Текст книги "Боевыми курсами. Записки подводника"

Автор книги: Николай Белоруков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Забегая вперед, следует сказать, что все эти расчеты полностью подтвердились.

– Материальная часть штурманской боевой части исправна. Личный состав готов к выполнению поставленной боевой задачи, – закончил Яков Иванович. Все расчеты штурмана были точны и графически тщательно оформлены.

Рассмотрев и утвердив расчеты штурмана, мы приступили к изучению акваторий портов Новороссийска и Туапсе и минной обстановки на подходе к ним.

Отпустив штурмана, мы с Павлом Николаевичем пошли на подводную лодку, правым бортом стоявшую у плавбазы «Волга».

В это время рулевые Беспалый, Мокрицын вместе с коком Николаем Федоровым и строевым по фамилии Козел под руководством военфельдшера Дьячука и боцмана Николая Николаевича Емельяненко выгружали автономный паек.

Командир отделения артиллеристов Шепель и старший артиллерист Отченашенко готовились к сдаче арт-боезапаса, а это дело, как известно, весьма ответственное и требует к себе особого внимания.

Шепель, небольшого роста, худощавый мужчина, всегда был аккуратно одет, подтянут. Его темно-карие глаза, казалось, всегда тревожны, точно он чем-то обеспокоен.

Его подчиненный, Отченашенко, напротив, был высокого роста, широк в плечах. Уравновешенный, спокойный, рассудительный и ко всему внимательный человек. [106]

Их объединяла любовь к своему оружию, которое они знали, что называется, «назубок» и всегда содержали в полной боевой готовности. Каждую свободную минуту они уделяли своим пушкам. «С такими бойцами можно уверенно идти в любое сражение, они никогда не подведут», – мысленно похвалил я своих артиллеристов.

На носовой палубе подводной лодки было многолюдно. Кроме артиллеристов, у торпедопогрузочного люка первого отсека суетились торпедисты Шевченко и Степаненко вместе с рулевым Мамцевым и Беспалым, устанавливая торпедопогрузочное устройство. А внизу, в отсеке, у боевых торпед, вместе со старшиной Блиновым и командиром отделения Нероновым работал неугомонный Костя Баранов. Как всегда, он был весьма энергичен и подвижен, но в то же время не делал ни одного лишнего движения, все были точны и продуманы.

Сдав артиллерийский боезапас, минер Егоров вместе с торпедистами и торпедопогрузочной командой, в состав которой входили рулевые, мотористы и электрики, приступили к выгрузке боевых торпед.

В первом отсеке Неронов и Баранов осторожно перекантовали первую торпеду с бортового стеллажа на специальный лоток. Закрепив лини за кормовое оперение, рулевой Беспалый с помощью шпиля осторожно поднял торпеду на палубу. Здесь рулевой Мамцев и моторист Пушканов шустро прикрепили к торпеде растяжки.

– Выбирай! Выбирай помалу, – скомандовал Егоров.

Двухтонная семиметровая торпеда, поблескивая на солнце стальной полированной поверхностью, медленно поднялась на борт плавбазы «Волга». Широко расставив ноги и вытянув руки, Мамцев и Пушканов плавно поправляли ее движение растяжками. Первая торпеда выгружена…

Закончив выгрузку торпед из первого отсека, а их там было восемь, приступили к выгрузке четырех торпед из седьмого отсека. Старшина группы торпедистов Блинов и торпедист Степаненко сначала выгрузили запасные торпеды, а затем торпеды, находящиеся в торпедных аппаратах. К вечеру торпедисты сдали на базу весь боезапас торпед. Работы в других боевых частях еще продолжались. [107]

Мотористы Индерякин и Аракельян вместе с электриками Федорченко и Кролем хлопотали возле аккумуляторной батареи: полным ходом шла ее зарядка.

