Текст книги "Боевыми курсами. Записки подводника"

Автор книги: Николай Белоруков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Мины были коварным оружием, которого мы, подводники, не могли разгадать. От этого оружия мы не имели эффективной защиты и, вполне естественно, несли большие потери.

В результате тяжелой минной обстановки на западном побережье Черного моря многие наши подводные лодки при форсировании минных полей подрывались («Щ-205», «М-31», «А-5», «М-113», «Щ-212» и другие), а некоторые из них и гибли («Щ-211», «С-34», «Л-24» и другие).

Скрупулезно проанализировав минную обстановку 16 августа 1944 года, мы вышли в западную часть Черного моря в наш последний боевой, двадцатый, поход. В этом районе наши подводные лодки не были с осени 1942 года.

Кальку минной обстановки на этот раз мы имели, но относились к ней с некоторым недоверием, так как она была составлена по немецким данным. Поэтому, когда мы подошли к фарватеру минного поля, погрузились и решили преодолеть его под водой. Весь личный состав стоял на боевых постах и командных пунктах по готовности номер один.

В отсеках подводной лодки стояла полная тишина. Внимательно прослушивая горизонт, акустик Крылов, да и личный состав ждал зловещего шороха трущегося о борт подводной лодки стального минрепа. Что и говорить, ожидание неприятное! Но все обошлось. У нас оказался проверенным довольно широкий коридор, которым мы и пользовались для подхода к берегу. Кроме отдельных самолетов, летающих вдоль побережья, и одиночных кораблей противолодочной обороны, мы ничего не обнаружили.

Тем временем события на фронтах разворачивались с молниеносной быстротой и следовали одно за другим таким образом.

23 августа румынский народ сверг фашистскую диктатуру Антонеску. Новое правительство Румынии порвало с гитлеровской Германией и объявило ей войну.

29 августа Черноморский флот силами воздушного и морского десантов занял главную базу румынского флота – Констанцу. [331]

31 августа наши войска вступили в столицу Румынии – Бухарест.

Срок нашего пребывания на боевой позиции подходил к концу, когда шифровальщик Лысенко вручил мне радиограмму от командования бригады. Капитан 1-го ранга Чурсин запрашивал меня о возможности продлить время пребывания на позиции еще на несколько дней. Наши запасы провизии, соляра, масла и пресной воды подходили к концу. Мы тщательно проверили все, что осталось, и на совместном собрании единодушно решили, что можем продлить свое пребывание на позиции, о чем немедленно ответили Чурсину.

Пришлось умерить аппетиты, ибо норма питания была сокращена в два раза. Особенно трудно приходилось с пресной водой и продуктами, их явно не хватало для того, чтобы дополнительно пробыть в море в течение 5-7 дней. Но никто не сетовал, наоборот, по инициативе личного состава мы еще раз пересмотрели свои возможности в сторону уменьшения норм потребления воды и провизии. Каждый матрос, старшина и офицер понимал серьезность создавшегося положения и стоически переносил эти трудности. Мотористы, что называется, по капле собирали соляр и масло, строго следили за их расходом и этим обеспечили необходимый надводный ход корабля…

2 сентября наши войска вышли к румыно-болгарской границе. Судьба Болгарии, как и в прошлом веке, решалась с нашей помощью. С той лишь разницей, что от турецкого ига болгарскому народу помогла освободиться русская армия, а от немецко-фашистских захватчиков – советская армия.

Вступление советских войск в Болгарию ускорило революционное движение болгарского народа, и 9 сентября болгарские коммунисты свергли реакционное правительство Болгарии, в результате чего власть перешла в руки правительства Отечественного фронта, которое, порвав отношения с Германией, объявило ей войну. В этот же день нашими морскими и воздушными десантами были заняты болгарские военно-морские базы Варна и Бургас…[332]

Вскоре нам разрешили возвратиться в базу. 12 сентября мы покинули боевую позицию, а утром 15 сентября нам открылся знакомый элеватор Поти. Какими родными и близкими сердцу показались нам открывшиеся низкие берега «пламенной Колхиды»!

Медленно подводная лодка двигалась по водной глади потийской гавани, оставляя за собой широко расходящийся след. Когда мы подходили к плавбазе «Волга», я пристально всматривался в ряды встречавших нас подводников, выстроившихся на палубах левого борта плавбазы, и увидел Веру Васильевну с дочурками Иришей и Наташей. Что-то всколыхнулось во мне и будто оборвалось. Все заботы и тревоги боевых походов разом отступили, и внезапно исчезло беспрерывное напряжение, сменившееся непривычным спокойствием. «Все позади», – подумалось мне, и на душе стало как-то легко.

