Текст книги "Юность грозовая"

Автор книги: Николай Лысенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

15

Солнце еще не спряталось за горизонт, а по окраинной улице станицы, взбивая тяжелую пыль, потянулось колхозное стадо. Женщины стояли у раскрытых калиток и, слушая тягучее мычание коров и разноголосое блеяние овец, украдкой вытирали слезы. Коровы и овцы так и норовили свернуть в какой-нибудь двор, но ребята заворачивали их на дорогу и гнали из станицы.

– Сынок, постой! – услышал вдруг Миша голос матери.

Он придержал лошадь и оглянулся. Спотыкаясь, к нему спешила мать, держа в одной руке Катю, в другой – маленький сверток.

– Думала, не успею, – проговорила она, глядя на сына снизу вверх влажными от слез глазами. – Шарф-то мы забыли положить и рукавицы отцовские. Холода начнутся – пригодятся.

Миша взял сверток и сунул его за пазуху. Потом подхватил на руки Катю и, прижимаясь к ее щеке, сказал:

– А ты маму тут слушайся. Поняла?

– Поняла, поняла, – Катя обвила тонкими ручонками смуглую шею брата. – Ты скорее приезжай, коляску мне не доделал.

– Ты уж, Миша, смотри там, – наставляла Елизавета Степановна, держась за стремя. – Не простудился бы. Всегда у тебя одеяло на полу валяется. Укрывайся потеплее.

Покосившись на Таню, проезжавшую мимо на бричке, Миша смущенно пробормотал:

– Да ты, мам, не волнуйся, я ведь не маленький. – Он наклонился с седла и поцеловал ее. – Ну, я поеду.

Миновали кузницу, вросшую в землю. Дальше тянулся неоглядный степной простор, затянутый сероватой дымкой наступающего вечера.

Впереди гурта ехал Лукич. В молодости он пас на Дону казачьи табуны и хорошо знал порядок перегона скота. Таня сидела на бричке, подобрав под себя ноги, строгая, молчаливая. Рядом в седле покачивался Захар Петрович. Попыхивая самокруткой, он часто оглядывался на Степную и хмурился: тяжело было ему покидать родимые места.

Вскоре начали сгущаться сумерки, прохладой задышала степь.

Заметив, что Таня осталась одна, Миша подъехал к ней.

– А свежо уже становится вечерами, – сказал он и, помолчав, добавил: – Небо-то какое чистое, как на мороз разведрилось. Ты оделась бы.

Набросив на плечи старенькую фуфайку, Таня улыбнулась и спросила:

– Смешная я, наверно, сейчас?

Миша, отведя в сторону глаза, чуть слышно проговорил:

– Ты… ты хорошая.

Он хлестанул свою лошадь и поскакал догонять друзей.

Всю ночь двигался гурт. Устало брели коровы и овцы, оставляя за собой облако пыли. Оно низко висело над дорогой, оседая на лица и одежду скотогонов.

Убаюканная мерным скрипом колес и легким покачиванием брички, свернувшись калачиком, Таня спала, целиком положившись на вислоухую лошаденку.

Ребятам тоже хотелось упасть на жухлую траву и заснуть прямо под открытым небом. Глаза закрывались, тяжелела голова, и они с испугом хватались за гривы лошадей, чтобы не свалиться с седел.

Вслушиваясь в надсадный гул вражеских самолетов, летящих куда-то на восток, Захар Петрович подбадривал ребят обещанием скорого отдыха, хотя все они прекрасно знали, что отдых придет лишь тогда, когда покажется балка, густо поросшая лесом, где можно укрыться от глаз фашистских летчиков, шныряющих днем над степными дорогами.

С трудом открыв сонные глаза, Василек недовольно сказал:

– Вот дураки, мучаем себя!

– Кого же ты обвиняешь? – спросил его Федя, относя сказанное к своему отцу. – Ты слышал, как под Узловой днем разбомбили колонну тракторов и комбайнов?

– Так что – машины, – ворчал Василек. – А кому нужны…

– Если ты считаешь, что тебе не нужны, – рассердился Миша, – можешь вернуться домой, пока еще недалеко отъехали.

– А я в твоих советах не нуждаюсь, – Василек, поеживаясь, поднял воротник пиджака. – Для себя побереги их.