У трюмных и мотористов под руководством наших ветеранов – мичманов Щукина и Крылова – работа тоже спорилась. Мотористы Конопец и Котов откачивали соляр и масло в подошедшую к борту подводной лодки специальную нефтеналивную баржу. Быков, Соколов и Балашов меняли пресную воду и набивали воздух высокого давления.

Главные запасы топлива (соляра) размещались в специальных цистернах, расположенных внутри прочного корпуса{18}. Обычно при расходе или сдаче топливо в цистернах замещалось забортной водой, удельный вес которой значительно превышал удельный вес соляра, от чего весовая нагрузка подводной лодки увеличивалась. Теперь же мотористы сдавали топливо, расположенное в цистернах главного балласта, без замещения забортной водой. Это позволило значительно облегчить подводную лодку в надводном положении и привести ее в так называемое «крейсерское положение», позволяющее развивать самый полный ход – 20 узлов, что значительно сократило бы время переходов и увеличило оборачиваемость лодки.

Автономный паек продуктов, рассчитанный на месячное пребывание корабля в море, тоже нам был не нужен. Выгрузив его, мы облегчили подводную лодку на несколько тонн.

Наибольшее облегчение дала выгрузка 12 торпед (около 25 тонн), что составило 50 процентов нашей грузоподъемности.

Наблюдая за разгрузочными работами, я лишний раз убеждался в собранности и старании экипажа.

Вечерело, и работы подходили к концу. Вместе с сумерками на пирс опустилась живительная прохлада – усталость как рукой сняло. Экипаж приступил к проведению обще корабельного учения по борьбе за живучесть корабля. Особое внимание мы придавали аккумуляторным [108] отсекам, так как пожар в этих отсеках особенно опасен. При определенной концентрации водород, как известно, взрывается от малейшей искры. Взрыв водорода в отсеке, до отказа загруженном боезапасом, безусловно, мог привести к неминуемой гибели корабля. Подобные аварии, к сожалению, имели место на подводных лодках.

Каждый матрос, старшина и командир понимал всю трудность и серьезность предстоящих походов и ответственно относился к учениям.

Учения по борьбе за живучесть показали слаженность действий всего личного состава, но они проходили в отсеках, свободных от грузов, а что будет, когда мы загрузим их до предела, – как тогда придется тушить пожар или бороться с поступающей водой? Много, очень много возникало вопросов…

Мы с Павлом Николаевичем и помощником Марголиным при обходе корабля спустились в первый отсек и сразу ощутили создавшийся простор: не было на стеллажах запасных торпед, исчезли многочисленные мешки и ящики со съестными припасами. Подвесные койки личного состава были аккуратно заправлены белоснежным бельем. Проход между ними показался необычайно широким.

– Вот так бы всегда! – вырвалось у меня. – Насколько бы улучшилась обитаемость подводных лодок!…

После ужина заслушали старпома, минера и инженера-механика. Они доложили о готовности их боевых частей к походу.

Мы еще раз обратили внимание командиров боевых частей на сложные условия плавания в районе Севастополя, где помимо нашего минного заграждения, по фарватерам которого пролегал наш путь, мы должны были встретиться с немецкими донными минами. И если границы наших минных полей и фарватеров были достоверно известны, то схемы постановки немецких донных мин, сбрасываемых авиацией, были далеко не точными, особенно весной 1942 года.

Итак, завтра выход…

Ночь прошла спокойно. Наступило безоблачное, штилевое утро 28 мая. Матросы гуськом вбежали по трапу подводной лодки на палубу и торопливо спустились вниз. [109]

Сырую тишину корабельного полумрака нарушили щелчки выключателей. Тускло загорелись лампочки сигнализации, затем на полную яркость включили освещение. Тишину корабельных отсеков прорезали голоса команды, лязг, стук и свист запускаемых механизмов и устройств. Прошло несколько минут, и, сотрясая корпус подводной лодки, заработали на холостом ходу оба дизеля. Наконец, ожили все механизмы, на приборах и сигнальных щитках замигали разноцветные контрольные лампочки. Подводную лодку приготовили к выходу в море.