Я стоял молча и, взволнованный приветствиями, необычно крепко держался руками за поручни ходового мостика, внимательно отслеживая движения подводной лодки, которая медленно продвигалась вперед. Наконец она коснулась борта «Волги» и остановилась. Швартовая команда четырьмя крепкими стальными концами пришвартовала подводную лодку к борту плавбазы. Подали сходню, по ней на палубу подводной лодки спустились командир бригады капитан 1-го ранга С.Е. Чурсин и начальник политического отдела бригады капитан 3-го ранга П.Н. Замятин.

– Смирно! Товарищ капитан 1-го ранга! Подводная лодка «С-31» из боевого похода возвратилась. Задание выполнено. Командир подводной лодки «С-31» капитан 3-го ранга Белоруков, – отрапортовал я комбригу.

– Поздравляю вас с успешным выполнением боевого задания и благополучным возвращением в базу! – произнес комбриг.

Многоголосое, мощное русское «Ура!» перекатисто прогремело над гаванью Потийского порта…

Так закончился мой последний – двадцатый – боевой поход.

За участие в блокаде немецкого флота в портах Болгарии и Румынии подводная лодка «С-31» получила благодарность [333] от Верховного главнокомандующего, а наша бригада подводных лодок была награждена орденом Красного Знамени и получила название Севастопольской.

5 ноября 1944 года наша подводная лодка была удостоена высокой правительственной награды – ордена Красного Знамени.

Через несколько дней было назначено время вручения Краснознаменного флага, ордена Красного Знамени и грамоты Верховного Совета Союза ССР.

Здесь приведу подлинный текст Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР:

«Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР

О награждении подводной лодки «С – 31» орденом Красного Знамени

За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками наградить подводную лодку «С-31» орденом Красного Знамени.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин».

К этому моменту я готовился долго. Пожалуй, более волнующего события в моей жизни еще не случалось. Не покривлю душой, если скажу, что волновались мы все. Я уверен, что каждый член экипажа готовился к этому торжественному моменту задолго и приводил в порядок свою форму и корабль.

Я встал очень рано, так как больше не мог заснуть. Не торопясь я побрился, оделся и сел у себя на кровати. Дольше терпеть я не смог и раньше времени отправился на плавбазу. Там я встретился с боевыми друзьями и немного успокоился. Я пожимал их руки и от души принимал их теплую поддержку в этот непростой для меня момент.

Наконец мне доложили о готовности подводной лодки к торжественному подъему Краснознаменного флага, вручению ордена Красного Знамени и построении для [334] личного состава, и я с душевным трепетом отправился на подводную лодку, стоявшую у левого борта плавбазы «Волга».

С излишней поспешностью я вступил на деревянную сходню, которая завибрировала под ногами, да еще грянул духовой оркестр, и я, как курсант-первогодок, вбежал на борт подводной лодки. Но это было еще полбеды. Вслед за этим, придерживаясь такта оркестрового марша и засмотревшись на строй матросов, я споткнулся обо что-то и наверняка бы растянулся на сходне или, не дай бог, упал бы за борт, не поддержи меня вовремя встречающий у трапа старпом. А матросы – молодцы, никто даже не улыбнулся, поддержав во мне уверенность и спокойствие. Эти чудные парни, где можно и нужно, любили подшутить, да еще и как, а в ответственный и сложный момент всегда выручали своей выдержкой.

Орден Красного Знамени, грамоту Верховного Совета ССР и Краснознаменный флаг вручали командир бригады подводных лодок капитан 1-го ранга С.Е. Чурсин и начальник политического отдела капитан 3-го ранга П.Н. Замятин. Я подошел к ним, отдал честь, доложил о построении личного состава.

Комбриг зачитал перед строем Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР. Я подошел к Краснознаменному флагу, который держали в руках комбриг и наш комиссар, преклонил колено и с глубоким волнением поцеловал правый угол флага. Вновь грянул оркестр. Под торжественные звуки гимна Советского Союза полотнище Краснознаменного военно-морского флага вместе с флагами расцвечивания медленно поднялось на флагштоке.

