы партийного строительства.

Сейчас, перебирая давние документы, Николай Иванович Ежов приходил к выводу, что фронт троцкистов ощущал угрозу своему существованию и, собрав силы, пытался переломить настроение не столько в партии, сколько в народе. Все заявления троцкистов, имеющих влияние и власть, печатались в «Правде» и носили угрожающий характер.

К. Радек:

«Мы не можем молча следить за тем, как подрываются силы борца, являющегося мечом Октябрьской Революции. Хватит бесчеловечной игры со здоровьем и жизнью тов. Троцкого!»

В. Антонов-Овсеенко:

«Так не может долго продолжаться. Остаётся одно – апеллировать к крестьянским массам, одетым в красноармейские шинели, и призвать к порядку зарвавшихся вождей!»

Л. Троцкий:

«Перед уходом я хлопну дверью на весь мир. Тем, кто нас заменит, придется строить на развалинах, среди мёртвой тишины кладбища».

В такой тревожной обстановке началась работа очередного съезда партии.

С отчётным докладом, как и на предыдущем съезде, выступил Зиновьев. Он вышел на трибуну при гробовом молчании зала. Несколько хлопков его сторонников прозвучали как вызов траурному настроению.

Когда объявили выступление Троцкого, зал замер. Наступил самый кульминационный момент. В походке Троцкого, в выражении его физиономии сквозила значительность.

Председатель Реввоенсовета считался признанным оратором. Не обманул ожиданий он и на этот раз. Однако от его слов делегатов продирал мороз по коже.

Как видно, греясь несколько месяцев на сухумском солнышке, теряющий власть диктатор до краёв налился яростью.

По обыкновению выворачивая жирные мясистые губы, Троцкий нарочито железным голосом чеканил свою хорошо продуманную программу. Волосы на его голове стояли дыбом, глаза сверкали.

– …Необходимо разобраться в положении дел в рядах нашей партии. К сожалению, там находится ещё много таких слюнявых интеллигентов, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция. По наивности, по незнанию или по слабости характера они возражают против объявленного партией террора. Революцию, товарищи, революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя! Прежде всего это нам доказывает пример Великой Французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.

Каждому из вас должно быть ясно, что старые правящие классы своё искусство, своё знание, своё мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов, и это часто заменяло им и собственный ум, и способности.

Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, – только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического, всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти.

Предупредить, подорвать возможность противодействия – в этом и заключается задача террора, – он перевёл дух, тронул горло и, вскинув голову, продолжал:

– Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения. Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, учёных, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если будем им хорошо платить, они охотно приедут работать к нам. Контролировать их нам будет, конечно, значительно легче, чем наших. Здесь они не будут связаны со своим классом и с его судьбой…

Гнетущая, мертвенная тишина господствовала в зале, когда этот безжалостный палач деловито излагал свою кровавую программу. Прижухли даже его самые ретивые сторонники. Троцкий явно потерял ощущение реальности. Обстановка и в стране, и в партии сильно изменилась. Измученный народ хотел работать, а не заниматься взаимоистреблением, без конца и края углубляя революцию.

В этой страшной речи Троцкий весь – жестокий, пустой и неумный, дутая фигура, вспучившаяся словно пузырь на нечистотах великого общественного катаклизма.

Палаческая речь председателя РВС сплотила не только сталинских сторонников, но и перетянула на их сторону всех колеблющихся.

Съезд постановил сделать упор не на закупках товаров за рубежом (финансирование чужой промышленности), а на собственном их производстве. При этом следовало решительно забыть о паразитарной прибыли лавочников, а обратить внимание на обеспечение народа не только добротными товарами, но и дешёвыми одновременно. Социалистической республике не пристало наживаться на грабеже своих граждан!

Собственно, ради этого Ленин и похоронил капитализм!

* * *

Первым итогом партийных решений было резкое снижение цены на промышленные товары. Чудовищные «ножницы» в стоимости продуктов сельского хозяйства и городской промышленности исчезли. Деревня отреагировала мгновенно, устремившись со своими продуктами в города.

Оживление торговли ударило в первую очередь по оппозиции. Троцкисты, едва заходила речь об улучшении условий жизни гоев, презрительно кривили губы: а разве при царе они жили лучше?

