Текст книги "Огонь ради победы"

Автор книги: Николай Великолепов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

13 января утром на правом фланге армии была введена в действие подвижная группа в составе 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, 22-й танковой бригады и лыжных батальонов. Командование группой возлагалось на достойного преемника Л. М. Доватора – генерала И. А. Плиева. Преодолев к вечеру до десяти километров, группа развивала наступление на Высоково, Середу. В тот же день 352-я дивизия овладела районом Болвасова, завершив тем самым прорыв главной полосы вражеской обороны.

14 января войска 20-й армии, успешно продвигаясь на запад, овладели еще несколькими населенными пунктами. Была взята и Лудина Гора – сильнейший опорный пункт на дамском рубеже. Я видел разрушения на Лудиной Горе. Тяжелые снаряды калибром 152 и 203 миллиметра сделали свое дело – разворотили, покорежили до неузнаваемости более двадцати особо укрепленных огневых точек, несколько орудий, минометов. В разрушенных постройках насчитывалось до трехсот убитых оккупантов.

Началось преследование отступающего противника.

Правее 20-й армии успешно продвигались вперед части 1-й ударной армии, левее перешла в наступление 16-я армия генерала Рокоссовского. 17 января советские войска освободили Шаховскую и Рузу.

Операция едва закончилась, как тут же в штабах, словно в учебных классах академии, начались разборы всех ее звеньев, детальные, самокритичные разборы. Положительная в целом оценка действиям войск, артиллерийскому наступлению не заслонила наших недостатков. Бои показали, что еще очень многое надо перестраивать в боевой практике соединений и частей, дабы полностью выполнить директиву Ставки от 10 января. Стало очевидным, в частности, что огневые позиции наступающей артиллерии следует еще смелее приближать к переднему краю. Надо резко поднять организацию взаимодействия всех родов войск. Чтобы избежать ошибок при распределении артиллерии и постановке ей задач, требуется во много крат надежнее, чем до сих пор, вести разведку всей системы обороны противника, дальше проникать в ее глубину.

Итак, прежде всего учеба, разборы боев, а уж после этого почести победителям. А чествовать нам было кого, ведь в боях под Москвой родилась гвардия нашей артиллерии. Первыми гвардейского звания удостоились полки, которыми командовали майоры А. И. Брюханов, И. П. Азаренков, Н. К. Ефременко и капитан Н. С. Алешкин.

В последний день января генерал Камера приказал мне выехать в Москву – в Главное политическое управление Красной Армии, получить там два гвардейских знамени и доставить их в 20-ю армию для вручения полкам И. П. Азаренкова и Н. К. Ефременко.

В ГлавПУРе незнакомый полковой комиссар, кивнув на зачехленные знамена, стоявшие в углу его кабинета, сказал:

– Обязан напомнить, товарищ Великолепов, за них отвечаете головой! Охраны выделить не можем. Вдвоем повезете. Со старшим батальонным комиссаром. – И он представил мне политработника, который до того молча сидел у края стола и оценивающе меня разглядывал.

Знамена в «эмке» не поместились, пришлось привязать их сверху. Уже стемнело, когда мы тронулись в путь. Сначала едва ли не через каждые пятнадцать минут останавливались, проверяли, не ослабла ли веревка, в порядке ли наш драгоценный груз. Понятное дело, нервничали: шутка ли, остановиться и не обнаружить на крыше машины доверенные нам святыни!

Ночь, поземка, мороз. Чтобы согреться и взбодриться, крепенько так сшибаемся плечами: кто кого к дверце притиснет. Старший батальонный силен – ни с места! Греемся, а на душе неспокойно: как там знамена?

На Волоколамском шоссе заново перевязываем чуть ослабевшую веревку. Ближе к фронту достаем, держим наготове пистолеты. Неровен час, нарвешься на вражескую разведку: она, надо сказать, не дремлет, противник даже при отступлении довольно смело забрасывает в нашу прифронтовую полосу хорошо обученные разведгруппы.

