Текст книги "Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Да-а, – опустив голову, вздохнул Нигилист.

– Я бы замял это дело, если б милиция повязала моих людей. Но это – из управления по борьбе с наркобизнесом, понимаешь? Они там совсем борзые, озверевшие! Ничего не могу сделать. Зачем ты меня так подставил, Петр Яковлевич? Что теперь делать будем, а? Как жить дальше будем?

– Я тебя не подставлял, Радик. Мог бы оставить кого-то рядом с продавцом, пока товар будет путешествовать по Москве. Не догадался? Я тебе нашел человека, он привез то, что нужно. Дальше – твое дело. Я надеялся, ты это знаешь.

– Нет, Петр Яковлевич, не так. Если человека рекомендуешь мне ты, я тебе доверяю. Осторожность была во всем. Но чтобы такое случилось – ну, я не знаю. Кто у нас большой специалист по психологии? Я, да?

– Ошибки случаются у каждого, – сердито парировал Нигилист. – Мое дело – вывести тебя на человека, как там будет дальше – твои заботы, Радик.

– Ты вывел меня на человека, у которого не камень – бомба была за пазухой. За такие ошибки, Петр Яковлевич, нужно платить.

– Я же сказал, что согласен возместить твои убытки. С процентами. Что ты еще хочешь? – потерял терпение Нигилист.

– Разве это убытки? Чепуха, мелочь. Я и думать об этом не стал бы. Два человека под следствием сидят. Два моих верных друга, понимаешь? За это как заплатишь? Им дадут по пять лет, я, конечно, их не оставлю. А что родители их подумают обо мне? Что жены их подумают, друзья?

– Что ты все время вопросы задаешь? – окончательно разозлился Нигилист. – Я тебе что, мальчик для битья?

– А еще и водитель, телохранитель твоего босса, Миша, попал вместе с моими людьми. Думаешь, Степан Петрович по головке тебя погладит за это?

– Со Степаном Петровичем я как-нибудь сам разберусь. Говори, что ты хочешь, Радик. Твои условия. Нам нужно выбираться из этого болота, дело делать.

– Такие хорошие люди, – покачал головой Радик, – даже не знаю, что тут можно сделать.

– Знаешь! Может, я и ошибся с этим негодяем из деревни, хотя скорее всего тут твоя оплошность налицо, но тебя-то я хорошо знаю и вижу: есть у тебя план. Говори.

– План есть, но он тебе совсем не понравится. А другого плана нет. И не будет, – жестко добавил Радик.

– Говори.

– Мои люди ничего не скажут про тебя, придумаем, что они должны говорить. Про шофера скажут, что взяли по дороге, просто подвезли, он тут совсем ни при чем. Скоро выйдет. А мы будем дальше думать о тюменцах. Я помогу.

– Дальше, – насторожился Нигилист. – Я слушаю. Что тебе нужно за все это?

– Твоя жена, – ухмыльнулся Радик.

– Хочешь купить?

Ратковский вздрогнул от неожиданности. Бородатый «басмач» усмехнулся, одобрительно кивнул.

– Это мое последнее слово.

– Все твои люди вместе с тобой не стоят ее, – спокойно произнес Нигилист. – Придумай что-нибудь другое. Наташа не продается.

– Один вечер, Петр Яковлевич. Только один. Я не злодей, прошу очень мало. Что такое – пару часов наедине с твоей женой? Она и не поймет, что там случилось, кто там был. И мы в расчете. Кого хочешь спроси – я просто прощаю тебя. Можешь радоваться, что удачно женился, не то – большие неприятности имел бы.

– Мне нужно подумать. – Нигилист беспрестанно дергал носом. – Надеюсь, ты не требуешь ответа сейчас?

– Нет, – сладко ухмыльнулся Радик. – Даю тебе сутки. Завтра вечером скажешь.

Нигилист резко встал и пошел к выходу. Следом за ним вышел из комнаты и Ратковский.

– Веди машину, Олег, – в офис. Только не говори мне, что ты чувствовал провал операции. И свяжись с Васей Садовниковым, у него, кажется, есть человек, который может убрать продавца. Десять тысяч баксов я даю. Как будете их делить, решайте сами. Ты и Вася. Но чтоб в ближайшие дни этот вопрос был решен.

