Текст книги "Огонь ради победы"

Автор книги: Николай Великолепов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

По обочинам Ленинградского шоссе – простреленные немецкие каски, закоченевшие трупы оккупантов, разбитые автомашины, покореженные орудия, обгоревшие танки. На их темной броне кроме черного креста обязательно намалевано еще что-нибудь зловещее: череп с перекрещенными костями, голова хищника.

– Картиночками страх хотели на людей нагнать, а получилось, что сами могилу нашли, – задумчиво говорит шофер.

На перекрестках дорог еще стоят немецкие указатели со стрелками. На черном фоне дощечки желтой краской, аккуратно, по-немецки выведены названия наших городов и сел, указано расстояние до них. А по немецким буквам начертаны мелом выразительные «резолюции» наших солдат.

Отступая, противник нес значительные потери. Среди немецких документов, найденных в деревне Стрелино под Солнечногорском, я видел строевые записки 1-го батальона 239-го полка 106-й пехотной дивизии. В них отмечались потери убитыми и ранеными за 11 декабря: офицеров – 4, унтер-офицеров – 49, солдат – 127 (из них два пропало без вести). Всего – 180. Только за один день!

13-го (вот и верь, что это несчастливое число) – сводка Совинформбюро: «6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся большие потери».

После Солнечногорска у всех на устах Клин. Он освобожден от оккупантов частями 30-й и 1-й ударной армий. Ранним утром 15 декабря штабная «эмка» в потоке какой-то воинской части уже пробиралась по улицам только что отбитого у врага Клина. Проезжали мимо всемирно известного Дома-музея П. И. Чайковского. Заглянули туда на минутку.

Разграблен, разгромлен варварами музей. В нем размещались гитлеровские мотоциклисты с мотоциклами, они отапливали дом книгами и мебелью великого композитора, исковеркали бюсты Пушкина, Горького, Шаляпина.

Наши солдаты поднимали с грязного пола и бережно складывали порванные ноты, фотокарточки, акварели…

Между прочим, в тот день в Клину побывала большая группа англичан, преимущественно журналистов, во главе с министром иностранных дел Великобритании Иденом. Они пожелали своими глазами посмотреть поле недавнего сражения и убедиться, что потери гитлеровцев действительно так велики, как об этом сообщает Совинформбюро. Думаю, убедились!

19 декабря, выполнив все, что мне было поручено Гуковским, я вернулся в Перхушково. Только успел доложить о положении перед фронтом 1-й ударной армии (30-я уже была передана Калининскому фронту), как командный пункт облетела печальная весть: погиб генерал Доватор. Это взволновало всех, большинство штабных командиров лично знали Льва Михайловича Доватора, а те, кто не был знаком с ним, много слышали хорошего о нем.

Кавалерийский корпус Доватора, уже ставший 2-м гвардейским, к началу наступления был переброшен в район Кубинки. Конникам ставилась задача: отрезать пути гитлеровцам к Волоколамску. Соединения Доватора вошли в прорыв северо-восточнее Тучково и совместно с 22-й танковой бригадой действовали в направлении Апальщино, Петрово. Преодолевая глубокие снега, они громили отступающие вражеские части, дезорганизовывали их тылы. Корпус успешно продвигался на запад. И вот не стало его прославленного командира.

– Тебя, Великолепов, решили направить на похороны, – объявил мне генерал Камера. – От всех нас низко поклонись.

Утром следующего дня командиры и политработники, участники похорон, въезжали на площадь Коммуны. В ту пору она была изрыта окопами, из которых торчали стволы зениток. Рядом – блиндажи, над ними струился легкий дымок. Стоял крепкий мороз.

Здание Центрального Дома Красной Армии показалось пустынным, неуютным. Мы долго искали место, где бы погреться, пока нам не открыли небольшую комнату на втором этаже, не такую холодную, как остальные.

