Текст книги "Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке"
Автор книги: Николай Новиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Парень, опустив голову, прохаживался перед памятником. Похоже, он нервничал, то и дело посматривал на часы. Через десять минут Наташа не выдержала.
– Ты как хочешь, а я пошла. Видно же, что человек уже замерз, да и я тоже.
Он первый увидел их, обрадованно улыбнулся и поспешил навстречу.
– Ты молодец, Аксинья, что пришла. Можешь не сомневаться, все у тебя будет нормально.
– А это моя подруга Ирина. Она учится в Щепкинском театральном училище.
– А почему Аксинья? – спросила Ирина, в упор разглядывая парня. Потом повернулась к Наташе. – Он тебя ни с кем не путает?
– Очень приятно. – Парень, явно дурачась, неожиданно наклонился, поцеловал Ирине руку. – Меня зовут Сергей. Сергей Мезенцев. А что касается Аксиньи, то… Она знает, что она не Аксинья, и ты знаешь, и я. Но все остальные не знают этого, они думают, что перед ними Аксинья. Понятно я выражаюсь или не очень?
– Не очень, – пожала плечами Наташа.
– А я понимаю. – Ирина улыбнулась. – Знаешь, он прав. Ты действительно похожа на Элину Быстрицкую. Ну помнишь, она играла Аксинью в фильме «Тихий Дон»? Надо же! Раньше я как-то не думала об этом. Правда, Сергей – не Мелехов.
– А я не Аксинья, – возразила Наташа. – Меня зовут Наталья Николаевна.
– Ого! – притворно удивился Сергей. – Час от часу не легче!
– Почему? – удивилась Ирина.
Сергей кивнул на бронзового Александра Сергеевича. Обе девушки понимающе улыбнулись. Улыбнулся и Сергей, потом сунул руку под куртку и вытащил белую розу.
– Уважаемая Наталья Николаевна, – смиренно склонил он голову, – сударыня, позвольте преподнести вам этот скромный цветок? – И протянул розу Наташе.
– Позволяю, – засияла Наташа, невольно подыгрывая ему. И взяла розу. Осторожно поднесла к лицу, понюхала.
Нежный аромат розы соединил утонувший в волнах цветущих садов поселок и холодные камни города. Чуть холоднее, чуть дальше стал поселок, чуть теплее – город. Чуть ближе…
– Извини, – повернулся Сергей к Ирине. – Я не знал, что вас будет двое. Хочешь, я куплю тебе мороженое?
– Хочу, – усмехнулась она. – Через пару месяцев, когда станет жарко. А теперь, если это не секрет, расскажи, как ты собираешься помочь Наташе? Очень хочется знать, стоит ли рассчитывать на мороженое через пару месяцев или сразу выбросить эту мечту из головы?
– Лучше всего – сразу съесть. Тогда не нужно будет что-то выбрасывать из головы. Ну пожалуйста, не смотри так сурово. Я понимаю: ты вроде француза, который… – он бросил взгляд на памятник, – «и в Летний сад гулять водил». По-нашему, опытная, все понимающая подруга, чьи советы поистине бесценны для наивной деревенской девушки. Так?
– Нет, не так. Я не наивная и не деревенская, говорила же: Гирей – это поселок. И вообще, мы все болтаем о чем-то постороннем, Ира права, давайте о деле.
– Давай, – согласился Сергей. – Итак, любезные дамы, смею предложить вашему вниманию такое предложение: Наташа будет работать в коммерческой палатке моей напарницей, то есть мы будем работать по очереди – день она, день я. С девяти утра до шести вечера. Прописка не требуется, я уже говорил с начальством своим высоким, оно ждет Наташу. Процесс оформления предельно прост: она оставляет свой паспорт, ей доверяют материальные ценности. Детали объясню на месте. Жить она будет в общежитии Литературного института, там помощник коменданта мой друг, он предоставит в распоряжение Наташи комнату. Сегодня я позвонил ему – возражений нет, человек в какой-то мере мой должник. Разумеется, все это незаконно, но вполне надежно, как и принято в нашей стране. Зарплата – три тысячи в месяц, не так уж и плохо. Говорят, в мае будет пять – совсем хорошо.
