Текст книги "Юность грозовая"

Автор книги: Николай Лысенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

12

Ночь выдалась тревожной. Над станицей то и дело пролетали немецкие самолеты, направляясь на соседнюю железнодорожную станцию Узловую. Там подолгу висели осветительные ракеты, по небу, скрещиваясь и расходясь, шарили лучи прожекторов, густую синеву кромсали разрывы зениток, глухо доносились взрывы бомб.

Степновцы, прислушиваясь, прятались в погребах, землянках, вырытых на огородах.

И вдруг один из самолетов с каким-то завыванием пронесся над станицей и на самой окраине, где стояли длинный навес и два амбара, сыпанул несколько зажигательных бомб. Одна упала рядом с навесом. Сухая солома вспыхнула, как порох. Отсветы зловеще заплясали на стеклах домов.

На пожарной вышке тревожно загудел колокол. Площадь перед правлением забурлила. Сбежавшиеся колхозники, не дожидаясь распоряжений, ехали и бежали на край станицы.

Миша, Федя и Василек примчались к правлению почти одновременно. Ни о чем не спрашивая друг друга, они пристроились на проезжавшей мимо пожарной бричке.

– Марш, бесенята, – гаркнул на них кучер, грозно потрясая кнутом.

– Гони, дядя Капитон, погорит же все, – огрызнулся Федя.

– Спасители нашлись, без вас обойдутся, – уже более мирно проворчал кучер, нахлестывая лошадей. – Ну, родимые, не подведите!

Когда ребята приехали на пожар, там уже орудовали колхозники во главе с Кургановым.

– Воду, воду давайте! – подбежав к пожарникам, загремел Курганов. – Проворнее пошевеливайтесь!

Ребята и глазом не моргнули, как фигура председателя уже появилась возле столпившихся женщин, испуганно смотревших на бушующее пламя.

– Бабы, не пугайтесь, – подбадривал их Курганов. – Становитесь в цепь, ведрами подавайте воду из бочек.

Огонь жадно метался по крыше навеса, обжигал лица и руки людей, стоявших наверху.

– Землей, землей сбивай! – слышался кургановский бас.

– Багры давай!

– Сбрасывай солому!

Пожарники размотали шланг, взялись за насос, и вода с шипением заплясала в языках пламени. Тысячи искр взметнулись в небо. Но огонь слабо уступал маломощной струе воды.

– Такой техникой цигарку не потушишь! – сердился Захар Петрович, неуклюже карабкаясь по лестнице на крышу. – А ну, хлопцы, давайте сюда воду!

Черпая из бочек ведрами, Миша, а за ним Федя с Васильком начали подавать воду на крышу навеса.

А народ все прибывал и прибывал. Колхозники баграми растаскивали стропила, забрасывали их землей. Несколько перекладин упало неподалеку от амбаров, но люди сбили с них пламя мешками и фуфайками.

Постепенно пожар утихал. Гуще повалил дым, и наконец огонь совсем погас.

Взволнованные колхозники, собравшись в круг, высказывали догадки:

– Видно, одурел фриц и ахнул куда попало.

– А может, побоялся, что на Узловой собьют, вот и разгрузился у нас.

– Глупости! У Фокиных бабка вздумала в погреб с фонарем идти, вот и заметил фриц.

– Счастье, что не угодил в их дом, остались бы от него головешки.

Закуривая, Курганов сердито предупредил:

– Учтите все: замечу у кого-нибудь по ночам огонь – плохо будет. И без того отбоя от фашиста нету.

Когда за станицей ярко запылал навес, Таня выскочила на улицу. Слушая тревожные перезвоны пожарного колокола, она прижалась к воротам и пугливо смотрела на багровое зарево. Ей хотелось побежать туда, но одной было как-то страшно. Вспоминая бесконечные пожары, полыхавшие на всем ее пути от родного города до этой небольшой станицы, она чувствовала расползающийся по спине колючий холодок.

Наконец пожар утих, но она долго еще стояла и смотрела в сгустившийся сумрак. Затихли голоса в соседних дворах, успокоились собаки. Она пошла во двор и тут увидела, как в калитку из сада быстро проскочил человек. Он торопливо поднялся на крыльцо и, оглянувшись по сторонам, скрылся в коридоре. Таня оторопела, не могла сдвинуться с места. «Кто бы это мог быть?» – думала испуганно.