Вскоре привезли два гроба, в одном – генерал Л. М. Доватор, в другом – командир 20-й гвардейской кавдивизии подполковник В. П. Тавлиев, погибший в один час с Доватором. О подполковнике Тавлиеве я почти ничего не знаю, кроме того, что это был отважный, презирающий опасность смерти комдив, прирожденный кавалерист. Рассказывали, что он умел поговорить с конем. Не как все умеют: «Устал, вороной? Потерпи немного!» Поговорить так, чтобы конь каждое слово понял. Такое только хорошему человеку дано, вот что могу сказать, как долго послуживший в кавалерии.

А Доватор казался мне живым – с его задорным голосом, доброй усмешкой, кавалерийской фуражкой, которую он носил как-то особенно лихо, по-доваторски. Мы познакомились, помнится, в начале августа, работали вместе в оперативной группе при генерал-лейтенанте А. И. Еременко. Это было у станции Видино, километрах в сорока севернее Дорогобужа. Там находился тогда передовой командный пункт главкома западного направления. Среди составлявших опергруппу командиров я был единственным с артиллерийскими эмблемами на петлицах, и с легкой руки старшего группы полковника П. Ф. Москвитина за мной закрепилось – майор с пушками.

– Так ты, майор с пушками, выходит, и в кавалерии послужил? Что же спешился? – спрашивал Доватор.

Когда сходятся влюбленные в кавалерию, разговор закончить трудно. А такого-то знаешь? А с такими-то не приходилось встречаться в Пуховичах? И вот примечательно, буквально обо всех, кого вспоминали, только доброе, только с любовью говорил Доватор. Умел разглядеть хорошее в человеке, даже если оно не на поверхности.

Гробы установили на постаменте в фойе и стали драпировать красной материей, отделывать черной лентой. Откуда-то привезли цветы. Один из товарищей, сопровождавших тела убитых, рассказывает:

– Спрашиваем ординарца, китель-то где генеральский? Нету, отвечает… Три с лишним месяца назад генерала получил, а переодеться в новую форму так и не пришлось: все время в боях!

– Да, да, он такой… был, – вздыхает, подергивает усы генерал-полковник Ока Иванович Городовиков.

Похоронили отважных кавалерийских командиров на Новодевичьем кладбище. На другой день Доватору посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Пошла последняя декада декабря – очень трудная для штабных командиров декада: кроме текущих дел надо составить полугодовой доклад наверх, кратко описать боевую работу артиллерии фронта за шесть месяцев войны. Сидим, обложившись отчетами из армий. За соседним столом – майор В. И. Ивашкевич, только что назначенный начальником оперативного отдела. Г. Д. Барсуков теперь возглавляет наш штаб, а Е. И. Гуковский отбыл к новому месту службы. Я так прикидываю, не случайно отбыл: все-таки сказалось тут скептическое отношение начарта к своей «конторе». Я его, это отношение, близко к сердцу не принимал, а у Гуковского другой характер.

В том разделе доклада, который поручен мне, отмечаю, что сейчас, в конце года, действия артиллерии противника нельзя считать активными: стрельба ведется отдельными батареями для прикрытия отхода своих войск. Преобладает методический, как мы говорим, беспокоящий огонь по узлам дорог, населенным пунктам, лесным опушкам. Ведется он без наблюдения и корректировки с наземных НП. Это подтверждается тем, что снаряды ложатся далеко от целей и при возобновлении обстрела к целям не приближаются – явная пальба наугад.

Из-за больших потерь артиллерийские части противника организационно сократились, а некоторые и вовсе перестали существовать. Так, 201-й тяжелый артдивизион гитлеровцев потерял всю матчасть, те из солдат и унтер-офицеров, кто остался в живых, пошли на пополнение 7-й пехотной дивизии. Такая же участь постигла и 422-й тяжелый дивизион оккупантов. Уцелевшую тяжелую артиллерию немецкое командование быстро уводит в тыл: боится потерять ее при отступлении.

