Текст книги "«Морские псы» Её Величества"
Автор книги: Николай Курочкин-Креве
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Не интересовался, – равнодушно сказал Фёдор. – Я его никогда более не видал – да, скорее всего, и не увижу. Думаю, что его прикончили испанцы. Он им больше не нужен – ну и всё. Связать руки покрепче и бросить в тамошнем лесу человека на ночь – это вернее пули, к утру кто-нибудь слопает.
– Это так. Но разве вы не последовали за испанцами, когда они куда-то утащили ваши сокровища?
– Нет. С ними же ясно было, что повезут они нашу добычу в своё поганое казначейство. Мы другим занялись. Разрыли палую листву, которою они забросали труп капитана Тестю, и вырыли яму, схоронивши его по христианскому обычаю. Вот только молитвы над ним прочитали по-английски, а не по-вашему...
– Бог разберёт. Ну и вы, конечно, после похорон заспешили к морю?
– Ну да. На первом из заранее обговорённых мест встречи были испанцы, но на втором нас ждала пинасса. Вот и всё, что я смог вам рассказать о кончине храброго капитана Франсуа Тестю. А теперь ваша очередь рассказывать. Почему ваша эскадра очутилась в этих, вроде бы не самых оживлённых, водах?
15
И он оглянулся на своих, ища поддержки. Те дружно, хотя и молча, выразили согласие с вопросом.
– Хорошо. У вас ведь заметили, что мы шли таким порядком, чтобы бригантины не видны были из-за фрегатов?
– Заметили. Только не поняли, зачем бригантины вырвались из середины строя. Перед нами похвалиться?
– Конечно, и это тоже, а как же? Если есть чем похвалиться, грех не похвалиться. Но главное – мы изготовились, потому что время приспело. В любой час на горизонте могут показаться испанские галеоны.
– Именно здесь? С чего вы взяли? И притом сейчас? Они ж давно прошли... Мистер Паркер, вы лучше нас знаете, скажите!
– Конечно, прошли.
– Да. Но не все. Из-за урагана часть отстала. Они чинили такелаж в Борбурате и сейчас идут много южнее обычного курса. Чтобы не вляпаться в следующий ураган. Известно же; обжёгшись на молоке, станешь дуть и на воду. Наша разведка их отследила и донесла, что они на подходе...
– Ну, что выследили – понятно. Но как можно донести вперёд галеонов?
– А вы наши бригантины на полном ходу видели? Э, вот в том и секрет. Знаете, какую скорость они могут развить?
– Ну, узлов до десяти при свежем попутном ветре...
– Ха! Не десять, а четырнадцать! Поэтому наша «Щука» (вот она, рядом) пасла испанцев, получила сведения от нашего надёжного агента об их выходе в море – и ринулась параллельным курсом на таком расстоянии, чтобы нам видеть только топы их стеньг, а им нас вовсе не видеть.
– Да, только чуток впереди днём и чуток отставали к ночи, благо наше преимущество в скорости позволяло это, – вставил кто-то из французов, скорее всего, офицер с этой самой «Щуки».
– Вот тут я что-то не улавливаю смысл манёвра, – озабоченно сказал внимательно слушавший Паркер. – Отставать-то на ночь зачем? Так вы могли вовсе их потерять из виду...
– Как раз чтобы не потерять из виду, мы и отставали! – с торжеством сказал офицер с «Щуки». – Шли-то мы на восток, а не на запад, верно? Поэтому после ночи наши марсовые обшаривали восточный горизонт. Солнышко – оно за протестантов, если только они сами не глупцы. И оно нам раскрашивало паруса тех, кого мы ищем, в цвет огня. Сразу видно за два-три лье!
Это было здорово. Фёдор представил, как виднеются на горизонте огненно-красные паруса...