После проворота механизмов и проверки корпуса на герметичность старпом Марголин доложил мне о готовности подводной лодки к бою и походу.

Нас провожали командир бригады контр-адмирал П.И. Болтунов, комиссар бригады подводных лодок капитан 1-го ранга В.И. Обидин, командир дивизиона капитан 2-го ранга Н.Д. Новиков, офицеры штаба и политического отдела во главе с капитаном 3-го ранга П.С. Веденеевым. Последние напутствия и пожелания успешного выполнения боевого задания. Попрощавшись, мы вместе с Павлом Николаевичем поднялись на ходовой мостик. Точно в назначенное время мы отошли.

– По местам стоять, с якоря и швартовов сниматься! – скомандовал старпом Марголин.

Один за другим из рубочного люка поднялись матросы и быстро разбежались по палубе на носовую и кормовую надстройки. Стальные концы кормовых швартовов, сброшенные с брекватера{19}, попадали в воду и глухо застучали о борт подводной лодки. Швартовая команда подхватила их и быстро уложила в надстройку. Заскрежетала якорная цепь, подняли якорь.

Настала долгожданная минута: подводная лодка стала медленно отходить от стенки брекватера. На середине Потийской гавани мы развернулись и стали выходить в море, оставляя за собой слабый кильватерный след.

Вместе с Павлом Николаевичем мы смотрели в сторону брекватера, на котором стояли наши боевые друзья, и [110] постепенно на нас снисходило осознание того, что теперь мы остаемся в море одни и отвечаем за все сами…

Мы вышли из Поти в сопровождении двух малых охотников MO-IV{20}. Вместо командира дивизиона с нами в поход пошел капитан 3-го ранга Борис Андреевич Алексеев, командир «С-33».

Весь день мы шли к Новороссийску в видимости кавказского побережья. По мере приближения к порту участились встречи с фашистскими самолетами. Как правило, это были двухмоторные бомбардировщики «Юнкерс-88» и торпедоносцы-бомбардировщики «Хейнкель-111», которые свободно охотились за нашими кораблями и транспортами. Торпедоносцы подкрадывались к цели на низкой высоте, как правило, со стороны солнца. Наши сигнальщики и наблюдатели: Емельяненко, Мамцев, Голев, Шепель, Отченашенко, Рыжев – своевременно обнаруживали фашистских стервятников, и мы успевали уклоняться от них погружением. Просто-таки орлиным взором обладал наш боцман Емельяненко. Не было случая, чтобы в его присутствии на мостике кто-то другой обнаруживал цель раньше.

Быстро прошла короткая южная ночь…

Утром мы подошли к Новороссийску. Вода в море, на рассвете темно-синяя, теперь стала светло-голубой, лучи солнца отражались от нее большими бликами. На расстоянии 30 кабельтовых прямо перед нами к песчаному берегу медленно двигалась рыбацкая шхуна, доставлявшая продовольственные запасы и другое снабжение торпедным катерам, базировавшимся в Геленджике.

Вспомнились исторические события 1918 года, когда был заключен Брестский мир. Немецкие войска, захватив Перекоп, двигались к Севастополю. Серьезная угроза нависла [111] над Черноморским флотом, который был вынужден перейти в Новороссийск. Немцы требовали возвращения кораблей флота в Севастополь, угрожая в противном случае начать наступление на Москву. Безвыходное положение побудило Владимира Ильича Ленина приказать уничтожить корабли флота.

Вот и она – знаменитая Цемесская бухта. Здесь эскадренный миноносец «Керчь» затопил линейный корабль «Свободная Россия» и девять других эскадренных миноносцев, после этого, отойдя к Туапсе, «Керчь» дала следующую радиограмму: «Всем. Всем. Всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдаче Германии. Эскадренный миноносец «Керчь». Затем на «Керчи» открыли кингстоны, и корабль пошел ко дну.