В небольшом поселке даем передышку издерганному частыми остановками шоферу. Сами спать не собираемся. У одного в руках – знамена, у другого – изготовленное к стрельбе оружие. Скорый на суждения современный молодой читатель, может быть, и подумает: «Все-таки чудновато вели себя тогда люди!» Да ведь и ныне в Уставе записано: «Боевое Знамя воинской части Вооруженных Сил СССР есть символ воинской чести, доблести и славы». Оно является напоминанием каждому солдату, сержанту, офицеру и генералу об их священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно и умело, отстаивать от врага каждую пядь родной земли, не щадя своей крови и самой жизни… При утрате Боевого Знамени командир части и военнослужащие, непосредственно виновные в таком позоре, подлежат суду военного трибунала, а воинская часть – расформированию. Но дело не в трибунале – мы просто не могли вести себя иначе.

Втрое больше времени, чем обычно, занял путь от Москвы через Волоколамск, Шаховскую до села Середы, где теперь располагался штаб 20-й армии. Прибыв на место, представились члену Военного совета дивизионному комиссару П. Н. Куликову, и на второй день вместе с ним выехали к Азаренкову.

Словно на огромном белом ковре выстроен на заснеженной лесной полянке 2-й гвардейский артиллерийский полк. Его командир И. П. Азаренков, к нашему приезду уже подполковник, принимает из рук члена Военного совета армии новое Знамя полка – гвардейское Знамя.

Могучее «ура!» сотрясает морозный, полный солнечного света воздух. Это было 2 февраля 1942 года.

Вечером в большой избе за праздничным столом собрались представители подразделений бывшего 471-го пушечного артполка, ставшего 2-м гвардейским. Некоторая скованность, вызванная присутствием члена Военного совета армии, быстро прошла, разговорились артиллеристы, стали вспоминать случай за случаем из боевой жизни.

Я не раз бывал в этом полку, когда он еще в составе армии Рокоссовского сражался за Ярцево. Азаренков, как всегда, нашел там отличное место для своего НП – чердак фабрики-кухни ярцевской мануфактуры. Оттуда как на ладони был виден район железнодорожной станции, занятый оккупантами, далеко просматривалась их оборона. Мне не забыть выражения лица Азаренкова, когда под тяжелыми снарядами рушились стены строений, в которых укрывались гитлеровцы. Радоваться бы, а он морщился, как от боли. Все стало ясно, когда командир второго дивизиона капитан Крупчатников шепнул:

– Он же из Ярцева сам, наш комполка. До войны там на фабрике работал. Семья у него эвакуироваться не успела…

В праздник тяжелое вспоминать не хотелось.

– А помнишь, – обратился я к Азаренкову, – как Крупчатников свадьбу накрыл в Скачково?

– Как не помнить!

Это все там же, на ярцевском участке. Худой, испуганный мальчонка лет четырнадцати появился в расположении полка. Выяснилось, что он пришел из Скачково, занятого гитлеровцами. Какой-то дяденька Федор велел ему пробраться к своим и передать, что сегодня оккупанты будут справлять свадьбу фашистского офицера. Невеста к нему аж из Берлина приехала, тоже офицерша какая-то, в черной военной форме. Очень много фашистов соберется на свадьбу в здании сельсовета…

Скачково, растянувшееся по высокому правому берегу речки Царевич, хорошо просматривалось с НП. Вскоре наблюдатель подтвердил, что в центре села у дома с красной крышей собираются гитлеровцы. Ударить по нему выпало Крупчатникову, чей дивизион всегда отличался очень высокой точностью огня. Когда отгремели выстрелы, мальчонка захлопал в ладоши:

– Вот теперь попадет фашистам!

Им и правда попало как следует. Когда освободили Скачково, то выяснилось: более пятидесяти оккупантов прямехонько на тот свет отправились со свадьбы своего начальника.

– А помнишь, как тот же Крупчатников мотоколонну накрыл?

