Текст книги "«Морские псы» Её Величества"

Автор книги: Николай Курочкин-Креве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

3

Это было приятное, безопасное и нетяжёлое путешествие. Ни штормов, ни штилей, волнение небольшое – да и то вызвано не силой ветра, а тем, что ветер дул попутный англичанам, и он «взъерошивал» воду, поскольку корабли шли против течения.

Наконец, по правому борту увидели струю прозрачной воды, выделяющуюся среди ла-платской коричнево-зеленоватой мути так же резко, как застеклённое окно среди глинобитной стены. Струя шла от устья притока. Выслали шлюпки, наполнили бурдюки и бочки пресной водой, вылив без сожаления даже свежую, позавчера набранную из Ла-Платы. Впрочем, за два дня в бочонках со свежей забортной водой отстоялось на полтора дюйма тонкой глино-песчаной смеси! Матросы повеселели: ведь согласитесь, что нет обиднее смерти, чем смерть от жажды на борту корабля!

27 апреля поворотили назад. Путь, пройденный вверх по течению за неделю, вниз был пройден за пять дней – да и то из них более полусуток заняла охота на невиданных зверей, похожих на поросёнка, вырядившегося в рыцарские доспехи. Позже узнали, что зверей этих испанцы и индейцы называют «броненосцами».

Когда отчалили и Питчер приготовил мясо добытых зверей, Дрейк после пробы кисло сказал:

– Признаться, такое мясо стольких трудов не стоит.

– Ну, почему, Фрэнсис. Мясо вполне приличное. Даже, можно сказать, на поросёнка похоже, – добродушно ответил Том Муни.

– Можно. А можно и не говорить. Если уж очень хотеть – то, действительно, некоторое сходство с поросёнком отыскать можно.

– А вот это не лучше?

– А что это? – подозрительно спросил Дрейк. – Тушка на кролика похожа...

– Видел бы ты лапы этого «кролика»! – ухмыльнулся Том Муни.

– А что такое?

– Да ничего особенного. Просто лапы эти с перепонками. Как утиные...

– Тогда жрите сами!

– И будем. По слухам, оч-чень вкусно!

Фёдор тоже рискнул – и не прогадал. Мясо жирное, сочное... А мистер Фрэнсис отхватил себе солидный кусок гуанако – зажаренная целиком туша походила с виду на серну или молодого оленя. На вид. Но никак не на вкус...

– Тьфу ты, дьявольщина! Мочой какой-то отдаёт или ещё похуже чем! – Дрейк выплюнул непрожёванным первый же кусочек и потребовал вина – запить эту гадость. Осушив залпом стакан, он приказал: – Эту мерзость со стола – долой! А мне, так и быть, дайте этого болотного бобра или кто он там!

Но нутрию уже доедали – и пришлось адмиралу довольствоваться «поросёнком в доспехах».

Странно было взобраться во время охоты на невысокий, пологий пригорок и увидеть бескрайнюю степь с жухлой бурой травой – а на ней пасущуюся нелепую птицу «нанду». Слишком малые для мощной туши крылышки её просто не подняли б. Зато бегала эта птичка быстрее лошади и свирепо лягалась мозолистыми лапищами!

И ни человека вокруг – только пасётся почти не пуганное зверьё. Благодатные места эти! Кончается апрель – а это уж осень глубокая по-здешнему, а травы есть такие, что растут-зеленеют себе. И погода вполне летняя, а земля... Ну-ка посмотрим, какая землица тут...

Фёдор с трудом продрался тесаком сквозь дёрн – и увидел жирный, чистый чернозём. Полфута, фут, полтора, два – и всё чёрная земля не кончается!

– Эх, вот бы куда нашим хлебопашцам переселиться! – сказал он мечтательно. – Земля-то вон какая жирная, и сколько ж её, и вся ничья...

Подошли другие моряки, полюбовались на вывороченную Тэдом кучку чернозёма – и тоже заахали восхищённо:

– И земли-то – бери себе сколько угодно, сколько вспахать осилишь...

– И никакой аренды платить никому не нужно...

– Только переселяйся сюда – и живи себе! Только вот как добраться?

– Вот то-то и оно...

– Никаким образом сюда не переселишься. Кто тебя повезёт и сколько за перевоз возьмёт, ты подумал? Э-э!

– А ежели и получится – испанцы налетят: и налогами задавят, и инквизицию введут...

– А тут-то будет пострашнее, чем в самой Испании...

– Чего ради? Тут, наоборот, вольнее будет, потому что от начальства подальше.

– Тэдди, ты ведь бывал в Испании – объясни человеку!