И вот, спустя 24 года после этих трагических событий, здесь вновь решалась судьба Севастополя, судьба Черноморского флота…

По приходе в Новороссийский порт я направился к командиру военно-морской базы контр-адмиралу Холостякову и начальнику отдела подводного плавания штаба флота капитану 1-го ранга Крестовскому.

Георгия Никитича Холостякова я знал как старейшего и опытного подводника. Он оказал нам радушный прием и помог во всех вопросах.

С Андреем Васильевичем Крестовским мы встретились как старые знакомые. Несмотря на то что он оказал нам исключительно заботливый и радушный прием, он дотошно пытал нас о нагрузке подводной лодки и как мы думаем решить поставленную задачу. Он подробно рассказал нам об итогах первых походов подводных лодок нашей бригады в Севастополь.

– Обстановка в Севастополе тяжелая, – сказал он. – Оборона города ведется при недостатке пополнений личного состава, боезапаса, медикаментов, продовольствия и даже питьевой воды. Вот почему прорыв каждой подводной лодки с кавказских портов является для защитников города важнейшим событием. Подходы к базе контролируются авиацией, противолодочными кораблями и береговой крупнокалиберной артиллерией. Над Севастополем [112] в светлое время суток непрерывно барражируют и наносят удары самолеты. Передний край нашей обороны и город находятся под непрерывном артиллерийским и минометным обстрелом. Разгружаться можно только, лишь ночью. Поэтому расчеты переходов из портов кавказского побережья – Новороссийска и Туапсе – производите так, чтобы к Севастополю подходить в вечернее время.

Район боковых ворот пристрелян вражеской артиллерией, и вам, возможно, придется прорываться сквозь шквальный артиллерийский огонь. Ночью на берегу вас будут ждать специально назначенные армейские и флотские команды, которые будут принимать груз на машины. Ваше дело – выгрузить все на верхнюю палубу. Оставаться до входа в Севастополь лучше всего в районе 35-й береговой батареи, там спокойнее… – улыбнулся Андрей Васильевич.

Впоследствии мы услышали от него много и других добрых советов.

В Новороссийске мы встретились с подводной лодкой «С-32». Ее командир, капитан 3-го ранга С.И. Павленко, пришел во флот из армии. В тридцатых годах, в период бурного развития большого океанского флота, морских кадров не хватало. Флот был вынужден обратиться к армии. И армия направила на флот своих лучших командиров. К таким командирам и относился С.И. Павленко. Успешно окончив специальные курсы командиров подводных лодок, он своим трудолюбием и настойчивостью достиг больших успехов, чем снискал себе заслуженное уважение.

С.И. Павленко встретил меня и моего инженера-механика приветливо. Мы собрались в кают-компании «С-32». Инженеры-механики Шлопаков и Постников доложили нам окончательные расчеты дифферентовки с учетом списка принятых грузов. Мы с Павленко их утвердили и начали интересный разговор, поскольку нам было что вспомнить.

Командира электромеханической боевой части «С-32» инженер-капитана-лейтенанта Постникова, или, как мы его звали, Сашу Постникова, я знал много лет. Несмотря [113] на то что он был значительно старше всех нас как по возрасту, так и по службе на подводных лодках, мы всегда считали его близким человеком. Он был высокого роста, с крупными чертами лицом, с которого не сходила теплая, приветливая улыбка. В служебных отношениях был мягок. Дело свое инженерное знал в совершенстве, но никогда и ни перед кем этого не подчеркивал. Прекрасно понимая, что на первых порах новому командиру будет трудно, он во всем поддерживал его. Саша никогда не гнался за карьерой и ценил службу на военном корабле превыше всего. Он внимательно и чутко относился к тем, кто обращался к нему, – касалось ли это службы или личных вопросов.