Она подкралась к окну. Хлопнула дверь, послышался невнятный говор.

Стараясь не выдать волнения, Таня вошла в комнату. Прислонившись спиной к печке, стоял незнакомый человек. Лица его не было видно. Он тяжело дышал. При появлении Тани человек скрылся в кладовке.

– Чего остолбенела, – строго заворчала хозяйка. – Шляешься, спала бы давно. С тревожным чувством ушла Таня в свою комнату. Мысли ее скакали с одного события на другое, но постепенно она начала находить между ними связь. Человек, появившийся в их доме, проник во двор со стороны сада, выходящего к неглубокой балке в степи. «Если он появился в доме, – размышляла Таня в постели, – значит, они знают его? Не тот ли это человек, голос которого я слышала однажды ночью? Тогда тетя сказала, что ночным гостем был знакомый из хутора Шумовского. А зачем он пошел в кладовку? Почему Холодовы стали на день запирать ее на замок? Чтобы никто не входил? Раньше дверь всегда была открыта. А может быть, этот человек прячется там?»

Засыпая, Таня решила обо всем рассказать Мише.

* * *

На заре, оставив с табуном Степку, Холодов верхом на лошади явился домой. Не раздеваясь, прошел в кладовку к Ефиму.

– Ну как, все в порядке? – спросил он, присаживаясь на скрипучую табуретку. – Ночка-то выдалась подходящая, все бросились на пожар. Сам бог нам помогал.

Свесив босые ноги с кровати, Ефим недовольно бросил:

– Какой там порядок! Меня видела Танюшка. Черти ее носили смотреть пожар. И как я ее не заметил?

– Будь ты проклята! – выругался Холодов и судорожно начал шарить в карманах плаща, отыскивая кисет, – Выдаст она нас с потрохами.

– Может, мне смотаться на эти дни? – предложил Ефим, натягивая брюки.

– Куда же в день? Переждем. А Танюшку нужно не выпускать из дома. Я позабочусь… Мешки надежно прикрыл?

– Как приказывал, – ответил Ефим. – В яму под сарай, а лаз забросал травой.

– Пойду проверю, – поднимаясь, сказал Холодов. – А ты лежи. Когда потребуется, я скажу.

13

Таня спала беспокойно, несколько раз испуганно открывала глаза, прислушивалась к непонятным шорохам в доме и снова засыпала в смутной тревоге. Под утро она увидела во сне пожар, охвативший всю степь. Горели хлеб и трава, все живое спасалось бегством. Таня тоже куда-то бежала, падала, искала безопасное место, а человек в черном пристально смотрел на нее и злорадно при этом улыбался. Она чувствовала, как огонь обжигает ноги, хотела крикнуть, но голос почему-то пропал. Вздрогнув, Таня проснулась и увидела, что на ее ногах, свернувшись клубком, спит кошка.

За окном редели белесые предутренние сумерки.

Таня попыталась снова заснуть, но не смогла. Тихонько встала и начала собираться на работу.

Шумно зевая, поднялась хозяйка. Со двора вошел Холодов. «Почему он так рано здесь?» – подумала Таня.

– Сегодня на работу не ходи, будем мазать в доме. – проговорила Холодова, останавливаясь против иконы. – А то в зиму останемся с ободранными стенами.

Таня начала было говорить, что бригадир просил всех выйти на работу, чтобы зачистить ток после отправки зерна, но Холодов прервал ее:

– Мы со Степкой сходим нынче за тебя, не мужское ведь дело возиться со щетками да глиной.

Он натянул поглубже фуражку и уже от двери сказал:

– Мы с тока пойдем прямо к табуну, а ты, Танюша, принеси нам ужин. В Сухой балке найдешь нас.

Не хотелось Тане оставаться дома, но ослушаться было невозможно. Она сняла с головы косынку и села на скамейку, по-детски болтая ногами, обутыми в потрепанные тапочки. На душе было неспокойно.

Глядя на хозяйку, усердно отбивающую земные поклоны, Таня едва сдерживалась от желания сказать ей что-нибудь дерзкое. Ее раздражали гнусавые просьбы Холодовой об отпущении грехов, постное лицо с выражением мирской покорности и елейный голос, не похожий в эти минуты на обычный: грубый и резкий.

