Текст книги "Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Поосторожнее! – возмутился Нигилист. – Что вы себе позволяете?

– Я тебе дам осторожнее! Ты мне куру задавил! – бушевала хозяйка. – Ездят тут всякие на своих драндулетах, кур давят! Ишь ты какой, дармоед чертов!

– Но позвольте, она же сама бросилась под колеса! Я просто не успел затормозить.

– Что – позвольте? Что – позвольте?! Она – кура, у нее и мозги куриные, а у тебя-то не куриные! Смотреть надо. А то ездит тут да ишо с девкой… – Женщина пригнулась, разглядывая Наташу, узнала. – Ох, Господи, да никак Наташка Колесникова?

– Это я, здравствуйте, тетя Мотя. – Наташа опустила стекло. – А это мой муж, вот, приехали в гости к маме.

Удивленная тетя Мотя никак не могла решить, что ей делать: ругаться дальше или…

– Я вам заплачу. – Нигилист достал бумажник, вынул десять долларов, протянул тете Моте. – Пожалуйста, возьмите, на эти деньги можно три курицы купить.

– Это что такое? – прищурилась женщина, разглядывая валюту. – Никак эти, американские? Да на кой черт они мне нужны! Я ж не в Америке живу, пока еще на Кубани, слава Богу.

– Возьмите, тетя Мотя. Поедете в Кропоткин, обменяете на рубли, тысячи три получите.

– Три тысячи?! – в ужасе замахала руками. – За одну курицу? Да вы совсем с ума посходили. Не надо мне!

Нигилист вынул из бумажника пять сторублевок.

– Этого, по-моему, будет вполне достаточно в качестве компенсации за вашу курицу.

Тетя Мотя деньги взяла, покачала головой.

– Богато живешь, Наташа. Ну, дай Бог тебе здоровьичка.

– Чтобы я еще когда-нибудь… в этот Гирей!.. – сквозь зубы процедил Нигилист. – За миллион баксов не поеду!

6

Уже стемнело. Наташа сидела на лавочке у калитки и с грустью смотрела на улицу. Изредка проезжали машины, чаще – велосипедисты, шли прохожие, как всегда, прямо по проезжей части, сворачивая на обочину лишь тогда, когда ехала машина. Гирей жил своей неторопливой, размеренной жизнью, теперь казалось – чужой, недоступной. Потому и здороваться со знакомыми земляками Наташе не хотелось. Начнут спрашивать, что да как… Улица жила своей жизнью, Наташа своей.

Услышав рев мотоциклетного двигателя, Наташа вздрогнула, хотела уйти во двор, но не успела. Круто развернувшись, перед нею затормозила «ява». Валентин Плешаков сдвинул очки на лоб и развел руками:

– А вот и я. Привет, Наташка, не ждала?

– Не ждала. Чего тебе надо?

– Как всегда – тебя. Слышал, слышал, приехала в Гирей на обалденном лимузине и с мужем, прямо-таки огромным начальником. Приехала и даже из дому не выходит. Зазналась, что ли?

– Тебе-то какое дело?

– Да ладно, какое дело! Значит, нашла себе толстого пахана? Он кто, банкир, да?

– Он не толстый и не банкир, а коммерческий директор. Ты какой-то взвинченный, Валентин. Опять накурился?

– Нормалек! Я вот что подумал, Наташка. Нарисовался тебе в Москве чувак с лимузином, прокатил туда-сюда, и ты уже его жена. Так, да? А Валя Плешаков сколько возил тебя на своей «яве» – и ничего. Даже не поцеловал ни разу. Это ж совсем нехорошо получается.

– Тебе что, поцеловаться тут не с кем?

– Да не об том речь. Не нравится мне, когда Валю Плешакова за лоха считают.

– Ну, и что ты предлагаешь? Поцеловать тебя прямо сейчас? Здесь? Больше ты ничего не хочешь?

– В том-то и дело, что хочу. «Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал», – попробовал спеть Плешаков.

– Ты в своем уме? Я сюда с мужем приехала. Не стыдно предлагать такое замужней женщине? Совсем дурак. Уезжай, Валентин, от греха подальше, а то муж услышит, скандал будет.

– Ну что такое муж? Подумаешь, козел, у которого много бабок. Сказала бы, что «мерседес» хочешь, я бы поднапрягся и сотворил тебе автомобильчик. Что смотришь? Да запросто. Поехали, Наташка, мужу потом скажешь, что у подруги была, у одноклассницы. А если он станет вякать, я ему быстро роги пообломаю.

