Текст книги "Казаки"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)

Наконец они доехали до Сосницы.

Сосницкому сотнику Андрею Дорошенку подали от брата Петра письмо. Брат просил его оказать покровитель-

ство Ганне Молявчихе. Андрей тотчас велел позвать ее к себе. Первым делом его было спросить: довольна ли она людьми, правожавшими ее из Москвы; потом Андрей свел разговор на ее мужа, рассказал про его житье-бытье' в Соснице до самого того времени, когда сосницкая громада отрешила его от сотничества и выбрала сотником его, Ан"" дрея Дорошенка.

– А Молявка гдесь повиявся до своих Бутримив! – закончил свой рассказ Андрей Дорошенко.

’ Чрезвычайно досадно было Ганне слушать все это о ее муже, но ни в чем противоречить она и не смела, и не могла, Андрей Дорошенко представлял Ганне, что ее Малявка – человек совсем дурной и жалеть о нем не стоит, когда он связался с другою женщиною, не дождавшись своей законной жены и, не зная, где она и что с нею дела"' ется. Сидевший тут полковой писарь стал было доказывать, -что архиепископ не по правде дозволил Молявке жениться вновь от живой жены, так как это по закону разрешается только в таком случае,. когда бы жена находилась в безвестной отлучке семь лет; он советовал Ганне подать от своего имени иск. Но Ганна, до тех пор только слушавшая и сама ничего не говорившая, в первый раз открыла рот и произнесла, что такой совет напрасен: не станет она принуждать мужа жить с собою, когда тот не захочет этого сам. Андрей Дорошенко согласился с Ганною, но прибавил, что не худо бы ей, однако, сходить к преосвященному и взять от него заранее законное свидетельство на право вступить вторично в супружество. Ганна на это ничего не сказала.

Андрей ДороШенко, вместе с женою, обласкал и угостил Ганну, как дорогую гостью, и на другое утро после того снарядил подводу и отправил на ней Ганну в Чернигов.

Приближался конец октября. Был день холодный, облачный, время от времени то проглядывало из облаков, то скрывалось за ними солнышко. В такой день подвода, отправленная с Ганною, въехала в Чернигов через Стрижен-ский мост и тотчас повернула вдоль берега Стрижня. Ганна проехала мимо бокового входа в тайник, куда в последний день своего пребывания в Чернигове пошла она с ведрами на свою погибель. Ганна невольно дрогнула. Через несколько минут подвода остановилась у Кусова двора. Ганна сошла с повозки, взяла с собою свой узелок и вошла во двор. Сердце у нее сильно билось, ноги подкашивались; ее волновала _ мысль: застанет ли она в живых своих дорогих и, конечно, изнывших в тоске за нею стариков. Первое существо, встретившее ее, рыла собака, которая на цепи по веревке бегала взад и вперед. Услышала собака скрип калитки в воротах, бросилась туда с лаем, но вдруг, узнавши сразу Ганну, принялась визжать и ползать, силясь приблизиться к знакомому лицу. Ганна подошла к ней. и погладила ее. Повернувшись к хате, она тронула знакомую дверь и вошла в сени. И здесь никого она не встретила. Она творит крестное знамение, она лепечет молитву: Господи Иисусе Христе, помилуй нас! Она берется за ручку двери, ведущей из сеней в светлицу. Рука ее дрожит, она долго не в силах отворить двери. Вдруг дверь отворяется изнутри. Перед Ганною стоит ее мать.

Обе в единый миг испустили произительные крики. Обе кинулись одна к другой на шею.

– Мамочка! – воскликнула Ганна.

