Текст книги "Огонь ради победы"

Автор книги: Николай Великолепов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Значит, вам трудно! – загремел он в трубку. – А кому легко? Но другие помощи не просят. Впрочем, сейчас это от меня не зависит, надо у самого просить…

У «самого» – значит у командарма. Не решился. Однако Николай Иванович Крылов вскоре сам приехал на командный пункт нашего корпуса. Он, как всегда, внимательно выслушал доклад генерал-майора А. М. Ильина, расспросил, что нам известно о действиях соседей, каково положение противника.

Александр Михайлович Ильин заметил, что надо наращивать удар, иначе дело перед рубежом Потапово, Нестеры грозит затянуться. Я оживился, полагая, что сейчас командарм распорядится о подброске на наш участок армейской тяжелой артиллерии. Однако Николай Иванович Крылов ограничился вопросом:

– Ваше решение?

– Вводить в бой сто девятнадцатую стрелковую дивизию.

– Карту! – приказал командарм.

Оператор подал карту. Взяв красный карандаш, Н. И. Крылов сделал несколько пометок, посмотрел на часы, поставил время и дату, а затем расписался. Потом мне еще не раз довелось видеть, как командарм отдает боевые распоряжения, и всегда он был столь же пунктуальным в их оформлении.

– Действуйте, – заключил разговор Н. И. Крылов.

В бой вводилась дивизия Иосифа Ивановича Хоруна, и я поспешил с ним встретиться, чтобы как-то помочь его полкам. Снова восхитился энергией, с которой действовал этот уже довольно пожилой человек. Недолго пробыв на командном пункте, мы поспешили в передовые батальоны, штурмовавшие высоты перед селом Нестеры.

Полдня длился ожесточенный бой, но овладеть высотами так и не удалось, хотя пехота, сопровождаемая полковыми пушками, и ворвалась в первую траншею вражеской позиции.

К ночи я вернулся на командный пункт корпуса. Здесь ожидали приятные новости.

– Завтра к утру прибывает к нам на усиление двенадцатая пушечная бригада, – доложил начальник штаба подполковник А. М. Баскаков. – Все-таки откликнулись в армии на просьбу.

Не знаю, сыграл ли тут свою роль мой разговор с полковником М. М. Мякишевым или командарм сам принял такое решение, побывав в нашем корпусе, но теперь мы имели и тяжелую артиллерию. 12-я пушечная бригада располагала средствами инструментальной разведки и сразу же приступила к борьбе с батареями противника. Кроме того, часть батарей армейской группы артиллерии дальнего действия также включилась в контрбатарейную борьбу. Это была существенная помощь, и мы теперь смогли планировать более мощный огонь по узлам сопротивления противника на рубеже Потапово, Нестеры.

С утра 16 августа, после короткой, но весьма эффективной артподготовки, батальоны 62-й стрелковой дивизии снова атаковали вражеские позиции и после ожесточенного боя заняли село Потапово.

Хорошо спланированный огонь тяжелой артиллерии облегчил положение батальонов 119-й стрелковой дивизии, ведших упорный бой за село Нестеры. Первой ворвалась в село стрелковая рота старшего лейтенанта Г. И. Мордвинова. Роте было придано орудие полковой батареи. Его расчет во главе с сержантом А. А. Моисеевым выдвинул пушку на прямую наводку. Метким огнем артиллеристы подбили самоходку противника и подавили несколько пулеметных точек. За ротой старшего лейтенанта Мордвинова устремились вперед и другие пехотные подразделения.

Вечером на командном пункте корпуса генерал-майор А. М. Ильин кратко подвел итоги боев за Потапово и Нестеры.

– Трудный рубеж позади, – сказал он. – Будем вводить в бой пятьдесят первую стрелковую дивизию. Паузы в наступлении не должно быть. Как у нас с артогнем?