Воспоминания об инженере-механике Саше Постникове не случайны. Дело в том, что обе подводные лодки – «С-31» и «С-32» – были одного проекта, и, пока они строились на Николаевском судостроительном заводе рядом друг с другом, а затем бок о бок проходили заводские и государственные испытания, вместе вступили в войну, вполне естественно, что на протяжении этих лет мы сблизились и помогали друг другу во всем.

Решив все служебные вопросы, Павленко пригласил нас к обеду, который прошел в теплой обстановке. Пожелав экипажу «С-32» успехов, мы сошли с нее и направились на свой корабль. Не шевельнулось тогда в наших душах никакого предчувствия: мы даже представить себе не могли, что это была последняя встреча с нашими близкими друзьями…

Отдохнув, мы приступили к приему боезапаса. Первая погрузка заняла у нас очень много времени. Дело в том, что погрузке штатного артиллерийского боезапаса на корабли всегда уделяли много внимания, в связи с чем штатные погрузочные команды проходили специальную подготовку.

Теперь же мы были вынуждены привлечь к погрузке армейского артиллерийского боезапаса почти весь личный состав подводной лодки, который не имел ни достаточных знаний, ни опыта. Да и подавать разнокалиберные артиллерийские снаряды через торпедопогрузочные люки было неудобно и небезопасно. [114]

Глядя на вагоны со снарядами, я вспомнил, как мы принимали штатный боезапас в мирное время. Тогда мы переходили в самый конец Южной бухты, к нашему борту подходила специальная баржа, а на фалах баржи и подводной лодки поднимали специальный знак, который предупреждал всех об опасности. В этот момент останавливалось движение всех катеров и судов в бухте. А теперь армейский артиллерийский боезапас в товарных вагонах подали по железнодорожным путям прямо к причалу, на котором во все стороны сновали автомашины. Тем не менее, распределив обязанности, мы смело приступили к работе.

Жара. Над Новороссийском и портом – знойное марево. Раскаленное солнце печет нещадно. От него не скрыться, нигде не найти спасительной прохлады: тень пропала даже под густыми кронами деревьями; нет даже легкого ветерка, который принес бы хоть какое-нибудь облегчение. Город покорно затих в плену слепящего солнца, от которого даже асфальт кажется белым. Безоблачная заря разлилась над величественными холмами Цемесской бухты. Подводные лодки нехотя покачивались на серебристой от солнечных бликов поверхности воды, которая влажно облизывает сухие борта кораблей…

Команду построили на верхней палубе. Лейтенант Егоров, смахивая капельки пота, зачитал правила погрузки боезапаса. Дело новое, весьма ответственное, значит, каждый должен работать безупречно точно. Всем все ясно. Распускаем строй и приступаем к погрузочным работам.

На стенке и палубе растут штабеля ящиков. Инженер-механик Шлопаков ведет их строгий учет и распределяет по отсекам. Концевые отсеки загрузили до отказа, оставляя небольшое пространство под подволоком для прохода торпедистов к торпедным аппаратам…

Несмотря на нестерпимую жару, никого понукать не приходилось – каждый отлично знал свои место и обязанности и добросовестно выполнял свою задачу. Подача боезапаса и оружия через торпедопогрузочные люки была опасной и могла сорвать всю работу, поэтому вначале были некоторые заминки. В частности, изрядно помаялись мы с консервами, потому что принимали их в [115] длинные трубы торпедных аппаратов россыпью. Но на общий темп работы, к счастью, это почти не повлияло.

Внимательно наблюдая за действиями команды, я все больше убеждался в том, что принятая нами организация погрузки оказалась правильной: вся команда работала слаженно. Погрузка прошла без проблем, как будто была для всех обычным делом.

А распределили команду мы следующим образом…

Весь личный состав корабля, кроме занятых в дежурно-вахтенной службе (двух электриков, несущих вахту у главной станции электромоторов для дачи экстренного хода, двух мотористов и электрика, обслуживающих зарядку аккумуляторной батареи, трюмного для набивки воздуха высокого давления и радистов, круглосуточно принимающих радиограммы и сводки Совинформбюро), был разбит на восемь групп.