– А если это ловушка? – насторожилась Ирина. – Если в общежитии к Наташе ввалятся и…
– Не откроет – не ввалятся, – перебил Сергей. – Но ты не веришь незнакомцу и правильно делаешь. Вот, пожалуйста. – Он достал из кармана куртки и протянул Ирине свой паспорт. – Спиши мой адрес и все остальное, потом, если что-то случится, можешь весь Интерпол на ноги поднять, не говоря уже о московской милиции.
Наташа засмеялась. Ирина повертела в руках паспорт, вернула его владельцу.
– А ты что с этого будешь иметь? Чего ради так стараешься, уговариваешь, потом ждешь у памятника, мерзнешь?
– Буду иметь напарницу, – улыбнулся Сергей. – Не сомневаюсь, на Наташу можно положиться. Она красивая, народ потянется к нашей палатке, прибыль вырастет и зарплата – вот и второй плюс. «Красота спасет мир», сказал Федор Михайлович. Получается, я способствую спасению нашего, изрядно загаженного уже, города – вот и третий. Достаточно?
– Не знаю, – пожала плечами Ирина. – Решай сама, Наташа.
– А если мне что-то не понравится, могу я бросить работу и уехать домой?
– Вполне. Расчет так же прост, как и оформление: сдаешь материальные ценности, получаешь паспорт – и свободна.
– Но чтоб ты знал, я не собираюсь долго работать в коммерческой палатке. Месяца два с половиной – три, а потом буду поступать в институт.
– Ради Бога! Только не рекомендую идти в МГУ, на журфак.
– Почему? – удивилась Ирина.
– Чтобы снова не возвращаться в коммерческую палатку, – усмехнулся Сергей.
– Понятно, – догадалась Ирина. – Теперь мне ясно, почему ты не похож на типичного торговца.
– Ты что, учился в МГУ? – Наташа округлила глаза.
– Нет. Я с детства мечтал о коммерческой палатке, как о светлом капиталистическом будущем.
5
Наташа испугалась, когда широкоплечий, с виду медлительный и важный помощник коменданта Вадим Иванович сказал, что поселит ее в изоляторе. Вмиг представила себе больничные стены, железную койку, а то и еще хуже – лежанку с грязной клеенкой, казенную тумбочку у изголовья.
Заметив грусть в ее глазах, Вадим Иванович усмехнулся:
– Не переживай. Изолятор – это лучшая наша комната, можно сказать – квартира. Многие студенты хотели бы там жить. Но я держу ее для особо важных гостей.
– Да какая ж я важная, – смутилась Наташа.
– Если Серега попросил, значит, важная, – невозмутимо пробасил Вадим Иванович. – Я даже обрадовался, когда он позвонил. Было дело, помогал мне, а сам ни о чем не просил. Теперь вот я ему помогу, так и должно быть. Давно его знаешь?
– Совсем чуть-чуть, – еще больше смутилась Наташа. – Только сегодня познакомились. Даже не знаю, почему он решил помочь мне.
– Чего ж тут непонятного, – хмыкнул Вадим Иванович, но, увидев, как напряглась Наташа, поспешно добавил: – Да ты не бойся, он парень хороший, не обидит.
Изолятор оказался по сути дела двухкомнатной квартирой на втором этаже с туалетом и умывальником. Одна комната была закрыта на ключ, в ней, как объяснил Вадим Иванович, он иногда работает, пишет, значит; а вторая – Наташина. Комната показалась Наташе вполне симпатичной: с розовыми обоями, деревянной кроватью, накрытой клетчатым верблюжьим одеялом. Еще там были письменный стол, обеденный, два стула и тумбочка. Ничего похожего на больницу или изолятор. А в общем коридоре была кухня, там стояли газовые плиты, можно было приготовить себе обед или ужин. Жилье понравилось Наташе.
Вадим Иванович принес постельное белье.
– Значит, так. Здесь, на втором этаже, студенты не живут. Вахтеров я предупредил. Ты не должна приглашать к себе гостей, устраивать какие-то праздники и не должна ходить по другим этажам.
– Да что вы, какие гости! Я, наоборот, боюсь, чтобы ко мне здесь приставать не стали. Я же одна…
– Могут и пристать, народ здесь сложный. Моя комната – вторая слева от лестничной площадки. Если что – зови. Но это вряд ли. Никто не знает, что ты здесь живешь, и лучше будет, если и не узнают. Пришла с работы или там откуда – шмыг по лестнице на второй этаж к себе и сиди там, как мышка. Ну, не как мышка, бояться особо нечего, но и афишировать свое место жительства не стоит. Понимаешь?
