Текст книги "Офицер особого назначения"

Автор книги: Николай Стариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 34 страниц)

– Козюк отстранен от должности. Ведется следствие по поводу его связей с той диверсионно-разведывательной группой, которую вы не успели разоблачить. Он-то и помог Усатому, чтобы тот не оказался в военном трибунале.

– Откуда вам известно об Усатом и Козюке? – недоуменно посмотрел Довженко на Сергея. – Вас перевели на службу в СМЕРШ?

– По приказу НКВД СССР разведывательным органам войск НКВД по охране тыла действующей армии поручено ведение контрразведывательной работы на подведомственных территориях. Усатый попал в ее сети.

Николай Дмитриевич знал о Довженко из рассказа Сергея, внимательно вслушивался, о чем говорят офицеры. Не выдержал.

– Товарищ капитан, – обратился он к Василию Ивановичу, – превеликое вам спасибо за сына.

– О чем вы? – удивился Довженко.

– Майор Бодров – мой сын.

Капитан посмотрел на шофера, затем на Сергея с недоверием.

– Это правда? – улыбнулся он майору.

– Самый настоящий, родной!

– Чудес на свете великое множество, но такого в жизни не бывает, чтобы отец с сыном на фронте вместе по командировкам ездили. Начни кому-нибудь рассказывать, не поверят. И я бы не поверил.

– В этом путешествии вам предстоит встретиться еще с одним чудом. У меня родился сын! – воскликнул Сергей. – Мы вместе заедем к нему знакомиться.

– Возможно, и внучка, – заметил Николай Дмитриевич. – Наговоришь о сыне, а окажется дочка.

– Па! Я чувствую, я знаю, родился сын! Мне одна добрая пожилая женщина говорила, если очень и очень хотеть, чтобы родился сын, обязательно так и будет. То же самое и с дочкой. У меня же в мыслях только сын.

– Ну, дай бог! А внучка – тоже неплохо.

– Хорошо, что поведали об этом. Надо заехать на толчок, куплю подарок – в этих случаях гость всегда приходит с подарками для новорожденного и его матери. Счастливый вы человек, Сергей Николаевич. Кругом война, а вы новую жизнь народили.

– Да уж… – неопределенно ответил Сергей.

Сталинградская Дар-гора встретила путников тишиной.

На сгоревших подворьях изредка было видно людей, копошащихся на крохотных огородах. Но скособоченные жилые постройки уже обозначали будущие улицы. Ближе к Волге и вдоль реки сплошные развалины некогда больших зданий.

На удивление довоенный Вознесенский рынок работал! Времени до вечера оставалось не так уж много, а путь до Михайлов™ неблизкий, но Довженко не хотел ехать туда без подарков. Едва остановились вблизи рынка, он уже исчез в людской сутолоке и все так же стремительно появился в кабине. За короткое время успел купить детскую вязаную шапочку с длинными розовыми завязками и немецкие часы-штамповку.

– Для вашей жены часы, – сказал он, – ребенка надо кормить и гулять с ним строго по времени.

Центральная часть города заметно отличалась от Дар-горы. На развалинах крупных зданий, как муравьи на муравейнике, суетились люди. В ускоренном темпе ходили пары с носилками, складывались в квадратные кладки целые, очищенные от цементного раствора кирпичи: отдельно – красные, отдельно – белые, в большую кучу сносился металлолом. Возле универмага гремела музыка военного оркестра. Сам универмаг скалой уцелевших стен возвышался над окружавшими разрушенными зданиями. Возле руин вокзала вокруг бездействующего фонтана израненные пулями и осколками бетонные пионеры водили нескончаемый хоровод.

Все. Сталинград – позади. Теперь путь в Михайловку по подремонтированному грейдеру.

Погода стояла тихая, безветренная, дорога оказалась загруженной мало: изредка попадались автомашина или пароконная подвода. Навстречу бежали степи, лесные полосы, овраги, глубокие балки. Всюду преобладал зеленый цвет, но с серым оттенком. В родных краях бурьян, как и по Задонью, Украине, медленно, но настойчиво захватывал довоенные хлебные поля, сенокосные угодья. Повсюду нужны были руки хлебороба, земледельца. Путники с грустью смотрели на запустенье, не в силах ничем помочь.

