Текст книги "«Морские псы» Её Величества"

Автор книги: Николай Курочкин-Креве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

4

К северу от большого острова Чилоэ кончилась, наконец, гряда островов, отделявших материк от океана на протяжении девятисот миль. Теперь подойти и набрать пресной воды можно было где угодно, не опасаясь погубить корабль. А реки, речки и ручейки здесь ниспадали в море часто, и людей видно не было. Что ж, пристали. Всё равно риск: вдоль берегов арауканских земель плыть на север ещё не менее четырёхсот миль. Без воды от болезней помирать...

Выбрали бухточку, подошли к берегу на кабельтов, встали на якорь, выслали шлюпку. Фёдор напросился ехать. Впрочем, в этот раз обычной ревнивой грызни за место в первой шлюпке не было: самые заядлые охотники лезть незнамо куда валялись раненые – и, похоже, не больно-то спешили выздоравливать, пока ещё эта самая Араукания не осталась позади!

Пристали к берегу – никого не видно. Взяли малые бочонки и пошли от берега веером, чтобы вернее найти источник воды. Чтобы не так страшно было, громко перекликались. И вообще старались пореже терять друг друга из вида. Из-за настороженности Фёдор, против своего обыкновения, едва замечал местность вокруг себя. Спроси его, по какому лесу он сейчас шагал, – только смущённо забормотал бы: «Ну, как его... Лес. Деревья, наверное. Трава. Ручей рядом. Никого нет...» Вдруг...

Кричали они, друг друга окликая, конечно, по-английски. Никаких иных голосов слышно не было. Вдруг из гущи кустов, только что ими пройденных, раздался тихий голос, говорящий по-испански:

– Вы не испанцы?

Судя по исковерканному языку, говорил не испанец. Стало быть, индеец. Арауканец. Чувствуя, как всё сжалось внутри в ожидании стрелы, которая прилетит незнамо откуда, Фёдор торопливо сказал:

– Нет-нет! Мы – враги испанцев!

– Белые – и враги испанцев? – недоверчиво спросил голос, и Фёдор скорее угадал, чем услышал, нежный шелест натягиваемой тетивы. Волосы на загривке шевельнулись, руки и живот покрылись пупырями. Фёдор, стараясь говорить невозмутимо и без дрожи в голосе, спросил:

– Ну да, а что здесь особенного?

– Но... Но ведь испанцы давно победили всех других белых людей, и чёрных людей, и вообще всех людей, сколько их есть во всём мире!

– Ого! И кто вам это сказал? – спросил Фёдор. Его ближайшие соседи слева и справа по-испански не говорили – и напряжённо прислушивались к интонациям, силясь угадать момент, когда надо будет упасть на землю, дабы спастись от стрел, и отстреливаться.

– Кто, кто. Это все знают, – пробурчал индеец.

– Это наглая ложь, придуманная испанцами! – гневно сказал Фёдор – и услышал, как в кустах снова прошелестело. Поскольку стрела из кустов не вылетела и ветер не налетал, это могло быть только одно: спустили настороженную тетиву. Фёдор расслабился, лоб моментально покрылся испариной, и слабость в ногах, ещё миг назад напружиненных, готовых к прыжку, заставила сесть. Но тут же гнев на этих мошенников, владык полумира, запугавших дикарей своим сверхмогуществом, захлестнула его.

– Наглая ложь! – повторил он. – В моей стране даже не имеют понятия о том, что есть на свете страна Испания. А уж я-то белый. Испанцы темнее, верно?

В кустах хихикнули. А Фёдор, всё ещё кипя бессильным гневом, вспомнил свой погост, откуда всё же плавали в Европу, и недальние деревеньки Псковского и Капорского уездов, где из европейских стран знали орден, шведа, турку (то есть соседей России), Крым, Литву, ляхов, греков... И всё! Все остальные были «немцы», то есть те, чей язык непонятен, тогда как мы – «словене», люди понятных слов. Как же, заставишь этих дремучих мужиков признать верх Испании!

– Если то, что ты сейчас сказал, – неправда, грех на тебе! – с убеждённостью прямо-таки христианской сказали в кустах.

– На мне, согласен. Не боюсь ответа за свои слова, потому что это – чистая правда! Мы с товарищами – из страны, которая воюет с Испанией уже давно, и испанцам нас не победить никогда!

– Я тебе поверил, – с достоинством сказал индеец и вышел из кустов на открытое место. Большой лук, покрашенный в алый цвет, арауканец держал за середину тетивы, стрелы в кожаном колчане были заброшены за спину. То есть всё показывало чужакам, что в данный момент намерения у индейца мирные, но в любой момент может дать отпор!