Матросы, старшины и офицеры повернули голову в сторону флагштока, на котором развевалось полотнище Краснознаменного военно-морского флага…

Из моей памяти никогда не изгладятся трепет и восхищение этой невероятно торжественной церемонией.

После окончания церемонии вручения награды состоялся митинг подводников, посвященный этому знаменательному для всех нас событию. В своем выступлении на [335] митинге я доложил собравшимся, что торжественное обещание, данное личным составом подводной лодки в первый день войны, – стать краснознаменным кораблем – нами выполнено. Мы поклялись еще настойчивее повышать свое боевое мастерство во имя окончательной победы над врагом.

Теперь мы должны были привыкать к несколько необычному для нас гордому сочетанию «Краснознаменная подводная лодка «С-31»! Вместе с тем мы все хорошо понимали, какая высокая честь оказана экипажу и какая ложится на него дополнительная ответственность.

Вечером на товарищеский ужин мы пригласили командование бригады, дивизиона и наших боевых товарищей с других кораблей. Сервировка стола была скромной, но это ничуть не умалило нашего гостеприимства.

Гостей было много. И настроение у всех приподнятое, особенно, конечно, у нашей команды. Мы чувствовали себя хозяевами и внимательно ухаживали за товарищами. Много теплых, задушевных пожеланий услышали мы в свой адрес. В своих разговорах мы нередко вспоминали всех наших товарищей-подводников, павших смертью храбрых…

Затем потекли размеренные трудовые будни, которые принесли немало перемен.

Приказом народного комиссара Военно-морского флота мой старпом капитан-лейтенант Борис Максимович Марголин был назначен командиром подводной лодки «М-32». Он полностью отвечал служебному положению как в море, так и в повседневной службе в базе. Его забота о корабле и личном составе, их чаяниях и трудах, была выше всяких похвал.

Все больше и больше наших боевых командиров покидало подводную лодку «С-31», и от этого становилось и радостно, так как они шли на заслуженное повышение, и грустно, как бывает всегда, когда расстаешься с хорошими боевыми друзьями.

Вместо Марголина моим помощником назначили уважаемого всеми нами минера, старшего лейтенанта Сергея Григорьевича Егорова. Казалось, давно ли молодой лейтенант окончил Севастопольское военно-морское училище [336] и в самом начале войны пришел к нам. А прошли три тяжелейших года войны. Мужали все мы, и вместе с нами приобрел большой боевой опыт и Сергей Григорьевич. За военные годы под его руководством торпедисты лодки подготовили и выстрелили 18 боевых торпед. Дважды Сергей Григорьевич успешно управлял артиллерийским огнем по береговым объектам противника. Он на самом деле заслужил эту должность.

На смену Егорову пришел уже известный читателю наш первый минер – капитан-лейтенант Василий Георгиевич Короходкин. Мы знали друг друга давно, и ему не нужен был период врастания в обстановку. Пока мы с ним не виделись, он успешно окончил Высшие ордена Ленина специальные командирские курсы, возмужал, обзавелся семьей. Мы все были довольны этим назначением, что скрывать – свой человек.

После ухода с подводной лодки «С-31» осенью 1941 года Короходкин успешно служил на дивизионе «щук», до весны 1942 года базировавшихся в Туапсе, а позже в Батуми. Как и мы, много пережил он за время войны. Остановлюсь для примера лишь на одном боевом эпизоде.

После зимнего «затишья» в начале весны 1942 года фашистская авиация вновь активизировала свои боевые действия на Кавказе. 22 марта, во время обеденного перерыва, немецкая авиация совершила первый в этом году налет на порт Туапсе. Они планировали уничтожить в порту подводные лодки и их плавучую базу «Нева». Но к счастью, после налета подводники потерь не понесли. Лишь одна авиационная бомба попала в минный заградитель «Островский».

Видимо, этим немцы не удовлетворились. Поэтому на следующий день, приблизительно около 13 часов, немецкая авиация совершила второй налет на Туапсе. В налете участвовало 60 «Фокке-Вульфов». В порту, помимо плавбазы «Нева» и двух подводных лодок, отшвартованных у ее правого борта, находились торговые суда.