Поднимаю взгляд на Ивашкевича – тоже доволен тем, о чем пишет. И отчетами из армий радуется, по виду определяю, что радуется: с тридцать девятого хорошо знаю Всеволода Ивановича Ивашкевича.

– Чем поглощен? Ну-ка, прочти, не таи интересного!

– Это из шестнадцатой и двадцатой армий, об использовании противотанковых ружей.

И начинает читать:

– «Первый опыт применения противотанковых ружей был 16 ноября 1941 года в 1075-м стрелковом полку 8-й гвардейской стрелковой дивизии (бывшая 316-я) в районе Петелино, Ширяево, где в бою участвовало 8 ружей. Стрельба велась с дистанции 150–200 метров. Было уничтожено 2 средних танка.

В бою за станцию Луговая 8 декабря рота ПТР 35-й стрелковой бригады подбила 4 танка, причем в одном из них было обнаружено 18 сквозных пробоин в башне.

ПТР оправдывают себя как активное огневое средство борьбы пехоты с легкими и средними танками противника. Отзыв о ПТР у бойцов хороший». Думаю, это надо полностью, как есть, в доклад вставить, – закончив читать, размышляет вслух Ивашкевич. – Как считаешь?

– Надо, очень важные свидетельства.

– И не только о ПТР – о людях они. Выходит, отжила или, лучше сказать, быстро отживает танкобоязнь проклятая, если бойцы теперь, не страшась, с ружьишком против стальной махины выходят. И побеждают. Тоже ведь важный полугодовой итог!

Да, каким ни тяжелым был для нас сорок первый, все же заканчивается он боевыми успехами. За время декабрьского наступления 120 тысяч гитлеровцев нашли смерть на полях Подмосковья. Много военной техники уничтожено и захвачено нашими войсками. Враг от Москвы отброшен. И мы радовались в первую очередь тому, что отстояли столицу. Мы еще не осознали до конца всего величия момента, когда впервые во второй мировой войне гитлеровские войска терпят столь крупное поражение. Когда рушится пресловутая «молниеносная война» и врагу предстоит борьба затяжная, на истощение. В такой борьбе, это понимали немецкие фашисты, им победы не одержать. Потому-то и спешили, бросали в бой невиданно огромные силы.

* * *

Конец декабря для всех людей пора подведения каких-то личных итогов. А для меня декабрь вообще особый месяц, ибо многие памятные события именно с ним связаны. Двадцатого числа был день моего рождения, о чем я и не вспомнил: хоронили генерала Доватора. В декабре всегда поздравлял с днем рождения мать, проживавшую в Харькове, в декабре женился. Сейчас телеграмму матери не пошлешь – в оккупации она, не смогла из Харькова выехать. О жене тоже ничего не знаю. В июне собрались мы в отпуск, в Крым. Путевки в санаторий, билеты на поезд – все уже в руках, чемоданы сложены. И вдруг мне приказывают немного задержаться. Решили, жена отправляется, а я, видимо через неделю, – следом. Но не прошло и недели, как началась война. От жены никаких вестей…

31 декабря, придержав к вечеру свои фронтовые сто граммов, собрались, кто был на месте, чокнулись, поздравили друг друга с наступающим. Георгий Дмитриевич Барсуков пошутил: «И нам бы так наступать, как он, Новый год, наступает – неотвратимо, неудержимо». Признали отличным тостом, за это и выпили. Потом слушали по радио новогоднюю речь М. И. Калинина. «Наши силы в борьбе с врагом растут. Мы уверены в победе», – говорил Всесоюзный староста. Каждое его слово, сказанное от имени партии и правительства, находило отзвук в наших сердцах.

А дальше – неожиданное: приказ по войскам Западного фронта о награждении личного состава, подписанный в последний день уходящего года. Даже как-то не дошло до меня сразу, словно о ком-то другом говорилось: «Наградить орденом Красной Звезды… майора Великолепова Николая Николаевича… майора Ивашкевича Всеволода Ивановича…» Боевые товарищи крепко пожали нам руки.