– Степан Петрович! – сорвался Нигилист. – Но я же старался ради нашего общего дела! Да, промашка вышла, бывает…

– Заткнись, Петя! Это не промашка, это провал! Какого хрена ты полез с этим своим мудаком? Где ты его взял? Кто тебя просил проявлять инициативу? Думал, умнее всех? Умнее Шеварова, да? А оказалось – нет.

– Степан Петрович, вы что же, не поддержите меня? То, что Радик требует, невозможно! Поймите, речь идет о моей семье, это… это ни в какие ворота не лезет. Если вы поговорите с ним, он откажется от своей затеи, можно ведь найти приемлемое решение. Степан Петрович, пожалуйста, я вас очень прошу!

– И я тебя очень прошу, Петя, – сделай так, чтобы Миша вышел совершенно чистым. Ты представляешь, каково мне, если его обвинят и посадят? Мне, честному бизнесмену? Позор!! Я не переживу этого!

– Радик может, Степан Петрович. Поговорите с ним!

– Вот и разбирайся сам, Петя. Стар я уже со всякой шпаной разговаривать. Лет пять назад, когда у меня на рабочем столе «вертушка» стояла, да не одна, а у подъезда две машины дежурили, я нашел бы на него управу. А сейчас… Как же ты подкузьмил меня, Петя! Личного водителя, телохранителя забрали за наркотики! Вот спасибо, милок, удружил за все хорошее, что я для тебя сделал.

– Степан Петрович, я ведь тоже кое-что сделал для фирмы. Надеюсь, вы не забыли, что многие наши удачные, особенно удачные операции проводил именно я!

– Ну, так за это и получил свое, Петя. Ты ведь тоже помнишь, сколько получил? Аль позабыл? – Степан Петрович Шеваров любил время от времени играть деревенского простодушного мужичонку: аль, чаво? ась? куды? Вспоминал таким образом свое босоногое деревенское детство.

– Но сейчас положение критическое. Поэтому и прошу вашей помощи! Ну, хотите – на колени встану! Степан Петрович…

– Это у тебя нервное. Пока что. Сам намудрил, сам и выкарабкивайся. Ну, а ежели у фирмы возникнут проблемы из-за этого, соберем совет директоров и примем решение. Ты понял, что я имею в виду? И чтобы Миша сегодня… нет, сегодня уже поздно, завтра был на своем рабочем месте.

– Значит, не хотите помочь? – мрачно выдавил Нигилист.

Степан Петрович подошел к окну, задернул голубые вертикальные жалюзи, потом нехотя повернулся к Нигилисту.

– О какой помощи ты говоришь, Петя? Ты же всех подвел! Вроде как пришел в гости, напился, набил морду хозяину, а на следующий день приходишь к нему и просишь йоду, ссадины на руках помазать. Хорош гусь, ничего не скажешь! Иди, Петя, иди, думай, милок, ты у нас парень головастый, что-нибудь придумаешь.

– Ну что ж, и на том спасибо, – обмяк Нигилист. – Посмотрим, что можно придумать.

За дверью его ждал Ратковский. Вскочил с кожаного диванчика напротив стола секретарши, поспешил следом к выходу.

– Говорил с Садовником? – не оборачиваясь, спросил Нигилист.

– Только что, из машины. У него проблемы с наличностью, согласился сразу. За девять штук. Одну – мне. Думаю, киллеру даст пять, себе оставит четыре. А может, и наоборот.

– Мне это не интересно. Десять кладу на стол, делите, как хотите. Можешь себе взять все. Но чтобы в ближайшие два-три дня проблема была решена.

– Решится. Я думаю, сегодня человек Садовникова улетит в Краснодар. Через час я позвоню Садовникову, уточню детали, сообщу координаты Плешакова. А что Степан Петрович?

– Сука он! – Резко обернувшись, тяжело посмотрел на Ратковского.

Бывший офицер ГРУ почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой. Таким взглядом смотрят на свидетеля.

12

Наташа сидела на огромной кровати, закутавшись в синий плед, и молча смотрела в окно. Смотрела и ничего не видела, потому что заоконный мир, где высится кинотеатр, ходят поезда метро, где ездят машины и торопливо шагают уставшие, озабоченные люди, был совершенно чужим для нее. Так и прежде было, но сейчас, когда и дом стал чужим, противным, совершенно невыносимым, она испугалась.

