Текст книги "Боевыми курсами. Записки подводника"

Автор книги: Николай Белоруков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

А осенью 1933 года Петроградский районный комитет комсомола Ленинграда направил меня в Военно-морское училище имени М.В. Фрунзе.

После сдачи вступительных экзаменов и зачисления в училище нас, курсантов-первогодок, облачили в новенькую морскую форму и отправили в Петергоф проходить строевую подготовку, а накануне 16-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции мы вернулись в Ленинград и впервые вошли в стены своего училища.

С богатой историей нас знакомил начальник подводного сектора училища Д.М. Вавилов. Он поведал, что [88] за многовековое (с 1701 года) существование училища из его стен вышли такие великие флотоводцы, как адмиралы Ф.Ф. Ушаков, П.С. Нахимов, В.А. Корнилов; также наше училище окончили выдающиеся деятели культуры: композитор Н.А. Римский-Корсаков, писатель-маринист К.М. Станюкович, художник-баталист В.В. Верещагин.

Потекли учебные будни, которые потом казались самыми счастливыми временами.

Начальником училища был Алексей Николаевич Татаринов, матрос-авроровец, активный участник революции и Гражданской войны, пользовавшийся у курсантов непоколебимым авторитетом. В зале Революции он часто устраивал многочасовые строевые смотры, скрупулезно проверяя нашу строевую выправку. Всегда, пока мы маршировали, играл духовой оркестр. В такие дни подготовки на обед давали не слишком изысканные, но любимые нами блюда: флотский борщ, гречневую кашу с котлетами и традиционный компот.

Впрочем, и в городе нас он не оставлял одних: бдительно следил за формой нашей одежды и нашим поведением из окна своего легкового автомобиля. Мы же, озорники, зная номер его автомашины и внимательно следя за ее передвижением, дружно скрывались за уличными афишами и колоннами зданий…

Справедливости ради надо сказать, что Алексей Николаевич был не только требовательным, но и заботливым учителем, поэтому мы искренне его любили, хотя и по-школярски побаивались. Его отцовская забота и терпение полностью окупали все наши обиды и недовольство. У него мы всегда были одеты с иголочки, сыты и подготовлены к занятиям.

После первого курса меня распределили на подводный сектор в штурманский дивизион. Я не представляю, как описать восторг и гордость, охватившие меня! Оказаться на подводном секторе было очень почетно для каждого курсанта. В первые дни после распределения я часто грезил подводной лодкой, которую впервые увидел еще до поступления в училище. Это была «Л-55», стоявшая на Неве у Горного института. Помню, я, к своему ужасу, [89]увидел, как в прямоугольные отверстия шпигатов{13}, расположенных вдоль бортов чуть выше ватерлинии, свободно заливалась невская вода, которая, казалось, вот-вот затопит корабль. Я не выдержал и подбежал к вахтенному краснофлотцу, чтобы предупредить его о грозящей катастрофе, а он удивленно выслушал меня, затем рассмеялся и дал мне совет:

– Вот когда немного подрастешь, парень, приходи к нам на флот, тогда и разберемся, стоит закрывать шпигаты на подводных лодках или нет.

Его ответ меня тогда не успокоил, и я с замиранием сердца продолжал смотреть на первый в моей жизни подводный корабль, искренне опасаясь за его плавучесть. Вряд ли я мог тогда предположить, что судьба навсегда свяжет меня с подводным флотом…

Теоретические занятия на подводном секторе были исключительно увлекательными, благодаря энтузиазму его командира Д.М. Вавилова. Он внятно объяснял нам, какое огромное значение приобретут в будущей войне подводные лодки; много и увлекательно рассказывал о них, сравнивал с надводными кораблями и неоднократно подчеркивал их преимущества, чем окончательно убедил нас в том, что в современной войне подводные лодки – сильнейший вид оружия на море. Неоднократно Вавилов приводил в пример немецкий подводный флот, который едва не поставил на колени владычицу морей Великобританию в Первую мировую войну.