Заметили они и другое отличие от тех мест, по каким проезжали вчера и сегодня: неразрушенные войной хутора, большой населенный пункт и железнодорожная станция Фролово. Вид у людей бодрее, жизнерадостнее, на улицах много детворы, хорошо одетых женщин. Все это поднимало настроение, разговор сам собою возникал по поводу увиденного.

Однако по мере приближения к Михайловке мысли Сергея чаще и чаще перескакивали на ожидаемую встречу с Зиной.

Каждое дело, будь оно большим или малым, преследует конечную цель. Если ее нет, получится в итоге бессмыслица. Какова она была у него, Сергей не знал. Пытался сформулировать какую-то мысль, продумать свое поведение при встрече, но ничего путного не получалось. Он лишь чувствовал навалившуюся усталость. Давило сердце, слабели колени. Десятки раз повторял слова, которые он скажет Клавдии Сергеевне, Зине, сыну или дочке, но тут же забывал их или они казались ему глупостью. Не мог сформулировать ответ на вопрос, если он возникнет: «Зачем приехал?»

«Надо ли было мне ехать сюда вообще? – рассуждал он сам с собою, когда отец с капитаном обсуждали обстановку. И тут же отвечал себе: – К сыну еду! Обязан его повидать, подержать на руках, поцеловать. Если что-то не получится, побуду немного с ним, и на том спасибо. Главное, после встречи я буду действительно отцом! Значит, не напрасно жил на этом свете. Это может подтвердить мой сын!»

Отец рассказывал капитану о красоте здешних мест, реке Медведице и лесах в ее пойме, Довженко вспоминал Днестр. Но их разговора Сергей не слышал. Он невидящим взором смотрел через лобовое стекло автомашины, убеждал себя в необходимости поездки к Зине, как бы мысленно оттягивал время встречи. Но известно, когда не спешишь, дорога становится короче. Только что была Арчеда, а под колесами «студебекера» уже прогрохотал деревянный настил моста через Медведицу. Потянулись большие и малые дубы, тополя, осины, кустарник. Не спеша через дорогу перескочил заяц, сел у большой осины, смотрит раскосыми глазами на громадного железного зверя с любопытством, без страха. Немного отвлек косой от навалившихся мыслей.

Николай Дмитриевич уверенно вел машину по кривым переулкам, потом выехал на широкую прямую улицу. Остановился возле большого дома под железной крышей с высоким крыльцом.

– Все! Приехали, – сказал он, поглядев на закрытую входную дверь.

Пассажиры молчали, разглядывая незнакомое крыльцо, зашторенное окно, не решаясь что-либо сказать и не трогаясь с места.

Неожиданно дверь открылась, на порожке появилась Клавдия Сергеевна. Сергей спрыгнул с подножки автомашины, шагнул навстречу. Женщина всплеснула руками:

– Сережа! Ты ли это?

Она заплакала и прислонила голову к его плечу. Не зная, как себя вести, Сергей начал машинально гладить женщину по спине.

– Клавдия Сергеевна, – с тревогой спросил он, – почему вы плачете. Что-нибудь случилось?

– Случилось, Сережа, случилось. И хорошее, и плохое. Сначала поздравляю тебя с сыном. Ему уже неделя.

Подошел Николай Дмитриевич, поздоровался. Со слезами на глазах Клавдия Сергеевна рассказала, что Зина последнее время мучается головными болями, а перед родами почувствовала себя несколько получше. Родила богатыря: вес три семьсот, рост пятьдесят пять сантиметров. Хороший здоровый мальчик, а у матери нет молока. Не знаем, что делать. Отпуск не дают, война, будь она трижды проклята! Зина едва с болезнью справляется. Няню не найти, да и в чужие руки малое дитя отдавать не хочется.

– Постойте здесь, – попросила Клавдия Сергеевна, – пойду Зину подготовлю к встрече, да и внука тоже.

– Что будем делать? – крайне озабоченно спросил новоявленный отец у столь же новоявленного деда.

– Обстоятельства складываются так, что внука надо везти в Батурино. Матери и Лиде легче будет с ним справиться. Вадим поможет. Молоко всегда есть. А тут чужие люди вокруг больной матери. Дитя загубить можно.

– Сколько забот родным прибавится!