Вечерний полумрак уже скрадывал углы в комнате, а Наташа сидела, не двигаясь, даже торшер не включала. Немая мука охватила душу, сбивчивые, путаные мысли метались в голове и сгорали в бешеном огне отчаяния. И не было спасительного выхода. Там плохо, здесь плохо, некуда бежать, негде укрыться… В Гирей уехать? Но там ведь Плешаков, теперь он не оставит ее в покое. Тогда, у забора, показал свои истинные намерения, хотя она была с мужем. А приедет одна? Да он ей проходу не даст. А мать – разве она поймет ее горечь, тоску одиночества? Скажет: кто же тебя заставлял выходить замуж за человека, которого не любишь? Хотела жить с шиком, богато за чужой счет? Теперь расплачивайся за это. И все будут посмеиваться: вот, мол, что бывает с теми, кто захотел сладкой жизни! Приезжала, на «мерседесе» тут гарцевала, а теперь ходит сама не своя!

В комнату вошел Нигилист, присел на край кровати.

– Наташа, – негромко позвал.

Она повернулась, посмотрела прекрасными черными глазами, в которых застыла печаль. Вчера она ненавидела его, когда узнала про обман с родителями, закатила скандал, билась в истерике, а сегодня и ненависти не было. Лишь грусть. И смотрела на своего мужа, как на чужого, постороннего человека.

– Ты очень красивая, Наташа. Такая – грустная, ты мне еще больше нравишься. Я, конечно, виноват, что обманул тебя, не родителям представил, а совершенно чужим людям, но сделал это лишь потому, что… понял – именно такую жену я хочу иметь. Понял настолько отчетливо – как будто всегда знал, что ты станешь моей женой.

– Я уйду от тебя. Ты не меня любишь, ты себя любишь, а все остальное – лишь вещи, которые нужны или не нужны, выгодны или невыгодны, удобны или неудобны тебе. Я не хочу быть вещью.

– Давай не будем говорить лишнего, Наташа, – поморщился Нигилист. – Ты не уйдешь, потому что тебе некуда уйти. И в Гирее твоем – тоже нечего делать. У меня сейчас очень тяжелое положение, критическое… Не могла бы ты вести себя немного поласковее?

– Ты высчитал, что я именно так должна вести себя? А мое положение тебя интересует? Ты хоть раз подумал о том, как вести себя, когда у меня плохое настроение?

– На это у меня просто нет времени. В нашей семье я – опора, на которой все держится, конь, который тащит всю телегу. Ты должна заботиться об опоре, о коне – в конце концов, это главная твоя обязанность. Хороший хозяин все время думает о своем коне, а не ждет, когда конь станет утешать его.

– Я тоже могла бы стать опорой, тоже могла бы тащить телегу, но ты не позволяешь. Ты ничего не позволяешь мне делать. Я не могу больше так жить.

– Наверное, я был не совсем прав. Последнее время слишком много дел навалилось, слишком большая ответственность висела на моих плечах. Но ведь и ты не всегда была права, Наташа. Скоро все будет позади, мы придумаем что-нибудь веселое. Хочешь?

– Нет.

– Полетим в Испанию…

– Где ты будешь ругать местное телевидение и указывать мне, куда можно ходить, а куда нет? Лети сам.

Нигилист глубоко вздохнул, опустил голову. Несколько минут он разглядывал свою ладонь, лежащую на покрывале, потом взглянул на Наташу. Печальная улыбка осветила его лицо, на какое-то мгновение Наташе показалось, что перед нею не Петр Яковлевич, а совсем другой человек, но только на мгновение. Улыбка исчезла так же незаметно, как и появилась. Ярость загнанного в западню зверя вспыхнула в глазах Нигилиста.

– Никто не помог мне, никто не посочувствовал. Ну что ж… Переживу как-нибудь. А они – нет.

Наташа ничего не поняла. Она со вчерашнего дня догадывалась, случилось что-то неприятное в их фирме, но после вечернего скандала не разговаривала с Нигилистом до сегодняшнего вечера. И, честно говоря, неинтересно ей было то, что происходит у него на работе. Она уже привыкла, что работа – это как бы другая его жизнь, куда ей вход был заказан.

Длинный звонок в дверь сбросил Нигилиста с кровати. Он подошел к Наташе, ласково коснулся ладонью ее черных волос.

– Я люблю тебя, Наташа…

Наташа ничего не ответила.