Дальше они ехали молча, бессильно роняя головы на грудь. И никто из них не заметил, как побледнел небосвод и над землею потянул предутренний ветерок.

Издалека послышался голос Захара Петровича:

– Хлопцы! Крепись, заря близко!

Эхом отозвался в ответ хрипловатый басок Лукича:

– Звезды прячутся – ночи конец! Перевесившись в седле, Миша толкнул задремавшего Федю.

– Глянь, красиво-то как! – он показал на желтую полоску с бледно-розовым оттенком у самого горизонта.

Федя повернулся в ту сторону, куда показывал Миша, и засмотрелся.

Небо у самой земли густо зарумянилось, а немного выше окрасилось в бледно-розовый цвет, постепенно переходящий в желтоватый. Эти на глазах меняющиеся краски раздвигали сумрак, рассеивали его, делали четко различимыми каждый бугорок, кустик, оживляли степь. На обочине дороги стали высовываться из нор суслики, откуда-то прилетел и опустился на скирду соломы орел-степняк.

Захар Петрович торопился до восхода солнца подогнать скот к лесу и дать отдых утомившимся за ночь ребятам.

– Танюшка! – крикнул он. – Готовься кашу варить! Сливную сделаем, с салом, а то у хлопцев животы к спине поприлипали.

– А я, дядя Захар, никогда не варила такую, – призналась Таня, потирая ладонью порозовевшую от неудобного лежания щеку. – Да и дров мы с собою не взяли!

– Дрова найдутся, – сказал Захар Петрович, пуская лошадь рысью. – А кашу организовать попросим Лукича, он мастак по этой части. Придется тебе в ученики к нему определяться.

Сгорбившись, Лукич покачивался в седле и, отгоняя дремоту, бубнил что-то себе под нос.

– Не уснул тут? – поравнявшись с ним, спросил Захар Петрович.

– Какой там, – Лукич не договорил и громко зевнул. – У стариков, Захарушка, сон воробьиный. А вот ребятки наши подбились, передышка им требуется.

– Видишь лесок? – Захар Петрович кнутовищем указал на темную каемку леса, уходящего от дороги в степь. – Через часок, глядишь, дотянем. Там и на завтрак остановимся. Только кашевар-то у нас никудышный, самим придется хлопотать. Курганов наговорил про нее, а она, кроме как чашки мыть…

– Не беда, подучим, – спокойно проговорил Лукич. – Наука постижимая.

Лесополоса, посаженная лет двенадцать тому назад на склоне глубокой балки, буйно разрослась и издали была похожа на старый лес.

Привстав на стременах, Миша удивленно крикнул:

– Ты глянь, Федька, лес впереди, как у нас на Тростянке! Вот где, наверно, гнезд уйма.

– Я и без тебя вижу. – Хитровато улыбаясь, Федя кивнул на бричку: – Ты лучше Васильку покажи!

Миша оглянулся. Рядом с Таниной бричкой ехал Василек и что-то весело говорил. Потом он свесился с седла и снял с волос Тани прилипшую травинку. Мише показалось, что он провел рукой по ее голове. Он ударил свою лошадь и, проезжая мимо Василька, сердито сказал:

– Мы так все стадо растеряем, – он показал на остановившуюся на обочине корову. – Что ж ты, не видишь?

Провожая его недовольным взглядом, Василек обиженно проговорил:

– Можно подумать, что он старший над нами.

– Он правильно говорит, за стадом надо смотреть. Дядя Захар будет ругаться.

– Тут совсем другое дело, – лукаво сощурившись, Василек сдвинул фуражку на затылок. – Признайся, ты ничего не замечаешь?

– Интересно, а что я должна замечать? – Поняв намек, Таня смутилась. – Ты всегда что-нибудь придумываешь.

– Мне-то лучше знать, – многозначительно сказал Василек, отъезжая.

Лесополоса была уже рядом. И вдруг в безмолвие степи врезался нарастающий гул.

Оглянувшись, Захар Петрович увидел два самолета. Они летели так низко, что, казалось, вот-вот коснутся земли.

– Ребята! – что было силы крикнул он. – Живее в лес, живее!