– У него нет рогов и не будет. Все, Валентин, мне пора. Завтра утром уезжаем в Москву, нужно еще собраться да лечь пораньше.

– С мужем? – недобро усмехнулся Плешаков.

– А это уже тебя не касается.

– Я, точно, дурак, отпустил тебя в Москву. Не думал, что так быстро выскочишь замуж за «мерседес». Я лучше о тебе думал, понятно? Но теперь еще не поздно получить то, что мне полагается. Ну, иди ко мне, Наташа, иди, не выдрючивайся. Не пожалеешь. Я скоро в Москву приеду, что-нибудь придумаем вдвоем.

Он попытался ее обнять.

– Отвяжись!

Распахнулась калитка, на улицу вышел Нигилист.

– Что такое, Наташа? Кто это?

– Дурак один, привязался… Ты не обращай внимания, он обкурился этой гадости, сам не понимает, что делает.

– Что тебе надо? – Нигилист повернулся к Плешакову.

– Бабу твою трахнуть, – нагло усмехнулся тот. – Она мне еще до Москвы обещала, да так быстро уехала, что не успела. А я не тороплюсь, мое от меня не уйдет.

– Как ты смеешь, негодяй? – закричала Наташа. – Когда я тебе хоть что-нибудь обещала? Попробуй только дотронься до меня, дурак!

– Он не дурак, – презрительно сказал Нигилист. – Он просто деревенское быдло, распоясавшееся быдло. Таких мы будем искоренять. Железной рукой!

– Ты – меня? Искоренять? Послушай, хмырь московский, я же тебе не все рассказал. Про бабу ты понял, да? А если ты возбухать станешь, я и тебе шарабан покоцаю, понял? Прямо здесь, если хочешь. Ну как, хочешь?

Нигилист без замаха ударил его в челюсть. Плешаков отшатнулся, потер пальцами ушибленное место и ринулся на Петра Яковлевича. Однако, сделав шаг, дернулся, будто на каменную стену наткнулся и рухнул на колени. Рядом с Нигилистом встал Ратковский. Наташа юркнула в калитку.

– Двое вас тут, да? И оба мужья? Ну, чуваки, я вас достану!

Он рванул на себе рубашку, взревел, вскакивая на ноги. В руке у него щелкнул нож с тонким выкидным лезвием.

– Убери нож, – резко скомандовал Ратковский, оттесняя Нигилиста к калитке.

– Ах вы, волки паскудные, – ревел Плешаков, надвигаясь на Ратковского, – фраера московские! Я вам, суки, покажу, куда приехали и кто здесь хозяин. Ратковский не двинулся с места, только быстрым движением руки распахнул свою кожаную куртку так, чтобы виден был пистолет в кобуре под мышкой.

– Не дергайся, парень, – равнодушно сказал он. – Ты, конечно, центровой здесь, но сегодня ошибся адресом. Не туда пришел.

– С-сука! Думаешь, пушки твоей испугался? Видал я такие пушки, на вокзале по сто рублей! Я и на пушке твоей распишусь этим ножичком, козел драный!

Ратковский ударил его ногой в пах так стремительно, что Плешаков не то что не увернулся – сам удар не увидел. Он несколько раз глотнул широко раскрытым ртом воздух и рухнул на землю. Нож упал рядом. Ратковский тотчас же отбросил его носком туфли в сторону, потом резко ударил Плешакова ногой по ребрам. Того будто пружиной подбросило вверх. Он корчился на земле, бормоча проклятия, а Ратковский стоял рядом и смотрел вниз.

– Этот пистолет настоящий, – спокойно сказал он. – И у меня есть разрешение Верховного Совета на него. Так что я сейчас просто пристрелю тебя, как собаку. Все свидетели покажут, что сделал я это в пределах необходимой самообороны. На ноже твои отпечатки. Вопросы есть?

Он достал пистолет, щелкнул затвором, опустил дуло вниз – оно смотрело прямо между глаз Плешакова. Тот понял наконец, что нарвался на профессионала. Заерзал, пытаясь отползти за свой мотоцикл.

– Ты что, чувак, ты что? – хрипел, дергаясь, как червяк. – Не стреляй, кореш, убери пушку. Ну, извини, прости, курнул я и дурь в голову ударила… не стреляй, корешок… я пошутил… гадом буду, пошутил…

– Ты давно уже гад. Ничего не могу поделать, начальник сказал – будем искоренять. Я думаю, он прав. А с твоими хозяевами, если они есть, мы договоримся.