Вдохновленный примером своего учителя, я с нетерпением ждал практического применения новым знаниям.

Особенно глубоко врезалась в память наша первая морская практика летом 1934 года, которую мы проходили на Севере. Это было испытание наших знаний и воли, которое настолько поразило юношеское воображение, что не забудется никогда. А дело было так…

В Ленинграде нас «погрузили» в товарные железнодорожные вагоны и отправили в Архангельск. Ехали мы медленно, останавливаясь на всех станциях, полустанках [90] и разъездах. Наконец, после бесконечных дорожных приключений мы добрались до места назначения.

Неподалеку от архангельского вокзала, на зеркальной глади полноводной Северной Двины, красовался учебный корабль «Комсомолец». При беглом взгляде он очень напоминал крейсер «Аврору» – такие же, как у него, три высоких трубы и две стройные с длинными реями мачты, которые свечами врезались в северное небо.

У стенки речного порта нас ожидали буксиры с сухогрузными баржами, на которых мы добрались до борта «Комсомольца». Из внутреннего убранства корабля мне особенно запомнились уютные кубрики с весьма оригинальными креплениями спальных коек.

Сразу по прибытии на корабль каждому из нас выдали кусок двойного брезента, узкий и тонкий пробковый матрац, толстое шерстяное одеяло, две простыни и маленькие подушки с наволочками. Помимо этого мы получили две тоненькие дубовые распорки, которые за шесть коротких шкентросов крепились к металлическим кольцам на подволоке кубрика или кррабельного коридора. При отходе ко сну мы должны были приноровиться и наподобие гамака подвесить койку к подволоку на штатное место. Койки располагались в два яруса. На койку мы укладывали матрац, заправляли его простыней, сверху накрывались другой простыней и одеялом.

Утром, когда звучала своеобразная команда «Команде вставать! Койки вязать!», мы аккуратно скатывали свои койки в ровные цилиндры, шнуровали и выносили на верхнюю палубу, где ставили в специальные коечные ящики, так называемые «сетки». Это делалось для того, чтобы в аварийной ситуации койки могли послужить спасательными средствами – каждый пробковый матрац надежно держал на воде одного человека. Но я отвлекся…

Через несколько дней учебный корабль «Комсомолец» вместе с тремя подводными лодками типа «Декабрист» вышел из Архангельска, спустился по течению Северной Двины, пересек Белое море и пошел на север по Баренцеву морю, к островам Новой Земли. Отряд вышел в поход под флагом командующего Северным флотом К.И. Душенова, находившегося на борту одной из подводных лодок. [91]

В честь этого похода даже заготовили мемориальную доску, с надписью о том, что впервые в истории русского флота советские военные корабли посетили Новую Землю.

По выходе из горла Белого моря «Комсомолец» стало изрядно качать, погода резко портилась, небо почернело от тяжело нависших туч. Мы попали в редкий, даже для этих мест, 12-балльный шторм, волны все чаще и чаще стали перекатываться через высокие борта корабля. Это было первое серьезное испытание.

По мере того как мы медленно продвигались на север, метеорологические условия ухудшались. Суровая Северная Атлантика давала себя знать. Могучие волны с колоссальной силой обрушивались на «Комсомолец». Порой его носовая часть глубоко зарывалась в волны, черпая воду, которая с грохотом перекатывалась по палубе и надстройкам, сметая все на своем пути. Из-за этого нам запретили выходить на верхнюю палубу. Ночью шторм достиг наивысшей степени буйства.

Не доходя нескольких миль до островов Новой Земли, где свирепствовал ураган, наши корабли были вынуждены повернуть на обратный курс и пойти в Мурманск.

Когда на следующий день мы вошли в Кольский залив, перед нашими глазами открылся Мурманск, стоявший на голых гранитных сопках, покрытых в ложбинах стелющимся лишайником и мхом.

