Текст книги "Огонь ради победы"

Автор книги: Николай Великолепов

Лет через пять после войны раскрыл я журнал «Огонек» и увидел на одном из снимков знакомое лицо. Да это же товарищ Тока! Небольшая корреспонденция рассказывала о его литературной деятельности. Вспомнил, что есть у меня несколько любительских фотокарточек, запечатлевших тувинскую делегацию во время ее пребывания у нас в полку. Никто из тувинцев их не видел: карточки проявили после отъезда делегации. Подобрал комплект и послал в Туву. Вскоре пришел ответ.

«Тов. Великолепов, – писал Салчак Тока, – Ваше письмо и фотокарточки так меня обрадовали, что это даже трудно выразить словами… Тогда мы были на передовых позициях Западного фронта как представители дружественной республики. А теперь пишу эти строки из Москвы, куда депутатом тувинского народа прибыл на сессию Верховного Совета СССР…»[5]5
  13 октября 1944 года Тувинская Народная Республика добровольно вошла в состав РСФСР на правах автономной области. 10 октября 1961 года преобразована в АССР. – Н. В.


[Закрыть].

Удивительное дело! Полк-то наш был каплей в море людей, ставших во время войны солдатами. Но с годами не затерялась капля в людском океане, не забылась. Что-то дорогое, связанное с нею, нет-нет да напомнят журнал, газета, книга. Недавно беру в руки книжку «Под гвардейским знаменем». Автор – И. Дженалаев. С первых страниц убеждаюсь – это наш Дженалаев. Наводчик орудия 1-й батареи. Из боевого расчета, который официально, по приказу, именовался «снайперским расчетом». Я вручал Ибрагиму Дженалаеву его первую награду – медаль «За отвагу». Он был у нас групкомсоргом взвода, парторгом 1-й батареи, парторгом дивизиона. Книгу «Под гвардейским знаменем» И. К. Дженалаев написал, будучи секретарем Актюбинского обкома КПСС.

Как-то приезжаю в Ленинград. Что там сегодня в «Ленинградской правде»? На видном месте – большой очерк об участнике героического боя на Бородинском поле в октябре 1941 года В. А. Выборнове. Наш Выборнов! Василий Алексеевич. Сначала – комиссар дивизиона, а затем и сменивший А. К. Чеканова комиссар полка.

Выступал по радио или телевидению поэт Сергей Васильев – опять же вспоминал полк:

 
Молчанье наше – для врага приманка.
В притихший лес, в туман березняка
врывается восьмерка вертких танков,
чтоб затоптать, сломить наверняка.
Не надо даже трогать панораму,
она здесь совершенно не нужна.
Враги вблизи, работать надо прямо.
В прицельной трубке их судьба видна.
 

По-моему, точно уловил поэт и впечатляюще передал, что это такое – стрельба по танкам противника прямой наводкой. Приведенные строки в нашем полку рождались. Сергей Васильев приезжал к нам как раз в то время, о котором сейчас рассказываю, – в апреле сорок второго, в канун праздника…

Первый военный майский праздник памятен прежде всего приказом № 130 Народного комиссара обороны СССР И. В. Сталина.

«Мы ведем войну Отечественную, – гласил приказ, – освободительную, справедливую. У нас нет таких целей, чтобы захватить чужие страны, покорить чужие народы. Наша цель ясна и благородна. Мы хотим освободить нашу советскую землю от немецко-фашистских мерзавцев.

…У Красной Армии есть все необходимое, чтобы осуществить эту возвышенную цель. Не хватает только одного – умения полностью использовать против врага ту первоклассную технику, которую поставляет ей наша Родина».

Да, хоть и учились мы во фронтовых условиях, непрерывно учились, все ж этого было недостаточно. Приказ требовал от нас владеть своим оружием в совершенстве, «стать мастерами своего дела и научиться, таким образом, бить врага наверняка».

Не преувеличу, если скажу, не только сознанием – сердцем каждого фронтовика был принят этот приказ.