– Доненько! – произнесла мать и начала обцеловы-вать дочь, прилегая головою то к тому, то к другому плечу ее. Отец что-то работал в саду; наймичка, все та же, которая жила у Кусов и прежде, услыхала радостные крики из

• своей рабочей хаты, прибежала в светлицу, увидевши Ганну, всплеснула руками и побежала куда-то. Она дала знать отцу, тот прибежал вместе с наймитом – тем самым, которого когда-то, в день бракосочетания Ганны, Кусиха хотела посылать за музыкою. Мать и дочь продолжали целоваться и обниматься; слышались только вздохи и короткие восклицания. Кус первый заговорил, обращая взоры к иконам. '

– Господы мылостывый! Як же Ты со мною гришным милосерд еси, що сподобыв мене на схилку вику мою любу, мою дытыну побачиты. Тепер, Господы, аще рачиш мене и до себе прииняты, нехай Твоя воля стане! Бй вже на сим свити липшого мени ничого не зостаеться чекаты. Як то чудно. Ты праведный и мылостывый Господы, нас и караеш и мылуеш! ■

Он схватил Ганну за голову, целовал ее долго, прижимая к своей груди, и разливался слезами.

Подошла затем наймичка и наймит, целовались и здоровались с Ганною. Оба они привыкли к дому Kycoi> за многие годы, стали уже как бы членами их семьи и горячо принимали к сердцу судьбу своих хозяев. И они плакали, целуясь с нежданно явившеюся хозяйскою дочкою.

Утомленная от излияний любви, Ганна села на ламу. Кусиха, сама не зная зачем, подошла к шкафу и стала искать сама не зная чего: это делалось по привычке малороссийской натуры: если ей на душе очень весело, то первое побуждение у нее является – поить и кормить все окружающее. По тому' же народному побуждению наймичка пошла в чулан, взяла там складень с медом и внесла– в светлицу, а потом попросила у хозяйки: не даст ли ей ключей от погреба, «наточить» наливки – и Кусиха машинально отдала ей ключи.

Дочко! Серденько! Роскажи, що с тобою диялось? Куды и як ты от нас пропала? Где, була? як жива зоста-лась и як до нас вернулась. Ох Боже наш, Боже! Як же ,то мы з батьком помучилыся за тобою, Ганно, – говорила Кусиха.

– Мамочко! Таточко! – произнесла Ганна: – Простить мене, колы в чим я проты вас согришыла! Бо запсвне гришныця я була велыка, що Господь послав на мене таке лыхо!

– Кажи, кажи! – повторили отец и мать. Наймичка и наймит, стоя поодаль, напрягли внимание.

Ганна начала повесть своих бед. Рассказ о бесстыдном и злодейском поступке воеводы произвел на сидевшего близ Ганны отца такое впечатление, что он вскочил с места, затрясся всем телом, лицо его побагровело; – он ударил кулаком по столу, потом залился горючими слезами. Заволновалось в нем разом растерзанное чувство родителя и уязвленное достоинство человека. Успокоившись немного, он произнес:

– Бидна наша голОвонька! Несчастлыва наших людей доленька! – Рассказ о том, как Ганну привезли в подмосковную вотчину и там насильно венчали с холопом, произвел опять взрыв негодования и бешенства у раздраженного отца. – О еретычи сыны! Куды воны затяг-лы нас бидных! – воскликнул он, и нельзя было сразу понять, о ком говорит он. Когда же, рассказывая все по порядку, дошла она до того, как, убежавши от Чоглокова, пришла она к Дорошенку и тот оказал к ней некоторое внимание, Кус сделал такое замечание: – Едыне свий чо-ловик найшовся на чужий сторони, при лыхий годыни! Сам несчастлывый, а споглянув на чужу несчастлыву долю. Дай Боже ёму счастьтя-здоровья! Як бы ёго там не було, до кого б вона утекла, до кого б вона прихылилась миж чужими людьмы-ворогамы!

Ганна все рассказала, что знала и слышала, как дьяки обобрали ее злодея Чоглокова.

– Тильки всего! – произнес отец. – Покаралы ж!

– Мало ему буде – спалыть ёго на вуглях, або жив-цем шкуру з ёго злупыть! Усе б ще не по заслузи ему було, –сказала Кусиха, -находившаяся, под влиянием рассказа Ганны, в сильном озлоблении, хотя по своей природе вовсе была не способна делать чего-нибудь похожего на то, что говорила.