Вот и этот декабрь не обошелся без большого в моей жизни события. Орден, заслуженный в битве под Москвой, – очень дорогая для меня награда.

И НА ВОЙНЕ УЧИЛИСЬ НЕПРЕРЫВНО

Впервые – артнаступление. Прорыв на Ламе. Командую полком. Вливаемся в гвардию

В первых числах января 1942 года несколько командиров-артиллеристов во главе с генералом И. П. Камерой выехали из Перхушково в 20-ю армию. Прошло уже почти две недели, как ее войска вышли на рубеж восточный берег реки Лама, Волоколамск, Спас-Рюховское. Попытка сразу же, с ходу, прорваться дальше на запад успеха не имела. Противнику удалось закрепиться на Ламе, создав развитую систему опорных пунктов, узлов сопротивления, прикрытых инженерными заграждениями. Гитлеровское командование придавало удержанию этого рубежа очень важное значение. В захваченном нашими разведчиками приказе от 19 декабря 1941 года по 23-й пехотной дивизии ее командир генерал Гольместельберг писал: «Общая обстановка военных действий властно требует остановить быстрое отступление наших частей на р. Лама и занять дивизией с обеих сторон реки упорную оборону. Позиции на р. Лама должны защищаться до последнего человека. Под личную ответственность командиров требую, чтобы этот приказ был выполнен с железной энергией и беспощадной решительностью… Вопрос поставлен о нашей жизни и смерти…»[2]2
  Архив МО СССР, ф. 208, оп. 2524, д. 22, л. 40.


[Закрыть].

В дополнение к сведениям из приказа Гольместельберга нам еще было известно, что и 23-я и другие гитлеровские дивизии, действовавшие против нас, получили значительное пополнение и были полны решимости держаться «до последнего человека». Крепкий еще орешек предстояло раскусить 20-й армии.

Ехали мы через Истру, сделали там короткую остановку. Кругом развалины, развалины…

– Вот что натворили гады-фашисты! – с сердцем сказал Иван Павлович Камера.

Истра – небольшой городок, называвшийся когда-то Воскресенском. Издавна славился он тишиной, зеленью, красочной природой окрестностей. Здесь любил бывать Чехов, Левитан писал в этих местах свои прекрасные этюды. Теперь же перед нами – сплошные руины. Город сгорел дотла. Только кое-где из снежных сугробов торчат печные трубы, остатки заборов и ворот. Рассказывают, что когда освободили Истру, то для коменданта во всем городе с трудом нашли единственный сохранившийся домишко.

– Поехали дальше, – тяжело вздохнул генерал Камера.

Штаб 20-й армии располагался в Волоколамске. Заночевали мы в деревне Возмище в небольшой избе. Седобородый хозяин рассказывал про оккупантов:

– Голодные они стали. Чуть пронюхают где про бычка или поросенка, так целым взводом в облаву. Обозлились под конец года, не приведи господь! А что, насовсем выбили их или так, на время? Силенки-то наши как теперь, а?

– Насовсем, дед, будь спокоен! И силенок хватит. Дай только выспаться.

На другой день, поднявшись чуть свет, мы без промедлений начали напряженную работу, на этот раз более сложную, чем та, какую обычно выполняли в армиях оперативные группы, подобные нашей. Внешне-то все было, как прежде, – проверки, разборы, укрепление слабых звеньев, да содержание другое: требовалось помочь начарту 20-й армии полковнику П. С. Семенову создать сильные артиллерийские группы для подготовки, поддержки и сопровождения атаки пехоты и танков массированным огнем до полного прорыва обороны противника. Фактически это был первый опыт организации и проведения артиллерийского наступления.

Что это такое – артнаступление? Как возникла его идея?

На войне мы не только сражались, но и непрерывно учились. Анализировали действия артиллерии как в успешных, так и в неудачных операциях, думали над проблемами более эффективного использования нашего могучего оружия, которое, с какой стороны ни подходи, составляло в то время главную огневую силу в борьбе с танковыми и механизированными войсками противника.