Где-то в начале второй половины мая заглянул к нам начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Яков Иванович Ефимов, чтобы в подразделениях побывать, с людьми потолковать. Мы с Чекановым вызвались сопровождать начподива, только он сказал:

– Так ведь при вас о чем ни спроси красноармейца, он сначала на командира и комиссара полка поглядит, чтобы угадать желательный им ответ. Занимайтесь-ка своими делами, мы вот с вашим «комсомольским богом» отправимся.

Полковым «комсомольским богом» был у нас Петр Цуканов, в недалеком прошлом военный фельдшер, лично вынесший с поля боя более ста раненых бойцов. Политработники подметили в нем талант вожака молодежи, и Цуканов возглавил комсомольскую организацию части. Отважный и вездесущий, очень скоро стал он всеобщим любимцем, всюду его знали и ждали.

– Это даже хорошо, что Цуканов пошел, – заметил Чеканов. – Увидит начальство настоящую близость политработника к людям.

Начподив вновь появился на КП полка только к вечеру.

– Общее впечатление хорошее, – были его первые слова. – Люди знают приказ товарища Сталина, понимают, какой важный рубеж им доверен. Но почему у вас столько времени не проводилось полкового комсомольского собрания? Явное упущение, товарищи, непорядок!

Справедливое замечание. Прежде раскиданность подразделений артполка по разным участкам обороны дивизии, да и вся обстановка в той же «бутыли» и на правом фланге нашей армии, не позволяла собрать в одном месте всех комсомольцев полка: по батареям проходили их собрания. Мы к этому привыкли, считали вполне нормальным. Но теперь-то совсем другие возможности. И ведь напоминал нам с комиссаром Цуканов о полковом собрании, так нет, дождались замечания начподива. Признаться, до сих пор подозреваю, что «комсомольский бог» сам же и выхлопотал для нас то замечание. Молодец!

Непорядок надо устранять. Я взялся подготовить доклад о задачах комсомольцев, вытекающих из приказа № 130 Народного комиссара обороны, и дня через два пригласил Чеканова, Цуканова и секретаря партбюро полка политрука С. П. Ходосевича, чтобы познакомить их с наметками доклада. Думал, им понравится, да не тут-то было!

– Не вырисовывается пока доклад, – вздохнул Чеканов. – Это, Николай Николаевич, больше командирский инструктаж, чем доклад. «Необходимо», «требуется», «должны». Все в духе приказа, а приказы, как известно, не обсуждаются. Мы же заинтересованы, чтобы разговорилась молодежь, что-то свое предложила. А для этого надо вопросы перед ней ставить, советоваться с нею. По-настоящему советоваться, а не с высот наших.

Несколько обескураженный, смотрю на Ходосевича, Цуканова и вижу, они сполна разделяют мнение комиссара. Но ведь я уже не раз выступал с докладами такого рода на заседании партбюро, на партийном собрании, и получалось удачно, все собравшиеся тому свидетели…

Словно угадав мои мысли, Ходосевич проговорил:

– Да, доклад для молодежи подготовить труднее, чем для коммунистов. Это уж точно!

– Мы вам, товарищ подполковник, примеры подберем, что до сердца дойдут, – протянул мне по-братски руку помощи «комсомольский бог». – Есть такие примеры!

– Примеры-то есть! – продолжил секретарь партбюро. – Но вот какая штука получается. Когда к самому высокому боевому мастерству и мужеству будете призывать, как тут не вспомнить нашего Федора Чихмана…

Федор Чихман выбыл из полка задолго до моего вступления в должность, но я знал о подвиге этого комсомольца. В разгар боя на Бородинском поле – на том месте, где когда-то стояла историческая батарея Раевского, – наводчик Чихман остался у орудия один. Но бой продолжал, поскольку знал и умел выполнять обязанности любого из номеров расчета. Он поразил еще три танка, когда осколком вражеского снаряда ему оторвало правую руку. Богатырь устоял на ногах, левой рукой дернул боевой шнур затвора, и четвертый фашистский танк замер, задымился в нескольких метрах от неприступного орудия.