Одному из самолетов противника, прорвавшемуся через заградительный огонь, удалось лечь на боевой курс со стороны моря, спикировать на плавбазу и сбросить на нее 500-килограммовую бомбу. Бомба разорвалась в носовой [337] части корабля и разрушила много жилых помещений, в том числе каюты офицерского состава. Всех моряков, оказавшихся на палубе «Невы» (а среди них был и Короходкин), взрывной волной выбросило за борт. Некоторые матросы, стоявшие возле Короходкина, упали на стоявшие у плавбазы подводные лодки и погибли, разбившись об их палубы. Короходкину же, к счастью, повезло – он пролетел через подводные лодки и упал в воду, потеряв сознание от контузии. На дне бухты он пришел в себя, в доли секунды перед ним пронеслись все предшествующие события, он вспомнил, что произошло, и сразу стал всплывать. На поверхности Короходкин появился метрах в пятидесяти от подводных лодок. Вода вокруг него кипела от падавших осколков разорвавшихся зенитных снарядов. Один из них угодил в лицо, несколько других – в туловище и руки. Смывая одной рукой кровь, другой работая в воде, он самостоятельно подплыл к борту подводной лодки, где его подхватили товарищи. Его доставили на плавбазу, а затем отправили в госпиталь. Вот такая непростая судьба была уготована нашему Василию Георгиевичу…

Подводные лодки нашей бригады не спеша втягивались в спокойное русло боевой подготовки. Начались плановые занятия. Потекли непривычно спокойные учебные дни. Незаметная будничная работа не всем нравилась, но с этим приходилось мириться. Продолжая внимательно следить за общей обстановкой на театрах военных действий, мы понимали, что враг долго сопротивляться не может, что скоро и на нашей улице наступит праздник.

Так в повседневных заботах наступил долгожданный 1945 год. Наша страна встречала его в благоприятной политической, экономической и военной обстановке. Наши войска приближались к Берлину, и вся страна, затаив дыхание, следила за развивающимися событиями. И тем не менее праздник наступил как-то неожиданно.

Ранним утром 9 мая меня разбудила беспорядочная стрельба, доносившаяся со стороны моста через Рион. Я в недоумении и тревоге подбежал к окну и высунулся по [338] пояс, пытаясь что-либо разглядеть, и увидел, что флотские и армейские офицеры, столпившиеся у железнодорожного вокзала, беспорядочно стреляют в воздух из пистолетов. Пробегавшие мимо дома люди кричали мне: «Победа! Мир! Мы победили!!!» Оказывается, наступил долгожданный день победы над фашистской Германией. Борьба советского народа увенчалась полной победой над коварным врагом. Я второпях оделся, расцеловал жену и детишек и с радостью побежал в порт.

Трудно передать то волнение, то ликование, которые испытывали мы, глядя на это зрелище. Тяжелые дни отступления, горечь утрат, неимоверные испытания – все выдержали эти люди и дожили до этого дня. Они вырвали победу у врага.

Улицы города Поти заполонили толпы празднично одетых, счастливых людей. Отовсюду неслись приветствия и слова благодарности в адрес советской армии и Военно-морского флота. Люди останавливали меня, обнимали, целовали, пытались качать на руках, но я вырывался и бежал дальше. Радость народа глубоко взволновала меня. Она послужила лучшей наградой за наш ратный труд, за тяжелые испытания в борьбе с фашизмом.

Поти трудно было узнать. Еще вчера спокойный город, будто заново началась война, вдруг наполнился грохотом автоматной, пулеметной и пистолетной стрельбы. Эта несмолкаемая канонада доносилась отовсюду. Начался никем не установленный салют в честь Победы. Со всех улиц города и из окон грузинских домиков летели дружные крики «Ура-а-а!». Вскоре по улицам понеслись музыка и песни, которые стали стремительно разливаться по городу; повсюду люди пускались в пляс – грузины, мингрелы, армяне, русские и украинцы, флотские, армейские и гражданские, – всех обуяла безмерная и неуемная радость долгожданной победы.

В новом порту, где теперь стояли подводные лодки нашего дивизиона, базируясь на бывшую румынскую плавбазу «Буг», также раздавались мощные перекаты возгласов «Ура-а-а!» и гремели выстрелы из всех видов оружия. Немало усилий приложило командование, чтобы прекратить стихийный салют.[339]

Между мачтами боевых надводных кораблей и подводных лодок горделиво взвились флаги расцвечивания. Оглушительные звуки флотских оркестров разносились по всей бухте.

Прямо на причальной стенке состоялся торжественный митинг личного состава бригады. С лиц участников митинга не сходили улыбки, настроение было ликующее, праздничное.