Нахлестывая лошадей, ребята погнали коров, быков и овец к балке. Подняв тучи пыли, скот ринулся в лес, ломая сучья и оставляя на них клочья шерсти. Только бугай по кличке Рогач остановился на середине дороги и, подняв голову, смотрел налитыми кровью глазами на приближающиеся самолеты. Он бил копытами землю и сопел, как перед схваткой.

Услышав голос Захара Петровича, Таня вначале растерялась, потом привстала на бричке и погнала лошадь. И тут дорогу перегородил бугай. Таня ударила его кнутом и закричала:

– Пошел, дурак!

Но Рогач не двинулся с места. Он сердито мотнул головой, уронил шматок пены и продолжал бить землю.

Натянув вожжи, Таня придержала лошадь, намереваясь загнать бугая в лесополосу, но было уже поздно. Земля вздыбилась, все заволокло дымом и пылью, в нос ударил запах паленой шерсти.

Самолеты сделали новый заход и начали обстреливать стадо из пулеметов. На землю падали срезанные пулями ветки деревьев.

Захар Петрович, Лукич и ребята лежали в глубокой вымоине. Все думали о Тане: где она, что с ней. Миша попытался встать, но взрывная волна швырнула его на землю с такой силой, что в глазах у него потемнело.

– Куда тебя дьявол несет! – сердито крикнул Лукич, хватая Мишу за ноги. – Лежи, поколь жив!

– Там же Таня осталась! – пересиливая рев моторов и пулеметный треск, отозвался Миша. – Я ползком… погляжу.

– Я те дам! – Захар Петрович показал ему кулак. – Только попробуй! Не видишь, как хлещет!

Наконец самолеты развернулись и ушли на запад. Рокот их моторов постепенно затих. Захар Петрович, поднявшись, яростно кричал им вслед:

– Сволочи! Бандиты! Что делают, проклятые! Неужели глаза повылазили у них?

Первым выскочив из укрытия, Миша увидел сначала бугая. Он лежал на дороге, подвернув голову. Большая лужа крови дымилась у развороченного осколками бока.

«А где же Таня, где Таня?» – твердил про себя Миша, озираясь но сторонам.

Под низкорослым кленом, зацепившись колесом, стояла бричка. Лошадь испуганно прядала ушами и фыркала. Миша подбежал и, увидев на траве лежащую на спине Таню с широко раскинутыми руками, с ужасом остановился. Грудь девушки была залита кровью, лицо побелело, под глазами синели круги.

– Чего же ты стоишь! – раздался над ухом голос Захара Петровича. – Язык у тебя отняли, что ли? Живо полотенце!

Миша бросился к подводе. Захар Петрович наклонился над Таней и осторожно поднял ей голову. Она чуть слышно простонала. Выхватив из рук возвратившегося Миши полотенце, Захар Петрович разорвал на груди Тани платье, чтобы перевязать рану.

Собравшись в кружок, ребята смотрели, как проворно двигались его огрубевшие от дратвы и смолы пальцы.

– Дядя Захар, она живая, она живая? – с дрожью в голосе допытывался Василек. – Чего же вы молчите?

– Идите-ка вы, бесстыдники! Лукич, помоги мне, да попроворнее. А вы марш отсюда, ишь уставились!

Ребята отошли, присели на траву. Никто не проронил ни слова. Миша, кусая губы, зло ломал подвернувшуюся под руку срезанную пулеметной очередью ветку. Василек, не выдержав гнетущего молчания, встал и, горбясь, отошел в сторону. Глаза заволакивало туманом, в голове стучала страшная мысль: «Неужели она умрет тут, в степи? Никуда я тогда не поеду, вернусь домой. А фронт подойдет – попрошусь, чтоб и меня взяли. Скажу: сирота я, и все…»

– Вот беда-то свалилась на нас, – сокрушался Захар Петрович, растерянно глядя на неподвижную Таню. – Худо может получиться, ежели не поместим ее в больницу.

– Да, что-то надо делать, уж больно тяжело дышит, – Лукич повернулся на запад, куда удалились самолеты, и с горечью сказал: – Чтоб вам, иродам, ни дна ни покрышки!