А вдали, в самом конце залива, стояла Кола – старинный рыбацкий поселок, в честь которого назвали залив. Кола возникла значительно раньше Мурманска (пять столетий тому назад). Постепенно она обросла новыми домиками рыбаков и мореходов, однако большого развития не получила в силу мелководности залива в этом районе.

В то время Мурманск представлял собой небольшой порт с. одной грузовой стенкой и одиноким портальным краном над ней. Торговые суда стояли на якорях на рейде, ожидая своей очереди для погрузки или разгрузки, здесь же встал на якорь и «Комсомолец».

Сойдя на берег, мы познакомились с городом, застроенным деревянными одно – и двухэтажными домиками и выглядевшим тогда совсем иначе. Все дома смотрелись одинаково уныло. Ветхие, с покосившимися от времени [92] кривыми балкончиками, они встречали нас крайне неприветливо. По тротуарам главной улицы имени Ленина тянулись грязные, побитые деревянные мостки. Над серыми, приземистыми домами, образующими кривую улицу, виднелось единственное кирпичное здание – Дом культуры рыбаков «Арктика». Редкие жители на улицах города, одетые в более чем скромную одежду, сторонились нас и отвечали на наши вопросы крайне неохотно.

– Как нам пройти к парку культуры и отдыха? – наивно спрашивали мы встречных, которые молча провожали нас укоризненными взглядами.

Позже нам стала понятна причина такого отношения: в городе не оказалось ни одного порядочного дерева, не то чтобы парка.

Вокруг города и на противоположном берегу Кольского залива высились однообразные, покрытые мхом и лишайником, серые скалистые горы. Север, несмотря на всю свою суровость, нам понравился. Баренцево море, с зеленоватого оттенка водой, высокими скалами и крутыми берегами, запомнилось мне на всю жизнь.

«Комсомолец» часто выходил в Баренцево море, мы хорошо «оморячились». Ходили на шлюпках под парусами и на веслах и в борьбе с северной стихией хорошо закалились. Много труда мы вложили в строительство Полярного – будущей главной базы Северного флота. Каждое воскресенье, а иногда и в рабочие дни мы расчищали взорванную за неделю скалистую породу.

Вскоре мы пошли на «Комсомольце» в большой поход – вокруг Скандинавского полуострова через Баренцево, Норвежское, Северное моря, далее через проливы Скагеррак, Каттегат и Большой Бельт, Балтийское море и Финский залив в Кронштадт.

Едва миновав остров Килдин, мы повернули на запад в Северную Атлантику и вскоре почувствовали всю мощь океанской волны: «Комсомолец» стало изрядно качать с борта на борт, хотя с берега поддувал слабый ветерок и не было даже намека на шторм.

Во время этого похода мы вели штурманскую прокладку, изучали характер побережья Скандинавских и Прибалтийских стран. [93]

Через несколько дней мы вошли в Финский залив, и в осеннее пасмурное утро нам открылась панорама знаменитого острова Котлин с ансамблем старинных зданий, увенчанным куполом морского собора, построенного на деньги матросов. Перед нами на свинцовых волнах Кронштадского рейда горделиво покачивались боевые корабли краснознаменного Балтийского флота.

Вскоре мы прибыли в Кронштадт, который был тогда главной базой Балтийского флота. О нем у нас осталось много добрых воспоминаний. Для нас – военных моряков – Кронштадт стал хорошей школой становления, мужества и флотского мастерства.

Практику 1935 года мы проходили на Балтийском море в отряде учебных кораблей, в который входили крейсер «Аврора», учебные корабли «Комсомолец» и «Курсант», канонерская лодка «Красное знамя», эскадренный миноносец «Артем» и парусные шхуны «Учеба» и «Практика». Вначале мы ходили на «Авроре», затем на учебном корабле «Курсант». Главное внимание на этот раз было уделено штурманской практике, навигации и мореходной астрономии. Походы были частыми и интересными, но Балтийское море не смогло пленить мое сердце настолько, как суровое Баренцево море.