– Объясняю. Тут каждый мелкий чиновник будет над тобою королевские права иметь – именно потому, что Испания далеко, а он близко. Морда твоя не понравится или не так посмотрел – он и будет над тобой измываться. А Испания далеко, и управы на него нет никакой...

– Соб-баки! Хуже наших!

– Хуже. А сколько земель под себя подгребли!

– Сами не «ам», и другим на дам.

– Точно. У них людей не хватит всё это заселить, даже если все до последнего человека сюда переедут...

Беседуя на эту волнующую каждого матроса тему (ведь матрос – или сын, или внук, или зять крестьянина), они охотились – на местных худощавых зайцев-«агути», и на водосвинок – грызунов, умудрившихся быть похожими одновременно и на морскую свинку, и на хомячка (только вымахавшего в порося размером), и на кролика – вкусных, но уж больно ловких в воде, а на берегу довольно неуклюжих...

4

Корабли экспедиции Дрейка шли к югу от Ла-Платы. Безрадостная плоская земля с невысоким глинистым обрывом над узеньким мелкогалечным пляжем. Изредка на горизонте появляются пугливые стайки индейцев на лошадях... Ни у Дрейка, ни у кого из команды не появлялось особенного желания ещё раз приставать к столь скучному берегу. Единственно – бабочки были в изобилии. Ветры то и дело приносили и раскидывали по наветренному борту оглушённых ударом с лёту о паруса красавиц, обычного (много меньше тропических) размера, но самых странных для бабочек расцветок: шоколадных, бронзовых, серо-зелёных с чёрной каймой...

Но вот берег, идущий последние дни в направлении почти широтном, с востоко-юго-востока-к-востоку на западо-северо-запад-к-западу, вновь повернул на юг – и берег этот из ровно плоского стал отныне вздымающимися одна над другой террасами из чего-то очень похожего – по крайней мере, издали – на меловые скалы Дувра...

Снова налетела чёрная буря – только теперь тьма шла не с юга, а с запада, с материка – и... И во мраке исчез «Лебедь», на коем содержался под стражей «советник» Томас Доути. Это всерьёз встревожило Дрейка.

Добро, если буря отнесла корабль за пределы видимости. А если Доути удалось склонить команду или капитана на свою сторону? И если сейчас барк «Лебедь» уже спешит домой, в Англию?

Без этого пятидесятитонного корабля, третьего по размерам в экспедиции, Дрейк обойдётся. Задачу будет немного сложнее выполнить, но лишь немного. Но вот если, воротясь в Англию по завершении великого плавания, Дрейк и его соратники будут арестованы... Если им сообщат, что доверенное лицо влиятельнейших людей, мистер Томас Доути, такого нарассказывал, чудом освободясь из незаконного заключения, что их всех давно уж судили заочно и приговорили... А уж чего может нагородить этот высокообразованный интриган – это Дрейк мог себе представить. Нет, ему никак нельзя предоставить такую возможность! Нельзя позволить мистеру Доути добраться до Англии раньше Дрейка ни на час! Его надобно изловить. Немедленно!

Дрейк приказал марсовым высматривать по правому борту подходящую бухту. Вскоре таковая была обнаружена. Но когда корабли Дрейка втянулись в неё – обнаружилось, что это не бухта, а большой залив, вдающийся в сушу не менее чем миль на сто, да ещё и расширяющийся по мере углубления в материк. Это явно был тот залив, что назван великим Магелланом в честь святого Матвея (Сент-Метьюз по-английски). Дрейк приказал всем кораблям войти в залив и в третьей встреченной по правому борту бухте дожидаться его. Сам же он отправился назад, на север. В то, что искать пропавшего «Лебедя», возможно, следует на юге, Дрейк не верил. Капитан «Елизаветы» Джон Винтёр предложил было поискать и к югу – он готов выйти сам – но Дрейк хмуро приказал:

– Всем ждать меня. Из найденной бухты никто, никуда! Кто захочет поохотиться или просто погулять – отпускать без ограничений!

На «Пеликане» осталась половина команды, да по двое добровольцев с других судов флотилии.

Фёдор остался на берегу. Всё же – пока не так много в христианском мире людей, повидавших эти земли хотя бы мельком, с борта корабля. А другого шанса увидеть их ведь не будет никогда!

5

...Беловатая земля, грубая и тощая. Ла-платского чернозёма тут и в помине нет. Жёсткая трава, часто не зелёная, а голубоватая. Не сплошная, а так: где густо, а где и пусто. Много осоковых кочек, есть вроде брусники кусточки, и кое-где кустарнички, чаще всего колючие, невысокие, жмущиеся к земле. Небо бледно-синее, прозрачное, без единого облачка...