Зинаида Гиппиус, человек умный и злой, успевшая уехать из России, так отозвалась на эту людоедскую программу революционного обер-палача:

«Кровь несчастного народа на вас, Бронштейны, Нахамкесы, Штейнберги, Кацы. На вас и на детях ваших!»

Пройдёт совсем немного времени, и Сталин от имени всего несчастного народа предъявит убийцам и насильникам жестокий счёт.

После скандального выступления на XIII съезде Троцкий сообразил, что следует сыграть на опережение. Не дожидаясь персонального разбора, он внезапно подал заявление с просьбой освободить его от должности председателя Реввоенсовета. Следует признать, что решение было своевременным и правильным: лучше уйти самому, нежели быть снятым. Постов в руководящих верхах достаточно. Добровольно сложив с себя важнейшие обязанности, он сохранил репутацию, а вместе с нею и свободу маневра.

Складывать оружия он по-прежнему не собирался.

Михаил Васильевич Фрунзе, сменив Троцкого, принял тяжёлое наследство. Штаты военного ведомства распухли до 20 тысяч человек, причём половина из них приходилась на обслугу. Троцкий превратил Реввоенсовет в свою личную крепость, хорошо укреплённую и весьма удобно обустроенную.

С приходом Фрунзе на старинной московской Знаменке повеяло ветром решительных перемен. На командные посты стали выдвигаться комдивы и комбриги легендарной Первой Конной армии. Эти выдвиженцы всегда были ненавистны Троцкому, а видеть аршинные усищи бывшего вахмистра Будённого ему было вообще невмоготу. Тем же самым отвечал Троцкому и Будённый. Прославленный командарм не мог простить этому палачу чудовищной расправы над 6-й кавалерийской дивизией, когда 270 бойцов и командиров были арестованы и расстреляны из пулемётов.

* * *

Одним из заместителей Фрунзе стал Григорий Иванович Котовский. В последнее время он командовал кавалерийским корпусом. Штаб корпуса находился на Украине, в Умани.

Таких замечательных людей, как Котовский, выковала русская революция. Дворянского происхождения и хорошего образования, он с детских лет знал языки: французский, немецкий, румынский и еврейский (идиш). Заразившись анархизмом, Григорий Иванович создал отряд боевиков и стал народным мстителем. Его имя гремело по всему югу России, наводя ужас на крупных помещиков. Его арестовали, приговорили к каторжным работам, он бежал и снова стал во главе лихого и бесстрашного отряда. Последний арест едва не закончился трагически – его приговорили к повешению. Спасла Котовского революция. Легендарная слава сделала его кумиром развесёлой Одессы. Известный поэт В. Коралли посвящал ему стихи, знаменитый Л. Утёсов связал с его именем свою «Песню об Одессе»… В годы гражданской войны Г. И. Котовский стал командовать кавалерийской бригадой, был награждён несколькими орденами Красного Знамени.

В августе 1925 года, готовясь к переезду в Москву, Котовский отдыхал под Одессой, в Чебанке. С ним находилась жена, Ольга Петровна.

Внезапно из Умани пожаловал незваный гость, носивший странную фамилию Майорчик-Зайдер. С Котовским его связывало давнее знакомство. В дни своей революционной молодости Григорий Иванович возглавлял боевую организацию в одесском подполье. Зайдер в то время был содержателем публичного дома. В этом заведении у Котовского находилась одна из тайных явок… После гражданской войны Зайдер отыскал прославленного комбрига. Он рассчитывал стать при нём «своим человечком». Котовский назначил Зайдера директором сахарного завода (в обширнейшем подсобном хозяйстве корпуса)… Свой приезд в Чебанку Зайдер объяснил желанием помочь в сборах и хлопотах. Жена Котовского готовилась стать матерью.

В канун отъезда, 20 августа, в ранних сумерках у ворот дачи раздался выстрел. Ольга Петровна выбежала из дома и увидела мужа, лежавшего на земле. Зайдер не пытался скрыться и дал себя арестовать. Свой поступок он объяснил мужской ревностью – с ним в Чебанку приехала одна из девиц бывшего заведения, ставшая его женой.