– А помнишь…

Вот что должен отметить, как весьма примечательное: с такой же охотой, как о боях, говорили гвардейцы артиллеристы о боевой учебе на фронте.

– Есть у меня память дорогая об одном занятии. – Азаренков достает из планшетки любительскую фотокарточку. – Отрабатывали управление огнем артиллерийской группы, командарм Константин Константинович Рокоссовский приехал, член Военного совета Алексей Андреевич Лобачев, начарт Василий Иванович Казаков. Посмотри, все тут есть, на фотокарточке! А проводил занятие полковник Лампель, вот он, второй справа, стоит – начальник штаба артиллерии армии.

– Знаю Павла Германовича Лампеля!

– Ты знаешь, что он артиллерист отменный. Это все знают, – горячится Азаренков. – Он же эту войну с тремя боевыми орденами начал. И в Испании, и на линии Маннергейма боевую практику получил. А я про другое. Как здорово он занятия проводит! Вот перед кем за парту сесть. Профессор! Сам командарм отметил то занятие как образцовое. И охотно сфотографировался с нами.

Разошлись спать далеко за полночь.

Член Военного совета армии дивизионный комиссар П. Н. Куликов еще накануне, когда ехали к Азаренкову, почувствовал себя плохо, однако крепился, чтобы не испортить гвардейцам торжество. А к утру ему стало хуже.

– Извинитесь за меня перед Ефременко, – напутствовал представителя ГлавПУРа и меня дивизионный комиссар. – Объясните, в чем дело. И вручите Знамя. Скажите, по поручению Военного совета армии.

Такой поворот не очень-то обрадовал. С Н. К. Ефременко я знаком не был, характера его не знал, но не сомневался, будет человек крепко огорчен. Он-то надеется получить Знамя из рук высокого начальства, он же наверняка считает свой полк лучшим во всей советской артиллерии. И не без оснований!

1-й гвардейский (ранее 289-й) противотанковый артиллерийский полк, как и полк Азаренкова, под Москвой сражался в составе 16-й армии, а затем был переподчинен 20-й. Его личный состав во главе с отважным Ефременко проявил в боях невиданную стойкость и выучку. Только 25 октября под Волоколамском, у Спас-Рюховского, батареи полка подбили и сожгли больше 50 фашистских танков. В том бою особо отличилась 3-я батарея старшего лейтенанта Д. К. Капацина и 5-я батарея лейтенанта А. И. Беляева, принявшие на себя основной удар врага. Они уничтожили 21 танк. Всего же в боях под Москвой гитлеровцы потеряли от огня доблестных артиллеристов полка майора Ефременко 197 танков и бронемашин. 9 ноября 289-й стал Краснознаменным, а вскоре после того – 1-м гвардейским. Да, это с него начиналась гвардия советской противотанковой артиллерии.

– Оно, конечно, ясно, что не нам с тобою надо бы вручать гвардейское Знамя такому полку, – с досадой сказал старший батальонный комиссар. – Однако поехали!

С каким трудом добирались мы до села, где стоял штаб полка! Автомашина сломалась, оставили ее в какой-то деревне, продолжили путь пешком, попеременно неся Знамя. Хорошо, догнал нас небольшой крестьянский обоз. С великой радостью пристроились на порожние сани. На занесенной снегом лесной дороге одни из саней подорвались на мине. А минутой раньше мы благополучно миновали то роковое место…

Как и предполагали, Ефременко встретил нас не очень-то радушно. Молча кивнул, когда выслушал, и отвернулся к окну. Неловкое молчание нарушил старший батальонный комиссар:

– А чего надулся, командир? Мы тебе самое дорогое для полка доставили, а ты – нос в окошко. Ну-ка, расчехлим Знамя, полюбуемся!

– Та не обижайтесь, – отозвался расстроенный Ефременко. – Какие к вам претензии?

– Тогда давай поздороваемся по-людски, познакомимся как надо.

Отошел немного комполка, пожал нам руки, заулыбался смущенно и добродушно. Спросил:

– Так кто из вас вручать будет?