– Я сам тут хозяин… Эй, начальник, – обратился он к Нигилисту. – Я же извинился, в натуре, скажи своему…

Нигилист, скрестив руки на груди, молча наблюдал за происходящим. Взгляд его был задумчив – ни злости, ни ярости, ни удовлетворения. Скорее – заинтересованность.

– Оставь его, Олег.

– Может, сломать руку или ногу? Чтобы в следующий раз думал, прежде чем разговор начинать, – усмехнулся Ратковский.

– Да ты что, чувак, совсем озверел, что ли? – Плешаков немного приободрился, понял, что стрелять в него не станут. – Слыхал, что начальник сказал?

– Он сказал, чтобы я оставил тебя, – пояснил Ратковский. – Теперь нужно выяснить, в каком состоянии тебя оставить.

– Все, Олег, все. Я думаю, он уже понял, что к чему.

– Понял, понял, – корчась, поднялся Плешаков. – Все нормально, Наташка… мы с нею давно знаем друг друга, я ж ее в Москву провожал. Ну, и теперь… досадно стало. Да ладно, дело прошлое. Ты ее муж, я ничего против не имею. Дело прошлое, завязали…

– Судя по твоему поведению, ты здесь лидер, – прищурился Нигилист. – К тому же, как я понял, куришь травку. Значит, знаешь, у кого она есть, а может, и у тебя самого, места у вас тут благодатные, конопля растет повсюду.

– Не понял…

– Все ты понял, не притворяйся. В Москве есть люди, которые заинтересованы в этом товаре. Если ты не дурак и знаешь, где он есть, а мне почему-то кажется, что знаешь, мы могли бы договориться. Попробовать наладить сотрудничество.

– Ну да! – ухмыльнулся Плешаков и тут же скривился, растирая правый бок. – А если ты мент? Я тебе все расскажу, а ты новые погоны прилепишь и спасибо не скажешь? Нет у меня ничего.

– Нет так нет, – пожал плечами Нигилист. – Я в этом бизнесе не специалист, просто у одного знакомого есть канал на Запад. Он человек серьезный, не скупится, при желании ты мог бы заработать на «мерседес». Был бы я ментом, сам бы нашел тебя. Но я деловой человек, встретились мы случайно. И только сейчас я вспомнил о разговоре со своим знакомым.

– Что ты предлагаешь конкретно? – спросил Плешаков. Глаза его заблестели при упоминании возможности заработать на «мерседес». – Если я подумаю… может, и придумаю что-то.

– Конкретно? Я тебе оставлю телефон. Если придумаешь, позвонишь Олегу, вот этому. – Нигилист ткнул пальцем в телохранителя. – Договоритесь о цене, в баксах. Ты привозишь для начала килограмма полтора «пластилина», я устраиваю тебе свидание с покупателями. Ты получаешь деньги, договариваешься о дальнейшем сотрудничестве, я получаю свои комиссионные. С тобой мы больше не увидимся. Думай.

– А где гарантия, что покупатели не окажутся переодетыми ментами?

– Ты им не нужен. Ты ведь не наркомафия. За большие деньги при нынешнем положении этим здесь будет заниматься каждый второй. Если ему позволят те, кто контролирует этот бизнес. У тебя есть возможность обойти их.

Плешаков машинально почесал затылок. Его глаза уже не блестели, а горели в предвкушении большой наживы.

– Конопля сейчас цветет вовсю. Так что можно и решить эту задачку. Давай телефон, я звякну.

– Вот и договорились.

Ратковский стоял рядом и молчал. Но когда Плешаков уехал, повернулся к Нигилисту.

– Петр Яковлевич, зачем вам эта затея? Человек непроверенный, способный на глупости. Я бы не стал так рисковать.

– Я и не рискую. Мы с ним больше не увидимся, никто не докажет, что я его знаю. Работать с ним или нет, решать покупателям. Они люди опытные. Ты помнишь Радика? У него время от времени возникают проблемы со Средней Азией, сам говорил, надо бы найти поставщиков поближе, в России. Вот я и помогу ему, если, конечно, этот кретин что-то сделает.

– Ну, что же, если так, можно попробовать. Вы меня все время удивляете, Петр Яковлевич. Знаете чем? Способностью превращать в деньги даже случайную встречу с деревенским хамом.