– Мы сюда затем и пришли из страшного далёка, чтобы причинить вред испанцам! – твёрдо сказал Фёдор, опираясь на мушкет, как на костыль. – Ребята, а вы что молчите? Что я тут, как актёр на театре, один выступаю? Давайте, помогайте.

– А зачем? У тебя неплохо получается, – отозвался кто-то ядрах в двухстах слева.

– Ну и ладно. А если что не так скажу – вина на вас, а не на мне. Договорились?

– Уже выучился у индейцев! «Грех на вас», «вина на нас», – съехидничал Джеймс Тэрбот, чуть-чуть знающий по-испански, но стесняющийся говорить.

– О чём вы говорите? – тревожно спросил арауканец.

– Ну, я... Как это сказать по-испански? – Слова «возмутился» Фёдор не вспомнил и сказал, досадливо морщась, не самое точное слово, подгоняя всю фразу под него:

– Я... рассердился, что один говорю, – а они ответили: «Говори, ничего, у тебя неплохо получается!» Я им: «Ну ладно, только если что не так скажу – вина за то на вас, не на мне!» А они в ответ: «У арауканина научился: “грех на вас”, “вина на нас”». А что? Если есть чему, можно и поучиться, правда?

Индеец посмотрел на него и захохотал – немного визгливо на европейский слух, притом что голос у него был низкий, – но искренне. Фёдор рассмеялся тоже и сказал:

– Нам пить нечего. Вся вода на корабле испортилась.

– «Корабль» – это, так? – арауканец показал на море.

– Да-да.

– Пошли, здесь близко хорошая вода. Покажу короткую дорогу. Меня по-испански звать Луис Капауро.

– Меня по-испански Теодоро. А «Капауро» разве испанское имя?

– Нет. Но и не совсем наше. Отрубленный кусочек имени «Каупауроро».

Когда на «Золотую лань» без приключений и потерь доставили и свежую воду, и провизию, – Дрейк узнал то, о чём рассказал Фёдору Каупауроро. Он изумился наглости испанцев: те каждому пленному арауканцу втолковывали, что весь мир уже покорился великой Испании, только они, дурни несчастные, ещё брыкаются.

Дрейк счёл необходимым по такому случаю лично разъяснить арауканцам ситуацию в мире. Он съехал на берег, два дня в селении вёл переговоры с вождями здешних окрестных (теми из них, кто успел подъехать наутро) арауканцев. Потом передал индейцам ценнейший дар: бочонок пороха, два пистолета, запас пуль и пять мушкетов – половину запасного оружия из трюмов «Золотой лани».

После чего был составлен по всей форме акт об уничтожении означенных предметов, пришедших в негодность и подлежащих досрочному списанию вследствие повреждений, возникших по причине проникновения забортной воды в трюм вследствие течи, возникшей после длительного и жестокого шторма на 52 градусе южной широты (долготу определить не удалось)... Уфф!

Замечу, что арауканцы, окрылённые такой помощью, воспрянули духом и сопротивление их испанцам достигло такой силы, что шли века, рухнула испанская империя, – и только в восьмидесятых годах девятнадцатого века (!) Араукания была присоединена к Чилийской республике!

5

На свитке барселонской карты побережий Нового Света чилийский берег тянулся почти по прямой с юго-востока на северо-запад. В соответствии с картой Дрейк каждый вечер приказывал брать на два румба западнее, чтобы ночью нечаянно не врезаться в берег! Но каждое утро оказывалось, что берег исчез из вида, но по приметам ясно, что он идёт прямо на норд. И, чтобы подойти к нему вновь, приходилось забирать круто на северо-восток. Получалось, что «Золотая лань» теряет на эти зигзаги две трети времени. Нуньеш да Силва строго следил за тем, чтобы адмирал тщательно соблюдал указания этой карты. Дело в том, что адмирал внушил португальцу, что да, в самом деле, такую карту только в Лиссабоне и могли изготовить. Ну, есть ещё годные для такого дела космографы в Барселоне, – но эта замечательнейшая карта, конечно же, творение земляков прославленного кормчего и «пилота» (так в том веке именовали лоцманов). И теперь дом Нуньеш готов был из патриотических побуждений яростно отстаивать достоинства этой карты, даже вопреки очевидности!