Ясное, спокойное южное солнце к этому времени поднялось уже высоко, оно отражалось в позолоченных трубах оркестра и насквозь просвечивало полотнища корабельных гюйсов, краснознаменных и гвардейских флагов и флаги расцвечивания.

Я выстроил экипаж на палубе подводной лодки. На груди краснофлотцев поблескивали на солнце боевые ордена и медали. Теплый черноморский ветер спокойно развевал Краснознаменный флаг нашей подводной лодки.

Победа!… Какой неимоверно далекой казалась она нам в те дни, когда мы оставляли Севастополь; когда, зажатые на побережье Кавказа, спасали флот; когда протискивались между минрепами в минных полях; когда вступали в неравный бой с кораблями и самолетами фашистов или таились от вражеских охотников на морском дне. Но советские моряки все выдержали, все пережили.

Они вынесли на своих плечах всю тяжесть как мирного, так и военного времени, оставаясь в любой, порой невыносимой, обстановке на своем посту. Каждый честно выполнил свой священный долг перед Родиной, ни разу не дрогнув во время преследования, бомбежке или обстреле врагом.

Я с любовью смотрел на загорелые, уставшие, мужественные лица матросов, старшин и офицеров, с которыми вместе провел все трудные годы войны. Это были уже не те необстрелянные моряки, которых я знал еще в мирное время, в первые дни и месяцы войны. Теперь нет никакой необходимости воодушевлять их на беспримерные поступки, потому что огнем подводной войны закалили они свои волю и веру в мощь нашего оружия. Это [340] были люди, которые могут хладнокровно сокрушить любого врага и не остановиться ни перед чем для освобождения Родины. С их лиц уже никогда не сойдет печать великих потерь и жгучей ненависти к фашизму, который они беспощадно уничтожили во имя мирной жизни на земле.

Неимоверные трудности и смертельная опасность, подстерегавшие нас в боевых походах, мужество и отвага в боях с коварным врагом сплотили и укрепили нас, сделали еще более сильными и стойкими. Много пройдено трудных и опасных военных миль, и немало сделано славных боевых дел.

В этот час всенародного торжества мы почтили скорбным молчанием тех, кто не дожил до радостного дня, и у мужественных подводников, не раз смотревших смерти в глаза и никогда не плакавших, навернулись слезы…

* * *

Постепенно мы стали приноравливаться к мирной жизни, восстанавливать разрушенное хозяйство, выходить в учебные походы, неспешно приспосабливать на кораблях современные технику и вооружение.

Командование бригады представило мою кандидатуру на учебу в Военно-морскую академию. После сдачи предварительных экзаменов осенью 1945 года я стал готовиться к отъезду в Ленинград. Сборы проходили размеренно, обстоятельно, я упаковывал вещи, сдавал документы и обязанности. Пока не наступил последний день…

На палубе подводной лодки построили весь личный состав. Я медленно поднялся по трапу и подошел к строю. Вот она, пора расставания.

На меня вдруг нахлынули гонимые доселе волнение и невыразимая печаль от нежданного осознания последних мгновений нашей опаленной войной дружбы… Все заготовленные мною мысли, с которыми я шел к моей команде, разбежались… Ноги стали ватными. Я понял, что раньше боялся об этом подумать, а вот теперь…

Вот теперь люди, с которыми я прожил самую яркую и неповторимую часть своей жизни, стоят передо мной! Настоящая, кипучая жизнь кончилась, бесповоротно [341] ушла в туман воспоминаний наша крепкая мужская дружба. Отдав без оглядки все помыслы и силы команде, я получил взамен безграничное доверие и взаимную любовь. Мы сроднились на этой героической подводной лодке настолько, что моя душа навсегда осталась там, с ними…

Вместо подготовленного выступления, я крепко обнял каждого и расцеловал по-отцовски, по-мужски – за верную боевую службу, за долгие военные годы, за тревожные дни и бессонные ночи, за все смелое, мужественное и непередаваемо близкое…

К горлу начал подкатываться известный каждому из нас ком, глаза помимо воли стали влажными. По загорелым, суровым лицам матросов стали медленно стекать скупые мужские слезы… Поблагодарив за преподнесенный мне на память Краснознаменный военно-морской флаг лодки, я сошел с корабля…

Под ногами мелко задрожала деревянная сходня, перекинутая с борта на бетонный пирс. Все…