Этот вопрос относился ко мне. К сожалению, боезапас в пушечной бригаде уже подходил к концу, и пехотинцам 51-й дивизии, кроме поддержки полковыми батареями, наш штаб ничего не мог обещать. Но как показали бои за села Соколово и Сычево, полковые артиллеристы успешно справились с делом. Особенно отличилась батарея 23-го стрелкового полка. Ее командир, двадцатилетний комсомолец лейтенант В. Г. Просвирнев, искусно управлял огнем. Он подавил два вражеских орудия, уничтожил несколько пулеметных точек, мешавших продвижению пехоты. Будучи раненным, лейтенант Просвирнев продолжал руководить огнем батареи. Только после второго ранения, когда ему приказали передать командование другому офицеру, Просвирнев разрешил вынести себя с поля боя. Успешно действовала в этом бою минометная рота под командованием капитана П. С. Усова. На ее счету три уничтоженные пулеметные точки, десятки убитых вражеских автоматчиков.

Утро 19 августа застало меня на передовом наблюдательном пункте близ деревни Семеновка. За нее шел напряженный бой. Фашисты предпринимали одну контратаку за другой. Мы стремились артогнем помочь нашей пехоте отразить натиск врага. Однако один участок боя плохо просматривался с нашего НП – мешала небольшая высотка. Я приказал выслать туда опытного наблюдателя. Находившийся рядом офицер-разведчик сказал:

– Смирнова пошлю, он же тут, на НП.

Старший сержант Г. И. Смирнов, командир отделения штабной батареи корпуса, частенько бывал с нами на наблюдательных пунктах. Человек сметливый, хладнокровный. И теперь он быстро, перебежками достиг высотки и занял позицию для наблюдения. А в это время из не видимой нам ложбинки за высоткой появились цепи наших стрелков, видимо не сдержавших вражеский натиск. Через минуту-другую появились и фашистские автоматчики. Худо дело! Но тут мы увидели, как Смирнов метнулся в ближний окоп, и оттуда сразу же раздалась длинная пулеметная очередь. Гитлеровцы замешкались, а огонь по ним из пулемета продолжался. Приободрились наши стрелки, подтянулись к пулемету, пошли в атаку.

Оказалось, Смирнов нашел в окопе пулемет, брошенный врагом. К сожалению, в этом бою отважный наблюдатель был тяжело ранен. Воспользовавшись предоставленным мне, как командующему артиллерией, правом, я подписал приказ о награждении старшего сержанта Григория Ивановича Смирнова орденом Красной Звезды.

Несмотря на отдельные успехи, в целом наступление войск нашего фронта развивалось медленно. Причин тому было много, о всех судить не берусь. Но факт оставался фактом: противнику удавалось организовывать сильную оборону на заранее подготовленных рубежах, он получал крупные подкрепления, которые перебрасывались из-под Орла и Брянска. В стратегическом плане это было неплохо, ибо ослаблялась вражеская группировка на орловском направлении, где шли решающие сражения. Но в тактическом плане, наглядном для офицеров моего звена, это выдвигало перед нами огромные трудности. Тем не менее к исходу 20 августа ударная группировка нашего фронта освободила свыше 500 населенных пунктов, в том числе город Спас-Деменск.

В течение ближайшей недели в войсках шли частичные перегруппировки. Я распрощался с Иосифом Ивановичем Хоруном: его 119-я стрелковая дивизия выводилась из нашего корпуса. Состоялось знакомство с полковником К. Н. Виндушевым, командиром прибывшей к нам 95-й стрелковой дивизии. Корпус получил усиление: три артиллерийских полка – 15-й и 16-й гаубичные и 1072-й истребительно-противотанковый. За неделю передышки штаб артиллерии корпуса проанализировал итоги боев, изучил разведданные об обороне противника. Сидя над документами и наблюдая с передовых пунктов вражеские позиции, офицеры упорно стремились вскрыть огневую систему противника. Каждый из нас понимал, как важно для успеха наступления пехоты и танков надежно поразить огневые средства врага и на его переднем крае, и в глубине обороны.