Хоронили Котовского на родине, в Молдавии. Это были всенародные похороны. Будённый возглавлял военную делегацию из Москвы. Он произнёс над могилой героя пламенную речь. Не слишком искушённый в дипломатии, Семён Михайлович открыто пригрозил тем, кто направлял шкодливую руку ничтожного Зайдера.

Сталин отозвался на гибель Котовского так:

«Это был храбрейший среди наших скромных командиров и скромнейший среди храбрых».

Как и горячий Будённый, Иосиф Виссарионович не сомневался, что настоящие убийцы сами не стреляют. Они лишь намечают жертвы – заказывают убийства.

Убийцу Котовского, Майорчика-Зайдера, судили в Одессе. Любопытно, что в тот же день и в том же здании губернского суда проходил ещё один процесс – судили бандита, убившего зубного врача. Бандит получил расстрел. Зайдера же приговорили к 8 годам тюрьмы.

Своё наказание Зайдер отбывал в Харькове, на Холодной горе. Через два года его освободили. Он устроился там же, в Харькове, сцепщиком вагонов.

Группа старых котовцев во главе с командиром эскадрона Григорием Вальдманом (кавалером трёх орденов Красного Знамени) приехала в Харьков. Они убили Зайдера. Тело убитого бросили под проходивший товарняк.

Свой поступок котовцы объяснили местью за любимого комбрига.

Однако с убийством Зайдера исчезла последняя надежда узнать, что скрывалось за столь внезапным и загадочным устранением Котовского.

Фрунзе никак не мог поверить в бытовые причины гибели Котовского. Он потребовал доставить ему все документы, связанные с расследованием этого странного убийства. Горячо принялся за дело, но, к сожалению, не успел: его чуть ли не насильно положили на операционный стол…

Имена Котовского и Фрунзе пополнили печальный мартиролог военачальников, чья преждевременная смерть таила массу неразгаданных секретов: Думенко, Миронов, Щорс, Киквидзе, Боженко, Богунский и др.

Убийство Котовского и гибель Фрунзе обещали кровавое продолжение внутрипартийной борьбы.

* * *

Сознавал ли Сталин надвигавшуюся опасность? Нет, до конца не сознавал. (Он посетил Фрунзе уже после операции, задержался в больничной палате и не вынес убеждения в преступном умысле.)

В его высказываниях продолжала сквозить одна озабоченность неважным состоянием хозяйства. В частности, Иосиф Виссарионович не признавал полезности НЭПа, считая, что в итоге НЭПа страна получила возросшую преступность, падение нравов и коррумпированность чиновников.

Поразительная задиристость сторонников Троцкого питалась тем, что они постоянно чувствовали поддержку из-за рубежа. Оттуда за их судьбой следили и обещали не оставить в обречённом одиночестве.

В соседней Финляндии (поближе к границам) внезапно обнаружилась организация под названием «Русский национальный комитет». Возглавляли её А. Гучков (он же – Лурье) и Д. Пасманник. Комитет располагал значительными средствами для подрывной работы на территории сопредельных государств. Как бывший военный министр Временного правительства, Гучков охотно поддерживал разговоры о неизбежности военного переворота в СССР.

Из тихой Австрии вдруг подал голос старинный ненавистник России Карл Каутский. Этот прямо призвал граждан СССР к вооружённой борьбе с советской властью. Он пообещал, что повстанцы непременно получат действенную помощь европейской социал-демократии (Финляндии, Литвы, Польши, Балканских стран). Вправе они также рассчитывать и на классовую поддержку профсоюзов США.

Между тем приближалась 10-я годовщина Великого Октября. Страна готовилась встретить первый «круглый» юбилей высокими трудовыми достижениями.

Готовилась к этой дате и оппозиция.

9 июня на Ярославском вокзале торжественно провожали И. Смилгу. Сняв с высокого московского поста, его «бросали на низовку» – назначили директором банка в Хабаровск. Из Ленинграда примчался тамошний затворник Зиновьев. У вагона возник стихийный митинг. Неудачника Смилгу все дружно утешали: ничего, скоро вернётесь! Намекали на близкие перемены в руководстве. Затем Троцкий и Зиновьев на руках внесли Смилгу в вагон.