Оказывается, пришел тот самый Радик, который так не понравился Наташе в прошлый свой визит. Она даже не вышла к гостю, пусть Нигилист сам занимается с ним, подает закуску, выпивку, решает какие-то деловые вопросы! Ее это не касается.

Он сам заглянул в комнату, радостно оскалился:

– Добрый вечер, хозяйка! Какая красивая, какая задумчивая, где такую нашел Петр Яковлевич? Тоже пойду, искать буду. Напрасно искать буду, нигде таких больше нет! Почему молчишь, хозяйка? Боишься меня, да? Не надо бояться, Радик никого не обижает.

– Пошли в другую комнату. – Голос Нигилиста почему-то дрожал.

Наташа с удивлением посмотрела на мужа – он был бледен как снег. И вообще сегодня Петр Яковлевич был сам на себя не похож – суетливый, дерганый, видно, от Радика, который, напротив, держался очень уверенно, многое зависело в делах фирмы Нигилиста.

Не хотелось сидеть в халате, когда в квартире находился чужой мужчина. Наташа пошла в ванную, надела джинсы и теплую кофту, вернулась в свою, как она ее называла, комнату. Включила переносной телевизор «Сони», но, как назло, ничего интересного не передавали, сплошные политические страсти по всем каналам.

Где-то через полчаса зазвонил телефон. Аппарат был и в этой комнате, однакоНаташа и не думала снимать трубку, не сомневалась, что звонят Нигилисту. Но Нигилист почему-то пришел сюда. Краем уха Наташа услышала: «Шереметьево», «таможня», «срочно».

– Понятно. – Нигилист положил трубку. Глубоко вздохнул и повернулся к Наташе. – К сожалению, мне нужно будет срочно смотаться в «Шереметьево», возникли проблемы с нашим грузом.

– Что, больше некому? – И вдруг спохватилась. – А этот Радик останется здесь? Или с тобой поедет?

– Мы еще не все вопросы решили, ничего страшного в том, что он посидит у нас, посмотрит телевизор. Поговорит с тобой. Кто у нас тут хозяйка?

– Я не желаю развлекать его! Пусть едет вместе с тобой, мне неприятен этот тип.

– И там будет прогуливаться в зале ожидания, пока я не решу все проблемы с нашим грузом? Нет, Наташа, так с гостями не поступают.

– Это твой гость, ты о нем и думай.

– Это – наш гость, – жестко поправил Нигилист. – Пожалуйста, не забывай об этом. Я скоро вернусь… Радик, – услышала Наташа из коридора. – Через два часа я вернусь. Все.

Наташа и сказать ничего не успела, как хлопнула дверь, и Нигилист исчез. Она была одна в квартире с этим страшным Радиком. Тревожно стало на душе. И что же она будет делать целых два часа? Может, закрыться в своей комнате? А тут и запора на двери нет…

Пока она думала, дверь распахнулась, и в комнату вошел Радик. Наташа попятилась к окну. Гость усмехнулся, присел на кровать, ткнул кулаком в покрывало, покачал головой:

– Жестковато… Опять меня боишься, да? Я же сказал – не надо Радика бояться, он женщинам плохо не делал, только хорошо делал, очень хорошо. Если женщине плохо было, больно было, неприятно – сама виновата. Зачем себе больно делала?

– Что все это значит? Пожалуйста, уходи в другую комнату, я… я устала и хочу отдохнуть.

– Я тоже устал, все устали, понимаешь. И Петр Яковлевич устал, очень много работал, теперь опять поехал работать. Ему надо, у него дела плохо идут. А мы можем отдохнуть.

– Как это? – не поняла Наташа.

– Так, – снова ухмыльнулся Радик. – Ты ляжешь в постель, я тоже, и будем отдыхать. Потом я встану и уйду, а ты останешься. Но если понравится, можешь уйти со мной. Навсегда. Зачем тебе этот Петр Яковлевич? Разве он может оценить такую женщину?

Наташа почувствовала, как задрожали коленки. Чего-чего, а такого она не ожидала. Вот это гость! Так прямо и говорит, что она должна лечь с ним в постель!

– Тебе не стыдно такое говорить?

– Нет. Почему я должен стыдиться? Хочу красивую женщину, почему не могу хотеть? Я что, не мужчина, да?

– Но эта женщина замужем! И не желает даже смотреть на тебя!

– Желает, не желает, – пожал плечами Радик. – Меня это не интересует. Ну, давай! Времени у нас мало.