– Ну вот, а потом на «Щуке» подняли все паруса и рванули к месту рандеву. Когда уже ясно стало, куда направляются испанцы. Но мы опасались, что не справимся одни, – и тут Господь послал нам вас навстречу. Нет, я точно говорю: Господь Бог – он за протестантов. Теперь наше дело – дождаться испанцев, разгромить и разделить добычу. Справимся, ребятки?
Корсары взревели:
– Хо-хо! А то как же?!
Воротясь затемно, англичане узнали, что командование французской эскадры сообщило англичанам всё то же о галеонах, что узнали они на «чёрных бригантинах», – и что для экипажей «чёрных бригантин» особо выговорена их доля добычи: вполовину менее законной части, причитающейся им по обычаю, зато трофейный галеон один – им, и брать его надлежит в исправном состоянии, чтоб на ходу был. Зачем им это – французы не сказали. Загадочно улыбаясь, заявили только:
– Увидите в деле – сами поймёте, зачем.
На рассвете вахтенные сообщили, что с марсов видят корабли противника...
16
На корсарских эскадрах затрубили в трубы, забили в барабаны – и они ринулись на сближение. И испанцы, и обе эскадры корсаров вынуждены были идти в полветра: дул чистый норд, а те шли на восток и навстречу – на запад. Не ожидавшие нападения в стороне от оживлённых морских дорог, испанцы тем не менее скоренько сориентировались и начали огнём из всех орудий подавлять корсаров, не подпуская их близко. И тут ещё ветер сыграл на руку судам Его Католического Величества: корсары, чтоб не потерять ветер, который сменился на более типичный для этих краёв норд-ост, что бы и на руку корсарам, – но потом круто завернул и задул ровно, спокойно и надолго с норд-веста.
«Эх, кабы всё наоборот при таком ветре: чтоб испанцы на запад шли – а мы с востока на них нападали», – подумал Фёдор. Теперь корсарам предстояло, чтобы паруса не заполоскали, пересечь путь испанцам, что ещё бы ничего, и потом подставить им свои правые борта при совершении поворота. А это было вовсе уж ни к чему. Слишком рано. На более близкой дистанции они и сами постарались бы занять такое положение – но на таком расстоянии это значило всего лишь одно: стать мишенями для тяжёлых пушек галеонов...
Спасение было в том – испанцы, разумеется, тоже это понимали – чтобы, подняв все паруса и молясь об усилении ветра, проскочить как можно ближе и войти в «мёртвую зону». Но, говоря по совести, надежд на это было немного. Матросы уж и свистели, и плевками смазывали грот-мачту – всё тщетно... Уж и штанги намылили – последнее, вернейшее средство... Но тут вперёд, круто к ветру, помчались три чёрные бригантины! Испанцы перенесли было огонь на них, ослабив стрельбу по фрегатам французов и англичан. Но ширина «мёртвой зоны» для приземистых бригантин была во много раз шире, чем для галеонов или фрегатов! Испанцы наклонили стволы своих пушек правого борта так, что те едва не вываливались в орудийные порты, и упёрлись в нижние косяки портов – но увы! Их ядра всё равно свистели над топами заваленных чёрных мачт французов. При этом, как вскоре выяснилось, бригантины, подойдя на кабельтов-полтора к испанцам, не мешали стрелять по испанцам, поскольку пока корсары целили в рангоут и такелаж, стремясь сковать испанцев, ограничив их манёвр.
Теперь большие корабли англичан и французов, по существу, играли роль мощных батарей огневого прикрытия бригантин, которым косые паруса на мачтах позволяли маневрировать, не теряя скорости. Приблизясь к испанцам, бригантины резко спустили все паруса. Фёдор вгляделся и рассмотрел, что от парусов ребята с чёрных бригантин бросились к вёслам. Теперь они вовсе не зависели от ветра и его капризов!
Испанцы потеряли время, пытаясь накрыть огнём чёрные бригантины. Урона последним особого не нанесли – зато большие корабли англичан и французов за это время вошли в строй испанцев, и те смогли стрелять только по рангоуту противника, ибо, целя ниже, рисковали попасть друг в друга. Оставалось последнее средство – палить по проклятым еретикам из аркебуз через узкие бойницы, прорезанные в фальшбортах.