В последний день ноября «Золотая лань» вошла в залив Филиппа – это в пятнадцати милях севернее Вальпараисо. К сожалению, на берегу не оказалось ни источников пресной воды, ни овощей. Паслось только одно стадо свирепых на вид, но невозмутимых при ближайшем знакомстве коротконогих буйволов. Людей на берегах залива видно не было. Только в дальнем конце его какой-то индеец ловил рыбу – вернее сказать, бил её острогой. Англичане отбуксировали его лодчонку к «Золотой лани». Индеец невозмутимо поднялся по штормтрапу – так уверенно, точно полжизни отплавал на европейских кораблях.

Дрейк сказал:

– Почти месяц плывём вдоль арауканских берегов, и ни разу ведь не видели туземцев в море. Должно быть, земли этого племени кончились.

Но нет, тёмное морщинистое лицо, печальные глаза – бессомненный арауканец. Адмирал подошёл к рыбаку и приветливо спросил о том, что более всего его поразило во внешнем виде индейца:

– Испанские, что ли? – И показал на короткие панталоны из домотканой пестряди. Индеец тряхнул отрицательно головою и сказал: «Но, сеньор».

Адмирал поднёс индейцу подарки, тот успокоился, и завязалась беседа. Этот арауканец говорил по-испански лучше всех, встречавшихся людям Дрейка к югу от Ла-Платы на восточном и к северу от Огненной Земли на западном побережье. Дрейк позвал его в свою каюту и начал расспрашивать. Тот охотно отвечал. Да, сейчас в Вальпараисо заходят большие торговые корабли, чего не случалось ещё пять лет назад.

Услышав это, Дрейк оживился:

– Большие? Очень большие? Больше нашего корабля?

– Бывают много больше, вдвое в длину, и палки с одеялами длиннее.

– Палки... А, мачты. И по скольку их?

– У вас три, а на тех кораблях по четыре.

– Правильно. Большие галеоны, с крейс-мачтой. Часто они заходят?

– Разно. Нельзя сказать, что часто. Два месяца, три месяца. Один и сейчас там стоит.

– Вот как? А как ты думаешь, там можно на моём корабле подойти к берегу не там, где испанцы причаливают? – спросил Дрейк. Карта барселонских космографов утверждала, что в Вальпараисо гавань даже в отлив доступна для любых кораблей и глубины у кромки берега всюду в ней с избытком достаточны. Но если верить свитку – «Золотая лань» уже давно идёт по суше.

Если восточное побережье Южной Америки те, кто давал информацию барселонским картографам, знали отлично, а Караибское – прилично, то западное... Дрейк утратил доверие к своему тридцатитрехфутовому свитку...

– Если дону адмиралу угодно, – сказал индеец, – я проведу ваше судно к самому городу безопасными путями.

– Ххо! Ещё как угодно! – вскричал Дрейк.

Индеец уговорился с Дрейком, что привезёт вождя своего племени, – и отплыл. Вскоре вернулся с людьми своего племени (название которого никто из осмелившихся на то англичан, ни даже Фёдор, справлявшийся хоть с турецкими, хоть с патагонскими, хоть – что посерьёзнее – с берберскими и валлийскими именами и названиями, не смог повторить за индейцами) на двух больших лодках. Лодки были неинтересные: обыкновенные ялы испанского образца. Индейцы приплыли с провизией. Тут были яйца, куры, тощая пегая свинья и два мешка странных сушёных ягод, с инжир величиною, бурого цвета и слабо пахнущих чем-то сладковатым. Вождь извинился, что их край столь скуден и более нечем им одарить дорогих гостей. Но невдалеке имеется место, где в изобилии вина, и еда, и всякие вещи, и оружие – да что душа пожелает! Надо только отобрать всё это у испанцев...

– Вот затем мы сюда и явились! – весело сказал адмирал.

6

4 декабря «Золотая лань», ведомая лоцманом-индейцем, вышла из залива Филиппа в южном направлении. Вторично проходя вдоль побережья в тех именно местах, где была назначена встреча трёх английских кораблей, Дрейк не видел ни «Елизаветы», ни «Меригоулда». Индейцы заверили, что таких кораблей здесь не бывало, и что пройти незамеченными они не могли: для испанцев да, для индейцев – исключено! 5 декабря в полдень «Золотая лань» вошла в гавань Вальпараисо. В гавани стояло одно сравнительно крупное испанское судно. Это был «Капитан Мореаль», знаменитый тем, что десять лет назад на нём держали флаг первооткрыватели Соломоновых островов: Альваро Менданья да Нейра – номинальный глава экспедиции, двадцатипятилетний паркетный шаркун, племянничек вице-короля Перу, и Педро Сармьенто де Гамбоа – профессиональный мореплаватель. С последним нам ещё суждено встретиться позже, так что запомни, читатель, имя этого отважного моряка!