Дождавшись, когда хозяйка закончила молитву, Таня спросила:

– Тетя, что же вы просили у бога? Холодова грозно посмотрела на нее и злобно буркнула:

– Добра для таких непутевых, как ты!

С улицы долетел призывный рожок пастуха и далекое щелканье кнута.

– Подои корову и проводи в стадо, – распорядилась Холодова.

Неожиданно Таня увидела Мишу, торопливо шагавшего по улице с узелком в руке, и обрадовалась этой встрече. Сразу же вспомнились ночной пожар, незнакомец в доме, кошмарный сон. Она осмотрелась по сторонам и, негромко окликнув Мишу, поманила его пальцем.

Миша подошел, поздоровался, удивленно спросил:

– А разве ты не идешь на ток?

– Оставили дом мазать, – грустно ответила Таня. – Чистота им вдруг потребовалась.

– Да плюнь ты на них, они, может, фрицев готовятся встречать.

– Не могу, они и без того на меня не смотрят.

– Ну и пусть. Ушла бы от них, – взволнованно проговорил Миша. – Я пойду, а то подводы уедут, придется пешком топать.

Таня взяла его за рукав выгоревшей рубашки.

– Ты сказал, что они готовятся фрицев встречать, – голос девушки дрожал от волнения, срывался до шепота. – Миша, я хотела сказать тебе… Понимаешь, ночью к ним какой-то мужчина вбежал в дом и спрятался в кладовке. Я сама, своими глазами видела. Наверно, он удирал откуда-то – дышал, как паровоз.

– Постой, а когда это было? – насторожился Миша.

– Когда за станицей горел навес. Боюсь я их. Вечером понесу ужин в Сухую балку. Дядя Максим приказал.

Миша, крепко сжав в своей загрубевшей ладони ее маленькую теплую руку, спросил:

– А может быть, тебе показалось, а?

– Я же его видела вот так, как тебя, только лицо… Да ну тебя. Таня нахмурилась и отвернулась.

– Не обижайся, я просто так… – Миша стиснул руку Тани еще сильнее, как будто боялся, что она убежит, не дослушав его. – А что, если это шпион?

– Зачем он к ним?

– Не знаю, – Миша растерянно полол плечами. – Забегу сейчас в правление, а ты смотри не подавай вида.

– Я тоже с тобой.

– Они сразу догадаются. Будь здесь. Ладно? Таня кивнула в ответ.

– Я быстро, – пообещал он и, сунув узелок под мышку, побежал по улице.

Таня посмотрела вокруг и успокоилась: их никто не видел. Она медленно пошла в дом.

* * *

Председателя Миша застал на крыльце правления. Он, как всегда, торопился в поле.

Тяжело дыша, Миша покосился на дремавшего в тарантасе кучера и таинственно прошептал:

– Дядя Ваня, пойдемте в комнату, не могу здесь.

Курганов удивленно посмотрел на него, взял за руку и повел за собой. Закрыв дверь на крючок, он усадил Мишу рядом с собой на стул.

– Что там у тебя за новость?

Почти слово в слово передал Миша то, что рассказала ему Таня.

– Может, это он дал сигнал самолету? – высказал Миша свои подозрения.

Курганов крякнул, почесал затылок и усмехнулся.

– На кой черт ему нужен наш навес, – проговорил он. – Тут что-то другое.

– Давайте, дядя Ваня, мы выследим его, – предложил Миша.

– Кто это мы?

– Я, Федька и Василек, – сразу же выпалил Миша. – А что, не надеетесь?

Курганов задумался.

– Нам, парень, играть в прятки некогда, – наконец сказал он. – Да и незачем. Давай договоримся: ты пойдешь к себе и присмотришь за домом Холодовых, а я кое с кем посоветуюсь. Никаких глупостей не делай, понял?

Встав со стула, Курганов прошелся по комнате и, остановившись возле Миши, проговорил:

– А что, если?.. Ну ладно, не будем гадать, иди.

Ни о чем не спрашивая, Миша вышел на улицу и быстро зашагал домой.