Не зря адмирал Хоукинз захватил с собою достаточно много утолщённых тяжёлых кирас из вязкой корнваллийской бронзы. И сейчас он скомандовал:
– А ну, храбрецы, всем надеть кирасы! Кому не хватит, и кто не влезет в кирасу – вон с палубы, или я пощекочу своею шпагой!
Англичане знали: Хоукинз сделает то, что обещает, – и разделились: одни торопливо нацепили кирасы, другие спустились в трюмы – перезаряжать оружие, перевязывать раненых, заводить пластыри на пробоины... Работы там хватало...
Фёдор нацепил неуклюжий броневой жилет и остался на палубе. Скоро под металлом стало жарко: солнышко-то поднималось всё выше и выше, да солнышко субтропическое, не равнять с прибалтийским, не говоря уж о беломорском!
Между тем чёрные бригантины, почти не повреждённые, уже сошлись с испанскими кораблями вплотную. Уже взметнулись абордажные мостики – и по ним, зажав в зубах короткие кривые абордажные сабли, карабкались полуобнажённые пираты, завывая и стреляя в воздух из пистолетов.
Шум вообще стоял невообразимый: лязг металла, хлопанье простреленных парусов, тупые удары деревянных корпусов судов друг о друга, хлюпанье воды в сужающихся щелях меж бортами сходящихся судов, щёлканье такелажа, хриплый скрежет переломленного ядрами рангоута... И ещё стрельба, ругань и команды офицеров!
Тут Фёдор заметил странную вещь: раньше на «чёрных бригантинах» всё делалось сообща, и гребли все, включая офицеров, – а теперь явно не все пошли на абордаж. Понимаете, именно тогда, когда каждый не лишний, каждый нужен. Даже сам вице-адмирал корсаров, шевалье де Виллеганьон-младший копошился на бригантине...
Что же они там делают, не торопясь вступить в бой?
Стрельба через бойницы стихала по мере того, как ширилась рукопашная схватка на палубах испанцев. Англичанам тоже пришлось прекратить огонь, чтобы не губить союзников. Теперь наставал их черёд сойтись с испанцами вплотную и – на абордаж, ребятки!
Фёдор почувствовал, что у него руки чешутся схватится с папистами по-настоящему. А пока он, во главе четырёх ему на время боя подчинённых матросов, помогал «Сити оф Йорку» лавировать, ловя малейшие изменения силы и направления ветра. Они тянули паруса за углы, налегая всем весом на шкоты, то с одной, то с другой стороны, ворочали румпель – Фёдору досталось мазать мылом, чтоб легче он ходил, железную обойму на его «сухом» конце, и гнутый, как тележный обод, желобок-сектор, по которому ходил «сухой», удалённый от кормы, конец румпеля.
Его холщовая рубаха почернела от пота. Отчаянно ругаясь, он давил на окаянное бревно так, что рёбра трещали, с каждым выдохом выплёвывая нехорошее русское слово. Впрочем, ругались, только на других языках, все матросы.
А когда до испанского флагмана «Сан-Пабло-и-Сан-Педро» оставалось полкабельтова, Фёдор наконец увидел (или, скорее, догадался), чем занимались французы, остающиеся в «чёрных бригантинах», всё время боя. Они губили свои скоростные, ладные судёнышки, губили непоправимо!
Они накрепко привязали бригантины к галеонам, используя тонкие железные тросы, которые не так-то просто и, главное, не быстро перерубить, или, частью, цепи. Принайтовав корпуса к испанским судам, они усердно начали их дырявить. И только убедившись, что вода набирается в бригантины быстро, полезли по абордажным мостикам вверх, не то спасаясь от гибели в пучине, не то спеша не опоздать в бой. И последние из них отпихнули абордажные мостики, упавшие внутрь наполняющихся водою корпусов их судов... Да, теперь понятно, на кой им трофейный галеон в исправном состоянии!