Сейчас судно использовалось в качестве торгового и как раз заканчивало погрузку чилийского вина и небольшого количества золота для перевозки в Перу. Появление «Золотой лани» в гавани Вальпараисо не вызвало ни паники, ни особого интереса ни в ком. В «Испанском озере» могут плавать ведь исключительно испанские корабли, не так ли? «Лань» даже, для проформы, которую в этом захолустье считали нужным соблюдать далеко не всегда, поприветствовали: подняли флаг, забили в барабан...

Дрейк приказал на приветствия не отвечать и спустить шлюпку. В неё сели 18 матросов с аркебузами, луками и щитами, во главе с Томом Муни. А вся команда «Капитана Мореаля» составляла пятнадцать человек!

Первым на борт испанца поднялись ветераны Дрейка, более или менее знающие испанский язык. Том Муни бросился на испанца, которому вздумалось с ним поздороваться, с аркебузой (впрочем, повёрнутой прикладом вверх). Этим прикладом он навернул испанского матроса по плечу с криком: «Абахо, перро!», что по-испански означает: «Прочь, собака!» Ничего не понимая, испанцы испуганно пятились. Они начали оправляться от ошеломления и догадываться, что корабль кем-то захвачен (кем? откуда эти люди? кто они? непонятно!), только будучи уже надёжно заперты в трюме...

Оставив на захваченном корабле небольшую охрану – людей, знающих испанский, чтоб могли перекинуться парой слов, если вдруг в гавань войдёт другое испанское судно, Дрейк послал остальных людей в город.

Весь Вальпараисо, как-никак крупнейший порт всего многосотмильного чилийского побережья, состоял, оказывается, из одной коротенькой улочки, жмущейся к обрыву. Местность холмистая, покрыта несплошной растительностью и изрыта мелкими овражками. Почва – в размывах на склонах оврагов хорошо это видно – ярко-красная, как в Вест-Индии или Гвинее. Севернее города видна цепь очень высоких гор со снежными вершинами.

Позже, уже возвращаясь из города, англичане видели дивную картину: солнце садилось в море, а на зубцах гор видны были отблески заката. Снежные вершины казались розовыми, как бы раскалёнными и светящимися изнутри – то золотым свечением, то багряным, то неожиданно зелёным...

Но то позже. А сейчас... Войдя в город, англичане обнаружили, что он пуст. Покинув дома, все его жители бежали в горы. Вылавливать их там на ночь глядя было, конечно, бессмысленно. Англичане осмотрелись. Жилых домов в «городе» было аж девять – зато много больших складов, набитых мукой, солониной, салом и иными припасами. Особенно много было вина. Золота и иных ценностей нигде не видно. Матросы с «Лани» выкатили из чьего-то двора телегу, впрягли в неё четвёрку волов и нагрузили телегу солониной и мешками с мукой – вино было на складах местное, а его и на захваченном судне более чем хватало. В небольшой часовенке прихватили богато расшитый алтарный покров. Его адмирал приказал передать Флетчеру. Пастору уже достался нынче большой крест «с прибитым к нему Богом», как выразился он в своих записках. Распятие было усыпано мелкими изумрудами.

Закончив грабёж Вальпараисо, адмирал отпустил на берег дюжину матросов «Капитана Мореаля», задержав штурмана Хуана Гриего и ещё двоих парией. На «Мореаля» были переведены двадцать пять англичан, – и в полдень, 6 декабря, ровно через сутки после вхождения «Золотой лани» в гавань Вальпараисо, Дрейк покинул порт, уже на двух кораблях.

Опасаясь нападения в условиях, когда ты беспомощен и связан делом, прервать которое означает наверняка утратить часть прибыли, Дрейк избегал производить перегрузку трофеев с захваченного судна во вражеском порту. Он уводил приз в открытое море – и там, спокойно, обстоятельно, не торопясь...

Так и на этот раз. С «Капитана Мореаля» были сняты сто семьдесят бочонков вина и некоторое (не столь уж ничтожное!) количество золота. Правда, сколько точно, определить трудно. Вице-король Перу дон Луис де Толедо называл 14 тысяч песо. Педро Сармьенто де Гамбоа – 24 тысячи песо. А в делах Совета по делам Индий значится 37 тысяч дукатов – причём нигде не сказано, цена золота тут или общая (с вином вместе) цена груза?

