Текст книги "Полковник Горин"
Автор книги: Николай Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Нет, не забыл. Но мы всю ночь ехали, не останавливаясь.
– Почему же так сильно опоздали с выходом на рубеж встречи с противником?
Майор заколебался; сознаться в том, что произошло ночью, было стыдно. И командир полка мог назвать совсем другую причину. Подводить его неудобно – на десять лет старше, на два звания выше… Но посмотрел в глаза командира дивизии и решил, что тот уже все знает и бесполезно выгораживать своего командира.
– В темноте мы сбились с дороги, застряли… Дождь.
Невероятное происшествие! В полку пять человек с академическим образованием, и никто не заметил нужного поворота! От удивления брови командира дивизии приподнялись, и молодой офицер весь поблек, будто получил очень сильное порицание. Горину стало жаль его, и он воздержался от замечаний: майор, видно, и так взял на себя много чужой вины.
– Какую задачу получил полк? – обратился комдив к Аркадьеву.
– Выйти в ранее назначенный район и разгромить передовой отряд противника, – ответил тот подчеркнуто точно, стараясь доказать Горину, что ночное происшествие – всего лишь случайность, по которой нельзя судить о его, Аркадьева, возможностях.
– Выполняйте задачу, – сказал комдив, помедлив, словно ему было неприятно, что у подчиненного обнаружилась еще одна нехорошая сторона характера – пристрастие к неумной картинности. Проводив долгим взглядом Аркадьева, Горин сел в машину. Задумался. Да, изъяны в командире полка оказались серьезнее, чем он предполагал. Надо проверить, нет ли этих изъянов и в умении воевать.
Комдив включил радиостанцию, связался с разыгрывающим центром. Сердич доложил о действиях полков и отданных распоряжениях.
– Приступайте к розыгрышу боя. Строго по решениям играющих. Или немного помочь Аркадьеву? У него вправо не выслана разведка.
– Кое-что можно дать через соседа и авиаразведку.
– Хорошо.
Данные об обстановке Аркадьеву начали поступать подобно надвигающейся грозе. Раскатом отдаленного грома донеслась орудийная стрельба. Правее и ближе послышались автоматные очереди и несколько танковых выстрелов. Аркадьева удивила правдоподобность услышанных звуков, поскольку он хорошо знал, что на командно-штабное учение не выводились подразделения для обозначения положения сторон. Тут же пришел запрос из штаба дивизии: положение полка, где противник? О положении полка Аркадьев доложил, о противнике данных у него почти не было, и за это, подумал он, ему поставят второй минус.
Не успел командир полка пережить неудачу, его затребовал сосед. Аркадьев приложил к уху один наушник и стал пересказывать начальнику штаба данные: замечена большая колонна противника. Когда пошли данные от авиации, Аркадьев протянул наушники начальнику штаба – это твое дело.
Майор Савченко пристроился на подножке машины и, быстро меняя цвета карандашей, стал наносить данные на карту. Не успел он сопоставить их с сообщением соседа, как его позвали сразу к двум радиостанциям: вызывал офицер связи, высланный в прикрытие, и командир разведывательного дозора. Закрыв планшет, начальник штаба исчез. Вернулся он минут через пять. Командиру полка они показались часом. За ним издали наблюдал командир дивизии, а он в сущности бездействовал. Едва Аркадьев стал слушать полученные данные, его снова вызвал штаб дивизии. Посыпались новые данные. Чтобы они получше легли на карте, он снова передал наушники майору. Новые красные, синие, черные стрелы и круги стали ложиться на карту. Быстро и красиво. Но Аркадьеву казалось, что начальник штаба работает не так, мельчит, допытывается ненужных деталей и тем тянет время. Не выдержав, он к недоумению майора потянул планшет к себе. Только он присел на бампер машины и прикинул расстояние до колонны, появившейся в полосе соседа, подъехал посредник. Командир дивизии подозвал его к себе. Аркадьев снова склонился над картой.