Ганна сказала, -что перед отъездом ее из Москвы, Дора-шенко сообщил ей о новом браке с другою Молявки-Мно^ гопеняжного. При этом Ганна заплакала и закрыла лицо руками. Отец нахмурился и повесил голову. Кусиха начала укорять старую Молявчиху, говорила, что все это она так подстроила, научила своего сына оставить в беде и забыть свою пропавшую жену.

– – Бог знае, – заметил Кус: – може, и не стара; -мо-

же, сам молодый якось провидав, що ёго жинка з иншим повинчана. Аже ж: як бы пак ёго з другою повинчалы, колы б не зналы певне, що перша ёго жинка сама вже повинчана з иншьщ!

– Я ёго не выновачу, – сказала Ганна: – запевне ёму довелы як на долони, що я з иншым повинчана: и вин теж изробыв. Чим вин вынен? Моя доля несчастлыва вынна.

И она снова разразилась рыданиями.

– А вжеж! – говорила раздраженная Кусиха: – Щоб ёго душа так пролылась уся, як отсе через ёго льлются слёзы моеи дытыны!

Баба, як есть баба! – сказал Кус: – Сама не знае, на кого сердыться. Правду повидать – чи вынен вин, чи ни, того не знаю, а колы вынен, то все-таки ' меньш от усих.

– А хыба вона чим вынна проты ёго! – сказала Кусиха.

– Тато правдивийший! – сказала Ганна. – Ни в чим, ни в чим вин не вынен. Дай, Боже, ёму доброго здоровья и счастьтя з иншою, абы тильки вона ёго щирым серцем так любыла, як я. Не судыв нам Бог у-купи жыты; а я ему не те що ничого– злого не жадаю, а рада б ище хоч яке лыхо перебуты, абы ему добре було!

– Выпыла ты добрый кивш лыха, дочко! – сказала Кусиха. – Не дай Боже куштовать его за таке паскудне, що одвернулось от тебе и наплювало на тебе!

Кус сказал:

– Я бачу, сей молодець дуже задатный, зъумив– соби стежку протоптаты. 3 простого рядовыка – нашого брата – подиисся у пансьтво, сотныком зразу став! Да зусь! Зазнавсь, мабуть, скоро. Скынулы, кажуть.

– Ия чула, – сказала Ганна, – скынулы, и Доро-шенкив брат сотныком у Сосныци.

– Ему силькись! 3 багатою паиною оженывся, з Бут-рымивною. Се люды багати, – заметил Кус.

– Бувае, тату, що з бидною приязнийше шматок житного хлиба грызты, ниж з багатою смачный обид обидаты и дороги напытки вживаты. Минуй его, Боже, недобра доля! – сказала Ганна.

– Так як же се? – заметила Кусиха: – Ганна ему жинка була, а тепер уже що ж вона: не жинка ему стала, чи як. .

, – Я ему жинкою и зосталась, – сказала Ганна. – У

мене лыст есть от патриарха з его Приказу данный: те винчаньня, що на мене в Московщини сыломиц наложылы, не уважать за винчаньня, а мене считать за жинку Моляв-ци-Многопиняжному. Так патриарх присудыв. ,

– Отсе у Молявки дви жинки разом буде, чи що? – спрашивала Кусиха. – Сего по нашому хрещеному звычаю не можно. Яка, небудь да одна ёму жинка повынна буты: або ты, або та друга!

– Або ни та, ни друга! – сказал Кус. – По моему розгляду так. Хоч не вынен вин, що з двома побрався, а вже як перша жинка знайшлась, так не треба завдаваты жалю ни тий, ни другий, и не жыты б ему ни з першою, ни з другою, а йты у манастыр Богови слуговаты.