Во всяком случае, первое же нападение на противника в Тихом океане принесло англичанам некоторую прибыль. Эти десятки тысяч песо предвещали то, чего ради Дрейк сюда пожаловал из-за двух океанов: небывалую добычу, не десятки, а сотни тысяч монет! Хорошее предзнаменование!

Дрейк завёз индейцев в залив Филиппа, поблагодарил за помощь и вновь двинулся на север, к тропикам. Шёл он, не теряя из виду берега, и заходил во все встречающиеся по пути бухточки и устья рек: он всё ещё не утерял надежду отыскать два пропавших корабля своей флотилии. Но все поиски покуда были тщетны. Люди уже начинали ворчать, когда приходилось снова и снова спускать на воду и поднимать на палубу пинассу, – а это приходилось делать всякий раз, когда бухточка оказывалась чересчур мелководной для «Золотой лани»: «Мэригоулд» прошёл бы и по мелководью, а «Елизавету» могло разбить бурей, и товарищи, возможно, на обломках кораблекрушения добрались до берега и сейчас пересчитывают скудные припасы... Нет-нет, он не вправе пропустить хоть одну ничтожную бухту!

7

Между тем «Золотая лань» всё более давала понять, что после ужасного двухмесячного шторма она нуждается в серьёзном ремонте. В нескольких местах открылись течи в корпусе корабля; до времени истёрлась часть такелажа (и внушала опасения – тем более что тропические широты вод Нового Света известны тем, что тут случаются ужасные бури – «хурриканы», как их называли индейцы-караибы. Испанцы переделали это слово в «ураган»). Так что в этих широтах сечения даже новёхоньких канатов надо подбирать на пару линий больше, а рангоутных деревьев – на дюйм, а то и на два!

19 декабря вроде подходящую для ремонта бухту отыскали чуть-чуть южнее городишки Сиппо – это под двадцать восьмым с половиной градусом южной широты. Место было таким удобным – прямо-таки заманчивым! Даже странно было, что рядом с городом безлюдное место! Странно и подозрительно. Дрейк приказал вахтенному марсовому взобраться на грота-марс «Золотой лани» и смотреть «не под ноги нашим людям, а на перевальчики – особенно с северных румбов!»

Четырнадцать матросов в шлюпке отправились на поиски свежей воды – но пристали не к самому берегу, а к жёлтой скале футах в пятнадцати от берега. Матросы высадились на берег – и обнаружили тут же, рядом, родник. Набрав воды во все бочонки и бурдюки, какие были с собой, матросы стали приглядываться к окрестностям в размышлениях на тему: «Чем бы ещё поживиться?» Увидели стадо свиней. Двоих изловили, тут же закололи, чтобы не брыкались, уже почти загнали в ловушку – тупик между камнями – ещё троих, но тут раздался выстрел из мушкета. Стрелял вахтенный с грота-марса «Лани»: он заметил спускающийся с гор испанский кавалерийский отряд, за которым бежала толпа вооружённых индейцев.

Вняв сигналу, матросы с бочонками, бурдюками и свиными тушами бросились к шлюпкам. Трое, имеющие свободные руки, задержались прикрыть отход товарищей. Сделав по паре выстрелов, побежали и они. И только балагур Том Миниви, душа компании, весельчак и выпивоха, приостановился: что-то у него не то развязалось, не то расстегнулось... Остальные уже в шлюпку заскакивали – а он только на береговой песок вступил. И тут его уложили выстрелом из аркебузы.

Испанцы выместили на трупе моряка всю злобу: отсекли голову, затем – правую руку по локоть, затем вырезали сердце и наконец приказали своим холуям – почему-то эта низкая порода именуется в испанских владениях «мирными индейцами» – пронзить мёртвое тело стрелами! Наконец, натешившись, ускакали, выкрикивая на скаку, что к утру дикие звери сожрут тело и дневным стервятникам уже ничего не достанется – а жаль!

Но при закате солнца, когда берег вновь стал совершенно пуст, – о чём свидетельствовали вновь высыпавшие на берег свиньи – Дрейк выслал шлюпку с добровольцами, вооружёнными заступами и мушкетами. Миниви похоронили, вырыв яму поглубже – с таким расчётом, чтобы ни койоты не разрыли, ни испанцы не раскопали. И «Золотая лань» вновь вышла в путь.

Пройдя девяносто миль к северу, Дрейк наконец нашёл место, где можно было остановиться на месяц-другой для ремонта.