10 июня в Варшаве был застрелен П. Л. Войков (Пинхус Вайнер), посол СССР. Это была месть за убийство царской семьи. Именно Войков-Вайнер раздобыл 175 литров серной кислоты, чтобы уничтожить трупы расстрелянных. Стрелял в посла эмигрант-белогвардеец. В ответ на это убийство на Лубянке были расстреляны 20 заложников «монархистов», в их числе князь Павел Долгоруков.

В эти дни выступления Троцкого отличаются особенной озлобленностью. Он «поливает» не только «примитивность русского крестьянства», но скептически отзывается и о культурных возможностях «этого народа». Он утверждает: «Вся русская наука есть искусственный продукт государственных усилий, искусственная прививка к естественному стволу национального невежества».

В конце октября собрался очередной пленум ЦК партии. Зиновьеву, вылезшему на трибуну, не дали говорить. Его прогнали криками: «Долой!» Всё же он успел выкрикнуть:

– Или вы дадите нам выступить, или вам придётся посадить нас в тюрьму!

Ответом был дружный хохот зала.

Накал взаимной ненависти достиг предельного градуса, когда на трибуне появился Троцкий. У всех ещё звучала в ушах его недавняя речь на съезде, воспевающая самый тотальный террор. И вот он вылез снова. Своё выступление неистовый расстрельщик начал так:

– Каждый честный партиец…

Голос его потонул в общем гвалте. Ярославский схватил папку с документами пятилетнего плана и запустил её в голову Троцкого. Тот ловко увернулся. Кубяк бросил в него пустой стакан. Шверник – какую-то книгу. Несколько человек из зала подбежали к трибуне и стали стаскивать Троцкого. Возникла безобразная свалка.

На следующий день оппозиция подала жалобу в секретариат ЦК.

В поддержку оппозиции высказалось несколько рабочих коллективов столицы: завод «Манометр», фабрика «Красная оборона», завод им. Ильича. Началось распространение листовок с речью Раковского, которому не дали выступить на пленуме.

Раздражённые постоянными провалами, троцкисты всё ещё считали, что у них достаточно сил сломить крепнущую власть ненавистного Сталина. На свет появилась «Программа 83-х», документ, подписанный большой группой старых большевиков, представителей «ленинской гвардии».

Лишившись главного военного поста, Троцкий сохранил за собою множество других: он остался членом Президиума ВСНХ и председателем электротехнического управления этого учреждения, кроме того он возглавлял Главный концессионный комитет. Не вывели его и из членов Политбюро.

Своего верного Склянского он засунул руководителем «Главсукно» и тут же командировал его туда, откуда семь лет назад сам тронулся на покорение России: в США. С кем там встречался заместитель Троцкого – неизвестно. Внезапно пришло известие, что он утонул. Троцкий употребил всё своё влияние, чтобы тело утопленника доставили в Москву и похоронили на Новодевичьем кладбище.

Загадочная смерть Склянского дала повод наиболее ретивым троцкистам подать негодующие голоса:

«Нельзя расшвыривать кадры партии, её основной капитал».

«Кем заменят опыт таких ветеранов, как Троцкий, Смилга, Муралов, Бакаев, Лашевич, Мрачковский, Путна, Примаков?»

Они снова затевали затяжную склоку, намереваясь навязать партии вместо конкретных дел безудержную говорильню.

* * *

Ранней осенью 1927 года в лесу под Москвой состоялась встреча избранных деятелей оппозиции. Приглашены были немногие. Речь к собравшимся держал Лашевич. Он подчеркнул, что строительство социализма в одной стране решительно расходится со стратегическими планами «старой ленинской гвардии». Он выдвинул лозунг для работы с молодёжью: «Назад к Ленину!» В сильных выражениях Лашевич потребовал сплочения рядов и мужества и предложил провести сбор средств для борьбы со Сталиным. Взносы предлагались небольшие, делалось это скорей всего для круговой поруки. Лашевич обнадёжил, что в ближайшие дни решится вопрос с печатанием пропагандистских материалов: начнёт работать подпольная типография.

В Лондоне британская полиция внезапно совершила налёт на контору советской организации «Аркос». Налётчики орудовали грубо, взламывали сейфы.