– Товарищ Великолепов вручит по поручению Военного совета армии, – ответил старший батальонный и, уже обращаясь ко мне, спросил: – Ты с какого года в артиллерии, товарищ Великолепов?

– С двадцать четвертого.

– Слыхал, командир? С двадцать четвертого! Восемнадцать лет артиллерии отдано. Есть моральное право вручить полку Знамя!

– Та все в порядке, – совсем примирительно сказал Ефременко, вызвал дежурного и приказал строить полк.

Я, конечно, понимаю, это просто стечение обстоятельств, чистая случайность, что именно мне выпала честь вручать гвардейское Знамя самому первому гвардейскому полку советской артиллерии. Но пусть поверит читатель, на пути моей долгой службы то была не простая веха! Я всю жизнь оглядываюсь на нее, всю жизнь приказываю себе: «Помни 3 февраля 1942 года! С того дня на тебе особая ответственность за все помыслы твои и поступки! Ответственность перед первыми гвардейцами артиллерии!»

Вернувшись в Перхушково, я под впечатлением встреч с командирами гвардейских артиллерийских полков снова напомнил генералу Камере о своей просьбе и его обещании.

– Вот настырный! – нахмурился начарт. – Думаешь, это сахар – полком командовать? – Помолчал, меряя меня взглядом, словно впервые видел, и заключил: – Ладно, быть по-твоему, получишь полк!

* * *

Васильки. Такое поэтическое название носила деревня Уваровского района Московской области. Война стерла деревню с лица земли, и теперь она значилась только на картах. Лишь кое-где торчали из-под снега обгорелые остатки строений. Между ними, извиваясь темной лентой, тянулась дорога. Было 14 февраля 1942 года, когда я впервые проезжал Васильки, направляясь в 32-ю стрелковую дивизию на должность командира 154-го артиллерийского полка.

Всего десять дней назад эта дивизия прорвала на узком фронте позиции гитлеровцев и вышла к реке Воря на рубеж Сергеевская, Некрасово. Однако вторую полосу обороны врага преодолеть ей не удалось. Поскольку соседи отстали, линия фронта дивизии на карте напоминала продольное сечение огромной бутылки, обращенной к востоку своей узкой горловиной. В этом «сосуде» находилось большинство стрелковых частей, наблюдательных и командных пунктов, ряд огневых позиций артиллерии и КП дивизии. Через горловину шириной всего в два-три километра шел единственный путь, связывающий передовые части с другими подразделениями и тылами. По этой дороге, простреливаемой фашистами с севера и юга, в ночное время подвозились боеприпасы, продукты питания, доставлялись газеты, письма. Мне рассказали, что накануне противник пытался перехватить горловину.

13 февраля две роты немецких автоматчиков атаковали находившиеся севернее дороги огневые позиции артиллеристов. Расчетам 5-й батареи пришлось даже врукопашную драться с просочившимися к орудиям гитлеровцами. По остальным соседняя 1-я батарея ударила картечью. Подошедшие на помощь артиллеристам три танка завершили разгром неприятельского отряда.

Командира дивизии полковника В. И. Полосухина я застал на командном пункте. С ним в землянке был и начальник штаба полковник Н. Ф. Бобков и другие командиры. Докладывая о прибытии, читал на их лицах: «Интересно, что ты за человек, каким будешь комполка?»

– Рады вашему приезду, – сказал Полосухин. – Бывший командир артполка Василий Кузьмич Чевгус уже убыл к новому месту службы. Быстрее вступайте в командование. Люди в полку хорошие, и мы уверены, что наши артиллеристы всегда будут славно выполнять свои задачи.

Для первого раза столь же короткий разговор с полковым комиссаром Г. М. Мартыновым – военкомом дивизии, с начальником артиллерии подполковником А. С. Битюцким.

– Ранее полком командовали? – спросил Битюцкий.

– Нет, но всегда мечтал об этом.

– Ко мне по всем вопросам без стеснения!

– И ко мне, – добавил Мартынов.