До января 1942 года работа артиллерии в наступательной операции иной раз ограничивалась лишь подготовкой атаки пехоты и танков. Не слишком ли мало для бога войны? Надо ли и дальше как должное воспринимать то обстоятельство, что собственно прорыв обороны противника возлагается на другие рода войск, что бог войны в значительной мере отходит от дела при взламывании обороны на всю ее глубину? Нормально ли, что артподготовка наступления – это нередко так называемое подавление целей, а не надежное их уничтожение, это действия, не связанные с наступлением пехоты органически?

Читателю ясно, что автор поставил чисто риторические вопросы. Ответы предопределены: «Мало, не надо, не нормально!» Но как по-другому действовать богу войны в наступательной операции?

Ответ содержался в директивном письме Ставки Верховного Главнокомандования от 10 января 1942 года об ударных группах и артиллерийском наступлении. До сих пор восхищаюсь этим письмом, вместившим множество идей, обсуждавшихся советским военным руководством в преддверии 1942 года, рожденным творческой и быстрой военной мыслью. Творческий характер заложенной в него мысли постараюсь раскрыть. Что же касается быстроты, то посудите сами: 10 января уже появился документ, выработанный на основе опыта декабрьских боев под Москвой!

Замечу, директивам тех лет не была чужда образная речь, она помогала командирам и политработникам донести суть далеко не простого замысла до каждого солдата. Многим на всю жизнь запомнилось: наступать следует «под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки». Это означало, что артиллерийский огонь должен вести за собою пехоту в атаку от одного объекта обороны к другому, пока система обороны не будет взломана на всю глубину. Начав работу в момент открытия огня перед атакой пехоты, бог войны закапчивает ее лишь тогда, когда пехота выполнит задачу дня. Вот что такое артиллерийское наступление в самых общих чертах.

Директива особо подчеркивала, что при новой тактике артиллерия «должна действовать не вразброс, а сосредоточенно и она должна быть сосредоточена не в любом месте фронта, а в районе действий ударной группы армии, фронта, и только в этом районе, ибо без этого условия немыслимо артиллерийское наступление». Действия ударных групп и артиллерийское наступление рассматривались директивой в тесном единстве.

Выезжая в 20-ю армию, как я уже сказал, в первых числах января, мы, разумеется, еще не могли прочесть документа, подписанного неделей позже, но его содержание, все его требования знали отлично. Накануне нашего отъезда генерал-майор И. П. Камера вызывался в Ставку, был на инструктаже у начарта Красной Армии и вернулся из Москвы, что называется, переполненный подробностями и тонкостями многообещающего новшества. А интерес к нему у артиллеристов 20-й армии был огромный – только поспевай отвечать на вопросы!

Ну хорошо, мы обеспечиваем пехоте и танкам свою музыку вплоть до выполнения ими задачи дня. Но ведь для этого надо спешить за пехотой и танками, менять огневые позиции. Какой тут принцип перемещения? Как будет с огнем при смене позиций?

И генерал Камера обстоятельно объяснял, что движение материальной части окажется в прямой зависимости от эффективности огня, а сама возможность продвижения – от средств тяги, состояния дорог и закрепления пехотой впереди лежащей местности. Дальнобойность орудия определяет тот предел дальности стрельбы, после которого эффективность огня резко снижается и стрельба превращается в бессмысленный расход снарядов. Следовательно, исходя из дальнобойности орудия и надо производить перемещение боевого порядка вперед. Идеальным можно считать такое перемещение, когда одна треть однотипной артиллерии находится в движении, а две ее трети ведут огонь[3]3
  Несколько позже, 6 марта 1942 года, все эти вопросы были с глубоким знанием дела освещены в статье генерал-майора артиллерии Ф. А. Самсонова «Артиллерийское наступление», опубликованной в газете «Красная звезда». – Н. В.


[Закрыть].

