Текст книги "Казаки"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц)

лагая мировую, действовало против него и соединялось с его врагами. Он представил полковникам грозящую всем им беду; уверил, что москали их обманывают, и по общему приговору разослал по Украине универсал. Гетман извещал в нем украинский народ о причинах, которые побуждают его призывать народ к оружию против московских войск; он доказывал, что царские комиссары на виленской комиссии 1656 года постановили отдать Украину под польское владычество, как только царь получит польскую корону; поэтому гетман и старшины рассудили, что гораздо лучше соединиться с Польшею на правах вольной нации, чем быть отданными в неволю. «Другая причина, – писал Выговский, – побуждающая нас отложиться от державы российской, есть та, что мы осведомились несомненно, что его царское величество прислал князю Григорью Григорьевичу Ромодановскому свою высокую грамоту, повелевающую истребить гетмана со всею старшиною, уничтожить все права и вольности наши, оставить козаков только десять тысяч, а весь остальной народ украинский сделать вечными крестьянами и невольниками».

Этот универсал на первых порах перепугал украинцев на правой стороне Днепра; на левой только Переяславский, Прилуцкий, Нежинский и Черниговский полки держались Выговского.

Между тем Трубецкой 10-го апреля в Константинов-ском соборе отслужил молебен «грозному и страшному Спасу>> и двинулся на Конотоп; в то же время написал -Беспалому в Ромен и в Лохвицу к Куракину, чтоб с обеих сторон сходились к нему для соединения. 13-го апреля, на дороге, пристал к нему Беспалый с своими козаками; 16-го они достигли Конотопа, прогнали отряд, наблюдавший за путем; 21-го явился к нему князь Федор Куракин с Пожарским и Львовым и со всем войском, стоявшим в Лохвице. Малороссийский летописец пишет, что прилуцкий полковник Дорошенко хотел загородить москвитянам дорогу, но товарищ Ромодановского, отважный князь Семен Иванович Пожарский, поразил его под Срибным. «Дорошенко, – говорит летописец, – словно заяц бежал по болотам, спасаясь от гибели, а князь Пожарский приказал перерезать всех жителей местечка Срибного».

В конотопском замке было два полковника, – нежинский и черниговский, с своими полками, всего до четырех тысяч человек. Прежде приступа Трубецкой написал к Гуляницкому письмо, извещал, что прислан для– успокоения междоусобий и для прекращения кровопролития; убеждал вспомнить единую православную веру и царскую милость, отстать от неправд, бить челом в винах своих и выслать добрых и знатных людей для переговоров.

'Вместо ответа из города раздались выстрелы из пушек и ружей.

«Мы сели насмерть! – закричали козаки: – не сдадим города!»

Тогда Трубецкой приказал стрелять по городу и в город.

Соединенное великорусское войско принялось осаждать Гуляницкого. С 21-го апреля до 29-го июня длилась эта осада; многочисленное великорусское войско под командою Трубецкого осаждало четыре тысячи нежинцев и черниговцев – и не взяло их. Замок был окружен глубоким рвом и высоким валом. Несколько дней без умолку гремели пушки, летали гранаты в город, ратные люди рыли подкопы; 28-го апреля, перед рассветом, отпевши молебен, все войско полезло на приступ. Все было напрасно: не зажигался замок от гранат, перерваны были подкопы; московские люди успели было взобраться на стены, но, отбитые с уроном, возвратились с приступа; и осажденные с высоких валов отвечали осаждающим ядрами и картечью так метко, что нанесли им гораздо более вреда, чем сами претерпели. Московские стрельцы и пушкари только даром тратили «государево зелье», как называли они порох. Трубецкой задумал иной род войны: он хотел засыпать ров, окружавший замок, но казаки частыми выстрелами прерывали работу-, делали смелые вылазки, спускались в ров и уносили землю, накиданную туда великороссиянами, на свой вал: таким образом ров оставался так же глубок, как и прежде, а вал делался выше, и казацкие ядра поражали осаждающих еще удачнее. Прошло несколько недель. Наскучив осадою, Трубецкой послал Ромоданавского и Скуратова к Борзне. 12-го мая московские люди напали на Борзну. Начальствовавший борзенскими казаками, Василий Золотаренко, шурин Богдана Хмельницкого, был разбит; Борзна была взята и сожжена; много жителей истреблено, – жен и детей казацких привели пленными под Конатоп и отправили в Великороссию. 21-го мая, по тайному письму неизменного благоприятеля московской стороны, протопопа Филимонова, Ромодановский, Куракин и козаки, под начальством Беспалого, двинулись к Нежину. Нежинцы сделали вылазку; великороссияне прогнали их в город, но на другой стороне стояло большое войско, состоявшее из сербов, поляков, татар; великороссияне пошли на них, произошел бой, – татары отступили; в плен попался казацкий пред-

водитель Скоробогатенко, наказный гетман. Однако князь боялся преследовать татар, предполагая, что они нарочно заманивают его за собою в погоню, чтоб навести на большое войско, и воротился к Трубецкому вести осаду.