– Конечно же скажу о Федоре Чихмане!

– Вы не дослушали. Ясное дело, скажете! Но я про другое. Вот спросит какой-нибудь комсомолец докладчика: «А как надо воевать, чтобы заслужить орден?» Вполне могут спросить. Молодежи свойственно стремление отличиться. Она, можно сказать, требует такой возможности, Вон писарь финчасти забастовал: посылайте на батарею, здесь, мол, у чернильницы даже медали не заработаешь.

– Ответим на такой вопрос. Не сложно.

– То-то и оно, что сложно, товарищ подполковник!

Комсомолец Чихман уехал домой в Благовещенск без награды.

– Как без награды? – удивившись, глянул я на Чеканова.

– Да, тут неладно получилось, – нахмурился комиссар. – Сверху не подсказали, сами не решились. Вроде бы неуместно, отступая, наградные реляции составлять. Я не только Чихмана имею в виду. Многие у нас достойны наград – насмерть стояли! «Правда» про них, как про героев, писала…

Тут же решили, что командиры подразделений, партийное и комсомольское бюро представят нам с комиссаром список, характеристики людей, достойных орденов, медалей, и наградные листы на них будут оформлены немедленно. На комсомольском собрании про каждого скажем, за что представлен к награде. Договорились, что о самых лучших, в совершенстве знающих дело артиллеристах напишем в дивизионную газету «Ворошиловец». Договорились, что будем всячески популяризировать опыт мастеров обучения, воспитания молодых красноармейцев.

Свой доклад я составил заново. Не стану в деталях описывать комсомольского собрания: подзабылись детали, невозможно вспомнить фамилии всех выступивших. Но и теперь, словно в кино, вижу фрагменты того собрания – боевого, задорного. Вот выступает ефрейтор-украинец с лукавинкой в черных очах и примерно так критикует кого-то из своих земляков:

– От, поверьте, куркульский подход у нашего Михайлы к смазке снарядов. Жадно смазку кладет, как мед на булку, когда в гостях сидишь. Одна грязища от такой смазки! Тоненько надо, а перед стрельбой насухо протереть. Не смотри, что гаубичный снаряд здоровенна бандура, с ним, как с малым дитем, надо. Полежит на голой земле – простудится, отсыреет – верный недолет. И на солнце перегреется – тоже плохо. Одним словом, меткий огонь с ухода за снарядом начинается…

Совсем другого типа выступление артиллериста-комсомольца. Он говорит без улыбки, без шуток-прибауток, но и его слушают внимательно, согласно кивают.

– Вон сколько колючей проволоки немец в лесу оставил. Почему бы не пустить ее на дополнительные линии связи? Она прочнее обычного телефонного кабеля.

И лазутчик вражеский если проберется, не станет резать ее, не подумает, что по ней связь идет…

Отличным продолжением собрания был концерт художественной самодеятельности. Настоящий концерт! Лейтенант Балицкий с 4-й батареи спел арию Ленского и повторил выступление после бурных аплодисментов. Но помню уже, кто читал отрывки из поэмы Сергея Васильева «Москва за нами» про наш полк, нашу дивизию, наших героев.

В заключение концерта все собравшиеся спели хором «Идет война народная, священная война!».

Вот не знали мы в тот день, что завтра, 25 мая 1942 года, газеты опубликуют:

«За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава преобразованы:

1) 32-я стрелковая дивизия – в 29-ю Гвардейскую стрелковую дивизию – командир дивизии полковник Гладышев С. Т.».

Итак – гвардейцы. А с них спрос особый…

Противник не раз пытался прощупать крепость нашей обороны. Вечером 27 июня рота гитлеровцев двинулась из Калягина лощиной вдоль ручья в нашу сторону. Обнаружив врага, 2-й дивизион открыл огонь, и противник, неся потери, поспешно отошел назад. Мы усилили наблюдение, на огневых позициях в готовности дежурили орудийные расчеты. Я тоже не уходил с НП на опушке леска близ магистрали Москва – Минск. Примерно в час ночи заговорила немецкая артиллерия. Огонь в основном велся по южной части рощи, что восточнее Крутиц. Эта роща у нас именовалась Центральной. Через час противник силою до батальона из района Крутиц перешел в наступление вдоль шоссе. Но мы были начеку – сосредоточенный огонь батарей обрушился на врага. Светлая ночь позволяла вести в какой-то мере прицельный огонь. Однако до роты фашистских автоматчиков все же ворвалось в южную часть Центральной, там завязался ожесточенный ночной бой.