На полдороге его обогнала старенькая милицейская машина. Поднимая тучи пыли, она свернула по направлению к колхозному току.

«Зачем они туда поехали? – недоумевал Миша. – Ведь Таня же сказала, что этот сидит у них в кладовке. Пока будут разъезжать, он сбежит».

Проходя мимо холодовского дома, Миша через распахнутую калитку увидел Таню. Она месила ногами глину. Рядом, склонившись над кадушкой, стояла хозяйка. «Небось не думает, что скоро возьмут за жабры».

Войдя к себе во двор, Миша швырнул на крыльцо узелок с харчами и побежал в сад. Прячась за деревьями, он осмотрелся вокруг и, пригнувшись, перебежал огород Холодовых, подобрался к их сараю и выглянул из-за угла.

Холодова наложила в ведро глины и, кособочасьот тяжести, пошла в дом. Миша тихонько свистнул. Таня оглянулась, увидела его, смущенно закрыла руками порванный подол платья. Потом она кивнула на дом и что-то беззвучно прошептала, но Миша ничего не понял и показал рукою на ухо, как бы говоря, что ему не слышно ее. Но тут на крыльце появилась Холодова, и Миша юркнул за сарай, а оттуда на четвереньках переполз к забору. Теперь через щель ему был виден весь двор.

Таня продолжала месить глину, а Холодова носила вилами из сарая навоз и бросала ей под ноги. Время тянулось медленно. От неудобного лежания у Миши заныла нога. Он уже хотел выбираться из своей засады, как вдруг увидел входивших во двор четверых мужчин в штатском. Миша заметил, как изменилась в лице Холодова и, швырнув в сторону вилы, засеменила к дому. Один из пришедших остановил ее, преградил дорогу.

– Одну минутку, гражданка, – спокойно проговорил он. – Обойдутся без вас.

– Там никого нет, – залепетала хозяйка, показывая на Таню. – Мы тут… Собрались мазать…

Перескочив через плетень, Миша подбежал к Тане, схватил ее за руку и потянул за сарай.

– Уйди. Понимаешь, могут стрелять. Девушка послушно пошла за ним. Заслонив ее спиной, Миша внимательно следил за поднимающимися на крыльцо незнакомыми мужчинами. «Ну что они так медленно, как будто в гости пришли…» – досадливо поморщился он и, повернувшись к Тане, сказал:

– Постой здесь, я гляну!

Он подбежал к крыльцу и заглянул в коридор. У входа в кладовку двое стали по бокам, третий, держа пистолет наготове, с силой толкнул дверь и громко крикнул:

– Выходите, буду стрелять!

В ответ – ни звука. «Удрал», – со злостью подумал Миша.

– Повторяю: буду стрелять! В кладовке скрипнула кровать, что-то зашуршало, и в темном проеме появился Ефим. Глаза его щурились от света, на бледном лице была жалкая растерянность.

– Оружие! Где оружие?

– Нет у меня, – с трудом выдавил Ефим, сутулясь. – Я бросил его там…

– Кто такой?

– Так это же Ефим Холодов! – крикнул Миша. – Он в армии был.

Услышав этот голос, Холодова сорвалась с места, бросилась к коридору, откуда уже выводили сына, и дико завопила:

– Не трогайте его! Не отдам!.. Не для вас!..

Ее вопли привлекли степновцев. Многие сразу же узнали Ефима. Послышались возмущенные голоса:

– Провожали как человека!

– За мамкину юбку спрятался, вояка!

– Наши головы ложат, а этот по углам отсиживается!

– За свою шкуру дрожит, предатель!

Сухонькая бабка Степанида, глядя на истерически всхлипывающую Холодову, пристукнула клюшкой о землю и строго сказала:

– Волчица ты, а не мать!

Хрипло сигналя, во двор въехала машина. В кузове сидели Холодов и Степка. Люди расступились. Холодов тяжело спустился с машины на землю.

– Показывай, где спрятал хлеб, – обратился к нему начальник районной милиции. – Веди!

Холодов осмотрелся кругом, словно впервые попал сюда, и отрицательно покачал головой.

– Нету у меня никакого хлеба.

Миша посмотрел на сидящего в кузове Степку. Тот, закусив губу, отвел глаза в сторону.