Первая группа разгружала вагоны, вторая переносила грузы со стенки гавани на борт подводной лодки к люкам 1-го, 4-го и 7-го отсеков, откуда три группы подавали грузы, а оставшиеся три группы – принимали их в отсеках и размещали по местам. Для безопасности на случай падения ящиков со снарядами, минами и другим боезапасом на стенке гавани, у вагонов, на палубе лодки и внизу в отсеках мы предусмотрительно разложили специальные маты.

Все работы проходили только в светлое время суток. Был разработан новый распорядок дня, учитывающий специфику поставленных задач. Этот распорядок выполнялся строго, с точностью до минуты. Соблюдались все корабельные расписания. Команда всегда находилась в безупречно чистой рабочей одежде. Ночью личный состав отдыхал, если не было срочных корабельных работ.

Забегая вперед, хочу отметить, что за все пять погрузок – три в Новороссийском порту и две в Туапсинском – никаких нарушений в приемке боезапаса допущено не было, и немалая Заслуга в этом нашего минера лейтенанта Егорова.

Отдельно хочу рассказать о нем. Сергей Григорьевич Егоров пришел на нашу подводную лодку в октябре 1941 года после окончания Севастопольского высшего [116] военно-морского училища имени П.С. Нахимова, вместо старшего лейтенанта В. Г. Короходкина, получившего повышение по службе. Сергей Григорьевич был самым молодым командиром боевой части. С первых шагов службы на подводной лодке он показал себя тактически подготовленным, инициативным командиром.

Вспоминались его первые ходовые вахты в роли вахтенного командира с присущими в таких случаях первыми, вполне естественными волнениями.

Я сам, переживший в недалеком прошлом точно такие же чувства, отлично понимал состояние молодого вахтенного командира и не вмешивался в его распоряжения, хотя пристально за всем наблюдал. Находясь на вахте, он часто и пристально всматривался в горизонт и небо. Громким, как мне казалось, чересчур громким, слегка вибрирующим голосом он командовал на руль и, стараясь подавить волнение, невольно охватывающее его, принимал слегка небрежную позу лихого, видавшего виды моряка.

Мне определенно все более и более стал нравиться этот уравновешенный, подтянутый, серьезный командир. Он быстро вошел в курс своих служебных обязанностей, отлично знал материальную часть торпедного и артиллерийского оружия. На протяжении всех походов в Севастополь и дальнейшей службы на «С-31» до окончания войны он не раз показывал образцы смелости, мужества и находчивости…

Постепенно все, кто был связан со спуском боезапаса в отсеки, освоились, стали работать уверенно. Самое трудное при такой погрузке – избежать удара снарядов о выступающие части переборок. Были также приняты меры, предотвращающие случайное падение боезапаса или удары о металлические предметы внутри корабля во время похода. Но вот погрузили последние ящики со снарядами.

– Принимай концевые! – весело закричали с палубы в носовой отсек.

Еще бы не радоваться: такая нелегкая работа наконец заканчивалась.

После погрузки подводная лодка была готова к немедленной даче хода электромоторами. На посту вертикального [117] руля, у сходни и швартовов поставили постоянную вахту.

Разумеется, после напряженного рабочего дня команда устала, и я дал всем возможность отдохнуть. Тем временем вместе с комиссаром и старпомом мы проверили размещение и крепление грузов в отсеках. К нашему удивлению, весь рассчитанный боезапас и продовольствие благополучно уместились в подводной лодке. Вспомнилось, что, когда к ней по путям Новороссийского порта подходили железнодорожные вагоны, мы не верили, что вся эта гора грузов войдет в отсеки. А сейчас смотрим: все разместили умелые руки наших моряков. Правда, носовой и кормовой отсеки загрузили почти до самого подволока, пробраться через них можно было только ползком. Да и личный состав лишился спальных мест. Но ничего не поделать… Мы сознательно шли на это, другого выхода не было.