Что делали французы на «чёрных бригантинах», он теперь знал. Но вот зачем? Это ещё было неясно. Но, может быть, неясно изо всех, кто видел, только ему? Или неясно всем, но потому только, что взглядывали урывками сквозь суматоху боя, а толком не видел никто, кроме разве Хоукинза?
И тут ветер изменился снова на чистый норд – и испанцам нужно было привести суда к ветру. Но оказалось, что это у них почему-то не получается! Неплохие моряки, они точно уловили момент, когда следовало приступать к манёвру. И проворно проделали всё, для поворота необходимое, и с такелажем, и с рулём. Но их суда вместо поворота подёргались на месте и... Никуда не поворотились! И уже заполоскал блинд на испанском флагмане, и обвисли марсели... Вот теперь и Фёдор понял, что произошло! Испанцы потеряли ветер и стали плохо управляемыми из-за того, что к их корпусам были принайтованы затопленные корпуса «чёрных бригантин»! Как гири на ногах прыгуна, висели они на испанцах. Вода с хлюпаньем и воем ещё набиралась в уже едва видные корпуса французских судов. Взбухали пузыри – и каждый был как новый гвоздь в гробы для ещё живых испанцев. Даже для тех, кто ни ранен, ни хотя бы оцарапан в бою не был...
17
В сущности, считая с момента этого невыполненного манёвра, бой был выигран протестантами.
«Лихие ребята! Они заранее так были уверены в своей победе, что сгубили свои корабли! Ведь им нужен был не просто побеждённый галеон – а целый галеон, иначе им же и домой не на чем добираться! Значит, бой им нужен был какой? Короткий, чтоб не успели совсем истребить рангоут и такелаж испанцев. Ах, лихие ребятки! Молодцы!» – с восхищением думал Фёдор о мстителях с «чёрных бригантин».
Испанские корабли застыли на воде, потеряв ветер, с пылающими парусами, и ждали конца. Он наступил, когда с галеонами сцепились англичане и пошли на абордаж.
Испанцы подняли белые флаги.
Французы тут же начали деловито приводить судно в порядок: пленные под их командой уже смывали с палуб кровь, растаскивали рухнувшие реи, распутывали верёвки...
Фёдор нашёл капитана той из «чёрных бригантин», что вчера принимал их и кормил мясом «по-сарацински». Тот распоряжался, что испанцам делать, как вест-индский плантатор в своём поместье распределяет работу неграм. Фёдор спросил:
– А вы уверены, что вам не тесно будет? Пленные испанцы займут ведь немало места, а вас как-никак три экипажа, и потерь у вас, слава Богу, мало.
Тот расхохотался зловеще и сказал:
– Помилуй Бог, московит, какие пленные? Где ты их увидел? Эти, что ли? Сейчас наши сеньоры офицеры с королевских фрегатов отберут тех, за кого можно будет содрать выкуп, а остальных передадут нам. И знаешь, что мы с ними сделаем?
– Что же? – спросил Фёдор.
– То же, что они бы сделали с нами, окажись они победителями: по ядру от кулеврины за пазуху, руки связать и – идите, господа, прогуляйтесь за борт! Водичка тёплая, так что это будет даже приятно, ха-ха-ха! Однако ты добренький, московит. Я тебя понимаю: я тоже был добреньким до Варфоломеевской ночи. А в ту ночь одного моего сына, постарше, сварили в кипятке, а второго, помладше, раздробили молотом заживо. Жену изнасиловали и посадили на кол, а тёще распороли брюхо и ещё живую отдали свиньям. У нас на «чёрных бригантинах» капитаны выборные, и знаешь, кого мы выбрали? Не лучших моряков, а таких, у кого ни единого живого родственника после Варфоломеевской ночи не осталось. Так что чего-чего, но тесноты у нас на борту не будет! А за кого обещают выкуп – того пусть забирают на фрегаты. Нам же с испанцев не деньги нужны, а кровь.