– Понимаю. Спасибо вам, Вадим Иванович.
– Ну вот и ладненько. Если что – заходи, не стесняйся. Сам когда-то по углам маялся, знаю, что это такое. Может, кастрюля или сковородка понадобится – дам. Пока.
Наташа застелила кровать, разложила одежду на полки в шкафу. Полкурицы, хлеб, соль и банку с вареньем – Ирина настояла, чтобы она взяла, – положила на обеденный стол. Больше делать было нечего.
Немного привыкнув к новой обстановке, Наташа сходила на почту, дала телеграмму матери, что поступила, учится, может быть, летом приедет домой, подробности – письмом. Врать было стыдно, а что делать? Если мать узнает все, что с ней случилось тут, она же тотчас же сядет в поезд и приедет забирать ее домой. Потом Наташа зашла в гастроном, купила колбасы, бутылку яблочного сока и вернулась в комнату.
Сергей обещал заехать вечером после работы, посмотреть, как она устроилась. А завтра она должна с утра идти в офис компании, которой принадлежат палатки на Калининском, и после этого, как объяснил Сергей, – на работу. Слово-то какое – офис! Где он находится, где эта палатка, как нужно торговать – Наташа понятия не имела, но Сергей сказал, что вечером все объяснит подробно.
Это и настораживало. Не просто так старается он для нее! А вдруг приедет и станет приставать, требовать чего-то нехорошего? Уже будет темно, место незнакомое, люди кругом – тоже. Что тогда делать? Не верилось, что Сергей может оказаться подлецом вроде профессора, но Ирка ведь предупреждала, что в Москве девушке, особенно симпатичной, нужно быть очень осторожной…
В шкафу перекладину, на какую полагалось вешать верхнюю одежду, заменяли вбитые гвозди. Сама же перекладина лежала на полу. Наташа взяла ее вместо палки, положила рядом с собой на кровать и стала ждать Сергея.
Поэт Иван Шерстобитов и прозаик Евгений Петинов, оба – студенты-заочники, вышли из дверей общежития, остановились. Шерстобитов, невысокий, плотный, с выпученными глазами и перебитым носом малый, сумрачно взглянул на своего товарища, невзрачного, щуплого блондина среднего роста в помятом пиджаке и давно не стиранных джинсах.
– Дрянь погода, – прорычал Шерстобитов. – Дерьмо собачье! Может, в Переделкино махнем, а, прозаик?
– Неохота, – мрачно отклонил предложение Петинов. – Лучше вернемся в комнату и допьем бутылку. Там хоть тепло.
– Худой ты, вот и мерзнешь, – рявкнул Шерстобитов.
Сам он был в расстегнутой до пупа фланелевой рубахе в синий цветочек, на шее болталась зеленая тряпица, вроде как платок.
– Слушай, Иоанн, – вяло тянул Петинов, – Шерстобитский… погнали обратно в комнату, не нравится мне здесь. Эта погода не способствует творчеству. Тоска…
– А что в этой стране способствует творчеству? – Голос у Шерстобитова был низким, зычным, как резкий звук контрабаса. – «Сникерсы»?! Нас тут на «Сникерсы» променяли! Суки! Суки! – заорал он во все горло. – Жрите свои «Сникерсы», ублюдки духовные! Подавитесь ими!
– Не подавятся, и не надейся, – буркнул Петинов.
На шум вышла Елизавета Петровна, вахтерша общежития.
– Ты чего расходился, Ваня? Никак, снова хочешь в милицию? Дождешься, вытурят тебя из института. А ну-ка замолчи и ступай к себе. Милиции нам тут не хватало.
– Душа горит, баба Лиза! – прохрипел Шерстобитов, хватаясь за ворот рубахи. – Душа поэта! Торгаши правят миром, «Сникерсы»! Поэтому и горит душа!
– Водка в тебе горит, дурак. Пил бы поменьше, так, может, и не горело б.
– Баба Лиза, – неожиданно спокойно спросил Шерстобитов, – а кто эта прекрасная женщина, которая проплывала здесь часа полтора назад? Я ее никогда здесь не видел раньше.
– Смугленькая, в синей курточке? Какая-то поэтесса, Вадим Иванович ее в изоляторе поселил.
– Смуглая леди, – задумчиво пробурчал Шерстобитов, – загадочная смуглая леди… Я посвящу ей сонет.