О готовности подводной лодки к выходу в море я доложил контр-адмиралу Г.Н. Холостякову и получил от него добро.

Погода была штилевая, и над акваторией новороссийской гавани беспрестанно кружились неугомонные чайки. Швартовые команды выстроились на палубе. На мостике отдавал последние распоряжения старпом. В первый боевой поход нас провожал капитан 1-го ранга А.В. Крестовский. Он стоял рядом со мной и комиссаром на стенке порта и делился мыслями о предстоящем походе. По всему было видно, что Крестовский в хорошем и, впрочем, как всегда, бодром настроении. Наступило время выхода. Он крепко пожал нам руки и на прощание сказал:

– Если подводная лодка на переходе будет тяжела (видимо, такое случалось), не стесняйся, выбрасывай за борт часть груза, вплоть до боезапаса. Будь спокоен и осмотрителен, не спеши.

Поблагодарив Андрея Васильевича за дельный совет, мы с Павлом Николаевичем направились на подводную лодку.

Отдав швартовы, отошли от стенки Новороссийского порта на середину Цемесской бухты и начали дифферентовку. [118]

К нашему общему удовлетворению, дифферентовка прошла быстро. В уравнительной, носовой и кормовой дифферентных цистернах оказалось достаточное количество воды для нужных манипуляций. Расчеты Григория Никифоровича Шлопакова, как всегда, оказались точными.

Сразу же после выхода в районе мыса Дооп сигнальщик Мамцев обнаружил самолет-разведчик, летящий параллельно береговой черте.

Подводная лодка, изменив курс, срочно погрузилась на безопасную глубину. Это погружение лишний раз убедило нас в правильности расчетов во время погрузки. Через некоторое время мы всплыли и легли на прежний курс.

Наступила теплая южная ночь. По небу кое-где мирно плыли редкие облака, между ними ярко мерцали звезды. Я спустился с мостика в центральный пост, потом осмотрел все отсеки. Свободный от вахты личный состав отдыхал кто где – в подавляющем большинстве на ящиках боезапаса. Усталость брала свое, а молодость не замечала неудобств.

Чувство искреннего уважения и товарищеской любви испытывал я к этим парням. У меня нет возможности дать здесь хотя бы самую краткую характеристику каждому командиру отделения и матросу – основной движущей силе корабля. Они вынесли на своих плечах всю тяжесть флотской службы. В любой, самой сложной обстановке каждый из них честно выполнял долг на своем боевом посту. Никто из них ни разу не дрогнул при бомбежке, преследовании и обстреле врагом. Но все же постараюсь сказать несколько слов хотя бы о некоторых из них.

В группе мотористов мое внимание привлекали два человека – командир отделения Петр Яковлевич Индерякин и моторист Аршак Минасович Аракельян.

Петр Яковлевич был родом из Астрахани, и вся его натура была пронизана духом свободолюбия и независимости. Официального отношения к себе он совершенно не терпел и на подобное обращение отвечал грубовато, даже немного развязно. Но когда его называли по имени-отчеству, он готовился слушать внимательно, и было заметно, как он становится все более подтянутым. Его бодрый [119] ответ: «Будет сделано!» – всегда гарантировал своевременное выполнение любого задания, которое с этого момента становилось законом для него самого и для пяти его мотористов.

Индерякин обладал удивительной способностью воплощать свои технические знания в быстрые и эффективные действия, причем это качество было известно всем. К личным удобствам он относился с полным безразличием. Никто из команды не удивлялся, когда узнавал, что Индерякин во время ремонта не уходил с подводной лодки и даже спал за дизелями. На дивизионе он заслуженно снискал себе славу лучшего командира отделения мотористов.

Его глубокие знания устройства дизелей были известны не только среди личного состава подводных лодок, но и среди рабочих-судостроителей. Я помню немало случаев, когда при строительстве подводной лодки рабочие Николаевского судостроительного завода обращались к Индерякину за помощью и называли его не иначе, как Петр Яковлевич. И Петр Яковлевич не спеша шел за ними в дизельный отсек. Индерякин был прирожденным мотористом, он быстро и досконально изучил новые четырехтактные дизеля с наддувом марки «1Д».