– А я ще раз кажу: – сказала Ганна: – нехай жыве в счастьти-здоровьи з тыею, котра ёго полюбыла без мене. Ни в чим вин проты мене не согришив, ни я проты ёго. Я по вик свий турбоваты ёго ничым не стану. Аже ж, вы тату и мамо, не проженете мене з своеи домивки! 3 вами у купи жытыму, вам годытыму, вам слуговатыму, старощив ваших доглядатыму, за вас, тату и мамо, що дня й вечир встава-ючи и лягаючи Бога благатыму. От так увесь вик свий коротатыму.

– Дытыно люба, – сказала Кусиха: – ты ще мола-денька! Може, Бог, колы мылосердие Его буде, нагородыть тебе за все те лыхо, що отбула еси неповынпо. Може, Бог пошле тоби дружину!

, – А як я маю з тыею дружиною зийтыся? – сказала Ганна. – Хыба я ии шукатыму?

– Не ты, доню, ии шукатымеш, а вона тебе знайде, – сказала Кусиха. – Ще ты хороша, доненько моя: хоч и спала з выду от того палючого лыха, а ще не зовсим зны-дила.

– Не знаю, – сказала Ганна: – того, що буде попе-реду. Не знаю – и выгадувать про те не стану и зарика-тысь не буду. Одно тильки знаю: не пийду я ни за кого

такого, що мене щиро не полюбыть и котрого я сама не полюблю. Отсе я знаю. А що дальш зо мною станеться и яку Бог долю мени судыть, про те не знаю и думать про те не хочу.

– Се розумне слово, дочко! – сказал Кус: – Не маемо про пришле гадаты. Треба жыть як набижыть, та й годи. Слава мылосердому Богови: ты у нас одна, а у нас худи-банька, хвалыть Бога, есть: хоч мы не дуже багати, а все-таки нужды не знаемо. Усе наше – твое. Колы очи наши закрыються, ни кому ж воно все зостанеться, як тильки тоби.

После этого разговора начался семейный обед. Все подпили наливки. Кус вынул большую серебряную стопу, которая подарена была одним значным войсковым товарищем еще на свадьбе Куса с Кусихою. Наливши ее до верха смородиновкою, Кус поднял стопу вверх и произнес:

Подай, Боже, доброго здоровья и счастлывого вику дожываньня славному тогобочному гетманови Петрови До-рошенкови за те, що нашу дытыну ласково прийняв на чу-жий сторони миж чужими лыхимы людьмы, нашими ворогамы! Аще же в чим согришыв перед Богом, пошли ему, Господы, час покаятыся, и просты ёго по. велыкому Твоему мылосердию!

П р им е ч а н и е. О дальнейшей судьбе возвращенной на родину Ганны Кусивны, в деле об ней, известий нет. Мы строго держались, в основных чертах, той фабулы, на какую случайно наткнулись, рассматривая акты, хранящиеся в Московском архиве Министерства Юстиции. Мы дозволи– . ли себе в изложении вносить только подробности истории быта и нравов описываемого времени на основании черт, рассеянных в различных источниках того века.

Примечания

ПРЕДИСЛОВИЕ

к статье «УКРАИНСКИЙ СЕПАРАТИЗМ» (Неизвестные страницы Н. И. Костомарова) ²⁶

В десятой главе известной своей автобиографии Н. И. Костомаров подробно повествует о том, как в самый разгар польского повстанья поднялась в руководимых Катковым «Московских Ведомостях» буря против украинского национального движения, коснувшаяся его тем более, что в этой газете самое имя Костомарова, «было выставлено на позор как одного из преступных составителей замыслов, по мнению противников, грозивших опасностью государственному порядку. Пошли в ход слова: сепаратизм и украинофильство. Инсинуации давались преимущественно из Киева. Я видел ясно, – говорит Костомаров, – что господа, толковавшие о сепаратизме и пытавшиеся совместить украинофильство с польским мятежом, сами того не знали, что повторяли выходки поляков, которым литературное украинское движение давно уже стояло костью в горле, так как оно более всего служило опровержением польским теориям о том, что Южная Русь – законная принадлежиость Польши, а южнорусский язык есть не более, как наречие польского языка. Мысль эта была выражена особенно рельефно во французском сочинении Владислава Мицкевича, сына знаменитого польского поэта Адама, и разгуливала в русских газетах в тех же выражениях, в каких изложил ее первоначально польский патриот, с тою только разницею, что в наших газетах применялось к России то, что поляки применяли к Польше. На обвинения М ос к о в с к и х В е д ом о с т е й я н а п и с а л б о л ь шо е о пр о в е р ж е ни е, но ц е н з у р а е г о н е п р о п у с т и л а ^{27 ... »}