– А я тоже человек доступный, – улыбнулся комдив. – Да мы еще поговорим, отдохните с дороги!

Отведенная мне землянка напоминала пещеру. В одном углу лежала куча еловых веток, покрытых куском брезента, – это была постель. В другом – дымила печка, сделанная из старого железного бочонка, измятая труба которой уходила в прорытую в стене дыру. У печки горкой лежали нарубленные ветки. Дверью в землянке была плащ-палатка.

Заснуть сразу не смог. Вспомнился отъезд из Перхушково. Жаль было расставаться с боевыми товарищами по штабу артиллерии фронта. И все-таки уезжал из штаба с радостным чувством: осуществлялась моя мечта командовать частью, действующей непосредственно на фронте.

Вспомнилась и дорога до Васильков. Проехав Можайск, наша машина следовала через Кукарино, Горки, Бородино.

В Егорье, куда заехал к начальнику артиллерии 5-й армии полковнику Парамонову, неожиданно встретился с командармом Л. А. Говоровым. Представился, доложил, куда следую. Генерал, задав несколько вопросов, пожелал успеха.

Из Егорья вместе с одним красноармейцем на санках-розвальнях мы добрались до дивизии. Пурга помогла нам незаметно для немцев проскочить опасную дорогу через Васильки…

Первые дни в новой должности я все время проводил на позициях, знакомился с подразделениями, командирами, политработниками. С военкомом полка старшим батальонным комиссаром Андреем Кондратьевичем Чека-новым сошлись быстро. Опытный политработник, награжденный орденом Красного Знамени еще за бои на Хасане, он оказался хорошим, душевным товарищем.

154-й артиллерийский полк состоял из двух дивизионов. В первом на вооружении одной батареи были 76-миллиметровые пушки, а в двух других – 122-миллиметровые гаубицы. Второй дивизион имел 122– и 152-миллиметровые гаубицы. Такое разное вооружение батарей объяснялось тем, что после тяжелых боев на Бородинском поле в октябре сорок первого в 32-й дивизии из ранее имевшихся двух артиллерийских полков был сформирован один.

Я так настойчиво добивался перевода на должность командира полка, что теперь просто не мог трудиться без полной отдачи сил новому делу. Признаться, и нервничал немного, боясь что-либо упустить по неопытности. Намотавшись за день по НП и огневым позициям, потом далеко за полночь, вместо того чтобы выспаться, пока есть возможность, долго сидел над своим блокнотом. Пометки, пометки. Одно-два слова, а за ними – множество впечатлений дня. «Гольфарб. Основательность». «Ерш. Лихость». «Академик!» «Огонь в свою сторону»…

Капитан Б. Э. Гольфарб – командир 1-го дивизиона. Четыре месяца назад, когда 32-я дивизия у Бородина вступила в бой с рвущимися к Москве гитлеровскими мотомеханизированными частями, он командовал батареей. По отзыву подполковника Битюцкого, командовал умело, бесстрашно. Даже короткой беседы было достаточно, чтобы убедиться: очень серьезный человек, знающий, склонный за любое дело браться основательно. Старательно и точно, по высоким нормам штабной культуры ведет необходимую документацию.

«Ерш. Лихость» – пометка о командире 2-го дивизиона капитане II. И. Куропятникове. Красив собою – с тонкими чертами лица, задорным взглядом, – строен. Новенький орден Красного Знамени на груди. Говорят, храбр до безрассудства. И ершист, вспыльчив. Это уже не «говорят» – сам убедился. Видел, как весь закипает внутри капитан при малейшем замечании. Однако эмоции сдерживает и тут же устраняет непорядок. Комиссар полка говорит: «Вот ведь и строптив, и этакая легкость в нем, а любят его артиллеристы и пехотные командиры. Думаю, потому, что в бою он безукоризненный».