Он шагнул к ней, схватил за кофту. Наташа дернулась в сторону изо всех сил – пуговицы так и брызнули на пол. Но Радик облапил ее, стиснул с такой силой, что дышать стало трудно. Потом рванул с нее кофту, разодрал белую футболку, сорвал лифчик и остановился, жадно глядя на ее белые груди.

– Хорошо… – бормотал он, наклоняясь и пытаясь поймать своими губами ее губы. – Хорошо… такая женщина…

От его смрадного дыхания у Наташи закружилась голова. Она неистово колотила его кулачками, била ногами, крича:

– Скотина!… Подлая тварь! Отпусти меня, подлец! Отпусти… я не хочу, не хочу…

– А я хочу… заткнись, будешь дергаться, прибью!

Он яростно мял ее груди, хрипел и сопел, пытаясь другой рукой сорвать джинсы. Но Наташа столь же яростно извивалась, пытаясь вырваться из его лап. Наконец ему надоела эта возня. Он сильно ударил ее ладонью по щеке. Наташа отлетела в сторону, свалилась на кровать, машинально прикрывая ладонями груди.

– Не дергайся, – прохрипел Радик, возвышаясь над ней, словно фургон с протухшей рыбой. – А то хуже будет. Сделаю так, что на мужчину потом смотреть не станешь!

Он стал медленно расстегивать пояс своих брюк, не сводя с Наташи мутного взгляда. Какое-то безразличие на мгновенье овладело Наташей, полная обреченность. Сейчас он снимет брюки и навалится на нее – никто не защитит, ничто не спасет… Кроме нее самой. Недавно ведь смотрела по видео фильм о маньяке… Как его обманула главная героиня? Да очень просто… Только нужно успокоиться, успокоиться, а потом попробовать.

Наташа закрыла лицо ладонями, чтобы не видел ее глаза, чтобы не смог догадаться. Внешне это казалось вполне естественным проявлением ужаса.

– Я не хочу, чтобы меня насиловали. Пожалуйста, не надо так грубо.

– И что ты предлагаешь? – Радик расстегнул ширинку, но снимать брюки не спешил. – Я тоже не люблю так. Это, понимаешь, надо с нежностью, чтобы приятно было. – Он щелкнул пальцами.

«Свинья грязная», – подумала Наташа.

– Я ничего не могу поделать, ты сильнее. Я согласна… и только не надо меня бить, я не хочу… не хочу, чтобы синяки были, чтобы муж узнал…

– Ты согласна? – Радик внимательно посмотрел на Наташу. – Тогда раздевайся. Ну? Раздевайся, быстро!

– Я… я не могу, я стесняюсь тебя.

– А я люблю смотреть, как женщина раздевается. Давай, снимай свои шмотки!

– Пожалуйста, отвернись, – попросила Наташа. – Мне… очень трудно настроиться. Потом, потом ты сможешь смотреть, сколько захочешь, а сейчас… прошу тебя… отвернись.

– А ты меня стукнешь чем-то по башке?

– Чем? Это же спальня. Сам посмотри… Пожалуйста, прошу тебя…

– Но ты будешь со мной ласковой, как котенок. Да?

– Да… я постараюсь.

Радик покачал головой и нехотя отвернулся. Наташа встала с кровати, подошла к трюмо, ногой осторожно выдвинула нижний ящик, одновременно с резким звуком расстегнув «молнию» на джинсах. Потом быстро нагнулась и взяла из ящика маленький серебристый пистолет. Тот самый, при помощи которого Нигилист убедил ее впервые сесть в его «мерседес». Вскоре после свадьбы она уговорила Нигилиста подарить ей эту замечательную вещичку. И частенько брала пистолет с собой, выходя на прогулку, – на случай, если придется столкнуться с кем-то вроде Валета, теперь она знала, на что способны такие люди. А когда была дома, пистолет лежал в нижнем ящике трюмо. Нигилист объяснил, как им пользоваться, и даже обещал принести разрешение на оружие. Но то ли забыл, то ли не смог – пока разрешения не было.

– Можешь повернуться, уже все. – Наташа подняла пистолет на уровень живота Радика.

– Как долго я ждал этого момента, какая женщина… – гнусным, похотливым голосом пропел Радик, поворачиваясь.

Ухмылка медленно сползла с его толстых, слюнявых губ. Он выпучил глаза, налитые кровью.