Это посмертное свидетельстве о запретном полемическом трактате одного из провозвестников украинского возрождений определило наше обращение к недоступным до последнего времени материалам высших петербургских цензурных установлений, где после продолжительных розысков удалось обнаружить среди бумаг Совета Министерства Внутренних дел по делам книгопечатания корректурный оттиск запрещенной 6 февраля 1864 г. статьи Н. И. Костомарова «Украинский сепаратизм ^{28 ».}

Статья эта, как видно из цензорской пометы, предназначалась для известного органа петербургского либерализма «Голос», вдумчивое отношение и интерес которого к так называемому украинскому вопросу, не встречая ни сочувствия, ни поддержки в прочей прессе, особенно резко противоречило новому курсу правительственной политики в юго-западН'Ом крае ^{29 -}

Призраки и тревоги польского повстанья невольно окрашивали в определенные тона проблему культурного самоопределения окраин, и Высочайше одобренное 20 января 1863 г. распоряжение Министерства Внутренних Дел о приостановке печатания книг «религиозных, популярно-научных и учебных на малорусском языке» недаром мотивировалось Балуевым в ко> ;фиденциальном письме к А. В. Головину тем, что «замыслы малорусов не только совпадают с намерениями поляков, но и чуть ли не вызваны польской интригой».

С одной стороны, это официозное отожествление непреложных по существу путей и тенденций украинского движения с фантастическими чаяниями апологетов и реставраторов «исторической Польши», с другой – грозные предостережения российских и закордонных охранительно-клерикальных кругов о разрушительном действии произведений «южнорусского слова» (о «коммунистических идеях» пу ^блицистов «Основы», о «страшной батарее против господ в К о б за р е и Г а й д а м а к а х, Х а т е, Н а р о д н и х О п о в и д а н– н я х», – все это чрезвычайно осложняло, а подчас и вовсе делало невозможной защиту украинских интересов в подцензурной печати бурных дней второго повстанья.

Преодолеть здесь толщу гибельных предубеждений и чреватого самыми трагическими последствиями взаимного непонимания и была призвана мастерская диалектика Н. И. Костомарова. Однако, опыт его газетной декларации по украинскому вопросу, несмотря на с о в ерш енно • исключительную сдержанность и „лояльность выставленных как программа minimum заявок и формулировок, обильно и ловко уснащенных к тому же обычными полемическими блестками его полонофобских статей ^{30 , не получил возможности ни опубликования, ни ра с пространения, ни оценки.}

В .статье Костомарова <<Украинский сепаратизм», – отмечал В своем представлении в Совет Министерства Внутренних Дел по делам книгопечатания единственный референт и ех officio критик этой работы проф. А. В. Никитенко ^{31 , – заключается защита его и его некоторых земляков литераторов против упрека в сепаратизме по поводу усилий их заменить в малороссийских школах преподавание наук на русском языке преподаванием на туземном наречии. Защищаться против обвинений, особенно в таком серьезном предмете, как отчуждение от господствуемого и единоплеменного народа, никому невозбранено – и Костомаров, как один из главных двигателей литературного малороссионизма, имеет полное на то право. К сожалению, в защите его встречаются некоторые щекотливые стороны, с которыми следует обращаться весьма осторожно. Главная мысль его апологии заключается в следующем: «Польские революционеры, мечтающие-о присоединении Украины к Польше, возбудили во всех малороссиянах глубокое негодование. Вследствие этого, чтобы доказать фактически, в какой степени Малороссия чужда Польше, надлежит дать им возможность проявить св.ою народность во всем своем отличии, к чему, без сомнения, более всего может служить распространение образования на народном языке. Вот почему малороссийские литераторы желают, чтобы в малороссийских школах ученье преподавалось на тамошнем наречии, и в этом, по мнению г. Костомарова, нет никакого сепаратизма. При этом он полагает, что польским революционерам именно того и хотелось. чтобы русские, напуганные призраком сепаратизма, решились препятствовать малороссийским литераторам в осуществлении их мысли, так как это должно непременно возбудить вражду между двумя племенами, и в таком случае можно даже рассчитывать на сближение Украины с Польшей».}