Вечером на перрон потийского железнодорожного вокзала меня с семьей пришла провожать вся команда: все матросы, старшины и офицеры. Даже дежурно-вахтенную службу отпустили на вокзал, подменив их командой с другой подводной лодки. Поезд тронулся…

Они бежали за вагоном и что-то кричали, махали мне руками, бескозырками, но я их уже не слышал, то ли потому, что слишком громко стучали по рельсам колеса, а скорее всего, потому, что меня окончательно оглушили горькие слезы расставания… Я машинально махал им рукой и думал, как они мне все близки, эти простые, отважные люди, разделившие со мной лучшие годы своей жизни…

* * *

В заключение от души хочу сказать, что лучшую команду я не искал. Они всегда делили со мной все радости, обиды, тревоги, надежды и подвиги. Я горжусь тем, что мне выпала честь плавать и воевать с таким спаянным, смелым и мужественным экипажем, отдавшим лучшие десять лет своей жизни безупречному служению Родине. [342]

Всех этих мужественных людей я хорошо помню и по праву считаю своими боевыми друзьями.

О себе скажу откровенно: во время войны для меня главной трудностью в службе на подводной лодке «С-31» были долгие дни ожидания и поиска противника, особенно мучительные без видимого результата.

* * *

С тех незабываемых событий Великой Отечественной войны прошло много лет. По-разному сложились судьбы членов экипажа краснознаменной подводной лодки «С-31». Расскажу о некоторых из них.

Первый командир – капитан 3-го ранга Фартушный Илларион Федотович – погиб в январе 1944 года на подводной лодке «Л-23».

Первый комиссар, М.П. Иванов, после ухода с «С-31» служил инструктором политотдела бригады, комиссаром дивизиона, заместителем эскадренного миноносца, а затем заместителем командира крейсера «Петропавловск» Тихоокеанского флота, после окончания войны заместителем начальника политотдела бригады кораблей, начальником политотдела бригады кораблей, ответственным секретарем при политуправлении Тихоокеанского флота. В звании капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал во Владивостоке.

Комиссар Г.А. Коновалов осенью 1941 года был назначен комиссаром лидера «Ташкент», после гибели которого служил заместителем начальника политотдела, а затем начальником политотдела бригады торпедных катеров, заместителем командира плавучей базы «Нева», заместителем начальника политотдела высшего Военно-морского училища имени А.А. Попова. Проживал в Петродворце, скончался в 1970 году.

Комиссар П.Н. Замятин после ухода с подводной лодки «С-31» был назначен заместителем командира дивизиона подводных лодок, затем начальником политического отдела бригады. После окончания войны служил старшим инструктором и инструктором политического управления ВМФ, работал освобожденным секретарем партийной организации Оперативного управления Главного штаба [343] ВМФ, начальником политического отдела вооружения и судоремонта Северного флота. В 1957 году по состоянию здоровья в звании капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал в Москве.

Старпом Б.М. Марголин после ухода с «С-31» командовал подводной лодкой «М-32». После окончания войны окончил Военно-морскую академию, служил начальником штаба бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, руководил государственной приемкой кораблей Тихоокеанского флота. В звании капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживает во Владивостоке.

Штурман Я.И. Шепатковский после ухода с «С-31» служил штурманом дивизиона подводных лодок. После окончания войны командовал сторожевым кораблем, минным заградителем, эскадренным миноносцем, крейсером «Ворошилов», служил в должности старшего преподавателя кафедры боевых средств флота, основ тактики оперативного искусства в Ленинградском высшем военно-морском инженерном училище имени В.И. Ленина. В звании капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал в Ленинграде.

Штурман А.Г. Гаращенко после окончания войны служил дивизионным штурманом, флагманским штурманом соединения подводных лодок Тихоокеанского флота.

Минер В.Г. Короходкин после ухода с «С-31» служил дивизионным минером, а когда вернулся – старпомом на «С-31». После окончания войны командовал подводной лодкой, окончил Военно-морскую академию, служил начальником штаба бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, начальником кафедры Высших ордена Ленина специальных офицерских классов ВМФ! В звании капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал в Ленинграде.

Минер, затем мой старший помощник С.Г. Егоров после окончания войны командовал подводными лодками разных проектов, служил в должности начальника штаба бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, командовал бригадами подводных лодок. После окончания Академии Генерального штаба командовал объединениями подводных лодок Северного флота, служил [344] в должности начальника кафедры Военно-морской академии. В звании контр-адмирала уволен в запас. Проживал в Ленинграде.