– Ты что? Ты… стерва, сука, решила попугать меня? Думаешь, я от зажигалки стану убегать? Да я т-тебе сейчас ноги выдерну, понимаешь! Ах ты!..

– Стоять! – не своим голосом крикнула Наташа. Всю ярость, все оставшиеся силы вложила она в этот нечеловеческий хриплый вопль.

Радик дернулся, будто в невидимую стенку лбом ткнулся. Потом поднял руку, шагнул к ней.

– Отдай игрушку, детка, и забудем о твоей глупости…

Наташа щелкнула предохранителем и, подняв дуло повыше, нажала на спусковой крючок, зажмурив глаза. Грохнул выстрел. Радик шарахнулся назад. Открыв глаза, Наташа увидела, как он, зацепившись за край кровати, падает на пол.

«Неужели попала?»

– Встать! – крикнула она и тут же подумала, что выстрелы могут услышать соседи и позвонить в милицию…

Но сперва нужно было убедиться, попала она в Радика или нет. А вдруг убила? Радик медленно поднимался. Наташа вздохнула с облегчением: слава Богу, не попала! Радик смотрел на нее исподлобья. Но уже не злобой, а страхом были полны его глаза.

– Слушай, убери пушку, а? – просипел он чужим голосом. Как будто на середине песни Розенбаума сменил Малинин. – Я не притронусь к тебе, клянусь.

– На колени!

– Зачем? Слушай, что раскомандовалась? То встань, то – на колени, туда-сюда, туда-сюда… Давай, я сразу пойду.

– На колени, – повторила Наташа, плотнее обхватывая пальцем спусковой крючок. – Ты подлец, негодяй, изверг! Одно лишнее движение, и я стреляю. Между прочим, разрешение на оружие у меня есть. А доказательства твоей вины и дураку понятны. Ну?!

Радик нехотя опустился на колени, руки сам положил за голову.

– Хорошо, я виноват. Прости. Не надо стрелять, слушай. Ну зачем? Давай по-хорошему, да? У меня деньги есть, много…

Наташа осторожно, не спуская глаз с Радика попятилась к тумбочке, на которой стояли телевизор и магнитофон. Дрожащими пальцами вставила кассету, включила магнитофон на запись.

– Расскажи, что ты хотел сделать.

– Зачем, ну? Не надо ничего рассказывать…

– Расскажи! – взвизгнула она. – Или я убью тебя, гадину такую! Одним негодяем станет меньше! Ну?! Говори!

Сумасшедшие, ненавидящие глаза Наташи, ее растрепанные волосы, разорванная одежда, царапины на лице еще больше испугали Радика. Он, запинаясь, рассказал о том, что набросился на нее, хотел изнасиловать. Все рассказал. Потом, скрипя зубами, поклялся жизнью и здоровьем своей матери и своих детей, что до конца жизни не будет мстить Наташе, не причинит ей зла и никому не расскажет о том, что случилось.

– А теперь – пошел вон!

– Кассета? – хмуро спросил Радик, поднимаясь с колен.

– О ней узнают, если ты нарушишь свою клятву. Я тоже кое-что понимаю, на юге выросла. Пошел вон!

– Я куплю ее. Сколько хочешь?

– Пошел вон! – в третий раз крикнула Наташа. – Вон, вон! И никогда больше не приходи сюда. Никогда! Подонок!

Когда Радик ушел, Наташа заперла дверь и минут пять стояла, прислонившись к ней спиной – не было сил и шагу сделать. Потом она все-таки оторвалась от двери, шатаясь, прошла в комнату, открыла настежь окно, положила пистолет в ящик трюмо. Подумала, что надо бы сходить в ванную, и без чувств рухнула на кровать.

13

Добравшись домой, Валентин Плешаков первым делом достал с чердака обрез, положил под матрас. Жил он в кухне, как и большинство парней, ощутивших себя взрослыми, – вечером родители до утра перебирались в хату, можно было друзей пригласить и девушку привести. Полная свобода ночных действий, что и нужно молодому человеку, пока еще не построившему свой собственный дом.