Мне кажется эта диалектика не имеющею никакого основания .. Ни малейшей нет надобности прибегать к каким-либо искусственным средствам заявлять малороссийскую народность в противоположность Польше, или усиливать в народе негодование против поляков. Все это так ясно и так сильно само по себе, что тут не для чего ни ухитряться, ни усиливаться – и малороссийские ли-, тераторы вовсе не поэтому пустились на проповедование необходимости малороссийского наречия в школах: их просто увлекли современная мода народностей и желание популярности, из сего однако вовсе не следует; чтобы русский. народ. и правительство . признали это безвредным и допустили идее их осуществиться (я ‘ не хочу приписывать им каких-нибудь отдаленных замыслов, пщ-губных единству империи). О желании и надежде польских революционеров поссорить нас с малороссиянами в том: случае, если правительство наше не согласится на введение малороссийского наречия в школе, заботиться также нечего; это желание и эта надежда, как совершенно нелепые, не исполнятся тем более, что на род украинский вовсе не думает об ученье на своем мужицком (как он и сами его называют) нар ечии и знает, что для него гораздо выгоднее учиться и грамоте и всему прочему на русс ком языке, а что это не нравится немецким литераторам, то это вовсе не такая причина, которую следовало бы уважить. Все показанные мною натяжки в статье г. Костомарова производят весьма неприятное впечатление. Цензуре, конечно, до этого нет дела, но дело в том, что защищаясь против упрека в сепаратизме (в чем, может быть,. он и не виноват), он все-таки никак не может или не хочет отстраниться от мысли о некотором обособлении Малороссии и о введении обучения в школах на малорос с ийском наречии. Говоря о населении южного края Росс ии, он называет его «все-таки ос о -б ы м славян ским племенем, сохраняющим вместе с верованиями, понятиями, воспоминаниями и проч., и свои стрем л е н и я». Не думаю, чтобы, особенно в настоящее. время, полезно было распространить подобные мысли. Слово с тр е м л е ни я легко может быть, истолковано в смысле самого крайнего сепаратизма, может быть, даже вопреки воле автора. О таких важных предметах. на-.. добно или вовсе не говорить или говорить так, чтобы не выходило никакой неясности в смысле и чтобы нельзя было сказать одной партии: «ведь мы с вами», и другой: «мы разумели не это, а вот что». Желательно было бы, чтобы украинские тенденции были очищены от всякого политического значения. К сожалению, сами малороссийс кие л итераторы подали повод к противному. Во-первых, они выступили со своим вопросом в самое неблагоприятное, ' тревожное время, когда в русское сердце невольно закрадывается подозрительная мысль при всяком прикосновении к национальному единству: во-вторых, говоря о языке, они говорили много пустого и лишнего, из того весьма естественно могли возникнуть подозрения о чем-то скрытном, не хорошем. Дело очень просто: нужно ли и полезно ли, чтобы в малороссийских школах преподавалось ученье на туземном наречии, а не на общем русском языке. Малороссийские писатели решительно не могли доказать этого. Ведь тут можно опереться только на одном, именно, что малороссияне не понимают того, что им излагается по-русски, и что поэтому н а р о д изъявляет свое желание, чтобы и в науке, и в официальных случаях с ними говорили не иначе, как по-малороссийски, но утверждать это было бы вопиющею неправдою – значит, введение малороссийского наречия в школе не н у ж н о, а след. и б е спо лезн о. Но что тут может, скрываться вред, нет никакого сомнения. Правительство, сообразив это обстоятельство, решило, что в науке и образовании, равно как и в официальных случаях, вовсе не для чего отступать от единства общего русского языка в уважение местных или областных говоров – общественное мнение совершенно согласно с этим решением, тем дело и должно кончиться.