– Шерстобитский, – пробормотал Петинов. – Иоанн… Ты ведь не Шекспир, сонеты писать не умеешь.
– Заткнись, презренный прозаик! – сверкнул глазами Шерстобитов и, наклонившись к самому уху вахтерши, заговорщицки спросил: – Баба Лиза, скажите, я – красивый мужчина?
– Ну, насчет красивый, сказать не могу, – осторожно начала Елизавета Петровна.
Но Шерстобитов перебил ее.
– Правильно, баба Лиза! – обрадованно рявкнул он. – Я – урод, Квазимодо! Но у меня – прекрасная душа и талант от Бога! А теперь скажите, вы видели у нас тут красивых поэтесс?
– Да нормальные девчонки, – пожала плечами сбитая с толку вахтерша, поправляя очки.
– Вот именно – нормальные! – рубанул ладонью воздух Шерстобитов. – А таких, как эта смуглая леди, нет и не будет. Поэтесса! Зачем красивой женщине писать стихи? Она сама – поэзия! Ну ладно, прозаик, пошли в комнату, – неожиданно заспешил он.
– И правильно, – вздохнула с облегчением вахтерша. – Давно бы так. Идите к себе, ребята, идите от греха.
Шерстобитов и Петинов поднялись на лифте в свою комнату, выпили водки, а потом, прихватив с собой бутылку, крадучись спустились по лестнице на второй этаж, постучали в дверь изолятора. Наташа, убежденная, что это Сергей, открыла и отпрянула, увидев перед собой две пьяные, опухшие физиономии.
– Что вам надо? – Голос ее сорвался.
Шерстобитов, переступив порог, картинно встал на одно колено, протянул к Наташе руки.
– О, прекрасная смуглая леди! – прорычал он. – Подари свой животворный взгляд презренному рабу, поэту!
Наташа отбежала к кровати, взяла в руки палку. Почувствовав себя увереннее – один стоит на колене, другой такой худой, ветром качает, Наташа спросила:
– Какому поэту?
– Он поэт. – Петинов ткнул пальцем в затылок Шерстобитова. – Знаменитый поэт Иоанн Шерстобитский.
– Джон Шерстобитский, – недовольно рявкнул поэт.
– Но, Ваня! – возразил Петинов. – Вчера ты сам сказал, что отныне будешь Иоанном. Хоть бы предупредил, что решил стать Джоном. А может, лучше – Вильям? Вильям Шерстбир, неплохо звучит, а, Ваня?
– Немедленно убирайтесь отсюда, – решительно потребовала Наташа. Пьяный поэт уже не пугал ее, но палку она крепко держала в руках.
– Ты не можешь прогнать меня, – запротестовал поэт. – Ты не такая, как все эти грязные торгаши. Ты – спасешь мир. Вместе со мной. Афродита! Амазонка! А… а…
– Анаконда, – подсказал Петинов.
– Заткнись, дурак! – заорал Шерстобитов. – Это – серьезно! Послушай, смуглая леди, я прочту тебе свои последние строки. Оцени их! Суки! Вы жрете «Сникерсы» весело и ждете, когда до конца будут подрезаны затупленным лезвием бьющиеся не в такт вам сердца!
– Нескладно, – сказала Наташа. – Вообще на стихи не похоже.
– Я ж тебе говорил, что не умеешь сонеты писать, – подал голос Петинов. – На стенке, в туалете – это одно, а сонеты – совсем другое дело, Ио… Джон.
– Я сочиню тебе другие. – Шерстобитов вскочил, шагнул к Наташе. – Я буду устилать твой путь своими строчками, по ним ты пойдешь к бессмертию. О моя смуглая леди!
Наташа, держа палку наготове, отступала к окну. Мало того, что этот Джон был пьян, он еще и сумасшедший!
– Не подходи! – закричала Наташа, поднимая палку. – Не подходи ко мне, а то я… я тебя тресну по голове!
Распахнулась дверь, и на пороге появился Сергей с большой сумкой в руке. Он поставил сумку на пол, короткой подсечкой сбил с ног Петинова и шагнул к Шерстобитову.
– Эй, начальник, какие проблемы? – спросил Сергей. – Ты заблудился? Помочь выйти из комнаты?
Шерстобитов обернулся, снизу вверх, с ненавистью, посмотрел на Сергея.