– Но одну встречу я превратил в сплошные затраты. И не жалею об этом.

– Наташа стоит того, Петр Яковлевич.

Работы снова не было. Клавдия Ивановна сидела в кабине своего крана и с грустью смотрела вниз. А там, куда ни глянь – штабеля железнодорожных шпал, штабеля опор, плит – весь заводской двор был загроможден готовой продукцией. С утра обещали дать два вагона, вот уже и полдень, а вагонов не видать. Вот времена настали! Заказывают, а потом не берут – дорого, или берут, да не платят – денег нет. Но если и берут и заплатить могут – вагоны где-то теряются. Никакого порядка! И что же дальше будет?..

Неожиданно Клавдия Ивановна увидела, как по лесенке к ней в кабину поднимается Валентин Плешаков. Чего ему тут понадобилось?

– Высоко вы сидите, теть Клав, – Плешаков уже открывал дверцу. – Еле забрался. Ребра болят, ужас как.

– А чего лез? Я тебя не звала.

– Понятно, что не звали, сам забрался, без приглашения. Дело у меня к вам, важное.

– Ну, и подождал бы, когда я спущусь вниз. Ты вчера приезжал ко двору, бузу устроил?

– Я, теть Клав. Кто же еще в Гирее такую бузу может устроить? Хотел с Наташей поговорить, че ж мне, и поговорить с ней нельзя? Так этот муж, сука с «мерседесом»…

– Ты, Валентин, при мне не выражайся. Есть дело – говори, а нет – полезай обратно.

– А что я сказал? Матом, что ли, ругаюсь? Ну, ладно, ладно… Если он был один, я б его урыл вместе с его лимузином. Чтобы знал, как в Гирее бочку катить на Плешакова. Так у него ж и телохранитель имеется, крутой чувак и с пушкой. Чуть не пристрелил меня с… Ну, вы сами понимаете.

– А ты как думал? Петр Яковлевич большой начальник, директор коммерции. У человека такие деньжищи, такая машина, как же ему без телохранителя? Ограбят ведь.

– Коммерческий директор, вы говорите? Вот за этим я залез к вам, теть Клав. Кто он на самом деле, этот Петр Яковлевич?

– Нигилист, – сказала Клавдия Ивановна.

– Какой нигилист? – не понял Плешаков. – Как у Тургенева, что ли? Помню, в школе проходили. Я в смысле – кем работает?

– Нигилист – такая фамилия у него. И захочешь – не забудешь. Слава Богу, Наташа свою оставила.

– Еврей, что ли?

– Да вроде нет, евреи не такие нахальные. Рассказывал мне, что дед его, когда маленький был, остался без родителей, они дворянами были, за то и расстреляли их. Так он не сказал свою фамилию в детском доме, назвался Нигилистом, никому не верил, вот и назвался так. И с тех пор пошло – Нигилист.

– Да хрен с ней, с фамилией. Кем он работает, теть Клав?

– Я же тебе русским языком сказала: директором коммерции.

– Не мент?

– Больно капризный для мента. Прямо такой барин! И то ему не так, и это. Измаялась вся, угождая ему.

– Ну, если не мент, мы ему соли на хвост насыплем, – многозначительно сказал Плешаков. – Он долго будет вспоминать, как оскорбил Валентина Плешакова! Кровавыми слезами заплачет, паскуда!

– Ты чего это удумал? Не вздумай соваться к ним, еще у Наташи неприятности будут из-за тебя, дурака.

– Да нет, теть Клав. Я про то, что если он еще приедет в Гирей, я его подловлю без телохранителя… А может, и прощу. Что-нибудь придумаем! – подмигнул он и стал спускаться вниз.

7

В Москве шел дождь. Мелкие капли уныло стучали по листьям тополя под окном, по стеклам. Пасмурный город раньше обычного погружался во тьму. Сергей включил торшер.

– Так и будешь молчать?

Лариса удобно устроилась в кресле с высоким фужером в руке. Джин с тоником и ломтиком лимона напоминал ей о мужчине, о грубых, почти звериных ласках, о яростной, с хриплыми завываниями страсти на смятых, пропахших мужским потом простынях. Хотелось, чтобы это повторилось здесь, в чистой, уютной комнате. Она смотрела на Сергея, и откровенное желание, жадное, ненасытное, горело в ее глазах. Сама принесла джин и тоник, специально принесла. А он отказался. Плеснул себе водки и молча сидел опустив голову.