– Что поделаешь, если судьбе угодно так распорядиться. Сыну твоему на роду написано жить в нашей семье.

– Неудобно все-таки получается: ни с того ни с сего – на тебе, мать, большую заботу!

– Сынок! Кто тебе еще и поможет, кроме своей семьи? Забота эта немалая, но приятная. Своя кровь, родная!

– Я здесь лицо постороннее, – вмешался в разговор подошедший к озабоченным попутчикам Довженко, – но по логике вещей Николай Дмитриевич прав. Не можем же мы сейчас взять и уехать, оставить малое дитя в безвыходном положении. Возьмите и жену вместе с ребенком.

– Она не поедет, – ответил Николай Дмитриевич. – Тут мать – врач.

– Зина может воспротивиться, – начал сомневаться в реальности плана Сергей.

– Уговори! Это твоя забота. Ты отец, имеешь полное право принимать решения в судьбе сына, особенно если мать больная. Зина тоже должна понять, взять нам с собою ребенка – лучший вариант на данный момент. Не прошла для нее даром травма головы в Котово. Если бы знал, что Зина носит моего внука, застрелил бы того гада в вонючем сарае.

– Угодил бы в штрафную роту.

– Дальше фронта не послали бы.

– Кто бы сейчас приехал за внуком? – улыбнулся Сергей.

На крыльцо вышла Клавдия Сергеевна, позвала мужчин войти.

– Ты сначала иди один, – сказал отец. – Повидайся с Зиной, познакомься с сыном, я войду попозже.

Клавдия Сергеевна тоже осталась на крыльце.

– Нам надо с Николаем Дмитриевичем потолковать, – сказала она. – Дела у нас с ним сразу возникли серьезные. Как-никак сватами оказались.

Женщина несколько успокоилась, на лице мелькнуло подобие улыбки.

– А ты уже майор! – обратилась она к Сергею. – Поздравляю! Зина рассказывала, какой ты боевой да бравый. А я помню тебя мальчиком-призывником. Повстречайся где-нибудь, не узнала бы. Вас, Николай Дмитриевич, – повернулась она в его сторону, – поздравляю с внуком! Радоваться бы, а тут слезы наворачиваются.

– Все наладится постепенно. Надо лишь нам сообща делать дела.

Николай Дмитриевич поделился планами выхода из сложившейся ситуации, рассказал, как живет его семья.

Сергей постучал сгибом указательного пальца в дверь, услышал знакомый Зинин голос: «Входи!» Приятной теплотой отозвался он в сердце, хотелось рвануться на звук, но сдержался.

Вошел. Зина лежала на кровати с подложенными под спину подушками. Между нею и стеной размещалась еще одна большая подушка, на которой копошилось крохотное существо с розовым личиком и растянутыми в блуждающей улыбке маленькими губками.

Сергей наклонился, поцеловал Зину в губы. Она заплакала. Он потянулся к розовому личику, поцеловал ребенка в щеку. Похоже, усы отца пощекотали нежную кожицу, сын изобразил широкую улыбку, открыл глаза, не мигая посмотрел на склонившегося над ним человека, еще раз губки ребенка дрогнули, и он тихо засопел. Сергей поднял подушку вместе с сыном, положил на один уровень с головой матери. Он смотрел на закутанное в одеяльце божье создание, пытаясь найти сходство с отцом и матерью. Но что можно увидеть в этой крохе! Лишь лобастая голова была похожа на бодровские. Такая она у деда, отца. Мой сын!

Зина не сводила глаз с лица Сергея, желая уловить в них ход мыслей. Вот он улыбнулся, глядя на ребенка, и радостная волна удовлетворения заполнила ее душу и тело, разом отхлынули навязчивые неприятные мысли, притихла головная боль. Она смотрела, как Сергей, склонив голову, рассматривает ребенка, заметила его удовлетворенный взгляд, улыбнулась впервые после родов.

Сергей поставил табуретку возле кровати, сел, посмотрел на Зину. Ее бледное осунувшееся лицо стало другим, не таким, каким ему помнилось. Невозвратная утрата девичьей прелести не коснулась лишь глаз, общего милого облика родного лица. Но лежавшие на поверхности одеяла руки были женскими. Сергей не смог бы сказать, что конкретно изменилось, только они были уже не девичьи.