В это время воздух разодрал гул приближающихся самолетов. Его сменили разрывы бомб и частая пушечная стрельба. Аркадьев невольно пригнулся. Опомнившись, посмотрел в небо. Оно было чистым. Звуки грохотали из громкоговорителя, установленного на машине посредника. И хотя нереальность грохотов Аркадьеву стала совершенно очевидной, порвавшиеся мысли никак не сращивались, и он не отдал нужного распоряжения – побыстрее убрать с дороги колонну. Об этом напомнил ему подбежавший начальник штаба. Подсказка задела командира полка. Он метнул на майора недовольный взгляд, снова уставился в карту, но через минуту все же направился к комдиву за разрешением сменить место.
– Действуйте по своему усмотрению, – ответил Горин, стараясь не выдать своего недовольства тем, что в опасно сгущающейся обстановке командир полка действует слишком медленно.
На новом месте Горин и посредник прилегли под деревом, недалеко от машины Аркадьева, и невольно услышали его разговор с начальником штаба.
– По моему мнению, товарищ полковник, – подавляя обиду, отвечал майор, – колонны противника справа уже вошли в нашу полосу, и нам нужно ускорить развертывание полка.
– Ваше предположение – гадание цыганки, – оборвал Аркадьев. – Потрудитесь побыстрее добыть нужные данные.
– Больше мы едва ли получим: запоздали вправо выслать разведку.
– Изворачивайтесь, если запоздали, – сказал Аркадьев и намекнул, что можно использовать прямые и окольные пути, чтобы добыть нужные данные у посредника или в штабе дивизии.
Савченко промолчал: добывать данные через однокашника, который сейчас работал в штабе руководства, он не хотел.
Время шло, данных, считал Горин, было достаточно, чтобы принять нужное решение, а командир полка все тянул. Комдив подошел к Аркадьеву, попытался поторопить и тем помочь ему.
– Что надумали? – спросил он.
– Собрать дополнительные данные и развернуть полк, – ответил Аркадьев, принимая уверенную стойку.
– Вас не беспокоит колонна противника, неожиданно появившаяся у соседа?
– Не особенно. Ею должен заняться сосед. Я лишь прикроюсь. Время у меня есть.
– А вдруг сосед отстал?
– Согласно графику…
– Вы должны были быть здесь давным-давно, а как получилось? – перебил Горин Аркадьева, недовольный упрямством, с которым тот увертывался от признания своих промахов. – Поспешите. И больше занимайтесь управлением сами.
Слова комдива Аркадьев воспринял как первый открытый упрек, подтянулся и, когда его позвали к радиостанции, повернулся круто, обиженно. Горин пошел за начальником штаба, который, не зная, следует ли ему после замечания комдива сидеть рядом с командиром полка, направился к своей машине.
Горину нравился молодой, по-юношески легкий майор, прибывший в дивизию из академии минувшей осенью… Он торопился помочь командиру полка, но, встречая его недовольство, кажется, начинал сникать.
Сев в машину, Савченко глубоко вздохнул, о чем-то подумал и, выдернув из планшетки карандаш, начал быстро набрасывать донесение. Затем закодировал и передал радисту. Когда оно было передано, комдив обратился к нему:
– Что сообщили наверх?
Майор взял красный карандаш и, легко очерчивая им районы, стал заученно четко, как на экзамене, докладывать выводы из создавшейся обстановки и свое мнение.
– Его тоже передали?
– Да.
– Но вашего мнения не знает командир полка. Возможно, он не согласится?
– Я оговорил это. – И с обидой: – Командир полка все равно меня не станет слушать.