Докажи малороссийские литераторы ясными и убедительными доводами противное этому, нет сомнения, что их мнение было бы уважено, а главное, не было бы повода обвинять их в сепаратизме.

По всем вышеизложенным обстоятельствам я нахожу статью г. Костомарова в настоящее время неудобною к печатанию. Защита вещь законная и справедливая; против этого цензура ничего не может сказать. Но в этой защите не должно касаться ни о б о -с о б л е н и я украинского народа, ни выведения русского языка из круга народного образования в Украине. Член совета А. Н и -к и т е н к о». ^{32 -}

Этот характернейший официально-казуистический разбор содержания и построения статьи Костомарова предопределял, разумеется, приговор высшей имперской цензурной инстанции. Однако, в запрещаемых страницах «Украинского сепаратизма» министерство внутренних дел решительно проглядело новую платформу прежнего идеолога национально-политического радикализма, его откровенный отказ под влиянием польских событий от общих федералистических принципов и исключительную поэтому защиту лишь культурно-просветительной работы на родной ниве. Поскольку реальная возможность последней центральным правительством в эти годы грубо парализовалась, очередным заданием

политической публицистики Костомарова становится доказательство благонадежности самого существа и форм культурного «ук-раиноф ильства ^{33 ».}

Несколько обостряя основную проблему, его запрещенный п ₀-лемический трактат, в силу чисто тактических соображений, п ₀-священ польской ориентации на Украину и в некоторых местах потому заведомо тенденциозен. Тем не менее, неожиданно для автора погребенный на десятки лет в цензурном делопроизводстве, ■ этот живой отклик на политическую злобу дня получает ныне особый интерес и историческое значение документа, необычайно ярк ₀запечатлевшего один из самых трагических эпизодов борьбы за украинское слово – залог и символ грядущего национального возрождения.

ю.о.

ПРЕДИСЛОВИЕ

к «Письму к издателю «Колокола» ³⁴

Воспроизводимая дальше статья была первоначально напечатана в 61 №-pe «Колокола» (15 Января 1860 г.) А. И. Герцена, под заглавием «Украйна». ²Она появилась в самый разгар начавшегося между издателем и различными польскими деятелями обмена мыслей о том сложном явлении, которое называется польским вопросом. К сожалению, во время польского восстания 1863 г. статья эта, – хотя и признанная очень важною самим Герценом, – мало оказала влияния не только на польских деятелей, но и на редакцию «Колокола», – как об этом мы говорили подробно в наших статьях «Историческая Польша и Великорусская демократия».

Несмотря на это, – или, может быть, лучше сказать: слютря на это, – статья эта не потеряла своего значения и не потеряет его до тех пор, пока в Восточной Европе не разрешены те политико-социальные вопросы, которых она касается. В настоящую минуту перепечатка этой статьи показалась нам особенно необходимою в виду того, что смерть автора ее подняла вновь обсуждение этих вопросов, хотя и довольно робкое, даже во внутренней печати в России.

Статья эта принадлежит Н. И. Костомарову, как в этом можно удостовериться из самого содержания ее.

Письмо Костомарова к Герцену, – кроме характеристического для своего времени взгляда на историю Украйны, – интересно еще как показание участника о характере и целях того политического направления, которому присвоилось название <<Кирило-Мефодиевского Братства» Костомарова, Шевченко и друзей их, – в 40-е годы, и как изложение стремлений кружка «украйнофилов», группировавшихся в начале 60-х годов около петербургской «Основы».