А в 1936 году наша практика проходила на подводных лодках типа «Щ» – «щука». Сперва мы тщательно изучали устройство этих подводных лодок, механизмы, корабельное устройство, магистрали, боевую технику, а затем чертили схемы всего корабля и каждого отсека в отдельности. Позже стали выходить на «щуках» в море и впервые почувствовали себя подводниками.

В 1937 году нашу последнюю практику мы походили в Балтийском море сперва на подводных лодках, а затем на гидрографических кораблях «Охотск» и «Океан».

Мне очень понравился помощник командира одной «эски»{14} Александр Евстафьевич Орел. Нас, выпускников училища, подробно знакомили с новой техникой, в том числе с самой современной подводной лодкой того времени [94] типа «С» – «Сталинец» (IX серии). Раньше с устройством подводных лодок нас знакомили инженеры-механики – командиры электромеханических частей (БЧ-5), а теперь по новой подводной лодке нас проводил и знакомил с ее вооружением сам старший помощник командира корабля. Это подтверждение нашей значимости и готовности к самостоятельной службе значительно подняло нас в своих собственных глазах. Позже, когда я сам стал помощником командира такой же подводной лодки, я обратил внимание на то, что во многом я невольно подражаю Александру Евстафьевичу…

Практика на подводной лодке закончилась быстро, и нас направили на гидрографические корабли, которые предназначались для Тихоокеанского флота. Мы должны были участвовать в их переходе по Северному морскому пути на Дальний Восток. Правда, наша приписка была ограничена Мурманском, но мы все равно ощутили свою значимость. Быстро погрузили морские карты, прокладочный инструмент, приборы, провизию, приняли на борт прикрепленных к нам астронома, кока и официантку и отправились в самостоятельное путешествие. На этот раз наш маршрут пролегал из Кронштадта через Балтийское море, проливы Малый Бельт, Каттегат, Скагеррак, Северное, Норвежское и Баренцево моря в Мурманск. Наши корабли шли друг за другом: впереди «Охотск», в кильватер ему следовал «Океан». На переходе мы несли самостоятельную штурманскую ходовую вахту, нам пришлось решать много астрономических задач. Нам повезло еще и тем, что начался полярный день: после параллели Нарвига солнце так и висело над горизонтом не заходя. Стояла редкая для этих мест штилевая погода, только невидимая для глаз пологая океанская зыбь мерно раскачивала наши корабли. Вскоре мы пришли в Мурманск, оставили корабли и, погрузившись в поезд, поехали обратно в Ленинград в училище, сдавать государственные экзамены.

Я успел только удивиться, как же быстро закончилась учеба и как стремительно после сдачи государственных экзаменов пролетел торжественный выпускной вечер во Дворце культуры имени С.М. Кирова. В октябре 1937 года [95] я уже был направлен на Черноморский флот на должность штурмана подводной лодки «М-53», входившей в состав 22-го дивизиона 2-й бригады подводных лодок.

С 1938– го по 1939 год я проходил специальные курсы командного состава подводного плавания в Ленинграде. После окончания этих курсов в 1939 году получил назначение на должность помощника командира подводной лодки «С-31» 1-й бригады подводных лодок Черноморского флота…

Мой рассказ был прерван визитом вестового, он приглашал нас на завтрак.

Было утро. Мы не заметили, как пролетело время. [96]

Глава 3.

Тяжелейшее время

Вызов в штаб бригады. Переход в Новороссийск. Последняя встреча с подводной лодкой «С-32». Погрузка боезапаса. Первый поход в осажденный Севастополь. Второй поход в осажденный Севастополь. Разгрузка в Камышевой бухте под артобстрелом. Третий поход в Севастополь. Тучи сгущаются. Четвертый поход в Севастополь. Встреча с вражеской подводной лодкой. Необычный груз. Пятый поход в Севастополь. Коварный бензин. Снова в Камышевой. Вынужденный ремонт. Падение героического Севастополя. Возвращение в Поти

Наступавшая весна 1942 года не радовала нас теплом и зеленью. Положение на фронтах было очень тяжелым. Заканчивался первый, трудный и самый ответственный год Великой Отечественной войны: советские войска оставили Керчь, враг подошел к стенам Севастополя.