Добирался Плешаков долго, почти двое суток, рискуя быть ограбленным, а то и убитым в пути, но не это его пугало. Страх, который родился на площади у Курского вокзала, обуял все его существо, истребил все другие страхи и даже элементарную осторожность – ведь в сумке лежала огромная сумма денег. Хотелось поскорее добраться домой, закрыться в кухне, зарыться с головой в одеяло – казалось, это и есть спасение. Другого – теперь он ясно понимал это – нет. Слишком подло он поступил, слишком крупного зверя раздразнил. Такие не прощают.

В который уж раз, будто молния, сверкала в мозгу мысль: какого хрена он сделал это? Все ведь было нормально, бабки приличные, здесь такие не получишь, возможность и дальше иметь каждый раз такие же, если не больше – нужно было только организовать это дело посолиднее. Так что же он сделал? Зачем?! Не было разумного объяснения, ослеп от злобы, не соображал, что творит. Все дни перед поездкой в Москву, как закроет глаза, так и видит: он, как червяк, извивается перед приезжими москвичами, умоляет пощадить. И это, может быть, слышит Наташа.

Не о деньгах думал, даже не о девках московских и не о Наташе – о том, как отомстить. Любым способом, но – отомстить. Казалось, придумал, как. Да, это – подлянка, а они с ним как поступили, фраера залетные? Уверен был, что у Наташиного мужа возникнут очень крупные неприятности, да и у телохранителя – тоже. Хоть менты ими займутся, хоть покупатели. Вот и отомстит за свое унижение. В любом случае накажет. Пока разберутся, что к чему, Валентин Плешаков будет далеко от Гирея, пусть попробуют найти. Как думал, так и сделал.

Но теперь было страшно. Полдня Плешаков провалялся на диване в кухне. Все силы истратил на дорогу, на мысли о том, что его поисками обязательно займутся и другие – покупатели. А они люди серьезные, наверное, связи и в Краснодаре имеют, значит, соваться туда бесполезно. Найдут. Сидеть дома тоже нельзя. Уж тут его точно найдут И обрез не поможет – взорвут вместе с обрезом.

Плешаков решил на время, месяц-другой, поселиться у своего давнего дружка Васьки Рагозина по прозвищу Шестипалый. Когда-то Васька рубил дрова и хрястнул топором по большому пальцу на левой руке, разрубил напополам. Так у него стало на левой руке шесть пальцев и появилась подходящая кличка. Шестипалый жил в районном центре, городе Гулькевичи, что километрах в семи севернее Гирея. На окраине, неподалеку от районной больницы, у него был небольшой кирпичный домишко. Дружок надежный, не продаст, и живет один, вот у него можно отсидеться. А там видно будет. Плешаков собрал необходимые вещи, сказал матери, что едет в командировку, в Краснодар, дружкам сказал то же самое и махнул в Гулькевичи на «яве».

Была еще мысль: поговорить с авторитетными ребятками в Гулькевичах, мол, достают фраера московские, грозятся убрать непонятно за что. Отслюнить тысяч пятьдесят, может, прикроют? Плешаков подумал и решил никому не говорить. Ничего. И вообще, не выходить из дома Шестипалого по крайней мере с месяц. Лечь на дно. Не исключено, что московские скажут местным, за что его разыскивают. Тогда и свои могут перо в бок воткнуть.

Шестипалому сказал, что отметелил в Краснодаре одного блатаря за бабу, а тот центровым оказался, теперь нужно какое-то время не мозолить глаза общественности. Шестипалый все понял, возражений не имел, а когда получил десять тысяч в банковской упаковке, и вовсе обрадовался.

– Да живи сколько хочешь, Валек. Мой дом – твой дом, ты ж знаешь. Я – никому, понятное дело, с краснодарскими опасно связываться, бизнесмены хреновые! Бабок до хрена, думают, все могут. И нехай думают. А мы с тобой хорошо посидим сегодня вечерком. Хочешь, телок выпишу?

– Нет, Шестипалый, посидим вдвоем.

– Ну, вдвоем так вдвоем, – согласился хозяин, – оно даже и лучше, посидим, поговорим. Так я сбегаю к ресторану «Венец». Чего надо взять?

Валек посмотрел в тусклые глаза тридцатипятилетнего худого мужичонки в грязных джинсах, вытащил из кармана кучу смятых банкнот, бросил на стол.

– Возьми что хочешь. Солидное. Чтоб двум мужикам не стыдно было сидеть за столом. Понял, да?