28 августа наши войска начали Ельнинско-Дорогобужскую операцию. Наступлению предшествовала мощная артиллерийская и авиационная подготовка. И в период артподготовки, и во время огневой поддержки атаки управление артиллерией было централизованным. Да и во время боя в глубине вражеской обороны, передвигаясь вместе с командиром корпуса от рубежа к рубежу вслед за передовыми частями, я имел возможность в короткий срок вызвать огонь не менее двух артполков, чтобы обрушиться мощным налетом на какой-либо очаг сопротивления, где противник пытался задержать или контратаковать наши батальоны. На языке тактики это называлось сопровождением пехоты и танков сосредоточенным огнем артиллерии.

Со мной всегда следовала надежная радиостанция. Надо сказать, комкор генерал-майор А. М. Ильин стремился быть ближе к переднему краю, чтобы лично видеть обстановку, чувствовать бой. Случалось, наш НП оказывался даже впереди наблюдательного пункта командира стрелковой дивизии, что побуждало комдива немедленно выдвигаться вперед.

Стоял жаркий августовский полдень, когда штабные машины остановились на северо-западной окраине только что освобожденного села Бывалки.

– Давай пообедаем, – предложил Александр Михайлович Ильин. – Вот и дом целый, пустой.

Наши водители раздобыли кочан капусты, картошку, достали тушенку и принялись готовить в ведре борщ. Связисты тем временем провели в дом телефонный кабель, соединив нас с 62-й стрелковой дивизией. И вот борщ готов, от ведра веет манящим ароматом. Наполняем котелки, приступаем к обеду. Вдруг – телефонный звонок: командира корпуса вызывает генерал Крылов.

– Почему девяносто пятая дивизия после взятия Вывалок замедлила темп наступления? – строго спрашивает командарм.

– Сейчас выясню, – отвечает Ильин. – Нахожусь как раз в Вывалках.

– Тем более странно, – замечает Николай Иванович Крылов. – Примите меры.

– Сорвалась наша трапеза, – с огорчением произносит Александр Михайлович. – По машинам! Поедем к Виндушеву.

Командный пункт 95-й стрелковой дивизии разместился в траншее, отрытой в кустарнике на небольшой высотке.

– Пауза вынужденная, – доложил комкору полковник К. Н. Виндушев. Надо подтянуть второй эшелон. Да и огонька добавить не мешало бы.

Мы связались по радио с одним из гаубичных полков. Вскоре на высотах, занятых врагом, один за другим поднялись султаны разрывов. Тем временем подтянулись батальоны второго эшелона, и часа через полтора передовые подразделения 95-й дивизии пошли на штурм высот.

С переднего края на корпусной командный пункт мы возвращались опять через Вывалки. Села не узнать: кругом развалины, пожарище. Подъезжаем к месту, где совсем недавно собирались пообедать. Дома как не бывало – остался один угол и две обвалившиеся стены. Село подверглось жестокой бомбардировке фашистской авиации.

– Видишь, как вовремя позвонил командарм, – проговорил А. М. Ильин. – Спасибо ему за все. Строгим звонком и дело подтолкнул, и нас от возможной гибели уберег.

Большие группы фашистских самолетов еще не один день бомбили наши наступающие части, тылы, позиции артиллерии. Потери в технике были немалые, очень скоро мы остро ощутили недостаток тягачей и автомашин. В артиллерии корпуса их ведь и так до этих потерь было около сорока процентов от штатного комплекта. Но ведь транспорт – это не только подвоз боеприпасов, это и маневр артиллерии. Нередко приходилось устанавливать очередь на тягачи. Сначала выдвигается в назначенный район одна группа батарей, и тягачи возвращаются за другой. Бывало, и боеприпасы доставляли такими перекатами – от рубежа к рубежу.

А вскоре началась осенняя распутица – сущее бедствие для наступающих, особенно в местности со множеством речушек и болот.

И все-таки наступление наших войск продолжалось. 30 августа 1943 года второй раз за войну была освобождена Ельня.