На рассвете мы увидели дым, полосою распространившийся по фронту метров на семьсот: противник маскировал наступление. Дымовая завеса тянулась от Калягина на север и закрывала ту самую лощину вдоль ручья, где вечером гитлеровцы начинали движение в нашу сторону. 2-й дивизион немедленно сосредоточил огонь на лощине. При поддержке артиллеристов три роты 87-го гвардейского стрелкового полка перешли в контратаку, и к 5 часам утра наш передний край был полностью восстановлен. До двухсот солдат и офицеров потерял тогда убитыми противник. Примерно так же кончались и другие его попытки проверить крепость нашей обороны.

Июль запомнился особого рода демонстрационными действиями в целях дезориентации врага. Это тоже была и боевая работа, и учеба: в широких масштабах учились военной хитрости, умению ввести врага в заблуждение. Приказом по дивизии разъяснялось, что мы должны приучить гитлеровцев к шуму наших моторов, перегруппировкам, внезапным артналетам и т. д. Сначала противник будет всякий раз настораживаться, ожидая наступления. Потом привыкнет, поймет, что это лишь затянувшаяся демонстрация подготовки прорыва его обороны. А дальше – попробуй отличи демонстрацию от действительной угрозы наступления!

По указанию начальника артиллерии дивизии подполковника А. С. Битюцкого мы в полку спланировали работу кочующих орудий, взводов и отдельных батарей, чтобы ввести противника в заблуждение относительно расположения и количества наших артиллерийских средств. Для этого кочующие орудия поочередно, согласно графику, занимали на короткое время специально подготовленные ложные огневые позиции и вели огонь по какой-либо цели, имея для стрельбы заранее подготовленные данные. В графике точно указывалось время, маршрут, орудия, места позиций и номера целей, по которым следует вести огонь. Ложные позиции выбирались, оборудовались, маскировались по тем же требованиям, что и основные. На них рылись площадки для орудий, ровики для расчетов. Только орудия-то были деревянные.

Располагались ложные ОП и НП на таком удалении от действительных, чтобы при ведении по ним огня противник из-за неточности не задел ничего настоящего.

На огонь кочующих орудий немецкие батареи отвечали быстро. Как-то я со своим адъютантом старшим сержантом Павлом Мелузовым поехал верхом по следам кочующей 122-миллиметровой гаубицы. Едва наше орудие отстрелялось и ушло с ложной позиции, как на ней, кроша деревянные макеты орудий, стали рваться тяжелые снаряды. Мы со стороны наблюдали за разрывами и, очень довольные, обсуждали, что же надо еще сделать, чтобы больше вот так впустую расходовал противник свои боеприпасы.

– А чего бы Суворов еще придумал? – деловито размышляет вслух Павел Мелузов. – На ложных НП надо стеклышки повесить на нитках прочных. Пусть себе покачиваются на ветерке да поблескивают, как оптика. Выманить десяток снарядов на стекляшку – по-суворовски будет!

Он у меня «историк» – Павел Кириллович. Нет конца его вопросам о Суворове, Кутузове, Петре Первом.

– В другой раз о полководцах. А сейчас завернем на первую. Пока я буду обходить орудия, ты по землянкам пройди, посмотри, как сохраняется личное оружие, какой там вообще порядок.