Горин ничего не ответил майору, вернулся к Аркадьеву, который, выйдя из машины, громко хлопнул дверцей. К нему только что пришло донесение: подразделение, которое должно было прикрыть выход полка на назначенный рубеж, под ударом противника с фланга и тыла дрогнуло и отошло к югу. Это открыло «западным» путь к полку, а полк двигался еще в колоннах и к отражению удара не был готов. «Нужно решение, – лихорадочно думал Аркадьев, – иначе разнос. Но какое? Атаковать, как требует устав и как задумано по плану марша, или перейти к обороне? Но за оборону можно прослыть нерешительным».
Не дождавшись, когда в голове сложится что-то определенное, командир полка направился к комдиву.
– Приняли решение? – осведомился Горин.
– Д-да, – подтвердил Аркадьев, склонившись к активным действиям в самый последний момент, за них меньше упрекают.
– Донесли о нем командиру или штабу дивизии?
– Я решил доложить вам лично.
– Но в действительности я бы мог здесь и не быть.
– Вы здесь…
– Ну хорошо.
Выпрямившись, Аркадьев уверенно доложил выводы об обстановке и свое решение. Горина покоробила размашистость намерений командира полка, пренебрежение к тому, что творилось на фронте; прикрытие дрогнуло, возможно, на глазах авангарда, который еще не испытал опасностей боя, не узнал силу оружия, удар противника может смять его, и что потом будет со всем полком, лихо выдвигающимся навстречу опасности, трудно предугадать.
К Аркадьеву подошел майор Савченко и подал радиограмму. Когда командир полка прочитал: «Действовать согласно вашему решению», от недоумения у него приподнялся козырек фуражки – своего решения штабу он не передавал.
В предчувствии крутого разговора майор Савченко насторожившимися ноздрями втянул воздух и, с трудом одолевая противное ему самому смятение, ответил:
– Я донес обстановку в штаб дивизии и изложил свое мнение.
– Какое?! – наливаясь недовольством, спросил Аркадьев.
Майор доложил.
– Кто командует полком?
– Вы, товарищ полковник.
– Так почему же…
Горин остановил готовое уже вырваться возмущение Аркадьева:
– Он сделал то, что обязан был сделать. Так его учили в академии. Его мнение приняло силу закона – пришел приказ, и его следует немедленно выполнять. Отдавайте распоряжения.
Из полка Горин уезжал с ощущением, будто в судне, на котором делала переход дивизия, образовалась опасная брешь. Залатать ее, возможно, удастся. Но, чтобы беда не повторилась, надо быстрее и крепче браться за Аркадьева. Нехорошо на душе было и от того, что молодой майор оставался с командиром полка без защиты. Аркадьев, конечно, не забудет ему инициативу, благодаря которой все его, командира полка, действия оказались по меньшей мере опрометчивыми. Предупредить Аркадьева прямо было опасно – это еще больше бы уязвило его самолюбие и ухудшило отношение к начальнику штаба, а от этого страдал бы полк. «Пусть майор, – подумал комдив, подъезжая к штабу дивизии, – испытает лихо, посопротивляется ему. Выстоит, не сломится – будет командиром. Только не прозевать трудный момент, чтобы не потерял веру в справедливость».
По расчетам Сердича, удар Берчука по полку Аркадьева оказался тяжелым. Спас его отход на опушку леса и ввод в бой командиром дивизии раньше времени танкового резерва.
Горин и Сердич заканчивали обсуждение последующего хода учения, когда в сопровождении Знобина в автобус вошел генерал Амбаровский.
Вид его был недовольным. Быть таким, считал он, есть веские основания. По стрельбе полки дали неважный результат, к тому же чуть не случилось тяжелое ЧП. Сумеет ли дивизия за оставшееся до инспекции время наверстать необходимое, генерал не был уверен и решил предъявить командирам полков и кое-кому еще самые строгие требования. Ему не хотелось свой первый блин в новой должности, назначение на которую, по его предположениям, должно было вот-вот состояться, преподносить инспекции комом.
Выслушав доклад Горина, он хмуро поздоровался и сел за откидной стол.