Фёдор содрогнулся, но подумал, что эти люди, спасшиеся чудом в ту роковую августовскую ночь, если и не правы, всё равно не смирятся, покуда живы. Их надо или поубивать сразу всех, или не обращать внимания на то, что они творят. В каком-то смысле они все сами неживые, их жизнь ушла с замученными близкими...
– А как ваш адмирал посмотрит на обращение ваше с пленными? – неуверенно спросил Фёдор.
– Наш адмирал уж год как мёртв, а этот красавчик... Тьфу на него! – и капитан бригантины очень похоже скривил рот, но при этом потряс руками, как кот, наступивший в дерьмо, – лапками.
Испанцы успели нажаловаться французскому адмиралу – и тот попробовал забрать четыреста тридцать испанцев на свой корабль. Но не тут-то было! Виллеганьон-младший почти ласково, как непослушному, но любимому ребёнку, сказал вице-адмиралу дю Вийар-Куберену:
– Ну зачем же вы так? У них, бедняжек, так мало в запасе времени остаётся – а вы у них последние часы воруете. Я же теперь прикажу им всем глотки перерезать быстренько, и не о ком более разговаривать.
Вице-адмирала перекосило, лицо его пошло красными пятнами, и он тихо сказал мощному, плечистому, багровошеему де Виллеганьону:
– Шевалье, вы не понимаете... Отобранные мною испанские офицеры заявили категорически, что если их товарищей убьют – они не станут платить выкуп. А мои офицеры так на эти деньги рассчитывали... Учтите, они не столь богаты, сколь вы. И получается, что вы обидели товарищей по ремеслу, которые с вами и англичанами вместе ковали победу...
Де Виллеганьон сморщился, точно съел гадость, и сказал укоризненно:
– Бога ради, ваша светлость, перестаньте вы заниматься демагогией. Знаете ведь уже, что на меня это не действует. Скажите лучше, много ль вы лично теряете на этом деле?
– Довольно много, – уклончиво ответил старик.
– Много – это сколько? Две тысячи золотых? Пять? Десять или более? Да не утруждайте себя, я по глазам вижу. Итак, что-то около пяти тысяч. Хорошая сумма. Есть из-за чего напоминать о менее зажиточных коллегах! Ну что ж, придётся распроститься с этой симпатичной суммой.
Разговор этот шёл на палубе, при людях. Даже Фёдор его слышал – хотя от неудобства старался не смотреть на лица говорящих...
Но вот пираты с «чёрных бригантин» перестали гонять пленных испанцев с приборкой и теперь приказали им, каждому, нести по ядру от кулеврины (тяжёленький шарик шести дюймов в поперечнике и восемнадцати фунтов весом). Бледные, покрывающиеся на глазах обильным холодным потом, они разговаривали между собой дребезжащими старческими голосами, время от времени «пуская петуха»... Смотреть на них было и страшно, и стыдно, и какая-то неудержимая сила заставляла ещё и ещё таращиться на обречённых людей... Фёдор попытался понять, что же заставляет смотреть на них так жадно? И вдруг понял: их покорность! Их рабская готовность к смерти. А ещё говорят, что испанцы горды и высокомерны. Да и не зря говорят – он и сам это видел в Севилье, Барселоне и Новом Свете. А сейчас...
Ну почему? Почему взрослые люди, почтенные отцы семейств и храбрые воины, послушны сейчас, как бараны? Совсем как замордованные российские посадские людишки. Сейчас, глядя на них, услужливо и старательно намыливающих доску, по которой их будут сталкивать в море с ядрами за пазухой – с ядрами, которые они же сами притащили от орудий! Что же с ними сталось, с этими храбрыми людьми?
Фёдор слонялся по галеону, любуясь тем, как ребята с «чёрных бригантин» споро приводят повреждённый в бою корабль в обычный вид. Обнаружилось, что грот – самый большой парус галеона – прогорел, а запасной в бою использовался свёрнутым в качестве заслона от пуль и весь изрешечен – так они его в считаные минуты заменили на марсель! А сколько тросов для этого нужно перевязать, кто не пробовал, тот и не поверит!