После этого правительство Великобритании объявило о разрыве дипломатических отношений с СССР.

В Китае Чан Кайши совершил кровавый переворот.

Богатейший англо-голландский промышленник Детердинг соблазнил Манташева громадным кушем и приобрёл у него нефтяные месторождения на Кавказе. Недавно Детердинг отправился в Германию для встречи с героем Брест-Литовска генералом Гофманом.

Промелькнуло сообщение, будто Гучков, находясь в Финляндии, отправил конфиденциальное письмо генералу Врангелю. «Чёрный барон» немедленно направился на Балканы и стал проводить смотры своих воинских частей.

Кажется, попахивало переворотом, подобным тому, который совершил прошлым летом Пилсудский в Польше.

И настоящим благовестом для оппозиции грянула статья в лондонской газете «Монинг пост»:

«Через несколько месяцев Россия обратится к цивилизации, но с новым и лучшим правительством… С большевизмом в России будет покончено ещё в текущем году, и как только это случится, Россия откроет свои границы для всех!»

Обречённым, жалким казался деятелям оппозиции «корявый Оська» (так они называли Сталина в своём кругу). Не устоять ему перед таким напором, не усидеть в своём высоком кресле!

* * *

Пасмурный день 7 ноября скрашивался обилием кумачового убранства улиц и площадей Москвы. Привычный праздник в этом году носил особенный характер: отмечалось первое десятилетие Великого Октября.

Сталин в окружении соратников находился на трибуне Мавзолея. Внизу по площади текла река радостных демонстрантов. Гремела музыка. Мужчины поднимали на руках детишек. Красный цвет заливал всё огромное пространство площади. На громадных плакатах, плывущих над головами демонстрантов, изображены толстые изломанные линии – показатели неудержимого роста и цифры, цифры, цифры. В такой счастливый день каждому москвичу хотелось похвалиться успехами родного предприятия.

Внезапно на ступенях Мавзолея возникла схватка. Охрана с кем-то боролась. Наверх прорвался человек в военной форме и устремился к Сталину. В руке он держал нож. Охранник бросился к нему и получил удар ножом в руку. На военного кинулись, свалили с ног, обезоружили.

А людской поток внизу на площади пел песни, размахивал флажками. Продолжала греметь праздничная музыка.

Нападавших было трое: Яков Охотников, Аркадий Геллер и Владимир Петренко. Они учились в Академии им. Фрунзе. Пропуск на Красную площадь им выдал начальник Академии Р. Эйдеман.

Одновременно с «мавзолейной заварушкой» в нескольких районах Москвы на улицах появились небольшие отряды молодёжи. Они несли лозунги: «Долой Сталина!», «Да здравствует товарищ Троцкий!», «Руки прочь от ленинской партии!» На Миусскую площадь примчался на автомобиле сам Троцкий. Молодые люди принялись его качать. Троцкий выступил с горячей речью, назвав молодёжь «верным барометром партии». Неистово сверкая пенсне, он пламенно выбросил руку в сторону Кремля. «Выполним заветы Ленина!» – прокричал он сорванным голосом.

Замысел оппозиции копировал события февраля 1917 года. Тогда именно уличные беспорядки привели к царскому отречению. На этот раз все расчёты были на молодёжь. Захватив улицы праздничной Москвы, молодые люди должны были парализовать центральную власть. Центром событий в Москве стала квартира Смилги в доме на углу Тверской и Охотного ряда. На балконе перед собравшейся толпой стояли и говорили речи Преображенский, Мрачковский, Гинзбург, Мдивани и Альский. Толпа держала плакаты: «Мы за ленинский, а не за сталинский ЦК!» Внезапно подвалили демонстранты с Красной площади и смешались с толпой под балконом. В ораторов наверху полетели камни, палки. Несколько человек с улицы стали ломиться в дверь квартиры Смилги.

Сам Троцкий день напролёт носился на машине по Москве, обращаясь с речами к каждой группе возбуждённой молодёжи.

Массово-пролетарского выступления не получилось. Путч, словно костёр из сырых дров, дымно почадил и к вечеру погас.