– Говори, чего хочешь? – выдавил Сергей.

– Я много чего хочу, – томно потянулась Лариса. Поставила фужер на журнальный столик и снова уставилась на Сергея. Казалось, если бы он кивнул, мол, хорошо, согласен – она без промедления стала бы раздеваться.

Но он не кивнул, даже не взглянул в ее сторону.

– Я тоже, – сказал Сергей, разглядывая свой фужер. – Но это невозможно. Все мы чего-то хотим. Страдаем, терпим…

– Какие глубокие мысли!

– Какие есть.

– Мы уже разговариваем, а я думала, промолчим весь вечер. Не хочешь вспомнить, как я приходила к тебе, когда твоих родителей не было дома?

– Нет.

– А телефонную будку? Можно вдвоем застрять в кабине лифта между этажами или еще что-то придумать. Тебе ведь нравилось.

– А теперь не нравится.

– Неправда! Ты не мог так быстро измениться, Сережа. Я видела, я чувствовала, я точно знаю, мы любили друг друга. Не молчи! И не пытайся отказываться! Это было, было, было и не могло никуда исчезнуть!

– Ты уверена?

– Абсолютно!

– Что касается «было» – не могу спорить. Да, было. А потом прошло. Ничто не вечно под луной….

– Ты просто ослеп, Сережа, ты свихнулся. И знаешь, почему? Потому что самолюбие твое уязвлено. Как же, она взяла и сбежала от тебя к другому! Вроде из деревни, вроде дура, должна бы смотреть на тебя, как на Бога, а вот же – сбежала, быстренько выскочила замуж, как только ты оказался в трудном положении. И ведь не за первого встречного бедного студента выскочила, а за человека, который деньги на ее капризы отстегивает пачками, возит по Москве на «мерседесе»! Она же для этого и явилась в Москву из своей вонючей деревни. Глупый ты, Сережа, мне просто жаль тебя.

– Я не нуждаюсь в твоей жалости.

– А в чем ты нуждаешься? В ней? Я помогла тебе, и все это время стараюсь быть рядом, помочь. А она? Хоть раз позвонила, узнала, жив ли ты, здоров?

– Ты же прекрасно знаешь, почему она вышла замуж. Потому что ты купила меня, воспользовавшись ситуацией. Не ты ли запретила мне даже встречаться с ней? А Валет пригрозил, что ей плохо придется, если станет проявлять инициативу. Она честная, искренняя девушка и не могла мне простить такое.

– Честная, искренняя девушка уехала бы к себе домой и там слезами обливалась бы! А она шастает по магазинам, шубы и золото себе покупает. А недавно в деревню свою ездила с дорогим супругом. Думаешь, на поезде? Как бы не так! На «мерседесе»! Всем родственникам показала, чего она достигла в столице. Не удивлюсь, если все тамошние девицы рванут в Москву богатых женихов искать. Ну, что ты скажешь на это?

– Я не верю тебе.

– Ну так спроси у Валета! А хочешь, позвони секретарше ее мужа, скажи, что приехал из ее деревни и хочешь вернуть Петру Яковлевичу шляпу, которую он забыл. Я тебе дам телефончик.

– Спасибо, я и без него проживу.

Сергей плеснул в фужер водки, залпом выпил, закурил.

– Вот видишь, Сережа, тебе нечего сказать. Я права, и ты понимаешь это. Но сказать не можешь. Гордыня не позволяет. Рухнул твой сказочный замок, он оказался карточным домиком. Или еще хуже – миражом. Обманом.

– Это ты его разрушаешь. Каждый день разваливаешь по кирпичику. Какого черта ты ходишь сюда? Что тебе нужно?

– Ты злишься, и это еще раз доказывает мою правоту.

– Да не нужна мне твоя правота! И ты сама – тоже.

– Как ты груб, Сережа.

– Потому что ты вынуждаешь меня к этому. Ты достала меня. Я не желаю больше видеть тебя и слышать не желаю. Все, хватит. Не было уговора, чтобы я сидел дома и терпел твое присутствие!

– Как ты смеешь?

– Не твое дело! Запомни раз и навсегда: моя личная жизнь тебя не касается. И убирайся. Не стоит больше приходить сюда.

– Ты выгоняешь меня?! – Лариса вскочила с кресла, сжала кулаки. Казалось, еще мгновенье, и она бросится на Сергея. Не бросилась. И сказать ничего не смогла, не было слов, способных выразить ее возмущение. Только посмотрела на него испепеляющим взглядом.