61-й стрелковый корпус наступал южнее Ельни, но его боевые успехи также содействовали разгрому группировки противника на столь важном направлении. И мы с гордостью читали приказ Верховного Главнокомандующего от 31 августа, в котором среди отличившихся значились войска генерал-лейтенанта Н. И. Крылова, то есть наша 21-я армия. Порадовался я и за 29-ю гвардейскую Краснознаменную стрелковую дивизию, в рядах которой довелось воевать ранее: ей присваивалось почетное наименование Ельнинской.

Сентябрь проходил на Западном фронте в изнурительных затяжных боях. И все-таки к концу месяца, освободив Смоленск и Рославль, войска фронта вышли на рубеж Рудня, Ленино – к границам Белоруссии. 2 сентября 1943 года Смоленская наступательная операция была завершена.

Трудно передать словами чувство, которое я испытывал, участвуя в боях за освобождение Смоленщины. Ведь шли мы по той самой земле, на которой два года назад довелось испытать всю горечь отступления. Навсегда останутся в памяти встречи тех дней с жителями сел и городов. Слезы радости видели наши солдаты на лицах женщин и детей, вышедших из подвалов, землянок, лесов. Бойцов на каждом шагу обнимали, целовали, наперебой зазывали к себе. Люди, перенесшие ужасы оккупации, благодарили воинов за вызволение из неволи.

Сколько злодеяний совершили фашисты! Мне довелось побывать в полностью разоренных деревнях Энгельгардовке, Разуваевке и Ляхово. Здесь было расстреляно большинство жителей, не исключая малолетних. Мы составили акт о чудовищном преступлении фашистов, которые собрали 70 жителей из деревень Корявки, Корыстино и Медведево, заставили их вырыть глубокую яму, а затем всех сбросили туда и закопали живыми. Кровь стыла в жилах от увиденного и услышанного, ненависть к фашизму жгла сердца бойцов.

225 километров прошел с боями по Смоленщине наш 61-й стрелковый корпус. За семь тяжких недель заметно поредели под вражеским огнем роты и батареи. Меньше стало орудий и машин, очень трудно было с боеприпасами. Но войскам Калининского и Западного фронтов предстояло провести ряд частных операций, чтобы не позволить противнику перебросить силы на южное направление, где решалась главная задача кампании. Вступив на белорусскую землю, наши дивизии встретили еще более упорное сопротивление фашистских войск: они закрепились на заранее подготовленном рубеже по западному берегу реки Мерея. Речка эта невелика, но шедшие двое суток сильные дожди сделали ее серьезной водной преградой. Разбухли грунтовые дороги. С огромными трудностями мы подтягивали отставшую от пехоты артиллерию.

Только к вечеру 2 октября на огневые позиции сумели стать по два дивизиона из артполков 62-й и 95-й стрелковых дивизий. А в 157-й дивизии, сменившей в нашем корпусе 51-ю, в готовности на огневой позиции находился всего один артдивизион.

Хорошо, что мы сумели заранее вывести на исходный рубеж полковые органы разведки. Заняв наблюдательные пункты, разведчики сразу же произвели топографическую привязку позиций своих подразделений, составили весьма точное представление о системе неприятельской обороны.

8 октября после короткой артподготовки наши стрелковые батальоны атаковали противника в узкой полосе между деревней Ползухи и местечком Ленино, но лишь передовым батальонам 62-й дивизии удалось продвинуться вперед. К 16 часам они овладели местечком Ленино. Время хорошо запомнилось потому, что в этот час позвонил подполковник С. И. Лаврентьев, возглавлявший артиллерию 62-й дивизии. Очень пунктуальный офицер, он всегда докладывал об итогах боя сразу же после его окончания.

– Поставил пушки на прямую наводку, – сообщил Лаврентьев. – Били довольно точно. Сержант Антонов из сто двадцать шестого дивизиона выдвинул свою пушку на открытую позицию и первыми же выстрелами вывел из строя немецкое орудие, которое тоже вело огонь прямой наводкой по нашей наступающей пехоте. Приходится драться ствол в ствол! Как там с калибром посолиднее?