После провала немцами ноябрьского штурма Севастополя в 1941 году и успешной Керченско-Феодосийской десантной операции, в результате которой наши войска заняли Керченский полуостров, мы ожидали скорого снятия вражеской блокады и полного освобождения Крыма. Однако военная обстановка вновь осложнилась, и над Севастополем нависла новая угроза.

Решая главную задачу на юге – прорваться на Кавказ, – гитлеровское командование развернуло подготовку к широкому наступлению в Крыму и сосредоточило крупные силы военной техники: танки, авиацию, артиллерию и пехоту. Немецко-фашистские войска 8 мая [97] 1942 года нанесли мощный удар в районе Феодосийского залива и к 20 мая овладели Керченским полуостровом, вследствие чего и без того тяжелая обстановка под Севастополем еще более ухудшилась.

После захвата Керчи немцы получили возможность приблизить свои аэродромы торпедоносной и бомбардировочной авиации к маршрутам движения наших кораблей, следующих из Новороссийска в Севастополь. Это позволило им в течение всего светового дня атаковать наши корабли, прорывающиеся в блокированную базу или возвращающиеся оттуда, причем после перезаправки самолеты повторно атаковали те же корабли.

В конце апреля немцы под Севастополем настолько активизировались, что доставка войск, боеприпасов и продовольствия транспортными судами флота стала невозможной. Наша авиация, базирующаяся на Северном Кавказе, из-за дальности расстояния не могла прикрывать корабли дальше Керченского пролива. Все перевозки стали осуществлять только на боевых надводных и подводных кораблях.

Сняв основные силы с Керчи, немцы направили их под Севастополь и приступили к подготовке генерального наступления. К концу мая немецко-фашистское командование завершило сосредоточение войск у Севастополя. Добившись господства в воздухе, немцы установили воздушную блокаду окруженного города. Они ожесточенно бомбардировали Севастополь, разрушали его квартал за кварталом, уничтожали причальные сооружения в Северной и Южной бухтах, а также усиленно бомбили аэродром и тыловые объекты базы.

Для усиления блокады с моря немцы перебазировали в Ак-Мечеть, Евпаторию и Ялту катера-охотники за подводными лодками, торпедные и сторожевые катера.

В марте 1942 года немцы обратились к своим союзникам – ВМФ Италии – с целью организовать морскую блокаду Севастополя. Тем самым они хотели полностью сорвать снабжение осажденных и дать возможность ликвидировать оставшиеся очаги сопротивления для дальнейшего продвижения немецких войск к Каспийскому морю и достигнуть конечной цели кампании – Кавказа. [98]

ВМФ Италии, идя навстречу желанию союзников, отправил на Черное море флотилию катеров MAS{15} под командованием капитана 1-го ранга Минбелли и несколько карманных подводных лодок типа «СВ»{16}.

Офицер итальянского Королевского флота В. Боргезе{17} в своей книге «Десятая флотилия» после окончания войны [99] писал: «В ходе боев в Крыму немецкие войска натолкнулись на стойкую оборону Севастополя. И хотя город с суши был полностью окружен и подвергался непрерывным бомбардировкам, отважные защитники осажденного Севастополя благодаря снабжению, осуществлявшемуся по морю, могли оказывать сопротивление сильнейшему натиску немцев».

Наступление немцев на Севастополь началось мощной артиллерийской и авиационной подготовкой, длившейся несколько дней.

В это трудное для Черноморского флота время моего комиссара Павла Николаевича Замятина и меня вызвали в штаб бригады подводных лодок.