Сергей закрыл глаза, вытер холодный пот со лба. Хлопнула дверь его комнаты, негодующе застучали каблуки по паркету в прихожей. Хлопнула входная дверь.

Да, он был груб с нею, непростительно груб. Нельзя так разговаривать с женщиной, которая пришла к нему, хотела немного развлечь его, оторвать от тягостных мыслей…

Он не плюшевый медведь, которого не нужно спрашивать, хочет он быть рядом с хозяйкой или нет!

Да, но она любит его и сражается за свою любовь. Другая давно бы плюнула, а она – нет. Наверное, трудно ей приходить в эту комнату, часами сидеть в кресле, униженно выпрашивая хотя бы один ласковый взгляд. Но пересиливает себя. Ради него. Можно ли обвинять ее?..

И говорит гадости о Наташе! Не она ли виновата в том, что Наташа, любимая, красивая, родная Наташа вышла замуж? А теперь еще и рассуждает, оскорбляет ее! Он не обязан терпеть все это!

Да, но что, если она права? Наташа ведь ни разу не позвонила, хотя могла бы узнать его телефон. Поехала в Гирей с мужем – не терпится, что ли, похвастаться новыми приобретениями? Ну, и о чем он жалеет, чего ждет? Почему не может обнять Ларису, которая так сильно хочет этого? Тоже ведь симпатичная женщина… Клин клином, говорят, вышибается. Да разве Наташа клин? Разве ее нужно вышибать?

Чушь какая-то!

Но и жить одними воспоминаниями нельзя! Придет старость, принесет болезни, немощь телесную, тогда и можно будет вспоминать день и ночь о том, что было. Но не сейчас, не ему, здоровому, двадцатишестилетнему мужчине! Сейчас нужно жить!..

И, конечно же, не следовало прогонять Ларису, хамить ей.

Сергей вскочил с кресла и, как был в тапочках и тренировочном костюме, помчался на улицу. Разбередила душу Лариса, потревожила едва затянувшуюся рану! Что он – индийский киногерой, который стонет и плачет, потеряв любимую?! Ну – нет ее, нет, ушла, выскочила замуж, довольна мужем. Права Лариса: живет припеваючи и не думает о нем! И не надо! Он тоже…

Лариса сиротливо стояла на троллейбусной остановке. Увидев Сергея, сделала шаг навстречу. Ее голубые глаза смотрели настороженно и выжидающе. Сергей остановился, пожал плечами.

– Ну, виноват. Прости негодяя…

– Разве я могу на тебя обижаться? – прошептала Лариса, слезы навернулись в глазах. Она по-прежнему хотела обнять его, прижаться к нему, отдать свои губы, свое тело. О, как же она хотела этого! Но теперь боялась даже намекнуть о своем желании, чтобы не спугнуть его, – ведь пришел же сам. Господи, что же делать, что говорить, как удержать его рядом с собой? Разреветься у него на плече, отвернуться, обиженно надуть губы, обрадоваться, позлорадствовать, мол, понял все-таки, что я была права?

– Ты что, плакать собираешься? – обнял ее Сергей. – Пожалуйста, не плачь, Лариса. Ты красивая женщина, ты замечательный друг, а я, дурак, не хотел это видеть.

– Сережа! – Она уткнулась носом в его плечо. – Я так люблю тебя, я все время думаю о тебе. И ночью, и днем… У меня тоже, между прочим, поклонников до фига, замуж зовут, хотела б, так давно на «мерседесе» ездила бы… А я никого не хочу, кроме тебя. Я никому даже притрагиваться к себе не позволяю. И за это ты выгоняешь меня? Разговариваешь, как с какой-нибудь шлюхой, которая сама навязывается?

– Я же сказал – виноват. Прости меня, пожалуйста. Сам не знаю, что на меня нашло. Затмение какое-то. Просто никого не хотел видеть. Бывает такое.

– Да-а, слишком часто с тобой бывает. Ну сколько я еще должна ждать, сколько терпеть? Ты же любил меня, нам хорошо было вместе, Сережа.

– Мне сейчас трудно об этом говорить, – поморщился Сергей. – То было, это было… Чего только не было. Нужно время, чтобы во всем разобраться.