Увы, приходилось довольствоваться полковой артиллерией и отчасти дивизионной. Только 8 октября корпус получил на усиление 468-й артиллерийский полк РГК. В его составе было всего семь тяжелых орудий. Правда, в тот же день прибыли и отставшие из-за нехватки горючего пять орудий 57-го артполка, и наш штаб занялся было расчетами на их участие в подавлении вражеских батарей. Но в ночь на 9 октября командарм приказал нашему корпусу передать свои позиции частям 33-й армии и перейти севернее для прорыва обороны противника на участке Азарово, Сукино.

По действующим тогда правилам артиллерия была обязана прикрывать передачу позиций своей пехоты другим частям. Поэтому наши артполки еще двое суток оставались на старых огневых позициях. В те дни мне и довелось впервые увидеть наших новых товарищей по оружию – солдат и офицеров 1-й польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко: она ведь действовала в полосе 33-й армии. В штабе армии я встречал командира польской дивизии полковника Зигмунда Берлинга, беседовал с польскими офицерами. Какой подъем переживали они, как страстно желали сразиться с фашистами!

Не забуду, как увидел однажды шедший в маршевой колонне польский артдивизион. Новенькие орудия и автомашины, отлично обмундированные солдаты и офицеры! На обочине дороги стоял капитан. Завидев меня, отдал честь. От души похвалив его колонну, я сказал:

– Скоро вместе будем командовать «Огонь!».

– Да, да, огня, огня по фашистам! Дзенкую, бардзо дзенкую людям советским за все!

Офицер выражал всеобщее настроение своих товарищей, которые были благодарны нашему народу за помощь оружием и обучение польской дивизии, за саму возможность активно сражаться против фашизма.

В ночь на 10 октября мы заняли новые огневые позиции в районе сел Соболево и Старина. К тому времени уже было известно, что наступление назначено на утро 12 октября. В распоряжении нашего штаба оставалось около двух суток, и подполковнику А. М. Баскакову вместе с операторами пришлось крепко потрудиться. Надо было изучить местность, спланировать огонь, согласовать взаимодействие, наконец, довести задачи до артполков и отдельных дивизионов, оставив и для них время на размышления.

Планируя артнаступление, мы старались создать большую плотность огня. В артподготовку (командарм приказал: сто минут!) решили вовлечь все 82– и 120-миллиметровые минометы стрелковых полков. Для того свели их в полковые группы, управление огнем поручили начартам полков. Минометы расположили в семистах метрах от переднего края. Это позволяло им вести огонь по первой и второй траншеям противника. Такое использование минометов было делом новым, неиспытанным. Мы волновались, ведь в полковую группу впервые сводилось девять минометных рот! Но все обошлось благополучно.

Утро 12 октября выдалось туманное, видимость близка к нулевой. Назначенную на 8 часов 20 минут артподготовку пришлось отложить на час.

Но вот – залп гвардейских минометов. Ударили орудия. Едва стихла канонада, как пошла вперед пехота. В первом эшелоне корпуса наступала 62-я стрелковая дивизия, за ней из-за левого фланга – 157-я, а 95-я составляла второй эшелон. Левее корпуса наступали соединения 33-й армии.

Форсировав реку Мерея, атакующие ворвались в первую вражескую траншею. Местность, на которой развертывался бой, никак не благоприятствовала наступающим. Гряда командных высот обеспечивала противнику хороший обзор наших боевых порядков, а многочисленные рощи и овраги у него в тылу давали возможность скрытно маневрировать силами и средствами. На нашей стороне местность была преимущественно открытой. Заболоченная широкая пойма Мереи оказалась очень серьезным препятствием для танков и орудий сопровождения.