В приемную, где мы находились, с мрачным лицом вошел начальник штаба бригады подводных лодок и пригласил нас к комбригу. Когда мы вошли в кабинет, командир бригады подводных лодок контр-адмирал Павел Иванович Болтунов стоял у карты, висящей на стене.

Павел Иванович, среднего роста, худощавый, казался старше своих лет. Облеченный в синий китель с белым подворотником вокруг шеи, он выглядел исключительно элегантно. От него так и веяло простотой необыкновенно скромного человека. Но вопреки кажущемуся добродушию он был крайне требователен к подчиненным и очень ревностно относился к службе.

Когда комбриг обратился к нам, в его голосе звучали нескрываемые волнение и досада. Взгляд его светлых глаз из-под слегка нахмуренных густых черных бровей был очень серьезен, хотя по-прежнему излучал искреннюю доброту. Павел Иванович вкратце обрисовал обстановку под Севастополем и приступил к разъяснению основной задачи:

– Вы уже знаете, что в связи с усилившейся блокадой часть подводных лодок нашей бригады принимает участие в транспортировке военных грузов. В конце апреля вышли в Новороссийск первые две подводные лодки нашего дивизиона: «Л-4» (командир – капитан 3-го ранга Е.П. Поляков, комиссар – батальонный комиссар Д.М. Атран) и «Д-4» (командир – капитан 3-го ранга И.С. Израилевич, [100] комиссар – старший политрук М.Я. Чугай). 7 мая эти подводные лодки вышли из Новороссийска в Севастополь. 15 мая вышли из Поти подводные лодки «Л-5» (командир – капитан-лейтенант А.С. Жданов, комиссар – старший политрук П.Ф. Никитин) и «Л-23» (командир – капитан 3-го ранга И.Ф. Фартушный, комиссар – батальонный комиссар В.Н. Селезнев). За ними должны выйти подводные лодки «С-31» и «С-32» (командир – капитан 3-го ранга С.Н. Павленко, комиссар – старший политрук Ф.У. Рыжиков). Подводные лодки «щуки», «малютки» и «АГ» также в скором времени будут привлечены к выполнению этой задачи. Помните, что в целях блокады Севастополя немцы используют и береговую артиллерию, – продолжал комбриг. – Большой помехой на подходе и выходе из Севастополя является минное поле, поставленное нами в начале войны. Вам надлежит выгрузить и сдать на базу боевые торпеды, часть артиллерийских снарядов, топлива, масла, пресной воды и других переменных грузов и произвести расчет новой загрузки подводной лодки. Свои расчеты и предложения представьте в штаб бригады. Выход из Поти в Новороссийск через два дня. Все указания по походам получите от командира Новороссийской военно-морской базы контр-адмирала Г.Н. Холостякова. Руководит всеми действиями участвующих в операции подводных лодок штаб флота.

Мы вышли из помещения штаба бригады немало озабоченными.

– Вот это задача! – обратился я к своему комиссару. – Да, нечего сказать, отменная задача… Но, как бы ни было трудно, я думаю, мы с ней справимся. Не так ли, Павел Николаевич?

– Справимся, обязательно справимся, Николай Павлович! – поддержал меня комиссар.

Придя на плавучую базу «Волга», мы с Павлом Николаевичем собрали всех командиров боевых частей и служб. Кратко обрисовав тяжелую обстановку в районе Севастополя, я поставил перед ними задачу произвести необходимые расчеты и подготовить подводную лодку к выходу в море для транспортировки военных грузов из Новороссийска и Туапсе в осажденный Севастополь. [101]

Все командиры боевых частей встретили задание с пониманием серьезности порученного дела.