«Академик» – это начальник штаба полка майор П. М. Игнатов, окончивший до войны академию имени М. В. Фрунзе, имеющий опыт и командной, и штабной работы. «Лучшего начштаба изобрести невозможно, – считает Чеканов. – Только не задержится он у нас, заберут на повышение. Так что надо нам замену ему готовить. Видимо, Гольфарб первая кандидатура, присмотритесь!»

Очень благодарен комиссару за то, что помогает разобраться в людях, за то, что очень тактично именно на это сориентировал в первую очередь. Я-то сразу материальной частью занялся, общим порядком в полку, думал над особенностями нашего положения, связанными с тем, что воевать-то из «бутыли» приходится. «Тоже первостепенной важности заботы, но главное – люди!» – убежденно говорил Чеканов.

С особенностями нашего положения связана пометка: «Огонь в свою сторону». Артиллеристы привыкли к тому, что противник находится впереди и командир батареи управляет стрельбой орудий, расположенных на позиции где-то сзади. Здесь же в ряде мест между НП и огневой позицией был противник, и командиру приходилось вести огонь по целям в свою сторону. Такая стрельба официальными наставлениями тогда не предусматривалась. Вот и надо было набросать нечто вроде дополнительных пунктов к наставлению. Когда же подумать над всем этим, как не ночью? Днем было не до того, ибо гитлеровцы не оставляли попыток перерезать дорогу, забить «бутыль» «пробкой». Вражеская пехота с танками то с севера атаковала Васильки, то наносила удар с юга на Иваники. Авиация и артиллерия противника почти ежедневно донимала налетами.

Как-то во время заполночного бдения плащ-палатка, прикрывавшая вход в мою «пещеру», откинулась – и на пороге появился комдив.

– Так и знал, что не спите!

Пристроившись на ящике из-под снарядов, согревая ладони кружкой с горячим чаем, который как раз закипел у меня на бочонке-печурке, Виктор Иванович Полосухин стал расспрашивать, где я служил до войны, где моя семья, с какого времени на фронте. Узнав, что воюю с 22 июня, оживился.

– О, стало быть, стреляный воробей! – воскликнул, окая по-сибирски, после чего уже больше сам рассказывал, чем расспрашивал.

Сказал, что сейчас ждет от полка «толковых», как он выразился, заградительных огней на самых ответственных участках обороны дивизии и более четкого взаимодействия со стрелковыми подразделениями.

– А вообще посоветую… Знаю ведь состояние человека, который впервые полк принял. Поспокойнее надо, поменьше гадайте, как вас подчиненные воспринимают, что про вас начальство думает. На войне людям редко даются ошибочные оценки… И еще очень важное! Не делайте все с самого начала. Помните, что-то и до вас добротно сделано: полк-то не беспризорный был. Хорошего под себя переделывать не надо. А где свежему глазу явные недочеты видны, туда всю свою волю! За артразведку особо спрошу, учитывая должность, с которой прибыли!

Так вот очень хорошо поговорили, мне даже передать трудно, как нуждался я в таком разговоре и как был благодарен старшему товарищу. А днем позже камнем на сердце навалилась облетевшая дивизию весть: во время боя у Иваников пулеметная очередь скосила комдива…

Полковника В. И. Полосухина похоронили на центральной площади Можайска, за который с величайшей самоотверженностью сражалась 32-я дивизия под его командованием.

Дивизию принял полковник Степан Трофимович Гладышев. Для него не только командир артполка – все командиры частей были людьми новыми, и я уже не мог рассчитывать на внимание, какое оказывается новичкам, вживался в новую должность по добрым наставлениям Виктора Ивановича.

«За артразведку особо спрошу!» Что ж, вполне резонно, поскольку совсем недавно на мне замыкалась артразведка всего фронта. Тут уж я со знанием дела все поставил. Мы круглосуточно следили за противником, тщательно изучали добытые сведения. Но воспользоваться результатами разведки самим почти не пришлось. Дивизия получила новую задачу. Сдав позиции другим частям, мы походным порядком двинулись на правый фланг 5-й армии. Там, в обычных для обороны боях, – весь март. Первая фронтовая весна доброй памяти о себе не оставила. Снега за зиму выпало много, потеплело быстро, и на дорогах образовались огромные, как озеро, лужи, непролазная грязь. Возникли большие трудности с доставкой войскам боеприпасов и продовольствия.