– Ну, здравствуй, мать моего сына, – сказал он с едва заметной улыбкой, – рад тебя видеть. Слышал о твоей болезни, но представлял ее пустяковой. А она, видишь, оказалась серьезнее.

Зина протянула ему руку, попыталась улыбнуться, но слезы вновь наполнили глаза.

– Сережа, милый, – справившись со спазмой в горле и глядя ему в глаза, слабым голосом сказала Зина. – Прости ты меня ради бога за все, за все, за все…

Она вытерла платком слезы, но, вопреки желанию, они вновь наполнили красивые глаза.

– Я знаю, сколько причинила тебе душевной боли… Но в сердце зла не имела. Ты был в нем постоянно. Оно было всегда с тобою.

И гут майор Бодров четко и ясно сформулировал конечную цель своего приезда в эту комнатку, к лежавшим перед ним двум существам. Он приехал облегчить постоянно давящую душевную тяжесть, за этими со слезами принесенными извинениями, едва заметной улыбкой маленького человечка. Все остальное осталось за порогом. Еще час назад хотелось высказать Зине много нелицеприятных слов. Сейчас они растаяли, как июньский туман в лучах появившегося солнца.

Сергей взял Зину за руку. Она была холодной, влажной, безвольной.

– Сильно болит? – указал он кивком на ее голову.

– Свет белый не мил. Ни днем ни ночью нет покоя. Стоит Димке запищать, она начинает разламываться до тошноты.

– Ты его уже назвала?

– В честь твоего любимого дедушки. Ты мне однажды говорил о нем. Мне хотелось сделать тебе приятное. Документы мама уже оформила. Так что Димка уже гражданин СССР.

– А фамилия у Дмитрия какая?

– Бодров.

Сергей откашлялся, спазмы в горле перехватили дыханье, на глазах навернулись слезы.

– За это спасибо, – сказал он.

Запищал Дмитрий Бодров. Сергей вместе с подушкой перенес его на другую кровать, распеленал, положил на сухую байковую пеленку, неумело завернул и улыбнулся довольный. Улыбнулась и Зина, наблюдавшая за молодым отцом.

Вошел Николай Дмитриевич. Сергей приподнял подушку с сыном, представил:

– Бодров Дмитрий Сергеевич!

Непрошеные слезы навернулись на глаза новоявленного деда. Он взял подушку, поднял к лицу и поцеловал ребенка в широкий лоб. Посмотрел внимательно в личико.

– Наш! – сказал Николай Дмитриевич.

Глянул на Зину, покачал головой.

– Ты не очень изменилась, но лицо бледное. Вон ведь как обернулось дело. Но будем надеяться на лучшее. Мать обещает поставить тебя на ноги.

Зина слабо улыбнулась. Клавдия Сергеевна поправила подушку в головах дочери, приподняв ее повыше.

– Дочка! – сказала Клавдия Сергеевна. – Мы посоветовались с Сережей и его отцом, у нас есть единое мнение: Димке надо ехать в Батурино к бабушке Анне Михайловне. Поживет у них, а что дальше – жизнь подскажет.

Зина заплакала. Посмотрела сквозь слезы на Сергея.

– Так будет лучше для тебя, для него и для всех нас, – ответил он на ее немой вопрос.

– Уж больно он маленький…

– Пару часов потерпит, – ответил дед, – за это время мы будем в Батурино. К тому же мужчина он все-таки. А с бабушкой, тетей Лидой, дядей Вадимом Димка найдет общий язык быстро.

– Дай мне Диму, – обратилась Зина к Сергею.

Он положил спящего ребенка рядом с матерью поверх одеяла. Зина повернулась к Димке, поцеловала, уткнулась мокрым лицом в щеку сына, прижала к себе его головку. Навернулись слезы у стоявших возле кровати людей.

Начались сборы в путь-дорогу. Дитя малое, а имущества его набралось большой узел. Пока дедушка с бабушкой готовились к отъезду, Зина сказала Сергею:

– Посиди со мною немного. Встретимся ли еще?

Она взяла его руку, прижала к щеке. Помолчала.

– Встретимся, – заверил Сергей. – Завтра на обратном пути заедем на минутку. Расскажу, как встретили Димку дома, как вел себя в дороге. Пеленок нам хватит на дорогу, а там пусть бабушка заботится.