Его послал капитан Лэпсток – с миссией. Поручалось состоять при шевалье де Виллеганьоне, чтобы передать англичанам немедля, если какая в чём помощь занадобится. Но здешние французы справлялись сами, и отлично – точно всю жизнь проплавали на больших кораблях, а не завладели этим галеоном едва три часа назад!
Между тем солнце село, испанцы были утоплены, и пора на «Сити оф Йорк» возвращаться. Уговорились расходиться завтра на рассвете... Сидя в шлюпке, глядя на удаляющийся величественный силуэт галеона, угольно-чёрный на фоне яркого, совершенно морковного цвета, заката, Фёдор не мог прогнать из ушей и отпихнуть из памяти вопли испанцев – он отвернулся, не смог смотреть, а французы на каждый вопль напоминали о жестокостях испанцев по отношению к своим знакомым, или к индейцам в Новом Свете, или к протестантам в Нидерландах – в ответ на нескончаемые мольбы нескончаемые напоминания... Испанцы в ответ на эти холодные и даже презрительные напоминания клялись и божились, что они лично ни в чём таком не замараны, они – честные моряки и солдаты... Французы презрительно, с ледяными насмешками отвечали: «О да, да, каждый раз мы слышим от вашего брата одно и то же. Вам верить – так получится, что ни один испанец не виноват. Вы виноваты в том, что терпите бесчеловечную тиранию и не восстаёте!»
Сидя в шлюпке и позже, уже в койке, Фёдор долго, упорно думал о слышанном за день – это было значительнее, чем всё увиденное за тот же нескончаемый день...
18
И только когда судовой колокол отбил уже полуночные склянки, он вспомнил, что сам-то уж четыре года в том же точно, до мелочей точно, положении, что и французы, пережившие Варфоломеевскую ночь. Ну да, конечно. Его законный монарх пошёл войной на собственных подданных, добропорядочных и законопослушных. И его слуги истребили всех Фединых родственников, односельчан, друзей. Так что, он за это вправе восстать (или даже, как говорили ребята с «чёрных бригантин», обязан восстать)? Фёдор расвспоминался. Как бы на родину сплавал. И вспомнил, что его ж замучили бы – не за восстание, а уже за одно то, что сбежал от опричников. Хоть бы их самих всех уже показнили – всё равно.
И он с оторопью понял, что сейчас, после четырёх всего-то лет, прожитых за рубежом, он уже не может рассуждать по-русски, сбивается на здешние взгляды, оценивает события и мысли по-здешнему. «Это что же выходит? Вот я с французами говорил, и ничего, я их понимал, они – меня. И голландцев я смог бы понять. И англичан. И отчасти даже испанцев. А свои чтобы уместились в голове, всё иначе нужно расставить...»
Получалось, что правы русские власти, запрещая подолгу бывать русским за рубежом. А то русским перестанешь быть... Но тогда получалось, что правильно опричники их погост под Нарвой пожгли, а его земляков истребили! Это же как в чуму: дома заболевших если безжалостно сжигать вместе с трупами, со всей утварью, какой больные пользовались, и даже с ещё живыми больными, – заразу можно остановить. Спасти остальных...
И всё-таки кто ж преступник больший – тот, кто восстаёт против власти, нарушившей законы божеские и человеческие (А ведь сказано: «Несть власти аще не от Бога!»)? Или тот, кто такую власть терпит?
Нет, всё-таки он и впрямь помаленьку перестаёт быть русским. Потому что для русского человека тут и вопроса никакого быть не может. «Заворовался ты, Фёдор, вконец заворовался!» – подумал он. И так ничего и не решив для себя, наконец заснул.
Дальнейшее плавание шло, как обычные плавания такого рода, уже мною описанные. Поэтому распространяться о подробностях я уж не буду...