Старпом Марголин, штурман Шепатковский, минер Егоров, инженер-механик Шлопаков, командир группы движения Воронов и военфельдшер Дьячук доложили свои предварительные предложения, которые сводились в основном к следующему:

выгрузить и сдать на базу часть артиллерийского боезапаса 100-миллиметровых и 45-миллиметровых орудий, а помещение артпогреба использовать для размещения армейских снарядов;

выгрузить весь торпедный боезапас, 12 торпед, торпедные аппараты использовать как контейнеры для малогабаритных грузов;

выгрузить часть дизельного топлива (соляра), масла и пресной воды;

выгрузить продукты автономного пайка для облегчения подводной лодки.

Одобрив эти предложения, я приказал инженеру-механику Шлопакову произвести расчет нагрузки подводной лодки с учетом размещения принимаемых грузов главным образом в первом и седьмом – торпедных, во втором и четвертом – аккумуляторных отсеках.

Григорий Никифорович, как всегда, не заставил нас долго ждать. Он вскоре зашел к нам в каюту и представил на рассмотрение два расчета грузовых возможностей нашей подводной лодки.

Пригласив к себе старпома и командиров боевых частей, мы стали тщательно изучать представленные данные.

Первый вариант расчета предусматривал максимальную выгрузку переменных грузов подводной лодки: торпед, артснарядов, продовольствия, соляра, масла и пресной воды. Оказалось, что в этом случае мы могли взять на борт около 50 тонн груза.

Во втором расчете грузоподъемность подводной лодки значительно повышалась за счет выгрузки двух групп аккумуляторной батареи (из четырех). Этот вариант мы отклонили, так как он на 50 процентов снижал емкость аккумуляторной батареи, а следовательно, дальность плавания [102] под водой, так необходимую для прорыва всей глубины блокады.

Вопросов возникало много. Основные касались тактико-технических данных армейского боезапаса, габаритов артиллерийских и минометных установок, а следовательно, особенностей их погрузки, хранения и транспортировки исходя из специфических условий подводной лодки. К проведению этих погрузочно-разгрузочных работ мы должны были привлечь личный состав, не имеющий специальной подготовки. Естественно, тут же появлялись трудности и с размещением команды, коль скоро все спальные места использовались под принимаемые грузы, и с обслуживанием приборов.

Наши предложения были рассмотрены и одобрены специально созданной на флоте комиссией, в состав которой входили командир бригады контр-адмирал П.И. Болтунов, начальник штаба бригады капитан 1-го ранга М.Г. Соловьев, флагманский механик бригады инженер-капитан 2-го ранга П.С. Мацко и инженер-капитан 2-го ранга М.Я. Фонштейн.

Вскоре мы с Павлом Николаевичем и секретарем партийной организации – старшиной команды трюмных мичманом Щукиным Ефремом Ефремовичем – обсудили вопрос об организации открытого партийного собрания. На нем мы решили поставить в известность личный состав о предстоящих боевых походах.

Ефрема Ефремовича я знал уже четыре года как одного из лучших старшин. Он пользовался заслуженным авторитетом среди личного состава подводной лодки. У него было в высшей степени развито чувство ответственности за любое порученное ему задание. Спокойный, всегда выдержанный, отлично знающий свою специальность, он умело передавал богатый опыт подчиненным – командиру отделения трюмных Быкову и трюмным Балашову и Соколову.

В сложной боевой обстановке, при бомбежке и при преследовании подводной лодки противолодочными кораблями он являл собой пример мужества. Теперь же он всецело сосредоточил свое внимание на мобилизации всей Команды к качественной подготовке корабля. [103]

Это было необычное по своему накалу партийное собрание. Теперь, в канун этих ответственных походов, команда на собрании советовалась, как лучше подготовить всю боевую технику корабля в длительной работе в новых условиях. Собрание началось с того, что я рассказал про осаду Севастополя и передал поставленную перед нами боевую задачу:

– В настоящее время только быстроходные надводные корабли и подводные лодки прорывают блокаду Севастополя – в воздухе непрерывно висят «Юнкерсы» и «Мессершмиты», а в море на подходе к базе действуют итальянские и немецкие торпедные катера, корабли противолодочной обороны и сверхмалые подводные лодки. При прорыве блокирующих Севастополь противолодочных сил стоящий на вахте личный состав должен уделять максимальное внимание скрытности плавания, быть осмотрительным, своевременно обнаруживать цели. Нельзя забывать, что мелочей в этом деле нет. То, что в данный момент кажется второстепенным, не заслуживающим внимания, через короткое время может оказаться решающим. Следовательно, так называемым мелочам следует уделять самое серьезное внимание. Наш долг – как можно быстрее оказать осажденным бойцам в Севастополе свою посильную помощь, – заключил я.

Слушали все внимательно. Потом посыпались вопросы, порой касавшиеся мельчайших деталей по выполнению нашей неординарной задачи.

Большую дискуссию вызвало предложение старшины торпедистов Блинова сократить запасы патронов регенерации, очищающих воздух отсеков от углекислого газа. Пришлось разъяснить, что после приема 50 тонн груза объем воздуха в отсеках подводной лодки резко уменьшится, что как раз заставит использовать их чаще, поэтому уменьшать запасы патронов регенерации нецелесообразно. С этим доводом согласились все.

На следующий день команда приступила к подготовке подводной лодки к походу. Готовились весьма тщательно.

Мы с Павлом Николаевичем находились в каюте плавбазы, когда к нам прибыл с докладом штурман Яков [104] Иванович Шепатковский. Яков Иванович пришел на наш корабль три года тому назад после успешного окончания Высшего военно-морского училища имени М.В. Фрунзе. Он был трудолюбив и штурманской специальностью владел в совершенстве. Хочу привести один пример, который доказал нам мастерство и талант нашего штурмана…

В тот памятный поход в феврале 1942 года «С-31» возвращалась к западному побережью Черного моря. Наша боевая позиция находилась напротив болгарских берегов у мыса Эмине в значительном удалении от берега. Зима 1942 года выдалась на Черном море на редкость суровой. В силу большой разницы температур между морской водой и воздухом образовалось так называемое парение моря, достигающее высоты нескольких десятков метров. Была штормовая погода: ветер – 6-7 баллов, море – 5-6 баллов, видимость оказалась столь скверной, что порой мы не видели свой форштевень. Определить свое место на позиции можно было лишь по отличительной глубине (небольшой мелководный участок моря, резко отличающийся по глубине от остальных). Ни солнца, ни звезд в течение всего месяца видно не было. Несмотря на такие сложные метеорологические условия, Яков Иванович Шепатковский сумел точно вести счисление корабля, благодаря чему мы возвратились в Поти 13 февраля с небольшой невязкой…

За отданные нашему штурману распоряжения беспокоиться никогда не приходилось – он выполнял их своевременно и точно. Вот и теперь он подобрал для походов комплект морских карт, сделал предварительную прокладку и необходимые расчеты.

– Разрешите, товарищ командир, доложить произведенные мною расчеты, – обратился он ко мне и, получив разрешение, начал доклад: – Переход из Поти в Новороссийск и походы из Новороссийска и Туапсе в Севастополь и обратно, как вы приказали, будем осуществлять в надводном положении, минное поле будем проходить под водой морским фарватером номер 3 – это наиболее короткий путь.

Для наиболее скорой оборачиваемости подводной лодки принимаем скорость хода 16 узлов. Переход из Поти в [105] Новороссийск при протяженности пути 227 миль мы осуществим за 14 часов. Переходы из Новороссийска в Севастополь и из Севастополя в Туапсе займут 13 и 17 часов соответственно, не считая времени на вход в базу и выход из нее и времени хода под водой по фарватеру минного заграждения. Кроме того, необходимо учесть время на уклонение от противолодочных воздушных и корабельных сил противника при прорыве блокады, а также время на погрузку, выгрузку и отдых личного состава. Таким образом, каждый поход в Севастополь займет около четырех суток.