– Что обо мне подумает Анна Михайловна?!

– Мама у меня хорошая, – ответил Сергей, – ничего дурного о тебе она не скажет.

– Я знаю. Потому сразу согласилась, чтобы Димка к ней поехал. Хотя хлопот им всем прибавится.

– Мне пора! Путь неблизкий.

Сергей поцеловал Зину, отошел к двери, обернулся.

– Ты правда завтра заедешь? – спросила она.

– Я свои обещания выполняю.

Коротко кивнул головой, круто повернулся и вышел.

Возле автомашины Клавдия Сергеевна поцеловала внука, на вытянутых руках как бы преподнесла, передала ребенка отцу.

Сергей тоже на вытянутых руках принял сына, прижал к груди. Посмотрел Клавдии Сергеевне в глаза.

– Так уж на самом деле худо?

– Будем надеяться. Душа у нее больная в первую очередь. После твоего визита должно наступить улучшение. Хочу этому верить. Сообщать о себе будешь?

– Нет. Служба у меня такая.

– Скажи об этом Зине.

За Михайловку на грейдер выехали, когда солнце клонилось к закату. Потянулись родные просторы, только любоваться бы. Но теперь все внимание к мальчику. Аккуратно вел машину дед, но все выбоины не объедешь, шум двигателя встревожил ребенка. Начал плакать, выворачиваться из пеленок. Сергей держал сына на коленях, потом откинулся на заднее сиденье, положил детскую головку на предплечье лицом к лобовому стеклу. Замолк сын. Широко раскрытыми глазами уставился в движущиеся навстречу объекты.

– Похоже, понимает, а? – удивился Довженко.

Он был на подхвате в обязанностях няньки и тоже являлся крайне заинтересованным лицом в спокойном поведении малыша.

Вскоре глаза ребенка начали закрываться, и он заснул на руках сиявшего от радости отца. Въехали в Батурино после захода солнца. Семья сидела на крыльце, наслаждаясь вечерней прохладой. Когда «студебекер» остановился рядом и с обеих сторон кабины вышли военные с ребенком на руках, немая сцена длилась еще долго.

– Ой, папа! Ой, Сережа! – первой нашлась Лида. – Ой, а это кто?

…Проговорили, проплакали до полуночи, а с рассветом – к дедам в Г оршовку. По сведениям Анны Михайловны, у бабы Фени была «трава от головы». На бабушку пришлось брызгать водой, чтобы очнулась от обморока. Растрогался до слез дед Дмитрий Карпович, когда узнал, что правнука назвали в его честь Дмитрием. Выпили у дедов по кружке парного молока и снова в путь!

В Михайловку прибыли, когда солнце поднялось уже высоко. Туман в балках рассеялся, наступил теплый летний день.

Зина сидела на кровати. Ждала. Не скрывая радости, потянулась навстречу вошедшему Сергею. Клавдия Сергеевна была на работе.

Он пожал ее руки, поцеловал, сел напротив. Рассказал о поведении Дмитрия в дороге, о встрече с родными, дедами, передал наставления бабушки, как делать отвар из привезенной травы, как прикладывать примочки к голове и когда. Посмотрел внимательно в глаза Зины.

– Мне пора ехать. Служба!

– Можно писать тебе письма?

– Пиши на… отца. Мне писать нельзя. Если изменится служба, сообщу.

– Знаешь, – сказала Зина, улыбнувшись, – я вроде бы выплакалась. У меня легче стало на душе, голова заметно прояснилась. У меня даже беспокойство за Димку пропало, такое ощущение, будто он никуда не уехал, а где-то рядом со мною.

– За сына и впредь не беспокойся. Лида вокруг него – вьюном, никого не подпускает пеленать и кормить.

– Спасибо тебе, Сережа, за все, за все. Когда я ставлю себя в мыслях радом с тобою, мне кажется, прожила я короткую жизнь без толку. Мне бы тебе помочь, да ничего я не могу.

– Зря ты так. Ты родила новую жизнь, нашего сына! Ты мать!

– Еще раз, Сережа, спасибо тебе за хорошие, очень важные и нужные для меня слова. Они пробуждают во мне искорку жизни, надежду.

– Мне не хочется уезжать от тебя.

– А мне не хочется, чтобы ты уехал навсегда.