По-другому обстоит дело с теми орудиями, которые будут приданы ротам и батальонам пехоты. Предназначенные для ведения огня прямой наводкой, они сочетают огонь и движение, наступая вместе с пехотой небольшими скачками от укрытия к укрытию на дальность прямого выстрела.

А где должны находиться передовые органы разведки и управления батарей и дивизионов? А не подведут ли нас при таких задачах средства тяги? А каково сочетание централизованного и децентрализованного управления артиллерией в артнаступлении?

Вопросы, вопросы…

Передовые органы разведки и управления батарей и дивизионов будут двигаться вместе с передовыми частями пехоты: без этого невозможно обеспечить эффективный и непрерывный, то есть наблюдаемый, прицельный огонь. Давно известно, что и средства тяги (конь, трактор, автомашина) не подведут, если хорошо учесть их реальное состояние и максимально облегчить передвижение улучшением дорог, если избегать пробегов, не вызванных боевой обстановкой.

Управление артиллерией по мере продвижения в глубину обороны постепенно децентрализуется, и все теснее становится непосредственное взаимодействие мелких пехотных и артиллерийских подразделений.

Уже приобщенный ко многим премудростям артиллерии, читатель, конечно, и сам сделал вывод: артнаступление требует коренного улучшения разведки. Надо сказать, начарт 20-й армии занимался ею по-настоящему. Иные начальники, чего греха таить, не очень жалуют младших по званию представителей вышестоящих штабов, ревниво относятся к их вмешательству в «чужие» дела: сами, что ли, не досмотрим? А полковник П. С. Семенов наоборот:

– Очень буду благодарен, если поглубже копнете! Знаете, руки до всего не доходят. Посмотрите, сходятся ли цели, нанесенные на карты и схемы в соединениях, с теми, что имеются в полках и дивизионах. Я как-то поинтересовался – мать честная! Разнобой, небрежность. На некоторых НП журналы наблюдений запущены, а кое-где, подозреваю, их и вовсе нет. Разведчик у нас новый – подполковник Гришкович. Дельный, по-моему, и грамотный. Да ведь недели нет, как вступил в должность.

Хоть и жаловался начарт, что руки-де не доходят, но я не раз видел его с автоматом на груди на самых передовых НП. П. С. Семенов впоследствии был удостоен высокого звания Героя Советского Союза, стал генерал-полковником артиллерии.

Используя заранее подготовленные позиции, гитлеровцы создали на западном берегу Ламы очень прочную оборону с опорными пунктами, подходы к которым были прикрыты минами, проволочными заграждениями и даже горками из утрамбованного, облитого водой снега. Попробуй взберись на такую!

Среди опорных пунктов особое место занимала Лудина Гора с высотой 205,3 – выгодный естественный рубеж, на котором наши разведчики насчитали до 80 пулеметных точек, 12 минометных позиций, 10 противотанковых орудий.

Враг умело приспосабливал к обороне населенные пункты. В подвалах домов устраивались блиндажи с бойницами, убежища от артогня и налетов авиации. Длительным наблюдением было установлено, что в отдельных домах деревень Захарино и Тимонино спрятаны орудия. Амбразуры в стенах после стрельбы закрывались щитами такого же цвета, как сама постройка. Чтобы ночью затруднить нам засечку стреляющих орудий, гитлеровцы иногда устраивали перед своими огневыми позициями пожары, маскировали вспышки пуском осветительных ракет одновременно с выстрелом, дезориентировали наблюдателей ложными вспышками. Нередко артиллерия и минометы стреляли одновременно в надежде, что в общем гуле средствам АИР трудно будет различить силу и тон звука, определить, что и откуда стреляет. Минометный огонь велся из подвалов, иногда 50-миллиметровые минометы ставились на чердаках. Доты располагались обычно в шахматном порядке на расстоянии 50–70 метров друг от друга, между ними были ходы сообщения.