– От твоего проклятья им ни жарко ни холодно, – хмуро бросил Захар Петрович. – Видно, нечего нам время изводить, давайте готовить подводу. Повезу в Сосновку, там, кажись, есть больница.

– Да ведь туда, Захарушка, восемнадцать верст, – почти простонал Лукич. – На телеге душу из девчонки вытрясешь!

– Так что ж, по-твоему, сидеть и ждать? А чего? – возмутился Захар Петрович. – Проверьте бричку, не поломана ли.

– Дядя Захар, я поеду с вами, – вызвался Василек. – Тяжело вам будет одному.

– Ничего, управлюсь, – дрожащими руками Захар Петрович надвинул поглубже кепку. – Травы побольше настелите, чтоб не тряско было.

– Возьмите меня, – настаивал Василек. – Там, может, посидеть нужно, пока вы будете ходить.

– Чего ты пристал? – вмешался в разговор молчавший до сих пор Миша. – Санитар отыскался!

– Хватит, раскагакались! – Захар Петрович повернулся к Лукичу: – Один поеду. Будете ждать меня тут. Да за скотом присматривайте.

Пока готовили подводу, рвали траву и укладывали Таню, вдали показалась колонна машин, шедших со стороны Степной.

– Захарушка! – обрадованно воскликнул Лукич. – Давай попросим, глядишь, пособят нашей беде.

– Попробуем уговорить, – неуверенно сказал Захар Петрович.

Он снял кепку и, размахивая ею, заковылял навстречу колонне. Передняя машина остановилась.

– Что случилось? – высунувшись из кабины, недовольно спросил военный в роговых очках.

– Беда у нас, – Захар Петрович указал на лежащую в бричке Таню. – Не откажите…

Он подошел к машине и торопливо рассказал о налете.

– Плохо ей, дюже плохо, – говорил он, сокрушенно качая головой. – Без сознания, бедняжка. Вы только взгляните.

– А чем же я вам помогу? У меня машины забиты ранеными. Понимаете? Тяжелоранеными. Там ступнуть негде.

– Не погибать же ей! – вспылил Захар Петрович. – Ведь человек же!

Мужчина (это был военврач) выпрыгнул из кабины, подошел к бричке и, развернув окровавленное полотенце на груди Тани, насупился. Потом повернулся к машине и крикнул:

– Фетисов! Носилки!

Захар Петрович и Лукич вопросительно смотрели на военврача.

– Едем мы до Камышина, – сухо сказал он. – Если по дороге не устроим ее в какой-нибудь больнице, постараемся поместить в госпиталь, а там…

Он пожал плечами. Василек, услышав эти слова, вздрогнул и, пятясь, завернул за машину, а оттуда побежал к бричке. Тани там уже не было. Он увидел, как двое санитаров поднимали носилки на машину.

Военврач открыл дверцу кабины, но Захар Петрович остановил его.

– Немцы убили двух коров и бугая, заберите солдатам на котел. Пропадет добро.

Подумав, врач согласился:

– Хорошо, возьмем для госпиталя.

– Только вы нам документик какой-нибудь. – Заметив недоумение на лице врача, Захар Петрович пояснил: – Сами понимаете, в ответе мы за скот.

– И кому, папаша, нужны в такой кутерьме документы, – усмехнулся шофер.

Покачав головой, Захар Петрович недовольно посмотрел на него и осуждающе сказал:

– Ты выкинь эти мысли, такая кутерьма не всю жизнь будет, придет время – за все спросят.

Врач вытащил из планшета клочок бумаги, размашисто написал справку, поставил номер полевой почты воинской части и расписался.

– Это все, что я могу выдать вам.

– А нам и этого достаточно.

Бережно свернув листок, Захар Петрович положил его в карман.

– Спасибо, что выручили, – поблагодарил он. – Только вы уж помогите нашей Танюшке.

– Что будет в наших силах – сделаем, – как-то неуверенно ответил врач, пожимая руку Захару Петровичу. – Поехали! До свиданья!

Машины тронулись, и скоро их не стало видно в тучах серой пыли.

– Вот и остались мы, одни мужики, – грустно проговорил Лукич. – Не обошла нас беда, задела.

– Может, все обойдется, – вздохнул Захар Петрович. – Пойдемте чего-нибудь перекусим. А где Василек?