– Где мой штабник? – спросил он, снимая фуражку.
– Пишет замечания по учению.
– Позовите.
Сердич ушел.
– Ну как командуют командиры?
– По-разному.
– А их подчиненные стреляют одинаково неважно, особенно твоего хваленого Берчука. Физподготовка тоже отстает… И общий порядок желает лучшего. Считаю, надо поторопиться с назначением тебе первого заместителя.
– Если задержка за моим мнением…
– Нам хотят прислать какого-то службиста из Москвы. Он, наверное, забыл уже, как заряжается автомат.
– Если из Генерального штаба – это хорошее переливание крови. Оно практиковалось в русской армии давно.
– Может, и хорошо, но нам своих нужно продвигать, чтоб люди тянулись, иначе мхом обрастут. Каково твое мнение об Аркадьеве?
Горин долго не мог разжать сами собой стиснувшиеся губы – так неожиданен и плох был выбор Амбаровского.
– Что молчишь? Не нравится?
– Больше. Есть причины, по которым ему не желательно давать повышение.
– Какие? – Черные глаза генерала насторожились.
Горину не хотелось называть истинные доводы, поскольку они нехорошо представляли Аркадьева командиру соединения, и он высказал те, что были помягче:
– Он недавно в дивизии и еще не показал ничего хорошего…
– Служил в другой, и не так плохо.
– Он растерял знания…
– Но приобрел опыт; три года заместитель, пять лет командовал полком, не говоря уже о работе в разных управлениях и отделах. Возражения нахожу недостаточно убедительными. – И добрее: – Да и кто из нас в повседневной суматохе может удержать в голове все, чему учили в академии? Сам же говорил на лекции: все меняется, движется галопом… Станет замом, получит побольше свободного времени, подтянется.
Михаил Сергеевич понял, что Амбаровский не склонен отступать от своего намерения продвинуть по службе однокашника, и решил назвать истинные причины:
– Хотя Геннадий Васильевич полками командует давно, стиль его работы требует серьезной правки.
– Именно?
– Жестко требуя с других, он обходит себя.
– К тому же щеголяет единовластием, – поспешил добавить Знобин.
– А вам хочется, чтобы он командовал с оглядкой на замполита? – устремил на Знобина недовольный взгляд генерал.
– Нет, – не отводя глаз, ответил Павел Самойлович. – Командовать должен один, а работать с людьми.
– А есть ли граница между командованием и работой командира?
– Границы нет, разница – есть.
– Где нет границы, там появляется путаница.
Увидев, что и после этих слов оба полковника намерены отстаивать свое мнение, Амбаровский смягчил тон:
– Аркадьев, что же, по-вашему, не понимает, как должен вести себя командир? Растолкуйте. Способен же он понять, где надо давать людям выговориться, высказать свое мнение?
Вместо ответа Горин привел последний довод, хотя высказывать его, кажется, было рано.
– Я не могу дать положительную характеристику человеку, который поступает непорядочно по отношению к своему сослуживцу.
– Яснее… – Губы генерала нервно дернулись. Ему сказали «нет», когда он еще не отказался от своего «да».
– Аркадьев пытается стать непрошеным другом жены уехавшего в длительную командировку полковника Степанова.
Довод был столь веский, что Амбаровскому пришлось отказаться от натиска.
– Если так, то дурак. – Успокаивая себя, генерал легонько ударил рукой по столу. И вдруг повернулся к Горину: – А не сводишь ли ты давние мальчишеские счеты? Говорят, и ты когда-то был неравнодушен к Ларисе Константиновне…
На обескровленном бессонной ночью лице Горина выступил бледно-лиловый румянец. «Кто мог об этом сказать Амбаровскому? Сама Лариса Константиновна? Маловероятно. Проговорилась мужу, а тот генералу? Но это же непорядочно…»
– У Аркадьева, мне кажется, еще не было повода считать мое отношение к нему несправедливым.