– А ей, деревенской твоей даме, не нужно было времени. Она сразу во всем разобралась. Не мучилась, не страдала, ночью не ворочалась без сна! Я бы тоже так могла, не сомневайся. А я хожу, хожу к тебе, как ребенку объясняю, что случилось.

– Это верно, – согласился Сергей. – Объясняешь…

– И терплю твои капризы, между прочим. И долго это будет продолжаться? Ну почему ты такой вредный, Сережа?

Сергей хотел было сказать, мол, а ты не ходи, не страдай, оставь меня в покое и занимайся своими делами. Но вовремя вспомнил, что теперь это ни к чему.

– Ну ладно, давай прекратим эти страдания.

Лариса подняла встревоженные глаза.

– Что ты хочешь сказать?

– Если ты не возражаешь, выходи за меня замуж. Я постараюсь забыть о том, что было. К черту все эти мучения, тоску, безысходность. Придумаем что-нибудь веселое, куда-то поедем, ведь сейчас лето. Где-то плещутся волны и пальмы растут…

– Ты считаешь… у нас это получится? – задрожал голос у Ларисы.

– А ты как считаешь?

– Я… я люблю тебя, Сережа! Я согласна, согласна!

Она судорожно впилась ногтями в его спину. Вот и получилось, как задумала! Все-таки права была, права! Все рассчитала верно! Долго ждала, уже отчаиваться стала, уже привыкла, отдаваясь Валету, видеть перед собой лицо Сергея – будто фотографию знаменитого и недоступного голливудского актера из журнала. Дождалась. Теперь он никуда от нее не денется!

– И что же мы будем делать сейчас?

– Начнем готовиться к свадьбе, – уверенно сказала Лариса.

– Прямо здесь, на остановке?

– Ты же не приглашаешь меня к себе. Мы могли бы рассказать о наших планах твоим родителям, а потом..

– А потом вернуться в мою комнату и… Ты, надеюсь, не станешь возражать?

– С чего бы это? Я позвоню своим и скажу, что остаюсь ночевать у будущего супруга. Хочешь, я останусь у тебя?

– Честно говоря, не знаю… – Сергей задумался. – Видишь, Лариса, я как-то не думал об этом. Нужно привыкнуть, разобраться в своих силах, своих возможностях…

– Ты еще не разобрался?

– Думаешь, это просто?

– Думаю, что сумею тебе помочь… разобраться. Когда-то у меня это очень хорошо получалось. – Лариса потянулась к нему губами.

– А дождь все не перестает, – помрачнел Сергей. – Пойдем, а то совсем промокнем…

8

Так вот он какой, Байкал-батюшка! Ирина присела на корточки, погрузила руку в прозрачную воду. Холодная, совсем ледяная! Да ведь и предупреждали, что всего семь градусов, и это – в июле месяце! А некоторые ребята все же искупались. Правда, выскакивали из воды как ошпаренные. Теперь прыгают по скалам, как горные козлы, ничего им не страшно, воображалы! Руководитель бригады, сотрудница ЦДРИ Валентина охрипла, упрашивая лихих будущих артистов не сидеть на скале, свесив ноги вниз, не лезть на верхотуру, откуда запросто можно свалиться и сломать шею. Куда там! Ребята словно с цепи сорвались.

Ирина устроилась поудобнее на большом сером валуне у самой воды. Красота-то какая! Скалы, сосны, легкие волны «славного моря», беззвучно накатывающиеся на берег, синяя-синяя гладь до самого горизонта. И утром, когда они на «Ракете» плыли целый час от Иркутска до Листвянки, красота вокруг была неописуемая. Как в старой песне: «А вокруг голубая, голубая тайга…» Посмотришь – любую усталость как рукой снимет.

А утром, казалось, ничто не заставит оторвать голову от подушки. Ну еще бы! Вечерний рейс из Москвы в Иркутск откладывался до утра, всю ночь просидели в аэропорту. Только в семь утра вылетели… На автобусе, который встречал их бригаду, добрались до гостиницы «Ангара», по всему видно, не самой лучшей в городе. Пока устроились, переоделись, перекусили – уже и полночь наступила. Но, конечно же, никто не пошел спать. В полночь только начался банкет – ребята во главе с Аристархом Тарановым все же выпросили в закрытом уже ресторане четыре бутылки водки и какую-то закуску. Такая вольница ужаснула Валентину, да что она могла поделать? Сутки, проведенные в дороге, и утомили, и возбудили народ, просто необходимо было расслабиться, к тому же разница в пять часов давала о себе знать: разошлись в три утра, а в Москве-то было десять вечера! Но если засыпать в десять было непросто, то просыпаться в два часа ночи (по Москве) было еще трудней. Какая Ангара, какой Байкал! Поспать бы еще хоть часика три!