Грешен, единственную у нас на конной тяге 1-ю батарею посещаю чаще, чем другие батареи. Я и теперь, как в далекой кавалерийской молодости, люблю лошадей, радуюсь, что батарейцы берегут их по-настоящему. Конюшню в землю опустили, прикрыли толстыми бревнами. Знаю, такая забота от младшего лейтенанта П. Л. Дорошкина идет – командира первого взвода. Он до войны кадровым сверхсрочником служил в артиллерии. Встречи с Дорошкиным всегда радовали. Кстати сказать, это он, младший лейтенант Дорошкин, первым открыл в молодом красноармейце Ибрагиме Дженалаеве талант будущего крупного руководителя. Так и сказал, характеризуя бойцов из пополнения:

– Красноармеец Дженалаев. Сообразительный. При обстрелах не теряется. Наводку орудия осваивает хорошо. До армии был учитель, после войны, коли живым останется, будет большим директором. Организаторский талант у него и слово ясное.

Дорога к первой батарее извивается среди высоких золотистых сосен. Едем шагом, вдыхая полной грудью аромат леса. Мелузов очень красив в седле. Из Башкирии он, а там, кто из сельской местности, все всадники прирожденные.

Старший на огневой позиции, Дорошкин встречает меня так, будто кто-то предупредил его о приезде командира полка. Вид прямо-таки щегольской, насколько это возможно в окопных условиях. Четко докладывает о состоянии батареи: все-де в полном порядке, расчеты сейчас у орудий, тренируемся, поскольку новичков много, выполняем приказ № 130 Народного комиссара обороны.

Я не усмотрел бы непорядка и в том, что батарейцы отдыхают: большую часть минувшей ночи они провели в готовности к немедленному открытию огня. Но все расчеты были у орудий, тренировались.

Обошел пушки, поговорил с бойцами, осмотрел места хранения снарядов. Прошел с Дорошкиным к батарейной кухне – везде был образцовый порядок. Мелузов тоже не сделал замечаний: в землянках чисто, личное оружие содержится хорошо.

– Внешний вид у нас бывает не того, – вздыхая, произносит Мелузов, когда мы уже отъезжаем от 1-й. – Один Дорошкин выглядит как положено. А многие чумазы, ровно машинисты на паровозе. А ведь скоро гвардейские значки вручать будут…

Да, трудновато артиллеристам сохранять свежесть обмундирования. Все время в земле – в окопах, траншеях. С металлом, со смазочными материалами. Зимою вообще на чертей похожи были. Маскхалаты мигом теряли свою складскую белизну. Шинели постепенно пропитывались машинным маслом. А наши многострадальные солдатские валенки? Они мокли, сушились, опять мокли и вновь прожаривались у раскаленных железных печек в землянках. Летом много легче. Но выцвело уже от солнца и стирок обмундирование. Впрочем, и выцветшее, что у бывалых артиллеристов, оно сидит на них отлично, вид вполне гвардейский. А молодые из пополнения, хоть и во всем новом, не очень-то опрятно выглядят. Давно убежден: только вместе со всем другим солдатским опытом приходит и умение ладно носить военную форму. Однако прав Мелузов: коль стали гвардейцами, надо больше внимания уделять и внешнему виду артиллеристов. Сегодня же с Цукановым поговорю…

Мелузов обиженно смолкает, раз я не поддерживаю начатый разговор. А мне хочется вернуться на батарею. Не по себе оттого, что уехал, не проверив готовности к открытию огня. Поскольку расчеты были у орудий, такая проверка не имела смысла. Теперь же Дорошкин, довольный тем, что в хорошем свете предстала батарея перед полковым командиром, наверняка дал людям отдых. Жаль его нарушать, да интересы дела требуют.

Описав по лесу круг, с другой стороны широкой рысью выскакиваю на позицию. Так и есть, в землянках расчеты. Но Дорошкин тут как тут. Командую:

– К бою! СО-сто семь, батареей, один снаряд…

Такая команда требовала изготовиться к сосредоточенному огню по опорному пункту противника у деревни Калягино.

Прошли какие-то секунды, и от орудий донеслось: «Готово!», «Готово!»…

– Стой! Расчеты в укрытия!

Сойдя с коня, велю Дорошкину по очереди вызывать к орудиям командира и наводчика. При них тщательно проверяем все установки и наводку. Ошибок нет!