Пройдя от берега миль пять, остолбенели: тихо, пусто – а среди этой спокойной пустыни лежит на спине человек, индеец в кожаных штанах, и брыкается, и задом по земле елозит так, что аж пыль поднимается, и извивается...

«Юродивый!» – подумал по-русски Фёдор.

– Сумасшедший! – сказал кто-то из матросов.

– Эк его разбирает! Точно рожает. И при этом молчит, – задумчиво сказал боцман Хиксон.

– А может, его ядовитая змея ужалила? – предположил юнга Вильям Хоукинз-третий.

– Какая? Разве есть такие змеи?

– Какие?

– Да вот такие: чтобы кого укусит, от боли бы прыгал, а голос пропадал.

– Не знаю. Я про таких вроде не слыхал – но, может, в здешних краях и бывают. Иначе как объяснить?

– Не знаю, как. Подойдём поближе – может, человеку помочь нужно...

Подошли, заговорили по-испански. Парень вздрогнул (потому что англичане на всякий случай подходили к макушке, так что он их не видел, – и тихо!), досадливо сморщился и даже обругал их... сумасшедшими! Встав, он оказался более шести футов росту и ничуть не бесноватым. И в помощи он вовсе ни в какой не нуждался. Он таким манером на гуанако охотился.

Здесь, в степи, этих белошёрстых животных, враз похожих и на козу, и на верблюда, было великое множество. Стада голов по двадцать – тридцать виднелись всюду – а южнее, по словам индейца, и вдесятеро большие стада не в редкость! Беда в том, что уж больно они осторожны. Пасутся в ряд, а вожак всегда стоит носом к ветру и чуть что заподозрит – орёт резко и громко... И всё стадо вмиг срывается с места!

Догнать их и на хорошей лошади мало кому и редко когда удавалось. Про такие случаи песни слагают! Бегуны неутомимые – но любопытные, как женщины. Если наткнёшься на них неожиданно или против ветра подберёшься – как заметят, застынут на мгновение, разглядят тебя, потом внезапно брызнут прочь, отбегут на безопасное, с их точки зрения, расстояние (причём оно и на самом деле безопасно: неизвестно, как они его устанавливают, но всегда оно чуть-чуть больше выстрела!) и остановятся. И снова замирают и глядят. А если, завидев стадо их на горизонте, ляжешь и начнёшь выделывать что почуднее – гуанако из любопытства могут приблизиться настолько близко, что успеешь лук схватить и стрелу достать прежде, чем умчатся.

– А ещё хорошо охотиться на гуанако большой компанией – только шуметь не надо. А надо выбрать такое место, чтобы с разных сторон можно было двигаться с одинаковой скоростью. А гуанако, если к ним подходят люди одновременно и с разных сторон, теряются. Дуреют как бы – и тогда их легко окружить и согнать в одно место. Даже в загон загнать. Только не всякое место для этого годится. Например, если река рядом или озеро – не пойдёт. Потому как эти твари отлично плавают и воды не боятся...

– Погоди, а зачем на них вообще охотиться? Мясо же противное...

– Э-э, это для тех, кто секрета не знает, оно такое. А если его вымочить сутки в кислой прохладной воде – с ягодным соком и горным снегом – да поджарить на угольях – ого! – хитро прищурился индеец.

– Испанцам вы этот секрет не открыли? – понимающе ухмыльнулся в ответ Фёдор.

– Почему? Нам не жалко. Гуанако в степи на всех хватит. А вы кто? Вы не испанцы, что ли?

– Мы их враги вообще-то. Англичане. Еретики.

– Да, верно. Они всё больше темноволосые, как и мы. А вы имеете волосы цвета зимней травы. Похоже, что так. Значит, не все белые заодно?

– Нет. А есть совсем чернокожие люди, тоже враги испанцев...

Но уж в существование чёрных людей индеец так, похоже, и не поверил. А симаррун Диего, единственный чернокожий на борту «Пеликана», ушёл в море с Дрейком.

А в охоте на гуанако словоохотливый индеец научил англичан многим тонкостям. Объяснил, как вялить мясо таким образом, чтобы неприятный привкус уменьшался ещё до начала приготовления пищи. И где искать табунчик, увидев кучу дерьма, – гуанако, оказывается, имеют обыкновение использовать для своих «уборных» постоянные места. И рассеянные тут и там конусы до двадцати пяти футов в окружности – вовсе не муравейники, как решили англичане, а эти «памятники».