В первых числах апреля снова передислокация: дивизия из района Рыльково пошла на юг, к Минскому шоссе. Трудным был этот марш. Бойцы тяжело шагали по грязи, приходилось вытаскивать застрявшие в ней орудия, машины, повозки, кухни. На привалах одежда и обувь до конца не просыхали. Начались перебои с питанием. Фуража совсем не было, и коней кормили старой, прогнившей соломой с деревенских крыш.

Наконец к середине апреля наши части заняли оборонительные позиции от станции Батюшково до села Ощепково, седлая важную магистраль Москва – Минск. До нас этот ответственный рубеж, проходивший всего в полутораста километрах к западу от Москвы, держала 82-я мотострелковая дивизия. Приняв от мотострелков оборону, мы сразу же начали ее совершенствовать. Рыли новые окопы и землянки, оборудовали огневые позиции батарей и пулеметные гнезда. На танкоопасных направлениях устанавливали орудия для стрельбы прямой наводкой.

Избранная организация артиллерийского огня предусматривала каждой батарее задачу на поддержку одного из пехотных подразделений, находящихся в первом эшелоне на наиболее трудных направлениях. От батарей требовалось при необходимости немедленно обеспечить НЗО – неподвижный заградительный огонь перед фронтом поддерживаемого подразделения. На некоторые участки НЗО орудия были направлены постоянно. Если же требовалось обеспечить запланированный НЗО или СО – сосредоточенный огонь по другим участкам, это тоже выполнялось очень быстро, так как у орудий стояли большие фанерные щиты, на которых были четко написаны исходные установки для стрельбы. На НП командиров батальонов, рот для обеспечения взаимодействия обязательно находился и командир из поддерживающего артиллерийского подразделения.

Замечу сразу, такая организация огня, конкретизируясь лишь в каких-то деталях, сохранялась у нас долгие месяцы – до перехода в наступление. Сохранялась, ибо выдерживала испытание боями. Она была хороша тем, что многое для возможных вариантов боя было в ней предусмотрено и подготовлено заранее.

В заботах о совершенствовании своего оборонительного рубежа встречали мы Первомай сорок второго года. Будни наши были полны изнурительного труда и опасностей, свойственное обороне однообразие действий тоже не очень-то способствовало бодрости духа. И все-таки наступающий праздник вызывал приятное оживление и подъем в наших рядах. Все чаще и чаще бодрящие, а не мрачные новости стало приносить всезнающее «солдатское радио». В двадцатых числах апреля это удивительное «радио» оповестило подразделения: ожидается прибытие какой-то делегации. А дня через два в штаб дивизии были вызваны командиры и комиссары частей. Нам объявили о предстоящем приезде делегации Тувинской Народной Республики. Артиллерийскому полку выпала честь принимать у себя представителей далекой дружественной страны. Строго предупрежденные об ответственности за полную безопасность гостей, мы стали готовиться к их встрече.

28 апреля делегация во главе с генеральным секретарем Тувинской народно-революционной партии товарищем Тока прибыла в дивизию. В полк она приехала во второй половине дня. Встретив гостей у шоссе, мы провели их на огневую позицию 4-й батареи: вооруженная 152-миллиметровыми гаубицами, эта батарея располагалась дальше других от противника и недалеко от дороги. Стояла ненастная, сырая погода. И хотя для гостей была подготовлена устланная хвойными ветками тропинка, все же под ногами хлюпала вода.

Делегацию сопровождали член Военного совета 5-й армии бригадный комиссар П. Ф. Иванов, командир и военком нашей дивизии. В числе делегатов были: Председатель Совета Министров Тувинской Народной Республики Чымба, военный министр Шома, командир полка Товасамбу, писатель Саганол, ударники скотоводы Нажык, Саньшири, Парма и другие – всего 24 человека. Они с большим вниманием осмотрели позицию батареи. Очень заинтересовали их стоящие в окопах орудия и подготовленные к стрельбе тяжелые снаряды.