– А ты кто такой? Торгаш? «Сникерсы» жрешь? – заорал он так, что Наташа вздрогнула. – Ты отталкиваешь поэта от божественного разговора со смуглой леди, быдло?!
Сжав кулаки, он прыгнул на Сергея, но тот лишь слегка отклонил в сторону корпус и тяжелой оплеухой сбил поэта с ног. Шерстобитов проворно вскочил и снова бросился на Сергея в слепой ярости, и снова оказался на полу. Наташа завизжала.
На шум примчался Вадим Иванович. Только взглянул на Петинова, и тот, опустив голову, молча поплелся прочь. Вадим Иванович подмигнул Наташе, взял Шерстобитова под руку.
– Пойдем, Ваня, ты сегодня лишнего себе позволил.
– Он ударил меня! – дернулся Шерстобитов, пытаясь вырваться. – Меня, поэта – ударил! Я убью его, Вадим!
– Ваня! – прикрикнул Вадим Иванович и крепко встряхнул поэта. – Я не разрешаю тебе никого убивать. Поэт может вызвать обидчика на дуэль, а там уж – как получится.
– Но он ударил меня при женщине! При смуглой леди! – жалостно всхлипнул Шерстобитов. – Вадик, ты всегда меня понимал, я тебя уважаю за это. Но я все равно его убью! Достану пистолет и застрелю, как собаку!
– А я тебя, стервеца, за такие слова из общежития вытурю. И из института, – ласково сказал Вадим Иванович, выводя Шерстобитова из комнаты. В дверях он обернулся, еще раз подмигнул Наташе. Потом дернул поэта за руку. – Пошли, пошли. Придется провести с тобой разъяснительную беседу о втором этаже и изоляторе в частности.
Это подмигивание напугало Наташу больше, чем появление Шерстобитова. Что это за общежитие? Один кричит, что застрелит кого-то, другой обещает за это из общежития вытурить… Кошмар, да и только. Широко раскрытыми глазами смотрела она на Сергея.
– Страшно?
Наташа кивнула. Сергей подошел, легонько прикоснулся ладонями к ее плечам. На мгновенье расслабившись, Наташа склонила голову ему на грудь, но уже в следующее мгновенье испуганно отстранилась.
– Ты почему руки распускаешь? – рассердилась она.
Сергей шутливо поднял руки вверх, извиняясь таким образом за нечаянное объятие.
– Не бойся, с гениями всегда трудно разговаривать, а с непризнанными гениями – в сто раз труднее. Но они, как правило, становятся агрессивными лишь тогда, когда начинаешь критиковать их стихи, а вообще – довольно миролюбивые парни. Но все-таки спрашивай, когда стучат в дверь. Лишняя предосторожность никому не помешает.
– А я и не боялась его. Он был такой смешной! Встал на колено и начал читать глупые стихи. Между прочим, палку я приготовила к твоему приходу. На всякий случай.
– Ну еще бы, – усмехнулся Сергей. – У меня ведь на лбу написано: «Женщины, когда он приближается, берите в руки палки!» Не веришь? Смотри. – Он откинул со лба длинные волосы, придержал их пальцами, наклонился к Наташе.
Она подалась вперед, желая разглядеть странную надпись, но, услышав его смех, поняла, что он разыграл ее.
– Нашел время для шуточек! – рассердилась она еще больше.
– Ты права, – посерьезнел вмиг Сергей. – Вовремя остановила меня, а то уж было начал забывать, для чего пришел сюда. – Он взял большую сумку, расстегнул «молнию», принялся доставать посуду.
– Что это? – удивилась Наташа.
– Сковородка, электрочайник, заварной чайник, кастрюля, ложка, вилка, сахарница, пара тарелок, – монотонно перечислял Сергей.
Вот уже весь обеденный стол был заставлен посудой, Наташа с недоумением смотрела на Сергея.
– Посуда это, – объяснил он. – Для тебя. Что тут непонятного? Как ею пользоваться, ты, я надеюсь, знаешь.
– Откуда она?
– На свалке валялась. Я нашел и подумал: а ведь моя напарница, наверное, сидит голодная и даже чаем вряд ли угостит меня сегодня. Взял все это и принес тебе. Видишь ли, я не люблю, когда меня в гостях чаем не угощают.