В ночь на 10 января в районе прорыва бушевала метель. Наша авиация из-за сложной метеорологической обстановки не смогла пробомбить опорные пункты противника. Мы нетерпеливо ждали рассвета, Оно было снежным и морозным, памятное утро 10 января. В 8 часов заговорил наш бог войны. Пушкари старательно обрабатывали вражеские позиции в полосе действий наших стрелковых бригад на левом фланге армии. Но не здесь намечалось начать прорыв. Здесь только демонстрировалось начало прорыва, сюда отвлекалось внимание противника. Артподготовка на вспомогательном направлении, как и первый опыт организации и проведения артнаступления в целом, стала возможна благодаря самоотверженному советскому тылу. В труднейших условиях начала 1942 года рабочий класс поставлял фронту все больше и больше вооружения и боеприпасов: берите, воины, громите врага, изгоняйте его с родной земли!

В 9 часов началась уже не ложная, а действительная артподготовка в полосе главного удара, нацеленного острием прежде всего на Тимонино – основной опорный пункт гитлеровцев против нашей 352-й стрелковой дивизии полковника Ю. М. Прокофьева. Эта дивизия прорывала двухкилометровый фронт. Вся же полоса главного удара на участке Захарино, Посадинки была восьмикилометровой ширины. На ней к артиллерийскому наступлению привлекалось 296 орудий и 312 минометов. Итого 76 стволов на километр фронта. Невиданная прежде плотность! Еще и еще низкий поклон труженикам героического тыла!

Только в качестве усиления 20-я армия имела 5 артиллерийских полков и 5 отдельных дивизионов гвардейских минометов – «катюш»[4]4
  Отдельный дивизион гвардейских минометов имел 8 боевых машин М-13.– Н. В.


[Закрыть].

Вторая, действительная артподготовка длилась 1,5 часа. Огневые налеты разной продолжительности чередовались с периодами уничтожения наблюдаемых целей на переднем крае противника. Дважды имитировалось завершение артподготовки, для чего огонь переносился в глубину вражеской обороны. Но через 5 минут он снова обрушивался на передний край.

Выглядело все это так: первый огневой налет – 15 минут, подавление наблюдаемых целей на переднем крае противника – 30, второй огневой налет – 5, ложный перенос огня – 5, третий огневой налет – 5, подавление наблюдаемых целей – 15, четвертый огневой налет – 5, ложный перенос огня – 5 и последний огневой налет – 5 минут.

Два мощных залпа по опорным пунктам дали дивизионы реактивных минометов. А по огневым точкам и блиндажам били 12 орудий, выставленных на прямую наводку.

В 10 часов 30 минут находившиеся в первом эшелоне 352-й дивизии 1160-й и 1158-й стрелковые полки, следуя за танками, пошли в атаку. Артиллерия поддерживала их методом ПСО – последовательного сосредоточения огня. Специально выделенные орудия сопровождали пехотинцев и танкистов, наступая, как принято у нас говорить, огнем и колесами. Кроме того, были заранее подготовлены так называемые заградительные и сосредоточенные огни по важнейшим опорным пунктам в глубине вражеской обороны.

Генерал Камера поручил мне в начале наступления представлять свой штаб в этой дивизии, а также в зависимости от обстановки – в оперативной группе генерал-майора М. Е. Катукова, состоявшей из 1-й гвардейской танковой и 49-й стрелковой бригад. Дивизии ставилась задача уничтожить противника в Тимонино и к исходу дня выйти на рубеж Афанасово, Курьяны. Ее усиливали 537-й пушечный полк РГК и 2-й отдельный дивизион гвардейских минометов. Ее поддерживали 20 тяжелых орудий и дивизион «катюш» из армейской группы артиллерии. А группа генерала Катукова, наступавшая правее, усиливалась 528-м и 517-м артполками РГК, 7-м и 35-м отдельными дивизионами гвардейских минометов.

После ожесточенного часового боя Тимонино было взято. Гитлеровцы потеряли там до батальона пехоты. За день наступающие продвинулись на два с лишним километра. После ночи противник предпринял несколько контратак, но успеха не имел. Дивизия ввела в бой второй эшелон – 1162-й полк, который наносил удар в юго-западном направлении на Бовасово. Действия стрелков поддерживались 1-м и 3-м дивизионами 537-го пушечного полка.