Слишком долго, как показалось генералу, молчал комдив, чтобы можно было ему поверить.
– Ладно, поживем – разберемся. А если не Аркадьев, кого бы ты хотел к себе в замы? Не Берчука ли?
– Нет. Если не жалко, полковника Рогова.
– Рогова?! – Генерал удивленно поднял голову с глубокими залысинами, которые как две стрелы отсекали черный клок волос над высоким гладким лбом. – Он, наверное, забыл, когда командовал батальоном.
– Командование людьми на фронте не забывается…
– Он штабист, и его место в штабе.
– Побыв на командной должности, он может быть хорошим начальником штаба высшего соединения.
– Ладно, подумаю, – прервал разговор Амбаровский и повернул недовольное лицо к открывшейся двери.
Вошли Сердич и Рогов.
– Ну, докладывайте о всех ваших новшествах, – кинув взгляд на Сердича, потребовал генерал.
Сердич подумал, что Амбаровского, раз он прибыл сюда, пока интересует новое в организации учения, и стал докладывать об этом. Амбаровский остановил его:
– Здесь я сам разберусь, что у вас хорошо, а что надумано. Вы дайте мне оценку: почему полки сдали в стрельбе и в физической подготовке?
– Я не знаю, какие вы предъявили требования.
– Обычные.
– Учебный год еще не окончился, и некоторые упражнения полки могли отстрелять хуже обычного.
– А чем вы объясните низкую стрельбу в полку Берчука?
– Если можно, скажите мне оценку, которую получил полк.
Корректность и уверенность, с которой держался начальник штаба дивизии и, кажется, не хотел признавать, что надуманными помехами помог полку скатиться чуть ли не до двойки, начала раздражать Амбаровского.
– В сущности, плохая. За тройку зацепился десятком пробоин.
– Чтобы дать верный ответ, разрешите мне проанализировать итоги стрельбы и доложить свой вывод несколько позже?
– Здесь не Генеральный штаб. Ответы надо давать немедленно, – упрекнул генерал, стрельнув в Сердича строгим взглядом. – Думаю, не по-военному работаете, разбрасываете силы: только взялись за морально-психологические вожжи и уже шумите о научной организации службы. – Усмехнувшись, генерал добавил: – И сокращение уже придумали: НОС. Как бы не остались с носом. На главное – контроль за ходом боевой подготовки у вас не хватило сил.
За Сердича вступился Горин:
– Вина в этом моя. О научной организации службы мы сделали лишь предложение. Если вас очень беспокоит результат… то со временем, когда люди привыкнут к помехам и опасности, он улучшится. Но для войны и такой надежнее.
– Этими самыми помехами, говорю еще раз, вы только создали условия для чрезвычайных происшествий, за которые спускают вниз по лестнице, и правильно делают. Вам доложили о ЧП?
– Нет.
– Двое ранены гранатой. Не бледнейте, живы.
– На фронте, товарищ генерал, такие раны считали царапинами, сами знаете, – осторожно возразил Знобин, чтобы не сердить Амбаровского. – Потерпевшие тоже. Об этом я хочу написать в газету.
– Вы понимаете, что говорите?
– Конечно.
– Тогда вы просто подыскиваете оправдание проявленной безответственности! Всего лишь случайность избавила вас от тяжелейшего происшествия – гибели людей. Об этом я вам еще скажу на разборе. Вы свободны.
Когда генерал стал читать замечания, написанные об учении Роговым, вслед за Знобиным и Сердичем ушел и Горин.
– Не задобрили они тебя здесь? – отодвинув в сторону тетрадь Рогова, спросил Амбаровский. – Расписал в стихах и красках.
– Всегда старался быть объективным, – ответил Рогов, догадываясь, что Горин, видимо, говорил о нем с генералом.