В Ленинграде путчисты были настроены более решительно. Колонна молодёжи направилась к Дворцовой площади с плакатами: «При штурме Смольного пленных не брать!» Вскоре кто-то бросил бомбу в Дом политпросвещения…

* * *

Самым серьёзным последствием несостоявшегося путча было самоубийство А. Иоффе, самого близкого друга Троцкого. Они дружили с детских лет. Отец Иоффе владел большой паровой мельницей в Симферополе, отец Троцкого занимался ссыпкой зерна. Иоффе, любитель тонких вин и сигар, домогался от своего друга высокого поста. Ему хотелось стать наркомом иностранных дел (после Брестского мира). Троцкий никак не хотел обижать Чичерина. Вот разве наркомом РКИ? А Сталина перевести в другое место… Троцкий обещал другу «разобраться» после ноябрьских событий… Страдая от тяжёлой наследственности, Иоффе лечился входившим в моду психоанализом. Последний раз он прожил за границей почти два года. Вернувшись, потребовал валюту на крайне дефицитные лекарства. «Необходимо беречь старую ленинскую гвардию!»

После скандального провала путча он впал в панику и принял яд. Троцкому он послал предсмертное письмо: «Умираю с уверенностью, что недалёк тот момент, когда Вы опять займёте подобающее Вам место в партии».

Похороны Иоффе вылились в шумную демонстрацию. Сначала состоялся митинг у здания Наркомата иностранных дел на Лубянке, затем толпа двинулась на кладбище. Над гробом самоубийцы выступали Троцкий, Радек, Муранов, Зиновьев, Каменев, Чичерин. Особенно резкими были речи Троцкого и Зиновьева. Оба, не выбирая выражений, поносили Сталина.

Сразу после похорон Зиновьев уехал в Ленинград и там заперся на даче.

Троцкого выселили из Кремля, и он поселился на квартире своего друга А. Белобородова, на ул. Грановского.

XV съезд партии принял решение исключить из партии 75 сторонников Троцкого и Зиновьева, а 30 человек выслать из Москвы. Разгромленная оппозиция отправилась в самые отдалённые города страны. Местом ссылки Троцкого была избрана Алма-Ата.

Обосновавшись на краю света, в Семиречье, Троцкий продолжал бешеную деятельность. Во все концы страны летели телеграммы, посылались письма, бандероли. Троцкий поддерживал в своих сторонниках боевитый дух. «Мы ещё понадобимся партии. Сталин сам нас позовёт!» Рядом с ним работал его старший сын Лев Седов, ставший чрезвычайно ловким конспиратором. На плечи сына недавний диктатор возложил исполнение самых деликатных поручений.

Алма-Ата превратилась в некий центр, где пульсировала основная мысль заговора. По Москве шептались: «Лев Давидович считает…», «Лев Давидович настаивает…» Те из троцкистов, кому удалось не попасть в ссылку и усидеть на месте, принимались потихоньку выполнять указания своего высланного лидера.

Песчинки скрытного вредительства подсыпались в буксы разгонявшегося поезда индустриализации. Если Сталин настаивал на рентабельности за счёт снижения себестоимости производства, то троцкисты, как бы в пику, ратовали за прибыль путём неуклонного повышения оптовых и розничных цен. Бухарин, как «специалист по прогрессу», изобрёл закон «падения темпов с нарастанием объёмов производства». Это обрекало советскую промышленность на «экономически выверенное», а следовательно, «вполне законное» сокращение того умопомрачительного прироста, чему так завидовал весь мир.

Поскольку страна работала в «крестьянском режиме», экономя каждую копейку и расчётливо вкладывая её в самое важное, самое необходимое, троцкисты умело проталкивали тупиковые проекты, начиная и не доводя до завершения крупные дорогостоящие сооружения. Количество обременительной «незавершёнки» росло год от года. Это была тонкая, искусная работа, основанная на радостном порыве масс к скорейшему построению социализма. Люди с песней воздвигали строительные леса и ведать не ведали, что им дадут лишь заложить фундамент и возвести наполовину стены, а затем вдруг не станет средств, финансирование прекратится и затраченные миллионы повиснут на шее и без того скудного бюджета мёртвым капиталом.

Любопытные методы вредительства вскрыло знаменитое «Шахтинское дело».