– Спасибо, товарищ Дорошкин! Сегодня больше к вам возвращаться не буду!

– Приезжайте, товарищ гвардии подполковник, мы всегда рады, – довольно улыбается старший на позиции, счастливый тем, что и коварный экзамен выдержан с честью.

Меткий огонь по врагу, хорошее комсомольское собрание, интенсивный обстрел противником ложных позиций, результаты таких вот, как сегодня, проверок составляют радости жизни командира полка. Но и печалей у нашего брата хватает. Особенно горько, когда гибнут люди, а без этого на войне не бывает. Мы тоже несем потери. Восемь человек должны обслуживать гаубицу, у нас же ни у одной не работают более пятерых. Почти не осталось в полку командиров огневых взводов, которые бы окончили артиллерийские училища. Кто на вышестоящую должность назначен, кто в госпиталь отправлен. Их заменяют сержанты. А ведь именно взвод – самый главный «учебный класс». И диву даешься, как это справляются со своими преподавательскими обязанностями наши выдвиженцы с образованием пять – семь классов. Вопросы, на которые преподаватели в училищах тратили много часов, фронтовой взводный разъясняет за одно короткое занятие. Правда, на пальцах разъясняет, ибо разобрать орудие нельзя, не та обстановка, а учебных плакатов почти нет. За изготовление по-настоящему хорошего наглядного пособия, раскрывающего нутро сложной матчасти, поощряю, как и за сметку в бою. Умение обучать молодых солдат отмечаю наравне с огневым мастерством. И функционирует полковая «академия» – кузница кадров. Из вчерашних школьников в минимальный срок готовим артиллеристов. Незаметно для себя растут, совершенствуются и наши «киты» – командиры подразделений, прошедшие сквозь множество боев.

Вот поступил на вооружение новый для нас осветительный снаряд. Сразу же – показная стрельба. Поручаю ее командиру 2-го дивизиона капитану И. Куропятникову. Гордый, он сделает все, но не упустит возможности отличиться.

В назначенную ночь командиры подразделений собираются на 4-й батарее, которой командует старший лейтенант Д. Смирнов. Командир дивизиона коротко объясняет, что стрельба будет вестись по заранее разведанному дзоту. Над ним и надо сначала подвесить на парашютике звездку из специального состава. Она будет гореть минуту, хорошо освещая круг местности диаметром до километра. За эту минуту…

За эту минуту Смирнов успел выполнить пристрелку и перешел на разрушение. С большим удовольствием наблюдали мы прямое попадание в цель.

Совершенствуя материальную базу нашей «академии», мы даже собственный полигон оборудовали у станции Дровнино. Он был необходим для тренировки молодых артиллеристов в стрельбе прямой наводкой по движущейся цели. В назначенный час расчет с орудием прибывал в указанное ему место, оборудовал позицию, вел наблюдение в «танкоопасном» направлении. И через какое-то время «танк» появлялся, будто настоящий, хоть и был он из фанеры и бревен. Невидимый трос тянулся от мишени на блок и далее в сторону, к трактору, спрятанному за кустами на безопасном расстоянии. Конечно, маневренность мишени была ограничена прямой линией, но все равно тренировка проходила интересно, требовала от орудийного расчета собранности, быстроты действий. При точном выстреле «танк» разлетался в щепы, мишень приходилось восстанавливать. Канители с ней было немало! Но хлопоты себя оправдывали. Расчет, разбивший мишень, обретал веру в свою обученность, происходил некий, очень необходимый психологический сдвиг. Он закреплялся, когда молодой солдат разглядывал фотоснимки укрощенных орудиями нашего полка гитлеровских танков и слушал рассказы тех, кто в октябре сорок первого не дрогнул перед бронированными машинами врага. Так достигалось единство обучения и воспитания.