– Был здесь, – ответил Федя, оглядываясь по сторонам. – Наверно, за дровами отправился.

– Покличьте его, видно, кашу уж вечерком сготовим.

Начали искать Василька. Кричали до хрипоты, но он не отзывался.

– Значит, сбежал, – с горечью проговорил Захар Петрович. – Не думал, что он струсит.

16

Пока Захар Петрович разговаривал с военврачом, Василек, озираясь по сторонам, взял с брички свой чемодан с бельишком и харчами и, прячась за деревьями, бросился бежать по балке. Он не задумывался над тем, что ожидает его впереди, что будет с бабушкой, когда она узнает о его побеге, ему хотелось как можно дальше уйти незамеченным.

«Ух, душно-то как, – бормотал он, вытирая на бегу скомканной кепкой лицо. – Чемодан почти пустой, а руки отрывает. Интересно, скоро ли пойдут машины? А вдруг они не возьмут меня?» От этой мысли его обдало жаром, ноги стали непослушными.

План побега созрел быстро. Теперь, когда Таню увозили, он не мог больше ни минуты оставаться здесь. Ему хотелось быть рядом с ней, доказать, что не Миша, а он, Василек, готов ради дружбы с Таней на все. «Мишка еще позавидует, когда узнает, где я, – подумал он не без гордости. – Не очень-то поехал… Выздоровеет Таня – тогда и вернемся с ней… А куда?»

С этими мыслями он вышел из зарослей на дорогу и бойко зашагал дальше, прислушиваясь к нарастающему гулу моторов.

Вскоре показались машины. Василек поднял руку.

– Чего тебе? – спросил шофер.

– Дяденька, подвезите, – Василек состроил на лице плаксивую мину. – Домой никак не доеду, ждут меня.

– Дуй на последнюю машину, – крикнул шофер. – Да поживее!

Василек вскочил в кузов под брезент. Там лежали какие-то узлы, ящики. В углу сидели две молоденькие девушки в военной форме, в пилотках.

– Вот нам и попутчик, – весело сказала одна. – Сюда присаживайся, меньше трясет.

Василек пристроился на ящике, поставив свой чемодан между коленей.

– Куда же путь держишь? – спросили его.

Он сделал вид, что не слышал вопроса, стараясь в то же время придумать рассказ о своих похождениях.

– Куда едешь, паренек? – снова услышал он.

Василек поднял голову и стал говорить о том, что был в гостях у бабушки, а теперь пробирается домой. Рассказывал быстро, без запинки, будто отвечал хорошо заученный урок. Девушки-санитарки поверили ему, а когда он для большей убедительности сказал, что при бомбежке станицы рядом с домом бабушки разорвалась бомба, выбила стекла и разбросала крыши, они сочувственно вздохнули и покачали головами. Врал он безбожно, удивляясь, что все выходит складно и правдоподобно и, самое главное, что он при этом не краснеет, как часто бывало с ним раньше.

Под вечер приехали в Камышин. Машины остановились у большого двухэтажного дома. Раненых начали снимать на носилках. Василек спрыгнул на землю и, поставив чемодан у ног, стал наблюдать за разгрузкой, надеясь, хоть одним глазом, увидеть Таню.

– Эй, хлопец, чего ворон ловишь? – окликнул его знакомый шофер. – Иди домой, мать, поди, заждалась. Время ты, брат, выбрал неподходящее для прогулок, немудрено голову потерять.

Василек едва удержался, чтобы не рассказать шоферу всю правду. Но тут он увидел, что машина, на которой везли Таню, развернулась, выехала на улицу и сразу скрылась за углом. Он чуть не вскрикнул от досады. Заметив знакомую санитарку, всю дорогу досаждавшую ему вопросами, подбежал к ней и, стараясь не выдать своего волнения, спросил:

– Куда же поехала машина с зеленым кузовом?

– А, попутчик… – с улыбкой отозвалась девушка. – Куда уехала? Девочку повезли в городскую больницу.

Не сказав ни слова, Василек поднял свой чемодан и медленно побрел по улице.

Город окутывали густые сумерки. Справа и слева стояли темные дома. Они, казалось, жались друг к другу, неприветливо глядя на одиноких пешеходов. Откуда-то с окраины отчетливо слышался разноголосый собачий лай.