– На свалке?! – ужаснулась Наташа. – Зачем же ты притащил сюда вещи со свалки? – Заметив усмешку Сергея, внимательно разглядела посуду – вся она была чистая, почти новая, такую вряд ли выбросят на свалку. – И где же ты нашел такую свалку?
– Дома, на антресолях.
– На… где? – не поняла Наташа.
– На ан-тре-со-лях, – повторил Сергей по слогам. – Это полки под потолком. Да все это не важно. Главное, вещи нужные, можно сказать даже – необходимые для тебя. Бери. Пользуйся.
– Спасибо. Потом я обязательно верну тебе все. Или… я должна еще как-то благодарить?
– Да нет. Просто вернешь и все. В двойном размере. А вот за это, – достал из сумки пачку индийского чая и пакет с сахаром, – можешь еще как-то поблагодарить. Угостить меня чаем. Холодно ведь на улице.
– Сперва тебе чаю, а потом…
– Водочки. – Сергей показал рукой на бутылку у кровати. – Ты ведь уже приготовила, верно?
– Ничего я не приготовила, – сердито нахмурилась Наташа. – Это поэты притащили, не знаю, зачем. Нужно отдать им бутылку, а то завтра припрутся требовать. Не вздумай трогать ее. А то выпьешь и сам дураком станешь.
– Как скажешь, хозяйка, – поклонился Сергей.
– Хорошо, я поставлю чайник, пока он закипит, ты расскажешь мне, куда и к кому нужно идти завтра. И вообще, что делать.
– Конечно, расскажу. Я завтра утром заеду за тобой. А позже, когда все решится, поработаем вместе денек. Покажу, что и как. Дело, как говорится, нехитрое, но требует навыка.
– Расскажешь, чаю попьешь и уйдешь?
– Ты все-таки боишься меня… Почему?
– Не знаю, – пожала плечами Наташа.
Ночью Наташа долго лежала с открытыми глазами и думала о Сергее. Боялась ли она его? Все-таки – да. Но не так, как боятся злую собаку или бандита в темном переулке. Она уже верила, что он – хороший парень. Симпатичный, добрый, заботливый, с ним интересно. И, если уж быть честной, ей не хотелось, чтобы он так скоро уходил, хотя и настойчиво напоминала ему, мол, пора и честь знать. И вообще вела себя так, что он, похоже, не сомневался: даже нечаянное прикосновение к ней равносильно прикосновению к оголенным электрическим проводам. Она боялась разочароваться, боялась потерять смешного, ни на кого не похожего человека и снова увидеть перед собой Валерку Лободу, или Плешакова, или профессора… да мало ли было мужчин, глаза которых сально поблескивали, когда она проходила мимо! Если и Сергей окажется таким же – охотником за ее телом, – сможет ли она после кому-нибудь верить? Наверное, нет…
Но уже возникло в душе сомнение: а не слишком ли она строга к нему? Чертом смотрит на человека, а ведь он столько хорошего для нее сделал. Как бы не обиделся…
6
Сергей сидел в своей комнате в глубоком кресле. Все здесь было как всегда: оранжевый торшер заливал комнату неярким теплым светом. Рядом с торшером – полка с радиоаппаратурой, из двухкассетника звучала прекрасная музыка ансамбля «Битлз». В другом углу – письменный стол, заваленный книгами, бумагами. Беспорядок там был самый что ни на есть творческий, хотя уже больше полугода (когда ушел из «Литературной газеты») Сергей ничего не писал, предпочитая в свободное время сидеть в кресле и слушать музыку. Диван, книжные полки, репродукции Сальвадора Дали на стенах – его комната, берлога, убежище.
Все здесь было устроено для того, чтобы хозяин мог отдохнуть, расслабиться, собраться с силами, успокоиться, если выпадали нелегкие дни, или пригласить друзей, устроить вечеринку, если был повод или просто желание. Телевизор, музыка, небольшой холодильник, он же и бар, где всегда стояли красивые бутылки и банки с закуской, – это Сергей называл «полной автономией».
Но вот уже несколько вечеров Сергей не чувствовал здесь прежнего уюта. Чего-то не хватало, вернее – кого-то. А если уж быть откровенным – черноглазой девчонки, которая смотрит на него, как Василиса на Кощея.