Красив был Индерякин в деле. Невозможно было им не любоваться, когда он брал в руки слесарный инструмент и начинал подгонять подшипники или протирать клапана. Когда мотористы начинали ремонт, он всегда брался за самые трудные операции. Тут же, на ходу, он учил своих подчиненных мотористов работе. Это позволяло каждому новичку быстро стать специалистом. Многие мотористы подражали ему не только в работе, но и в общении друг с другом.

В группе мотористов всегда царила атмосфера дружбы и взаимовыручки. Каждый стремился прийти на помощь товарищу, если тот в этом нуждался. Все они работали и несли ходовую вахту у дизелей на равных. Однако при форсированных ходах Петр Яковлевич становился на вахту сам и нес ее бессменно.

После получения ответственного задания Петр Яковлевич мог попросить лишь одно: [120]

– Товарищ командир, прошу организовать харч в отсеке. – Таким образом он проявлял заботу о своих подчиненных.

Получив согласие, он собирал подопечных – «мотылей», как он любил к ним обращаться, – задраивал переборки пятого отсека и приступал к действу: что творилось в этот момент в отсеке, никто не мог себе представить, но после этого мотористы выходили довольные, чумазые и с гордостью демонстрировали результаты своей работы.

Второй моторист, друг Индерякина, Аршак Минасович был из Армении. Его большие черные, выразительные глаза всегда смотрели мягко и приветливо. Улыбка не сходила с его молодого лица. Он, что называется, ел глазами своего командира отделения и называл его при любых условиях не иначе, как Петр Яковлевич. Тот, в свою очередь, только его одного называл по имени-отчеству.

Это была очень своеобразная, красивая и по-настоящему мужская дружба. Что их сближало, трудно сказать: видимо, резкость одного и олимпийское спокойствие другого.

Прослужили Петр Яковлевич и Аршак Минасович на флоте по 10 лет, из них семь – на подводной лодке «С-31». Такой же путь прошли и остальные краснофлотцы. В 1939 году на флоте был увеличен срок действительной службы до 5 лет, и в 1941 году они должны были демобилизоваться, а тут грянула война и спутала все карты их жизненного пути.

По– своему были красивы и интересны и рулевые: командир отделения Федор Мамцев и рулевой Сергей Мок-рицын.

Мамцев был хорошим моряком, не укачивался, был крепко сложен, аккуратен, никогда не унывал. В самой сложной боевой обстановке был собран и не терялся. При всех всплытиях подводной лодки он неизменно находился рядом со мной. Выскочив на мостик, мы оба быстро осматривали горизонт и воздух: убедившись в том, что противника нет, я занимался управлением корабля и руководством продувки цистерн главного балласта, а Мамцев внимательно следил за обстановкой в море. Не раз нас накрывали с головой черноморские [121] волны. Мы первыми встречали непогоду и, мокрые, но всегда довольные удачным всплытием, спускались в центральный пост, переодевались и снова вместе поднимались на мостик на ходовую вахту.

Рулевой Мокрицын был застенчив, худощав и имел существенный для нашей службы недостаток: будучи крайне подвержен морской болезни, когда мы всплывали при сильной качке и шли в надводном положении, полностью терял работоспособность. В этих случаях ходовую вахту у вертикального руля нес за него Федор Мамцев. Если обстановка была несложной и угрозы от противника не ожидали, Мамцев, с моего разрешения, провожал своего подопечного на мостик, чтобы свежий воздух хоть как-то облегчил его страдания. Когда ночь заканчивалась и подводная лодка погружалась, Мокрицын постепенно приходил в себя и с подчеркнутой старательностью начинал ухаживать за механизмами, почти бессменно неся дневную вахту за себя и за Мамцева.