– В смысле добрым. Только на военной службе доброта не всегда добро. Добро то, что обеспечивает высокую боевую готовность. Запомни это…
14
Учение заканчивалось в жаркий полдень. Полки еще шли вперед, громили «противника», штабы писали последние донесения, а Горин с посредниками уже выехал на шоссе, ведущее к городу. После тряски по проселочной дороге наступила относительная тишина, и командир дивизии попытался теперь вникнуть в суть замечаний Амбаровского, которые тот не раз и порой гневно бросал в ходе учения. Даже Аркадьеву закатил одно, звонкое, но, как показалось Горину, в сущности, ободрительное. Выходит, не поверил в грехи и промахи своего однокашника. «Как же оценивать действия Аркадьева на учении?» – вспомнив разговор с генералом, задумался Горин. Но не смыкавшиеся в течение двух суток веки склеились, и он не смог их разодрать. Заметив это, шофер сбавил ход, голова полковника качнулась раз, другой и ткнулась небритым подбородком в грудь.
Пока штабы возвращались, чистились и обедали, командир дивизии готовил разбор. Он заслушал посредников, внес поправки, определил объем замечаний. Офицеры тут же засели за работу, а сам он с Сердичем занялся схемами и планом разбора.
Когда в зале все было развешано и проверено, комдив стал просматривать схемы, Сердич вдохнул воздух, чтобы попросить разрешения уйти в клуб на репетицию. И не решился. Ему показалось, упомяни он Ларису Константиновну, и Горин догадается о его неспокойном желании поскорее увидеть ее и побыть с ней. В глазах появится упрек: она замужем; потом – менять разбор на встречу… не в правилах военных. «Но он же сам настаивал на участии в концерте», – попытался убедить себя Сердич. Когда комдив оторвался от последней схемы, Георгий Иванович все же подтолкнул себя: «Тебя ждут и неудобно не держать данного слова».
– Если сразу после разбора я вам не буду нужен, разрешите мне уйти? На репетицию.
– Пожалуйста, – чуть задержав взгляд на лице Сердича, ответил комдив и прошел к столу. Выпил стакан крепкого кофе, сел за стол, чтобы просмотреть записи посредников и сделать в своем плане необходимые пометки.
Разбор командир дивизии начал необычно – включил магнитофон и воспроизвел наиболее характерные моменты в работе командиров. Офицеры услышали спокойную деловитость Берчука, стремительность молодого командира танкового резерва и хмуро-значительные реплики и указания Аркадьева.
– Итак, три командира – три стиля работы, – начал Горин. – Если у первых двух много сходного, хорошего, то в штабе полковника Аркадьева, как все убедились, метод работы вызывает огорчение. Если бы отношение командира к штабу было иное, уверен, многих ошибок, вызванных тем, что в какую-то минуту его мозг не выдал нужных данных или не смог оценить их значение, можно было бы избежать – выручили бы подчиненные.
Для подтверждения своей мысли Горин рассказал эпизод, когда в основу задачи полка Аркадьева легло решение майора Савченко, и подвел первый итог:
– Спроси командир полка вовремя мнение своего начальника штаба, поправь по нему свое решение, и не произошла бы неприятная ошибка.
Сделав паузу, Горин взял указку и пошел вдоль развешанных схем. Сжатая оценка обстановки, сути решений, разбор их достоинств, ошибок, причин, следствий. Вначале неважно выглядели двое – начальник штаба полковника Берчука и Аркадьев. Больше замечаний выпало на долю начальника штаба, и Аркадьеву было не столь горько слушать о своих ошибках. Но вот в действиях штаба полка Берчука произошли заметные улучшения, и Аркадьев оказался в одиночестве. Всем бросилась в глаза его капризная неумелость. Чтобы убедить всех в объективности своих замечаний, комдив привел нелестные слова генерала об Аркадьеве.