По этому одному письмо Костомарова представляет собою интересный документ для истории политических идей на Украйн^ Оно поясняет одну из ступеней в развитии того федерально-демократического движения, которое составляет характеристическую принадлежность политико-социальных стремлений украинцев даже и тогда, когда у них неясно специально украинское самосознание. Идеи костомаровского кружка несомненно представляют звено, которое соединяет стремления общества «Соединенных Славян», образовавшегося в Киевской губернии в 1823-25 гг. с принципами «украйнофилов» и <<хлопоманов» 60-х годов и украинских федералистов-социалистов настоящего времени.

Вот как определяет Горбачевский «цели и правила» общества «Соединенных Славян», влиятельным членом которого он сам был:

«Общество имело главною целью освобождение всех Славянских племен от самовластия; уничтожение существующей между некоторыми из них национальной ненависти и соединение всех обитаемых ими земель федеративным союзом. Предполагалось с точностью определить границы каждого государства, ввести у всех народов форму демократического представительного правления, составить конгресс для управления делами Союза и для изменения, в случае надобности, общих коренных законов, предоставляя каждому государству заняться внутренним устро ^йством и быть независимым в составлении частных своих узаконений. Вникая в основания благоденствия частного человека, мы убеждаемся, что они бывают физические, нравственные и умственные:посему гражданское общество, как целое, составленное из единиц, необ" ходимо зиждется на тех же началах, и для достижения возможного, благосостояния требует промышленности, отвращающей бедность и нищету; нравственности, исправляющей бурные наклонности, смягчающей страсти и внушающей человеколюбие, и наконец – просвещения, вернейшего сподвижника в борьбе против зол, неразлучных с существованием, которое делает умнее и искуснее во всех предприятиях. Развертывать, распространять сии три остальные начала общественного блага поставлялось в первую и неизменную обязанность. Славянина. Он должен был по возможности истреблять предрассудки и порочные наклонности,. изглаживать различия сословий и искоренять нетерпимость верований, собственным примером побуждать к воздержанию и трудолюбию, стре _миться к умственному и нравственному усовершенствованию и _поощр _{ять к с}ему делу других, всеми способами помогать бедным, _{но не}быть расточительным; не делать людей богатыми, но научать _их, Каким образом посредством труда и бережливости, без вреда для себя и других, пользоваться оными. Убеждение в сих правила _Заставляло Славян выводить следующие заключения: никакой _переворот не может быть успешен без согласия и содействия целой нации: посему прежде всего должно приготовить народ к новому образу гражданского существования и потом уже дать ему оный; народ _Не иначе может быть свободным, как сделав _Шись нравст _Вен _Ным, проевещенным и промышленным. Хотя военные революции быстрее достигают цели, но следствия оных опасны: они бывают не колыбелью, а гробом– свободы, именем которой совершаются. Славяне, убежденные в том, что надежды их не могут так скоро исполниться, как они того желали, не хотели терять времени в пустых и невозможных усилиях, но вознамерились делать все, что зависит от них и ведет хотя медленно к предпринятой цели. В исполнение сего намерения они положили определить некоторую часть общественной суммы на выкуп крепостных людей, стараться заводить или споспешествовать заведению небольших сельских и деревенских училищ; внушать крестьянам и солдатам необходимость познания правды и любовь к исполнению обязанностей гражданина, и таким образом возбудить в них желание изменить унизительное состояние рабства и пр.» (Зап. Неизвестного, Р. Архив, 1882, кн. 2, стр. 443-445).

Сравнивая эти «правила и цели» с идеями кружка Костомарова, мы видим близкое сходство ¹. Но между идеями обоих кружков существовало и крупное различие: у Соединенных Славян, несмотря ija украинское происхождение большей части их, не видно и следа национального украинского самосознания. Воспитанные в период торжества сословной оторванности дворянства на Украйне от массы населения и смешения понятий о государстве и нации, – наши «славяне» 20-х годов не видели среди славянских племен украинского племени, а наоборот, представляли себе народ «русский» столь же единым, как было едино «русское» государство в XVIII в., после уничтожения украинских политических органи-