Инженер– механик Г.Н. Шлопаков после ухода с «С-31» на подводную лодку «Л-23» погиб вместе с ней в январе 1944 года.

Инженер– механик К.И. Сидлер после ухода с «С-31» служил дивизионным механиком. После окончания войны работал строителем на судостроительном заводе в Ленинграде.

Инженер– механик Н.Н. Прозуменщиков после «С-31» служил дивизионным и флагманским механиком, в техническом управлении Черноморского флота. В звании инженер-капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал в Севастополе.

Инженер– механик Г.И. Козырев, сменивший Н.Н. Прозуменшикова в 1944 году, после окончания войны служил на соединениях подводных лодок, в техническом управлении Черноморского флота. В звании инженер-капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал в Севастополе.

Командир группы движения В.Н. Воронов после «С-31» служил командиром пятой боевой части на подводных лодках. После окончания войны служил в научно-исследовательском институте ВМФ. В звании инженер-капитана 1-го ранга уволен в запас. Проживал в Ленинграде.

Капитан медицинской службы И.Г. Белохвостов после войны служил на подводной лодке «С-31», а затем в госпитале Черноморского флота. Проживал в Севастополе.

Боцман– мичман Н.Н. Емельяненко после войны служил на подводных лодках Черноморского флота. В 1958 году по состоянию здоровья был уволен в запас. Проживал в Новороссийске.

Старшина электриков И.П. Карпов после войны служил на подводных лодках, а затем работал в техническом управлении Черноморского флота.

Старшина электриков Г.Н. Федорченко после войны служил на подводных лодках, а затем работал в техническом управлении Черноморского флота. Проживал в Севастополе. [345]

Старшина рулевых Ф.А. Мамцев после войны служил на подводных лодках новых проектов. Проживал в Феодосии.

Старшина радистов С.П. Джус после ухода с «С-31» в 1941 году успешно руководил подготовкой радистов подводных лодок бригады. Уйдя в отставку, в звании капитана 3-го ранга вел военно-патриотическую работу: возглавлял Совет ветеранов подводников краснознаменного Черноморского флота.

Старшина радистов Н.И. Миронов после войны служил капитаном-наставником в Каспийском пароходстве. Проживал в Баку.

Рулевой Г.К. Голев после войны служил на подводных лодках, работал в Туапсинском порту. Проживал в Туапсе.

Старший торпедист Костя Баранов, никогда не унывающий Костя Баранов, поздней осенью 1942 года был списан на берег, бился с врагом лицом к лицу в рядах морской пехоты и погиб на Таманском полуострове. Жаль, от всей души жаль улыбчивого, молодого и бесстрашного бойца…

Торпедист А. Г. Ванин после окончания службы переехал в Москву. Работал рабочим, технологом, окончил Московский авиационный институт. Работал инженером-конструктором в КБ С.В. Илюшина.

Командир отделения мотористов П.Я. Индерякин после окончания службы уехал в свой родной город Астрахань, где работал строителем.

Моторист С.М. Васильев после окончания службы уехал в Армавир. Работал рабочим, главным инженером, директором завода.

Старшина группы мотористов Н.К. Крылов после окончания войны служил на подводных лодках, работал в техническом управлении Черноморского флота. Проживал в Севастополе.

Электрик Г.И. Трубкин после окончания службы уехал в Москву. Работал электриком на линии электропередачи, окончил Московский энергетический институт, работал главным энергетиком одного из союзных министерств. Проживал в городе Калининграде Московской области. [346]

Мои боевые друзья, герои войны, они и в мирной жизни с честью несли высокое звание труженика, воина и патриота.

С каждым днем все растет и крепнет наш Военно-морской флот. И когда бываешь на флотах и видишь – в новых базах, у новых причалов и на неизвестных ранее рейдах стоят современные подводные лодки с атомной энергетикой, вооруженные ракетным оружием и современной радиоэлектронной аппаратурой, то невольно вспоминаешь подводные лодки, на которых мы плавали, и экипажи, с которыми мы воевали бок о бок. И чувствуешь великую радость от того, что на этих самых современных подводных лодках плавают наш сыны и внуки – достойная нас смена – и не забывают наш боевой опыт и наших погибших друзей и умножают флотские традиции. [347]