– Неправда! Есть у них хлеб! – звонко крикнула Таня, проталкиваясь на середину круга. – В сарае спрятали. Я сегодня случайно видела.

– У-у, змея, – заскрипел зубами Холодов. Он рванулся к девушке, намереваясь ударить ее, но вывернувшийся откуда-то Василек загородил собою Таню и задиристо выкрикнул:

– А ну попробуй, попробуй!

Холодова схватили за руки. Брызгаясь слюной, злобно сверкая глазом, он процедил:

– Знал бы – сам спалил все.

По двору прошел возмущенный гул:

– Судить его, мерзавца!

– Откуда только черти принесли его в станицу!

Пока проводили обыск, выносили из сарая мешки с зерном, Таня связала свои вещички в старенький байковый платок и вышла во двор.

Василек остановил ее и, стараясь не смотреть в глаза, пробормотал:

– Куда же ты? Пойдем к нам, у нас просторно.

– Я устроюсь у бабушки Степаниды, – ответила она. – Спасибо тебе, Василек, за все.

14

Из райкома партии Курганов поехал прямо в поле. Захара Петровича он разыскал возле молотилки, где тот помогал однорукому машинисту натянуть соскочивший приводной ремень.

Спрыгнув с тарантаса, Курганов окликнул его. Захар Петрович вытер руки пучком соломы, подошел. Поздоровавшись, он сразу же принялся ворчать на колхозных кузнецов, которые отковали плохие шплинты к маховику и ему из-за этого пришлось самому поехать в станицу заказывать новые.

– Серьезности у них ни на грош, – Захар Петрович выразительно цокнул языком. – Ты, Егорыч, потолкуй с ними. В нашем деле кузнец – заглавная фигура, сам понимаешь. Да и с перешиновкой колес тянут волынку. Разве так можно нынче работать?

Не успев излить все свое недовольство, Захар Петрович поднял глаза на Курганова и осекся. Лицо председателя было хмурым.

– Какие тут, к черту, шплинты! – с досадой проговорил он. – Немец маханул через Дон и вышел к самой Ерзовке, рядом с тракторным заводом.

– Что ты! – ахнул Захар Петрович. – К самому городу? Вот так штука, мать честная! Не удержали, стало быть?

– Видно, не удержали, – Курганов похлопал себя по сапогу кнутовищем. – В райкоме приказано угонять скот, я сейчас оттуда.

– Когда же?

– Завтра в ночь отправитесь. А вечерком поедем с тобой к секретарю райкома, инструкции кое-какие получишь.

Достав кисет, Захар Петрович свернул самокрутку, потом, не прикуривая, бросил ее на землю и принялся старательно затаптывать.

– Эвакуировать, что ли? – переспросил Курганов.

– Да нет, в помощники мне кого дашь?

– Кого же, – развел руками Курганов. – Сам видишь, остались одни бабы с детишками… Лукич поедет, и ребят подберем надежных. Вот разве еще племянницу этих… Холодовых. Возьмешь?

– А это еще для чего, в нагрузку?

– Очень просится Танюшка. Приходила ко мне недавно.

– Толк-то с нее какой? – Захар Петрович покачал головой. – Лишние хлопоты, да и только.

– Это ты зря, Петрович. Иная девчонка лучше парня бывает. Да и вообще, руки женские в дороге нужны.

– Да пусть едет, – согласился вдруг Захар Петрович и, глянув куда-то в степь, спросил: – А как же с тем хлебом, что не домолотили?

– Решим, – глухо вымолвил Курганов. – Врагу не оставим. Что не успеем прибрать – спалим… Поехали, подвезу до станицы. Дома предупредишь – и давай в правление, потолкуем.

Повернувшись к машинисту молотилки, Захар Петрович крикнул:

– Давай, Петро, сам управляйся. Теперь уж все равно…

Он не договорил и тяжело заковылял к председательскому тарантасу.