Василек шел без ясной цели, чувствуя себя совершенно чужим и одиноким в этом городе. Но вот он остановился и задумался: «Где же ночевать? На улице холодно». Неожиданно его осенила Догадка. Увидев женщину, спешившую куда-то по противоположной стороне улицы, Василек бросился к ней.

– Скажите, как мне отыскать вокзал?

Не замедляя шага, женщина скороговоркой объяснила:

– Сейчас пройдешь мост, а там и вокзал рядом.

Василек действительно быстро добрался до вокзала. В зале ожидания было полным-полно народу. Женщины, дети, старики сидели и лежали на скамейках и на полу, тут же в беспорядке были свалены узлы, мешки, корзины и чемоданы. В углу плечом к плечу стояли вооруженные автоматами красноармейцы, с минуты на минуту ожидавшие команду грузиться в эшелон.

Клубы табачного дыма, резкие запахи пота и овчинных полушубков вызывали у Василька тошноту. Плач ребятишек, сердитые выкрики матерей, степенный говор стариков, звон кружек, чашек, кастрюль – все сливалось в его ушах в сплошной несмолкаемый гул.

Пробравшись в дальний угол, Василек выбрал свободное место на полу, сел на чемодан и осмотрелся. В глазах рябило от множества раскрасневшихся в духоте лиц. Глянув на сидящего рядом старика, аппетитно жующего хлеб и картошку с луком, Василек вспомнил, что с самого утра ничего не ел. Он торопливо открыл чемодан, достал ломоть хлеба, кусок вареного мяса и с жадностью начал есть.

И снова упрямо всплыла беспокойная мысль: что делать? Продуктов, что лежат в чемодане, хватит всего на несколько дней, а денег так мало, что купить на них ничего нельзя. Уехать домой? А может быть, к Степной уже подошли фашисты. Попробовать разыскать гурт? Нет, сначала нужно узнать, что с Таней, увидеть ее, а потом можно будет возвратиться.

Незаметно он уснул, привалившись спиной к стенке.

Проснулся от резкой боли – проходившая мимо женщина наступила ему на ногу. Он чуть не вскрикнул. Встав, взял чемодан и вышел на перрон.

Прохлада пахнула ему в лицо. После вокзальной толчеи здесь было легко, дышалось свободно.

Бесцельно побродив по улицам, Василек вышел к базару. Здесь уже было людно и шумно, казалось, говорили все сразу, не слушая друг друга: и покупатели, и торговцы. Василек прошелся вдоль возов, нагруженных кадушками с капустой, огурцами, помидорами, горшками с молоком, сметаной, и остановился у выхода с базара.

Неожиданно он увидел возле одного из возов появившегося откуда-то суетливого паренька. Оживленно разговаривая о чем-то с женщиной в цветастом переднике, паренек настороженно озирался по сторонам.

«Уж очень похож на Степку Холодова, – подумал Василек. – А как он может здесь оказаться? Сейчас догоню его».

Паренек не спеша побрел в противоположную сторону. Василек почти бегом заспешил следом за ним. «Окликнуть? А вдруг я обознался?»

Василек обогнал его и, не веря своим глазам, застыл с полураскрытым ртом. Перед ним стоял Степка Холодов. На нем были просторный пиджак, добротные сапоги, фуражка. Руки он держал в карманах. – Степка! – воскликнул Василек обрадованно.

– Здорово! – Недоверчиво косясь на чемодан земляка, Степка протянул руку. – Откуда ты взялся?

Василек сразу же рассказал ему о своем побеге, о том, как добрался сюда, но о Тане не обмолвился ни словом.

– А теперь вот хожу и думаю: что делать? – тараторил Василек. – Никого я тут не знаю. Хотел на фронт махнуть – не возьмут еще. А домой не поеду… Ты как попал сюда?

– У меня, Василек, длинная история. А живу я здесь один, – Степка взял Василька за руку, отвел его в сторону. Осмотревшись по сторонам, достал папиросу. – Куришь?

– Что ты! Отрава… – Василек поморщился и сплюнул.