Господи, это же наваждение какое-то, уму непостижимо – он все время думает о девчонке в несуразной куртке, сшитой где-то в захолустье местными горе-модельерами, в черном костюме с юбкой ниже колен – классическое одеяние старой мымры из школы… Впрочем, дело ведь не в одежде, а в том, что она олицетворяет суть человека: девчонка глупа, наивна, испугана, понятия не имеет, как себя вести в той или иной ситуации. Она – как будто из другого мира прилетела и подстраиваться под этот, привычный Сергею с детства, не собирается.
У нее красивое лицо, отличная фигура, даже несуразная юбка не могла скрыть стройной прелести длиннющих ног. Ну и что? Он всегда легко и непринужденно знакомился с девушками. Сколько их было? Теперь, к двадцати шести годам, и вспомнить трудно. Всего, что хотел, добивался обычно за два-три вечера, и ведь не было среди его многочисленных подруг ни одной некрасивой. Так в чем же дело теперь?
Почему он думает о ней? И вчера думал, и позавчера – всю неделю с того часа, как увидел ее…
Сергей усмехнулся. Уж не собирается ли он «поверить гармонию алгеброй»? Понять то, над чем ломали головы лучшие из людей? Любовь? Разве о такой женщине он мечтал, как о будущей своей жене, спутнице жизни? Смешно подумать!
Жалость?..
В комнату без стука вошла Мария Федотовна, мать Сергея.
– О чем задумался, горе-бизнесмен?
– Я не бизнесмен, мама, я обыкновенный наемный работник у хозяина, которому принадлежат средства производства, как то: сама палатка, обогреватель, калькулятор на солнечных аккумуляторах. Да еще стул в палатке.
– И что же вы производите вместе с ним? Китайское барахло и поддельные ликеры с фирменными этикетками?
– Мы производим удовлетворение потребительских нужд населения столицы, а также ее многочисленных званых и незваных гостей, – с серьезным выражением лица пояснил Сергей.
– Не надоело дурака валять? Послушай, Сережа, папе сегодня звонили из «Московских новостей», им нужен заместитель ответственного секретаря с перспективой скорого секретарства.
– Ответственного?
– Разумеется.
– Не пойдет. Скажи папе, пусть поищет перспективу генерального секретарства с резиденцией в Кремле, тогда и подумаю.
– Перестань дурачиться. Это вполне серьезное предложение. И зарплата неплохая.
– Больше, чем я в палатке зарабатываю?
– Дело не в деньгах, а в социальном положении человека. Ты занимаешь явно не свое место, а кто-то другой в это время занимает твое. Потом не так-то просто будет вернуть его. Я считаю, хватит делать глупости.
– Значит, платить там будут все-таки меньше, чем в палатке. Мама, знаешь, чем я занимаюсь на своей теперешней работе?
– Это ты прекрасно знаешь, что я и думать об этом не желаю! – рассердилась Мария Федотовна. – Ты не задумывался о том, что позоришь своего отца, профессора, меня, скажем так, не последнюю в этой стране журналистку?
– Ты ошибаешься, мама. – Сергей был спокоен. – Так вот, я сижу в палатке и продаю людям то, что им нравится. Хотят – покупают, не хотят – не покупают. Я никого ни в чем не убеждаю. А в твоих «Московских новостях», да и во всех других газетах, я вынужден буду оболванивать народ. Хвалить одних и поливать помоями других, теперь это делается уже без всякой логики, на уровне «дурак – сам дурак». Притворяться, что я пламенный демократ или пламенный противник так называемых демократов, плясать под чью-то дудку. А мне – плевать на них всех, понимаешь, мама? Они все – дерьмо, до которого мне нет никакого дела. Ну нет мне до них дела, пусть хоть голыми по Кремлю бегают или на рельсы ложатся. Я, как Бегемот, помнишь: «Никого не трогаю, починяю примус».
– Ох, дорогой мой, ты рассуждаешь, как типичный обыватель, лабазник. В стране грандиозные перемены, каких, может быть, мир не знал, а ты спрятал голову и знать ничего не желаешь! Люди из сил выбиваются, защищая демократию, а ты… Мне стыдно за тебя, сын!
– Мир всякое знал, – усмехнулся Сергей. – Люди из сил выбиваются, теплые креслица себе выцарапывая. Если нет – они просто дураки. Вспомни, мама: «За царя, за Отечество, вперед!» – понеслись вперед. «За Родину, за партию, вперед!» – помчались вперед. А потом что? Царь и партия, элита, конечно, попивают водочку и коньячок, икоркой закусывают, а толпы несчастных калек бродят по стране, милостыню просят. Да и те, кто живы остались, побежденным завидуют. Что же ты мне предлагаешь: драться за креслице или завидовать побежденным?