Вначале они ехали молча. Попыхивая цигаркой, Захар Петрович угрюмо смотрел на пыльную дорогу, думал о предстоящем разговоре с женой и Федей. Потом представил себе опустевшую станицу, когда с приближением врага многие уедут из нее и, кто знает, вернутся ли когда-нибудь назад. И будут сиротливо стоять домишки с заколоченными ставнями, поджидая своих хозяев. От этих мыслей к горлу подкатил горький комок. Захар Петрович крякнул, словно проверяя свой голос, повернулся к Курганову и раздраженно спросил:

– Ты скажи мне, Иван Егорыч, с душевной откровенностью: доколь мы еще будем пятиться, отдавать свою землю? Где же наша сила, едрена корень? Только так… не виляй, начистоту… Или, может, я пойду со скотом до самой Сибири? В тайгу понесу свои старые кости?

– Ты что это, Петрович? – Курганов даже чуточку отодвинулся от Чеснокова, будто хотел лучше рассмотреть его. – Ты брось такие разговоры! Поедешь туда, куда скажут, хоть до Байкала! Не забывай, что мы с тобой прежде всего коммунисты! Понял?

Он хлестанул лошадей.

– А что касается земли, то, я думаю, мы вернем ее, всю, до единого метра, – продолжал он уже более спокойно. – Не было еще такого, чтобы Россия жила на коленях.

Виновато потупившись, Захар Петрович проговорил:

– Иной раз стыдно бабам в глаза смотреть: всех мужиков забрали, а толку пока никакого.

Курганов промолчал. Возле дома Чесноковых придержал лошадей.

Выбравшись из тарантаса, Захар Петрович сказал:

– Ты, Егорыч, о разговоре плохое не думай. Больно стало на душе, вот и прорвалось наружу.

– Чего там, бывает, – признался Курганов. – Сам иногда всю ночь не могу глаз сомкнуть… Так ты приходи, я буду в правлении.

Захар Петрович застал Федю дома. Сын уже знал, что скот будут угонять из станицы.

– Батя, возьми меня с собой, – попросил он, едва отец вошел в комнату. Уклоняясь от прямого ответа, Захар Петрович пошутил:

– А чего ж, поедешь по кругу на печь в угол.

– Если не возьмешь, убегу из дома, – решительно заявил Федя. – Вот посмотришь, на фронт сбегу.

– Я те всыплю, фронтовик! – Захар Петрович строго глянул на сына, но, встретившись с его умоляющим взглядом, мирно проговорил: – Так уж и быть… С матерью я сам переговорю. А пока давай-ка собираться. Неси чемодан, полушубки из кладовки неси. Нужно взять их с собой, не все лето будет.

* * *

Вечером на совещании Захару Петровичу вручили маршрут движения степновского гурта и объяснили, где и какой продолжительности делать остановки. Дальнейшие указания скотогоны должны были получить от представителя райкома партии, который позднее присоединится к ним с первой группой эвакуированных колхозников.

Наутро станица забурлила, заволновалась. Весть об угоне скота быстро облетела Степную. Об этом говорили старики и ребятишки, передавали из уст в уста встретившиеся у колодцев хозяйки.

На колхозных базах приводили в порядок арбы, брички, фургоны, упряжь. По распоряжению Курганова тягловый скот, выделенный из общего стада, перевели на лучшие выпасы.

Встретив Василька на улице, Федя сразу же поделился с ним новостью:

– Ходил с Лукичом в кладовую, пшено получили на дорогу. Слышал, что скот погоним?

– Знаю, – Василек махнул рукой. – А отец не говорил, кого возьмет с собой?

Не подозревая, что именно интересует его, Федя как-то погрустнел и ответил:

– Хотелось ему, чтобы Мишка поехал, но у него ведь мать болеет. Курганов обещал поговорить с ней.

– А еще кого?

– Таню берут, – Федя усмехнулся. – Отец не хотел было, а председатель за нее горой: обед готовить, зашить чего, в общем, за хозяйку будет.

– И отец согласился? Федя утвердительно кивнул.

– А меня? – сразу же всполошился Василек. – Меня возьмут? Только не ври.

– Не знаю, – пожал плечами Федя.

– Ну ладно, – обиженно промолвил Василек. – Посмотрим еще, я сейчас устрою.

«А что, если не возьмут меня? – думал Василек по дороге домой. – Скажут, сиди дома с бабкой. А Таня поедет! И Мишка, наверно, поедет. Да я тогда без спросу махану с ними. Выйду за станицу, сяду на подводу – и все».