Вечерело. Было тихо, мирная беседа солдат с гражданскими людьми в ярко расшитых национальных халатах казалась далекой от войны. Но вот с наблюдательного пункта командир батареи сообщил, что у леса на дороге из Кольтина в Крутицы показалась колонна гитлеровцев. То место являлось одним из ориентиров и было пристреляно. Я доложил о движении противника командиру дивизии и передал на НП разрешение открыть огонь. Не помню, кому в голову пришла мысль сделать надпись на снаряде. Нашелся мел, и на тяжелой гаубичной гранате товарищ Тока вывел слова: «Немецким фашистам от тувинского народа». Орудия зарядили, и батарея произвела огневой налет. С наблюдательного пункта сообщили, что противник удачно накрыт нашим огнем.

Я сел на коня и по лесной дорожке поскакал на командный пункт полка, где должен был встречать делегацию, как начальник почетного караула. Штаб нашего полка располагался в лесу, у Минского шоссе, недалеко от столбика «152 км» – счет шел от Москвы. Среди вековых деревьев на некотором удалении друг от друга стояли шалаши, а рядом – вырытые щели для укрытия людей на случай бомбежки или артобстрела.

Для приема тувинских гостей было специально приготовлено несколько больших шалашей. В них из жердей устроили столы, скамейки, а на землю наложили свежих душистых веток ели. Наладили знаменитые фонари «летучая мышь» и светильники из стреляных гильз, заправленные соляркой. К праздничному ужину пригласили представителей от всех частей дивизии.

Территория командного пункта, украшенная плакатами, обновленная дорожками, посыпанными песком, имела вполне праздничный вид. При подходе главы делегации товарища Тока я, отсалютовав шашкой, рапортовал ему. Вместе с тувинскими друзьями приехали операторы кинохроники. До сих пор досадую, что так и не довелось увидеть вышедший летом сорок второго года киножурнал о пребывании на фронте делегации народной Тувы.

Глава делегации Салчак Тока еще восемнадцатилетним юношей примкнул к первым советским партизанам, появившимся в Туве в 1919 году, и с тех пор навсегда встал в ряды передовых борцов за счастье своего народа. Выслушав наши приветствия, он, хорошо владевший русским языком, сам перевел их своим спутникам и в ответ передал нам поздравление тувинского народа с наступающим Первомаем, пожелания успехов и скорейшего разгрома немецко-фашистских захватчиков.

В очень сердечной обстановке проходил ужин, завязались задушевные беседы. Мы вспоминали боевые эпизоды, гости рассказывали о своем далеком крае. Тана Тува – так любовно называли араты свою землю. Тана означает «голубая». В Туве все голубое – озера, горы, тайга.

Иногда неподалеку рвались снаряды. Гитлеровцы периодически обстреливали перекресток дороги юго-западнее нашего КП. Попадая в стволы огромных сосен, снаряды ломали их, по лесу разносился страшный гул. К счастью, артиллерийский обстрел на этот раз никаких бед не принес.

На другой день недалеко от штаба дивизии состоялось вручение привезенного гостями Красного знамени. Его из рук главы тувинской делегации принял комдив полковник С. Т. Гладышев и вручил мне, поскольку наш артполк считался в дивизии передовым.

С радостным волнением принимал я расшитое шелком знамя. На его багряном полотнище светились золотом слова: «От тувинского народа героической Красной Армии». Ниже их на фоне национального орнамента – герб Тувы со скачущим всадником. С развернутым знаменем прошли мы торжественным маршем перед членами делегации и нашим командованием. Знамя сопровождал почетный караул из лучших бойцов полка. С шашками наголо ассистентами при знаменосце шли самые боевые командиры батарей – Смирнов и Нитченко. В тот же день лучшим воинам соединения тувинские друзья преподнесли подарки.