– Послушай, балбес, – засмеялась мать, – если уж ты ненавидишь политику, иди в аспирантуру. У тебя красный диплом, поступить – не проблема. Ты ведь тупеешь в своей коммерческой палатке!
– А что, если я влюбился, мама?
Мария Федотовна подошла ближе, присела на валик кресла.
– Интересно послушать, в кого же? Ну давай выкладывай, надеюсь, это не какая-нибудь неграмотная торговка?
– Она простая деревенская девушка, – с притворной скромностью сказал Сергей, – торговать не умеет, но я учу ее потихоньку.
– Твоя новая напарница, что ли? А Лариса? У нее уже есть мнение по этому вопросу?
– Спроси у Ларисы. Да нет, мама, это я пошутил.
– Странные у тебя шутки, – покачала головой Мария Федотовна. – Я прошу тебя, Сережа, всерьез подумай об аспирантуре.
– Я уже подумал и решил, что лучше темы для грядущей диссертации, чем «Дело Горбачева – Ельцина живет и побеждает» или «Торжество демократии в России», не придумаешь. Представляешь, как будут завидовать Поповы да Яковлевы? У них же диссертации – о торжестве советской власти!
– Ты утомил меня больше, чем целый день в редакции, – вздохнула она. – Иди ужинать и, пожалуйста, не расстраивай папу, он неважно себя чувствует.
После ужина Сергей вернулся в свою комнату, сел в кресло и снова стал думать о Наташе. Так что же является причиной этих нескончаемых мыслей? Жалость? Девчонка-то, действительно, как прекрасный цветок на тротуаре. Ее нужно защитить, помочь, иначе – изомнут, затопчут. Нельзя этого допустить, он нужен ей, он должен быть рядом. Наверное, все дело именно в этом. Хотя кто его знает…
Сергей взглянул на часы: восемь вечера. Что она делает, одна в общежитии? Читает «Анжелику»? Он принес ей несколько книг. Или пришли пьяные поэты и забавляют ее дурацкими стихами? А может, скучает? Вспоминает о своем цветущем поселке? Она так много рассказывала ему о своем Гирее в последние дни, когда они вместе сидели в палатке. А что он делает здесь, дома? Восемь вечера, еще ведь не поздно навестить ее! Черт, какой же предлог придумать?
Или заявиться без предлога? В первый раз, что ли? Да нет, выгонит, подумает что-то плохое, обидится. Нет-нет, нужен предлог. Можно отнести ей учебник английского. Она ведь в институт собирается поступать, вот пусть учит, пока есть свободное время.
Сергей надел свитер, куртку, сказал матери, что пойдет прогуляться. Он обувал кроссовки в прихожей, когда в дверь позвонили. Сергей открыл – перед ним стояла невысокая блондинка в распахнутой дубленке. Черная эластичная, очень короткая юбка обтягивала полные бедра и почти не скрывала аппетитные, стройные ноги в черных ботфортах. У нее было симпатичное лицо, волосы стрижены коротко, лишь нос, пожалуй, был длинноват.
– Лариса… – удивился Сергей. – Что-нибудь случилось?
– Да вот, – растягивая слова, сказала гостья, – решила узнать, почему ты не звонишь мне целую неделю уже.
– Это бывает, я то звоню, то не звоню, все зависит от настроения и свободного времени. В последние дни жутко много работы, поэтому и не звоню.
В прихожую вышла Мария Федотовна, поздоровалась с Ларисой, но не ушла в комнату, а с интересом наблюдала за разговором молодых людей.
– Так уж занят, что и позвонить не можешь? А сейчас куда собрался?
– Нужно приятелю занести учебник английского языка, он в институт собирается поступать.
– Издеваешься? Все твои приятели давно уже получили высшее образование.
– А этот немного задержался в своем развитии и теперь бурно прогрессирует. Нужно помочь.
Мария Федотовна не могла сдержать улыбку, слушая сына.
– Ну так завтра отнесешь или послезавтра. – Лариса не могла понять, шутит он или говорит всерьез. – За один вечер он все равно не выучит английский. Да ты что, Сережа, правда, что ли, собираешься убежать? Ты хоть соображаешь, что делаешь? Давай посидим, поговорим, музыку послушаем.