– Ну так чего ж не понять. Ты при бабках, Валек, возьмем чего-нибудь классное. Виски или водяры? А может, вино хочешь? Я тут пробовал недавно у одного кента водяру, «Абсолют» называется – ну, ты что! Абсолютная водяра. Правда, стоит прилично… Но тут хватит. Взять? И закусон.

– Давай.

Плешаков облюбовал себе диван, пристроил за спинку обрез, лег и стал ждать возвращения Шестипалого.

Часа три сидел Валет в посадке за поселком. Выпил две банки пива, еще раз внимательно изучил план улиц, нарисованный Ратковским, потом сжег его. А когда стемнело, не спеша направился в поселок.

Скоро стало ясно, что план весьма приблизительный, улиц оказалось намного больше и не на всех были указатели с названием, а может, и были, да отсутствие фонарей не позволяло это заметить. Пришлось у местных жителей спрашивать, где тут у них улица Ватутина? Пожилая женщина в теплой кофте и платке, несмотря на то, что жара с наступлением вечера спала, долго растолковывала Валету, как пройти на улицу Ватутина.

Вроде бы растолковала, от чего, похоже, сама получила удовольствие. Огромные, яркие звезды в ночном южном небе Валет попросту не замечал. Больше всего он опасался нарваться на пьяных мужиков или подростков – светиться здесь вовсе не следовало.

В конце концов нашел он улицу Ватутина, присел на бревно, лежащее неподалеку от дома, который вроде бы принадлежал Плешакову или его родителям, закурил. Теперь нужно было выяснить, тот ли это дом и есть ли в нем Плешаков или отсутствует.

Пять тысяч баксов – солидная сумма, поэтому и согласился, когда босс деликатно намекнул на возможность подзаработать. Валет не был профессиональным киллером, но однажды убил человека, который не мог вернуть ему долг. И еще несколько раз присутствовал на кровавых разборках. В общем, знал, что и как. И не сомневался, что деревенского лоха пришьет запросто и так, что никто не подумает искать его, Валета. К тому же босс гарантировал подтвердить, что все эти дни он исправно служил в фирме. Риск был небольшой. Главное – не светиться.

Босоногий парнишка лет двенадцати неторопливо шагал мимо.

– Эй, шпана, ну-ка, иди сюда, – позвал Валет.

– Сам ты шпана, – огрызнулся мальчишка.

– Ну ладно, не обижайся. Дело у меня к тебе есть.

– Закурить дашь? – Мальчишка подошел ближе.

– А как же! Обязательно. – Валет вытащил из пачки «Мальборо», протянул будущему хулигану.

– Ух ты, «Мальборо»! Спасибо. Ну, чего хочешь?

– Скажи мне, где Валентин Плешаков живет? А то я немного заплутал в вашей деревне.

– Это не деревня, а поселок, – солидно затянулся мальчишка. – А на кой тебе Валек сдался?

– Дело у меня к нему есть.

– За «планом» приехал?

– Как ты догадался?

– К нему часто приезжают, даже из Кропоткина, и на машинах, и на мотоциклах. Даже с чувихами, бывает.

– Такой он важный у вас? – поинтересовался Валет. – Я так и думал. Не зря мне люди посоветовали к нему обратиться. Ну, так где он живет? В этом доме?

– В этом. Только его сейчас дома нет.

– Какая жалость. Ну, тогда растолкуй, где мне найти его, если ты такой всезнающий. Сам-то «план» пробовал?

– Один раз. Парни дали. Только мне не очень, башка разболелась. Привычки нет. Я лучше, как Валет, продавать буду. У меня в огороде четыре конопли вдоль межи растут, «культурка». Мамаша не знает, что это такое, а я «урожай» собираю. Зимой кому-нибудь продам.

– Да, ты не пропадешь в этой жизни. – Валет поднялся с бревна. – Ну, так где Плешаков?

– Дай пару сигарет, скажу.

Валет вытащил из пачки четыре сигареты. Тот на сей раз лишь сдержанно кивнул, чего благодарить – это ж плата за информацию.

– Валек уехал. – Мальчишка осторожно засунул сигареты в карман рубашки. – В Краснодар.

– Черт возьми! – огорчился Валет.

– Что, ломки? Ну ладно, ты хороший мужик, я тебе скажу, что он уехал на «яве», а на «яве» Валек в Краснодар не ездит, у него права недавно забрали. Я так думаю, он махнул в Гулькевичи, к своему кенту Шестипалому, они вместе в зоне срок мотали.