20 июля дивизия отмечала свое двадцатилетие. Одна из старейших в Красной Армии, она была сформирована в 1922 году из полков, прославившихся в гражданскую войну. Из тех полков, что отбили у Колчака Златоуст, Омск, Новосибирск, а потом, переброшенные с Восточного фронта на Западный, громили интервентов под Радомиром, очищали от них Минск. В 1938 году дивизия была удостоена ордена Красного Знамени за бои с японскими самураями у озера Хасан. За период январского наступления, отбрасывая гитлеровцев от Москвы, она освободила более 200 населенных пунктов, истребила свыше 6000 фашистских оккупантов.

К двадцатилетнему юбилею дивизии было приурочено вручение ей гвардейского Знамени.

Замер по команде строй из представителей всех частей 29-й гвардейской, Краснознаменной. Командир дивизии полковник С. Т. Гладышев принимает из рук командарма генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского алое знамя, на котором шелком вышит портрет Ильича.

Полковник Гладышев, став на колено, целует знамя и произносит гвардейскую клятву, мы вслед за ним повторяем ее проникновенные, ко многому обязывающие слова.

Это не забудется. Я до сих пор храню как дорогую реликвию вышедшую в тот день дивизионную многотиражную газету «Ворошиловец», подписанную ответственным редактором А. М. Вахрушевым. Политрук Вахрушев, подозреваю, был неравнодушен к артиллеристам, часто приходил к нам на батареи. Наши заслуженные пушкари широко представлены в юбилейном номере газеты. Всматриваюсь в дорогие для меня лица на фотоснимках. Вот он, лихой и умелый Куропятников, вот застенчивый на собраниях и одержимый в бою командир взвода 1-й батареи лейтенант Полянин. И сегодня волнует опубликованная в «Ворошиловце» его заметка. «Впереди, – писал Н. Полянин, – большой и нелегкий путь, но мы пройдем его с честью. Я клянусь биться с врагом, не щадя своей жизни, биться, как подобает гвардейцу».

«Как подобает гвардейцу»! Три слова стали мерой для определения сути всех наших дел, поступков, порывов души. Отличная мера. Простая и ясная: ведь сразу видно, подобает или не подобает гвардейцу поступать так, как поступил ты. Расхвастался, небрежно отдал честь военнослужащему, у которого нет гвардейского значка, – не подобает! Помог товарищу, подметил слабину, что-то придумал для укрепления обороны – подобает!

Многообразно проявлялась она – гвардейская забота о непрерывном совершенствовании оборонительного рубежа. Не помню уже, кто первый начал устраивать НП в виде колодцев, сложенных из толстых бревен. Хорошо! Такой НП противник мог разрушить только прямым попаданием.

– Хорошо, но низковато, – заметил, ознакомившись с «колодцем», капитан В. Васецкий, командир 5-й батареи. – Все-таки НП высоты требует.

Как-то я отправился к Васецкому, чья батарея действовала на правом фланге дивизии. Там был густой лес. Имея передовой наблюдательный пункт на его опушке, капитан свой основной НП устроил на высокой сосне. В ствол сосны были вбиты колышки, образуя подобие лестницы. Рядом свисал канат.

– На тот случай, – пояснил Васецкий, – когда немец бризантной гранатой стреляет, лес прощупывает. Вот тогда за веревку – и вниз. Секунда – и на земле!

Захотелось понаблюдать за противником с этого «высотного» НП. Взобрался на дерево. Там, ухватившись за ствол и слушая пояснения разведчика о засеченных целях, припал к окулярам стереотрубы – оборона противника просматривалась далеко. Но ветер качал верхушку дерева, и минут через пятнадцать, почувствовав головокружение, я стал спускаться вниз. Это оказалось кстати. Послышались отдаленные выстрелы, и вскоре над лесом начали рваться бризантные гранаты. Множество осколков, разлетаясь с резким свистом, секли зеленую листву деревьев. Я невольно взглянул наверх, где остался разведчик. А он, ухватившись за веревку, мигом очутился на земле. Но тут же спохватился: на сосне осталась стереотруба, которую могут повредить осколки! Разведчик снова взобрался на дерево, снял со штыря прибор и с ним ловко спустился вниз. Гитлеровцы продолжали обстрел, и мы укрылись в вырытой неподалеку землянке.