Амбаровский потемнел – его словами высекли того, кого в своем разборе он собирался несколько обелить, ибо считал: хотя Аркадьев и допустил на учении немало ошибок, дела в его полку нисколько не хуже, чем у других, и потому нападать на него круто – вредить делу. И тут же скользнула догадка: не костит ли комдив Аркадьева за ЧП в полку? Но, во-первых, оно не имеет отношения к учению, а во-вторых, кто от них застрахован? Вернее же всего, Горин бьет его своими и моими кулаками, чтобы не назначили к нему в заместители. Не слишком ли?!
Поостыв, генерал задумался о том, как ему поправить впечатление об Аркадьеве. Опровергнуть доводы Горина в своем разборе? Нет, нельзя: он все же командир дивизии, а не штабной писарь. Потом об Аркадьеве он, Амбаровский, действительно, сказал несколько наперченных словечек. Аркадьев-то понял что к чему и не обиделся, а вот Горин не захотел понять. Одно другого не лучше. Но сейчас ведь не скажешь: меня неправильно поняли. Горин привел слова точно, и смысл их офицеры могли увидеть только один – воюешь, Аркадьев, плохо, а ведь смекалистый был офицер.
Горин кончил, объявили перерыв на двадцать минут. Генерал ушел в отведенный для него кабинет и еще раз пробежал доклад, написанный ему офицерами штаба. Умелый, местами острый, он все же, как казалось генералу, был недостаточно внушительным, чтобы убедить офицеров дивизии в серьезности вскрытых недостатков и заставить их в оставшееся до инспекции время забыть все, кроме одного – надо как можно лучше отчитаться перед инспекцией, перед государством. Амбаровский стал ходить по кабинету, подыскивая тон, который бы придал весомость разбору. Но тон, как казалось ему, не спасал положения, и для большей убедительности генерал решил прокомментировать ряд мест.
Сделав пометки в тексте, он вышел из кабинета и поднялся на трибуну.
Окинув строгим взглядом зал, генерал начал свой разбор. Первые замечания прозвучали в меру спокойно и убедительно. Когда же генерал перешел к анализу результатов стрельбы, в зал полетел шквал резких, как разрывы бризантных гранат, обвинений. Особенно досталось Сердичу и Берчуку.
Сердич от стыда согнулся, побагровел, но, почувствовав на своей руке пальцы комдива, выпрямился и, будто окаменев, слушал разбор непроницаемо спокойно.
Мощная фигура Берчука долго держалась прямо. Лишь когда Амбаровский в третий раз грозно прошелся по его полку, в нем что-то согнулось или надломилось, и плечи его обвисли. Знобин повернулся к нему, заглянул в померкшие глаза, шепнул: «Алексей Васильевич, бывало хуже…» Берчук не отозвался. Разбор шел к концу. Зал отрешенно молчал, будто забронировался от снарядов. Теперь они рикошетировали и рвались где-то в высоте, осыпая людей потерявшими убойность осколками. Генерал, почувствовав неладное в настроении людей, платком обмахнул заблестевшее от пота гладкое лицо, отхлебнул из стакана чаю и перешел к последней странице – заключению. Вот перевернута и она, вся кипа бумаги недовольно отодвинута в сторону.
– Мои помогатели нашли у вас немало недостатков. Серьезных и опасных. Ваша дивизия всегда была хорошей, и я надеюсь, вы найдете в себе силы исправить недостатки. Вот так. На этом можно кончить.
Зал молчал. Горин уперся ладонями в колени, нагнулся и, когда пересилил сдавившую сердце обиду, встал. Вяло подошел к сцене, попросил разрешения сделать объявление.
– Да, да, пожалуйста, – ответил Амбаровский и сгреб листы разбора.
Командир дивизии поднялся на трибуну, чуть склонился, помолчал, словно обдумывал длинное выступление, а сказал одну фразу:
– Всем участникам учения в воскресенье и понедельник – отдых. – Сказал спокойно, с чуть-чуть пробившейся горечью. Затем подошел к генералу и спросил устало: – Вы когда уезжаете?