Степка ухарски сдвинул кепку на затылок, закурил и тоном бывалого человека проговорил:

– А я привык, видишь?

Он выпустил струйку дыма и подмигнул Васильку.

– Ты спрашиваешь, как я попал сюда? Меня хотели определить в детский дом где-то на Урале, – откровенничал Степка. – А я под Саратовом удрал, сел на товарный поезд и приехал сюда. Несколько дней отирался на речном вокзале. Питался тем, что удавалось добыть, – он кивнул в сторону базара. – Однажды какая-то чудаковатая старуха пригласила меня домой, разжалобилась. Живет одна, сын погиб на фронте. Вот и остался я у нее. Одела меня, видишь, – Степка показал на сапоги и пиджак. – Кормит хорошо. У нее две козы, молока хватает.

Василек слушал его, затаив дыхание.

– Она ничего с тебя не берет? – не вытерпел он.

Степка усмехнулся:

– А чего же с меня брать? С меня взятки гладки! Помогаю ей дров нарубить, воды принести. Сосед ее, Никанор Василич, устроил меня работать на консервный завод, ящики сбивать. Не пыльно, а заработно. Получаю денежки, иногда ухитряюсь… Вчера три банки консервов увел, а сейчас продал их на базаре. Вот и перебиваюсь.

– Не боишься?

– Черт его знает, не думал об этом. – Степка передернул плечами и продолжал: – Слушай, Василек, пойдем ко мне. Бабке скажешь, что ты сирота, все будет в порядке. Никанор Василич устроит и тебя на завод, ящики сбивать. Пойдет у нас с тобой житуха – во, – он выставил большой палец.

– А не выпроводит меня бабка? – недоверчиво спросил Василек.

– Будь спокоен, наговорим ей такое о тебе, что она сразу слезу пустит. Я ее уже толково изучил – добрейшая бабуся, душевная. Вот увидишь, как она встретит нас.

Степка взял чемодан Василька, и они медленно пошли по улице.

– Ты сказал, что сбиваешь ящики, – рассуждал по дороге Василек. – А мне хотелось бы на станке работать – интереснее. Сначала учеником, а потом и самому.

– Чудак! – ухмыльнулся Степка, и по голосу его можно было понять, что он уже все продумал о своем будущем. – Ты думаешь, я всю жизнь собрался возиться с ящиками? Дудки! Зиму перекантуюсь, а весной уйду на Волгу, устроюсь на пароход. Пока мне и на этой работе хорошо: тепло и сытно, да еще и деньги имею… У станка гайки ты грызть не будешь.

– Да, забыл спросить: а как же отец и мать? Где они?

– Ты об них это самое… никому не говори, – Степка нахмурился, помолчал немного, потом глухо продолжал: – Не знаю, где они, я ушел от них.

Василек повеселел. Ему стало легко, будто гора свалилась с плеч. Еще час назад жизнь представлялась мрачным тупиком, из которого он никак не мог выбраться, а теперь все решалось удивительно просто. Степка сейчас располагал его к откровенности, и он рассказал ему все о Тане.

Эта новость ошарашила Степку. Он остановился и удивленно посмотрел на Василька, не веря тому, что услышал.

– Ты врешь, Василек? – в глазах Степки мелькнуло что-то похожее на испуг. – Неужели она здесь?

– Честное слово.

– И ты приехал из-за нее? Признайся! Василек утвердительно кивнул головой.

– Будешь ходить к ней – обо мне ни слова.

– Совсем?

– Наполовину! – обозлился вдруг Степка, но, овладев собой, продолжал: – Як ней не пойду, меня здесь нет, понял? Она тебе нравится?

– Отстань! – отворачиваясь, ответил Василек. – Не поехал бы сюда…

– Дурак ты! – хихикнул Степка. – За девчонкой поплелся. Выйдет она из больницы, что будешь делать?

– Не знаю.

– Ты нужен ей, как прошлогодний снег. Эх ты, влюбленный.

– Иди ты к черту, – вскипел Василек. – Сказал ему, как другу, а он…

Василек повернулся, чтобы уйти, но Степка крепко схватил его за рукав и виновато проговорил:

– Ты не фыркай, я ведь пошутил. Делай как знаешь, я тебе не указчик. Только обо мне ей не говори.