– А здорово овладели вы подъемом и спуском, прямо как в цирке!

– А как же, – ответил капитан, – сколько раз днем и ночью приходится проделывать это, вот и натренировались.

– Все ж опасный у вас НП.

– Кто теперь думает об опасности! Рассказали бы, как вообще складывается на фронтах обстановка. Небось побольше нашего знаете….

– Нет, товарищ Васецкий, какими-то особыми сведениями не располагаю. Но и без них ясно: обстановка усложняется…

В конце июля гитлеровцы форсировали Дон и развернули наступление на Сталинград. Под угрозою – Кавказ. Преимущество в силах и средствах на стороне врага…

Вот какие тревожные новости поступали к нам с других фронтов. Вот в какой обстановке был доведен до нас приказ № 227 Народного комиссара обороны – документ большой впечатляющей силы. Приказ строжайше требовал: «Ни шагу назад!.. Упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории…»

Все командиры, политработники, все красноармейцы обязывались личной подписью засвидетельствовать, что они знают приказ и будут выполнять его, не щадя жизни. Нет, не было это лишним – личная подпись каждого! Хватит, товарищ, при неудачах осуждать штабы, искать причины отступления в чем угодно, только не в себе самом. Только не в том, что ты лично поторопился сделать шаг назад, когда можно было продержаться еще. Если бы все держались так, как тот же Федор Чихман из Благовещенска, если бы каждый уничтожил хоть одного оккупанта до того, как фашист выстрелил в пятерых, что осталось бы к сегодняшнему дню от гитлеровской армии? Конечно, не все зависит от каждого в отдельности командира, политработника, красноармейца. Но многое. Очень многое! Вот и распишись в том, что понимаешь это.

Приказ № 227 Народного комиссара обороны всколыхнул полк. Возросли стойкость, решимость выстоять перед любым натиском. Не у нас, на Западном фронте, разворачивались в те дни и последующие месяцы сорок второго года главные события войны, однако и мы брали на вооружение упорство сталинградцев и защитников Кавказа. Расскажу лишь один из многих случаев.

Ненастной ночью две группы гитлеровцев общей численностью до 150 человек скрытно подошли к опушке леса, где оборонялась 8-я рота 93-го гвардейского стрелкового полка. Перед броском фашистов в атаку над нашей позицией разорвалось несколько вражеских осветительных снарядов, чтобы атакующие могли сориентироваться. Но снаряды осветили и гитлеровцев. Сержант П. Сорокин открыл по ним огонь из ручного пулемета.

Я уже рассказывал, что на НП командиров батальонов и рот для обеспечения взаимодействия обязательно дежурил и командир из поддерживающего артиллерийского подразделения. В ту ночь рядом с командиром 8-й роты капитаном П. Баженовым находился заместитель командира 5-й батареи старший лейтенант А. Ф. Баранников. Он успел вызвать НЗО, который преградил путь одной группе гитлеровцев. Но в это время другая группа ворвалась в траншею 1-го взвода. Командир роты с дежурным отделением и со всеми, кто оказался под рукой, бросился на помощь 1-му взводу. Завязался жестокий рукопашный бой наших стрелков с гитлеровцами, которых было вчетверо больше. Анатолий Баранников тоже кинулся туда, поскольку связь с батареей прервалась: телефонный кабель был проложен в траншее, и гитлеровцы сразу же вывели его из строя.

– В блиндаж! – крикнул подбегающему Баранникову командир роты. – В мой блиндаж! Оттуда к вам колючка протянута. Огонь по траншее! Их, гадов, здесь больше, чем нас. Вызываем огонь на себя!

Вот и пригодилась «колючая связь», о которой говорили на комсомольском собрании. По этой запасной линии связи и скомандовал Баранников дать огонь по траншее 1-го взвода 8-й роты.

– Сейчас дадим, – ответили ему. – А сами-то вы где?

– Здесь же. И отсюда не уйдем. Огонь!