– Этим помётом можно отлично топить очаг зимой: дым ничем не пахнет и глаза ест меньше, чем дым от травы, – сказал индеец (Туайя его звали на языке его племени «техуэльче»).

На следующий день они испытали тот способ охоты, когда к стаду одновременно с разных сторон подходишь. И остервенелую драку самцов видели: те не столько копытами дрались, сколько кусались. Туайя сказал, что нередко гуанако до смерти закусывают соперника! Потом Туайя показал новым друзьям большую гору костей. Это было кладбище гуанако, которые и помирать приходят в излюбленное место – как и испражняться. По длинным костям и рёбрам, смешанным в куче, трудно было посчитать, сколько же здесь всего животных упокоилось, но черепов было в одной куче более трёх десятков...

Всего за два с половиной дня убили сорок одного гуанако и отдали половину смущённо отнекивающемуся туземцу – за науку. Тот крикнул по-своему, вроде и не особенно громко, – и через четверть часа из-за холмов вышла цепочка женщин, которые, не произнося ни слова и взглядывая на чужеземцев только украдкой, разобрали туши и унесли. Туайя явно не спешил присоединиться к ним.

– Твой табун? – спросил Фёдор, вспоминая свой гарем в Бужи.

– Ну, не одного меня. Тут мой, и отца, и брата – вместе все. А ночью всегда отдельно: моё – это моё, и ничьё больше.

Расстались не прежде, чем съели сообща двух гуанако, приготовленных под руководством индейца. Восемнадцать туш, присолив их горькой солью из озерца, неотличимого под слоем белёсой пыли от любого незаросшего пространства (Туайя научил, как отыскивать такие солёные озёра, – по травам, растущим только по их берегам и нигде более), потащили к берегу.

6

Возвратясь с добычей, охотники узнали, что «Лебедя» флагманский галеон обнаружил утром на следующий день после выхода на поиски. Судно... лежало в дрейфе!

– Та-ак! – процедил сквозь мелкие треугольные зубы Дрейк. Ребята утверждали, что он аж присвистывал от ярости. – Та-ак, значит, они не торопятся. А нос у «Лебедя» куда смотрит? Ведь не вперёд, к цели, а назад, к дому. Верно?

Это было действительно так, но... Но, по правде говоря, это ни о чём не говорило, разве о том, что ночь была спокойной, а с вечера ветер здесь дул с северо-востока или с севера.

Приличный моряк всегда швартуется носом к ветру, а мистер Джон Честер был приличным моряком. Да и если бы «Лебедь» действительно дезертировал – он бы мчался на всех парусах, не теряя ни часа. Потому что каждый на его борту, от капитана до арестанта, знал, что за моряк мистер Фрэнсис Дрейк. И что надо делать, если... Если он – временно! – махнёт рукой на свою великую цель и ринется искать беглецов, – что и случилось, а в таком случае не то чтобы наверняка уйти от этого «дракона», а чтобы заиметь хоть маленький шанс это сделать, надо днём и ночью, и в бурю, и в штиль идти...

А «Лебедь» стоял со спущенными марселями и зарифленными нижними парусами. То есть в положении, из которого возможно перейти на полный ход в течение как минимум часа!

Но на сей раз Дрейком руководила, похоже, не нависшая реальная опасность, а возможность смертельной опасности. Ведь если Томас Доути доберётся до Лондона – он неминуемо оговорит Дрейка! А что тогда ждёт адмирала на родине после возвращения из плавания, долженствующего сделать его одновременно богатым и великим? Заметим, что одно из этих условий Дрейка не устроило бы. Оба – и враз! Потому что просто богачом ему быть скучно. А знаменитым, но бедняком – глупо. Посмертная слава его не заинтересовала бы без прижизненной. Так что – подайте оба горшка на одну ложку – и не иначе!

А после оговора Доути его ведь ждут даже не цепи, как Колумба в 1500 году, а плаха – в лучшем случае, и позорнейшая петля – в худшем! Если очень повезёт – Тауэр, бессрочно. Последнее только тем и лучше эшафота, что можно каждый час, каждый день, каждый год надеяться на помилование. Или, скорее, это тем и хуже эшафота, что можно каждый час, каждый день, каждый год надеяться...

...Встретив «Лебедя», Дрейк воспользовался тем, что беглый (отставший?) барк лежал в дрейфе, и подошёл к его борту вплотную. Пушки «Пеликана» были заряжены и готовы к бою, только не выкачены так, чтобы стволы торчали из распахнутых портов на фут-два. Но фитили тлели в ящичках с песком, и ядра выкачены из ларей и сложены пирамидками у лафетов...