Командир корпуса генерал-майор А. М. Ильин расположил свой наблюдательный пункт на высотке западнее деревни Старина. Отсюда мы хорошо просматривали не только полосу наступления 62-й стрелковой дивизии. Левее было видно, как по склонам высоты 217,6 шли вперед батальоны нашего соседа – 42-й стрелковой дивизии, а еще левее виднелась деревня Ползуха, которую атаковали польские солдаты-костюшковцы.

Волна за волной проносились над полем боя фашистские бомбардировщики: в тот день в полосе наступления было зафиксировано свыше четырехсот самолето-вылетов вражеской авиации. Одновременно фашисты предприняли ряд контратак и подключили к отражению нашего наступления новые огневые средства.

В полдень мне доложили, что вблизи деревни Азарово замечены стреляющие шестиствольные минометы противника. Они не значились в нашей разведсхеме. Мы быстро прикинули на карте сосредоточенный огонь двух артдивизионов и дали соответствующие команды. Артиллеристы отлично справились с внезапной вводной: через несколько минут вражеские шестистволки замолчали, и, как вскоре выяснилось, навсегда.

Этот осенний день, полный ожесточенных схваток, не дал оперативного успеха, но тем не менее стал историческим. Он был днем рождения Войска Польского. Здесь, у сожженного фашистами местечка Ленино, в совместной борьбе против общего врага пролилась кровь советских и польских солдат, навеки скрепившая их братство по оружию. Они самоотверженно сражались, и многие сложили головы в бою. Вскоре мы узнали, что 243 поляка – участника боевых действий под Ленино удостоились советских наград, а двум отважным польским воинам – Анеле Кшивонь и Владиславу Высоцкому было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

В оставшиеся дни октября на нашем участке фронта шли, как тогда говорили, бои местного значения. Но фашистская авиация не снижала своей активности, и мне пришлось запросить для противовоздушной обороны боевых порядков корпуса зенитную артиллерию. Батареи одного из зенитных полков заняли огневые позиции вблизи корпусного командного пункта, который расположился на околице деревни Старина.

Я занимал маленькую хатку, а рядом в большой избе поместился штаб артиллерии корпуса. Как-то мы заработались допоздна. Вернувшись в хатку и устроившись на широкой скамье, я безнадежно пытался заснуть. Только что отстукали зенитки. Но дело не в этом, сильно болел бок. Несколько дней назад при бомбежке меня ранило. В госпиталь не хотелось, и врачи туго забинтовали рану широким пластырем. Получилось нечто вроде корсета. В строю-то остался, но сгибаться не мог, ложился и вставал только с чьей-либо помощью.

И тут опять загрохали зенитки. И почти сразу же рядом раздался страшный треск…

В хатку вбежал сержант:

– Штаб разбомбило!

Сержант помог подняться, мы вышли на улицу.

На избу, где находился штаб артиллерии, с неба свалилась часть авиационного мотора с лопастью пропеллера. Лопасть врезалась в стену, сложенную из толстых дубовых бревен. Как гигантский нож, она рассекла стену больше чем наполовину, но тут и застряла. В переполненной людьми штабной избе все ограничилось лишь легкими ранениями от обломков крыши и стены. Оставалось поблагодарить зенитчиков за меткий залп. Это был не первый сбитый ими вражеский самолет. Зенитный артполк заметно снизил эффективность налетов фашистской авиации на позиции и тылы корпуса.

Как всегда во время относительного затишья на фронте, командование проводило перегруппировки войск. В конце октября 61-й стрелковый корпус вошел в состав 33-й армии, а новый, 1944 год мы встречали уже в рядах 49-й армии. Здесь, на командном пункте 62-й стрелковой дивизии, мне и довелось познакомиться с новым командармом – генерал-лейтенантом И. Т. Гришиным, который прибыл к нам для вручения правительственных наград.

И вот в моих руках орденский знак № 444 с изображением великого русского полководца М. И. Кутузова. С волнением читаю письмо Михаила Ивановича Калинина, завершавшееся словами: «Крепко жму Вашу руку».