На основном НП этого полка я и провел почти весь первый день операции, начало второго дня. Здесь была отличная связь, сюда постоянно поступали доклады с передовых и дивизионных наблюдательных пунктов. К тому же отсюда я мог буквально за минуту попасть к соседям справа – на командный пункт оперативной группы генерала Катукова. Дело в том, что НП пушечного полка находился на втором этаже, а КП танкистов – в подвале каменного здания, самого большого в селе Ивановском, что километра три северо-западнее Волоколамска.

В этом здании до войны был ветеринарный техникум, оккупанты его разграбили, загадили, разгромили. Да недалеко ушли многие из погромщиков. Рядом на косогоре среди вырубленного парка идеальными рядами на равных интервалах стояли низкие березовые кресты.

– Сто тридцать! – сообщил мне боец из охраны НП и КП, заметив, что кладбище привлекло мое внимание.

– Чего считаете? – Подошел к нам старик из местных жителей. – Они-то закапывали разно. Бывало, и по три в одну могилу попадали.

На КП оперативной группы, куда забегал обменяться с танкистами разведданными, узнать обстановку в их полосе, я видел генерала М. Е. Катукова, чье имя в боях под Москвой уже связывалось с неудержимым натиском советской брони, с отвагой и решительностью наших славных танкистов. Гвардии генерал носил обыкновенную солдатскую шинель, звездочки на его петлицах были нарисованы карандашом.

– Друзьям-артиллеристам всегда рады, – просто и приветливо сказал М. Е. Катуков, когда я представился. – Как там наше усиление себя чувствует? Я имею в виду пятьсот двадцать восьмой пушечный. Не были у них?

Ответил, что буду там через час.

– Значит, к горячему делу поспеете.

528-м пушечным полком командовал хорошо знакомый мне еще по боям у Ярцева майор Л. И. Кожухов. Залюбуешься этим человеком, наблюдая его в горячем деле. Спокойствие, уверенность, молниеносная работа мысли. На волевом лице сдержанная гордость за свое умение, за то, что ты сильнее многоопытного врага. После войны Л. И. Кожухов стал генерал-полковником артиллерии.

В тот день, И января, полк Кожухова дважды участвовал в отражении сильных контратак противника. Утром из района Спас-Помазкино гитлеровцы пытались нанести удар на Захарино, но, оставив на поле боя до 200 трупов, были отброшены назад. Три часа спустя они контратаковали вновь, понесли большие потери, стали отходить на Львово. Наши подразделение захватили высоту 186,5, несколько позднее – Большое Голоперово. А на другой день группа генерала Катукова овладела Афанасовом.

С новостями первостепенного значения мне приходилось мчаться в Волоколамск. Там на самой высокой колокольне города чаще всего находился генерал Камера. Колокольню, с которой далеко в глубину просматривалась немецкая оборона, избрал под свои НП подполковник В. А. Кузнецов, командир 544-го полка орудий БМ – большой мощности. Этот полк входил в армейскую группу артиллерии и вел огонь по опорным пунктам противника, по его резервам. Старый, опытный бээмовец, Василий Алексеевич Кузнецов умел показать высокий класс стрельбы. Надо было видеть, как восхищался генерал Камера, когда полк Кузнецова удачно накрыл одну за другой колонны гитлеровцев, отходившие по большаку на Шаховскую.

– Ну, молодец! – потирал руки начарт фронта. – Вот это работа! Ну, угодил!

Генерал повернулся ко мне:

– А ты чего кислый стоишь, когда такая музыка?

– Хочу командовать полком.

– Опять за свое! – нахмурился генерал, но тут же смягчился: можно ли всерьез сердиться при хорошем настроении. – Ладно, Великолепов, обсудим. Дождись конца операции.

Значит, ждать недолго: операция-то идет к завершению.