Вильям Хоукинз-третий, юнга с флагмана, когда ему пришлось перетаскивать тяжёленькие, восемнадцатифунтовые ядра, спросил, почему бы не держать ядра постоянно в пирамидках у орудий. Дрейк, услышавши это, объяснил:

– Потому, молодой человек, что море не всегда бывает спокойным, а ядра – круглые. При малейшем волнении они из пирамидок начнут раскатываться по всей палубе и переламывать ноги канонирам!

Дрейк – это Дрейк. Поэтому никто из команды «Пеликана» не удивился необычному приказу: подойти к «Лебедю» вплотную и встать борт к борту, как для абордажа. Никто ж точно не мог знать – взбунтовался ли «Лебедь», или просто отбился от стаи?

Сорокадвухфутовый «Лебедь» нёс двенадцать орудий калибра не крупнее кулеврины. Поэтому встречный залп был опасен. И как будто б не бортом подставляться, верно? Но Дрейк приказал приготовить «книпели» – ядра, распиленные пополам и плоскостями – «щёчками» – насаженные на железную штангу. Вообще-то книпели предназначаются для разрушения снастей, а не кузовов кораблей неприятеля – но при стрельбе в упор, как предположил Дрейк, и в чём канониры «Пеликана» согласились со своим адмиралом, – они просто разнесут в щепы борт «Лебедя», изрядно уже потрёпанного штормами...

Но капитан «Лебедя» Джон Честер, правильно поняв смысл манёвра флагмана, поспешил доложить:

– Адмирал! Пленник на месте! Только я посчитал бесчеловечным заточить его в тесной, душной каютке – и разрешил ему один раз в сутки, вечером, часовую прогулку по палубе.

– Прогулки, вот как? И что, мистер Доути был доволен? – со зловещей иронией обратился Дрейк к земляку (Честер ведь был, как помните, из мелкопоместных девонширских сквайров – бывших вассалов угасшего рода Куртене – нормандских графов Девоншира).

Тот иронии то ли не расслышал, то ли предпочёл не расслышать – и серьёзно, ровно отвечал:

– О, весьма! Но он попытался обращаться к команде с разного рода речами и призывами. Тогда я распорядился на время его прогулки зарифлять, а при свежем ветре вообще спускать паруса – дабы палубной команде нечего было делать во время этих прогулок, – и загонял всех в кубрик на час...

– Вот потому-то вы и отстали? – зло спросил Дрейк.

– Так точно, адмирал! – с готовностью и даже с облегчением ответил Честер.

– Врёт и не краснеет! – мрачно сказал Дрейк. – Уцепился за аргумент, который я ему сам только что подбросил. – И заорал: – А чем тогда вы изволите объяснить, сударь, что прогуливался ваш арестант – да-да, не благородный пленник, а паршивый арестант – и вы были извещены об этом его статусе заблаговременно, капитан Честер! – прогуливался этот паршивый арестант по вечерам, как вы изволили мне доложить, – а сейчас почти уже полдень и ваши паруса не подняты доныне? Или вы решили стоять на месте до второго пришествия? A-а, понял. Арестант загулялся – и вы, дабы дать ему спокойно догулять, не выпускаете команду на палубу, и потому не можете выйти в море и догнать суда экспедиции? Ведь так, капитан Джон Честер?

– Но, адмирал!..

– Вас озаботило, что арестант ещё не был осуждён. Так я вас обрадую. Вскоре мы достигнем бухты Святого Юлиана – вы знаете, той самой, где Магеллан пятьдесят девять лет назад судил и казнил изменников и заговорщиков. Ну так вот, в вышепоименованной бухте я предъявлю неоспоримые – слышите вы, капитан Джон Честер? – неоспоримые полномочия судить и казнить людей во время этого плавания. И в означенной бухте я буду судить изменника и его пособников! Ну всё, разговоры окончены... Поднимайте паруса, капитан Джон Честер, – и вперёд без промедления! Курс – зюйд-вест. Следовать в кильватере «Пеликана», дистанция – четыре кабельтова. Или нет, даже лучше – три. Один час на сборы – и вперёд.

С этого разговора Дрейк уверовал, что Честер и вся команда «Лебедя» (во всяком случае, часть её), как сказали бы мы языком нашего века, «распропагандирована» изменником Доути. На чём была основана эта уверенность? Бог весть. Разве что на том, что изменнику позволили гулять – и даже обращаться к команде. Раз или два всего – но немного ведь и нужно для того, чтобы люди, смущённые неслыханностью всего предприятия и неочевидностью успеха, поддались смутьяну. Тем более, что мистер Доути красноречив и опытен в интригах...