Он вошел в комнату, присел рядом с бабкой, месившей в чашке тесто на лапшу, и пожаловался:

– Бабаня, ребята из станицы уезжают, а меня Курганов не хочет брать.

– А ты чего – дорогу ему перешел?

– Не знаю, – Василек шмыгнул носом. – Сказал, чтоб я остался с тобой.

– Да и правда, милый, – вздохнула бабка. – Куда ехать? Свет велик, а дом-то один.

– Буду тут сидеть, а фашисты придут и увезут меня. – Василек вскочил, подбежал к этажерке и, взяв газету, потряс ею. – Вчера я читал…

И он принялся рассказывать бабке о зверствах фашистов. Добавив, что с ним они могут сделать то же самое, если он останется в станице.

Сразу же после такой беседы бабка оставила тесто, накинула на голову косынку и, подгоняемая страхом за своего единственного внука, заспешила в правление. Василек пошел за ней следом.

– Ежели за него некому вступиться, то вы и творите по-своему, – с порога взялась отчитывать она Курганова. – Как на фронт – так его отца первым, а уважить просьбу ребенка – так вас нету. Или лучше, ежели его на неметчину угонят? Вы на меня не глядите, все одно я дальше Казачьего кургана не доеду – помру. А зачем же дитя губить?

– Ну хорошо, пусть едет, – махнул рукой Курганов, заметив под раскрытым окном своего кабинета истомленное тревогой лицо Василька. – Для вас же хотели лучше.

– Спасибо на добром слове, – сразу же присмирела бабка, по-старомодному отвешивая поклон. – Пойду собирать его в дорогу.

Когда она ушла, Курганов повернулся к Захару Петровичу, молчаливо наблюдавшему за всей этой сценой, и с улыбкой сказал:

– А здорово парнишка подзавел бабку. Записывай себе в актив еще одного помощника. Я сейчас съезжу к Озеровым, поговорю насчет Мишки. Ему тоже хочется с тобой, он говорил мне.

Елизавета Степановна Озерова встретила Курганова настороженно. Она обмахнула передником табуретку, пригласила председателя сесть, тревожно глянув при этом на полуоткрытую дверь горницы, где Миша под веселый щебет Кати мастерил из красноталовых прутьев игрушечную коляску.

– Каждый день собирался проведать вас, да все некогда, – как бы извиняясь, заговорил Курганов. – Работы, Степановна, взахлест. Как вы тут живете?

– Как все. Нынче, кого ни спроси, у всех одинаково, – грустно ответила Елизавета Степановна. – Притерпелись.

– Духом-то падать не нужно, – постарался ободрить ее Курганов. – Вот закончим войну, подрастет Миша – легче станет. Сын у тебя, Степановна, толковый парень.

– Твоими устами, Егорыч, да мед пить, – Озерова вздохнула, понурившись. – Только конца-то войны не видно. Немец все изуверствует, ломится как бешеный.

– Выдохнется, потерпим маленько:

– Душа извелась в ожидании. А тут опять же – со скотом уходите.

– Да, важное задание получили мы, – Курганов не спешил говорить о цели своего прихода. – Отправляем скот в безопасное место, а как только дадут команду – стариков и женщин с ребятишками увезем. Давит пока нас фашист, приходится отступать. Зашел я посоветоваться: не обойдетесь ли вы без Миши, если пошлем его сопровождать скот?

– Я сразу догадалась, Егорыч, – Елизавета Степановна понизила голос и снова посмотрела на дверь горницы. – Только не хотелось бы отпускать: жутко ведь в такую дорогу.

Прислушиваясь к их разговору, Миша волновался: «А вдруг Курганов сейчас скажет: пусть остается дома».

Но председатель говорил другое – Думаю, все обойдется хорошо. Чесноковы тоже едут: и отец, и сын. Таня сама напросилась в дорогу. Бабка отпускает Василька, даже приходила за него хлопотать, еле успокоил ее. Дело-то очень важное, – пустил он в ход самый убедительный козырь, – кому попало не доверишь. Да и людей у нас в колхозе, сама знаешь, на пальцах пересчитаешь.

Теперь Миша ждал, что ответит мать.

– Что ж, – чуть слышно промолвила Елизавета Степановна. – Ежели нужно, пускай поедет.