Но Ангара оказалась прекрасной феей, а Байкал – добрым волшебником. Усталость как рукой сняло. Все такие радостные, такие возбужденные! Прыгают по камням. А ей хорошо здесь, у самой кромки воды.

Ирина не заметила, как подошел Аристарх Таранов, присел рядом.

– Ты что, Ира, отбиваешься от коллектива?

Ирина вздрогнула, повернулась к нему.

– Ой, Аристарх, ты напугал меня!

Он был единственным выпускником в их агитбригаде. Вроде бы получил приглашение в театр Советской Армии, но решил напоследок съездить со студентами в Сибирь – попрощаться со студенческой жизнью.

– Извини, я не хотел… Ты какая-то грустная, может, голова болит после вчерашнего?

– Да нет, не болит.

– А почему не бегаешь по камням вместе со всеми?

– А ты почему не бегаешь?

– Я уже стар для этого, – вздохнул Аристарх.

Он и вправду был самый старший из ребят. И уже успел сняться в двух фильмах – здорово там выглядел, супермен, да и только! Высокий брюнет, с тонким прямым носом и задумчивыми черными глазами, как он преображался на экране! Жестокий, цепкий, властный, кучами убивал своих врагов. Ирина видела один фильм с участием Аристарха и теперь побаивалась его.

– Ты совсем грустная, Ира. – Аристарх взглянул наверх, где на скале стоял Валерка Пивовар, изображая памятник. – И мне тоже грустно, как посмотрю на молодежь, которая спит и видит, что скоро будет играть суперменов и, конечно, без дублеров. А ну слезь, болван! – крикнул он Валерке. Потом достал из кармана куртки плоскую стальную фляжку, отвинтил крышку. Из другого кармана достал бутерброд с ветчиной. – Хорошо здесь. Красиво. Давай немного выпьем, отметим встречу с Байкалом. Втроем выпьем, не возражаешь?

– Интересно, кто же тут третий?

– Байкал. Мы и ему нальем. Неужто обидим старика? Не такие уж мы плохие люди, верно, Ира?

Ирина хотела было возразить, отказаться, но очень уж необычное предложение сделал Аристарх, даже интересно стало.

– А что у тебя во фляжке?

– Водка с бальзамом. Смесь домашнего приготовления для особо торжественных случаев. – Он налил в крышку, которая – ни дать ни взять – маленький стаканчик, выплеснул из нее в воду. Потом снова наполнил, протянул Ирине. – Не отказывайся, Ира. Это ведь так здорово – чудная природа, чудная женщина рядом.

– О природе ты верно сказал. – Ирина взяла крышку и, скривившись заранее, выпила. К ее удивлению, содержимое фляжки было не таким уж противным. Даже приятным. И тотчас же получила бутерброд с ветчиной.

– Я и про женщину верно сказал. – Аристарх тоже выпил. Ирина протянула ему бутерброд, он откусил немного, благодарно улыбнулся. – Может быть, из-за этого я и решился отправиться в путешествие.

Он снова наполнил крышку, поставил ее на камень. Невдалеке сверху посыпались камешки, а потом спрыгнул Валерка Пивовар и направился к ним.

– Мне сверху видно все, ты так и знай! – крикнул он Аристарху. – Какие вы эгоисты, ребята! Сами пьете, а меня не приглашаете. А это, наверное, мне уже налито? Вот спасибо, настоящие друзья.

– Это Байкалу, – сказала Ирина, доедая бутерброд.

– Ему-то зачем? – удивился Валерка. – Он уже не пьет, возраст не тот, а я – с удовольствием!

Аристарх загадочно улыбнулся. Валерка наклонился, но тут откуда ни возьмись плеснула волна, опрокинула посудину. Аристарх поймал пустую крышку у края камня, посмотрел на оторопевшего Валерку.

– Тебе же сказала Ира, что это – Байкалу, вот он и взял свое.

– Ну, вы даете! – покачал головой Валерка. – Мистика какая-то!

– Нужно было женщину слушать. – Аристарх протянул фляжку Пивовару. – Держи, ребят угостишь, там еще есть. А мы пойдем в Листвянку, прогуляемся. Скажи Валентине, встретимся у автобуса.