– Собственно, сейчас. Заеду только проститься с Ларисой Константиновной. Обещал быть.
– Разрешите в таком случае пожелать спокойного пути.
– Голову не вешать! – открыл в улыбке зубы Амбаровский.
– Попробуем. Если разрешите?..
– Ну.
– Берчука так не следовало бы… Если кто и виновен в неудаче полка, то только я и Сердич.
– Выдержит, такая глыба. А фантазии Сердича попридержи. На время, конечно.
Горин ничего не ответил.
Черная «Волга» тронулась, обдав Горина волной дыма. За ней шустро помчался зеленый «козлик» Аркадьева.
Когда машины свернули к Дому офицеров, «Волгу» чуть занесло. Она остановилась, обогнав шедшую к подъезду пару. Генерал вышел из машины. Черные глаза его с любопытством уставились на Сердича, с лица которого сошла мягкая улыбка. «Когда успел? – подумал Амбаровский. – И сколько холодной независимости. Генштабист знает себе цену. Что же, неплохо, если работа пойдет».
– Я к вам, Лариса Константиновна, а вы, наверное, в клуб?
– У нас репетиция.
– А… Если пригласите на концерт, с удовольствием приеду. А сейчас спешу домой.
Лариса Константиновна подала руку, он пожал ее и еще раз глазами пробежал по Сердичу – кажется, этот красавец не без причин поспешил на репетицию.
Когда Горин открыл дверь кабинета, в нем уже стоял Знобин, взъерошенный, злой. Глубоко вздохнув, чтобы немного успокоить себя, он проговорил:
– Знаю вас давно… Но сохранить невозмутимое спокойствие после всего только что услышанного… Не предполагал этого в вас.
В словах Павла Самойловича Горин услышал неодобрение тому, что он вежливо пожелал Амбаровскому спокойного пути. Возражая больше тоном, Горин ответил:
– Командир при всех обстоятельствах, тем более на виду у подчиненных, должен владеть собой. В трудную минуту это его последний и самый сильный резерв.
– А не учим ли мы такой выдержанностью равнодушию к нарушениям наших святых норм отношений между людьми?
– Думаю, нет. Свои допустимые возражения я высказал, он их выслушал.
– Выскажу и я. В политдонесении, копию которого пошлю в политуправление округа, я напишу о том, что дают проверки наскоком и разборы с пристрастием для людей, работавших не за страх, а за совесть.
Горин сказал, чтобы Знобин это сделал без ненужной спешки, но Знобин понял его иначе и продолжил с еще большей горячностью:
– Не подумайте, что я недоволен тройкой за былые заслуги! Нет. Пусть была бы двойка, но вдумчивая и обстоятельная.
– Надеюсь, ваше донесение не будет написано в таком тоне?
– Постараюсь.
Быстро вошел Амирджанов. Он с трудом сдерживал руки, которые от волнения метались во все стороны.
– С Алексеем Васильевичем плохо.
– Где он? – вскочил Горин.
– У меня в кабинете.
Горин вошел первым. Берчук лежал па диване, грудь его колебалась неровно, с перебоями.
– Лежите. Врача вызвали?
– Не нужно. Просто устал. – Командир полка опустил на пол ноги, потер мокрый лоб. – Уже прошло.
Полковники взяли стулья и подсели к нему. Помолчали.
– Да, разгром оказался неожиданным и тяжелым. Как вы смотрите, если завтра выехать в полки? – обратился ко всем Горин. – Надо не дать людям опустить головы.
– А может, устроить импровизированный праздник: спортивные соревнования, футбол, а вечером концерт? – предложил Знобин.
– Дополнение принимается. Я поеду к вам, Алексей Васильевич. Вашему полку досталось больше всех. Ашот Лазаревич – к своим артиллеристам. Здесь останетесь вы, Павел Самойлович, и Георгий Иванович.