Не зная, где Выговский и что с ним делается, Трубецкой 4-го июня решился еще раз попытаться прекратить кровопролитие мирными средствами. Он отправил донских козаков с письмом отыскивать его: по-прежнему боярин предлагал мятежному гетману мир и просил прислать теперь знатных людей для разговора. До 27-ro июня не было ни слуха, ни духа о Выговском.

Выговский не помогал Гуляницкому, потому что дожидался хана; казаков, державшихся его партии, было только шестнадцать тысяч. Махмет Гирей явился не ранее 24-го июня, с тридцатью тысячами ордынцев. Первое свидание его с гетманом было на Крупич-поле. Союзники утвердили свою дружбу взаимною торжественною присягою: гетман с старшинами присягнул от лица всей Украины, – полковники присягали за свои полки, сотники за свои сотни; потом хан, султаны и мурзы присягали по своему закону – не отступать от козакав и помогать против московитян, нока не изгонят из Украины московских войск. У Выговского, сверх того, было несколько тысяч наемных войск – сербов, волохов, но преимущественно – поляков.

Соединенное козацкое и татарское войско выступило к Конотопу. Под Шаповаловкою встретился с ними московский отряд, посланный для взятия языков. Произошло сражение; великорусы были разбиты наголову, и этот первый успех ободрил козаков.

В числе пленников был Силка, храбрый защитник Зинь-кова, которого Выговский приказал приковать к пушке.

Пленники высказали положение войска под Канотопом и прибавили, что полководцы вовсе не дожидаются прихода. неприятелей. В самом деле, воеводы не имели никакого сведения о том, что неприятель ,был так близко от них. • Союзникам оставалось до Канотопа пятнадцать верст; тут надобно– было переправляться через болотистую реку Сосновку. Выговский осмотрел местность: она показалась ему такова, что сражение, данное на ней, могло кончиться совершенным поражением одного из враждебных войск. Козаки могли надеяться на победу, потому что у них былQ время устроить свое войско выгодным образом; надобно было только заманить московитян .■ ,

Выговский расположил свое козацкое войско на широком лугу, в закрытом месте, и отдал начальство над в.ой-''

ском Стефану Гуляницкому, брату осажденного в Коното" пе, а сам, отобрав себе небольшой отряд, пригласил с собой султана Нуреддина и переправился на другую сторону реки Сосновки, с намерением напасть в тыл на осаждающих, потом побежать, заманить за собою московских людей и навести их на оставшееся козацкое войско; хан с Ордою отправился вправо на урочище Торговицу, верст за десять, с целью ударить в другой раз в тыл неприятелю, когда Выговскому удастся его вывести. .

27-го июня, во вторник, Выговский переправился через реку и внезапно'ударил в тыл осаждавшим конотопский замок. Неожиданное появление неприятеля смешало вели-короссиян: в тревоге они побежали,/ козаки захватили много лошадей и конницы, которая впопыхах не успела вскочить на них вовремя. Но в несколько часов московские люди поправились, – воеводы заметили, что у Выговского войска, по крайней мере,’ в десять раз меньше, чем у них. Пожарский– ударил на козаков, – они повернули назад и убежали за Сосновку.

Настала ночь. Несколько козаков было взято в плен, другие добровольно явились служить царю.

«Неужели у Выговского всего на все столько войска, сколько было здесь?» – спросил их Пожарский.

«Нет, – отвечали козаки, – не гонись, князь, за ним: он нарочно заманивает вас в засаду. С ним много козаков, и сам хан с Ордою, а с ханом славные воины:-султаны Нуреддин и Калга, мурзы Дзяман-Сайдак и Шури-бей.

«Давай ханишку! – закричал Пожарский: – давай Нуреддина, давай Калгу, давай Дзяман-Сайдака! Всех их бо-деных матерей и вырубим и выпленим!»

Напрасно Трубецкой останавливал Пожарского.'Отваж-ный князь не послушался. <<Он, – говорит летописец, – слишком верил в свою непобедимость после удачи под Срибным». 28-ro июня рано Пожарский с тридцатью тысячами переправился за Сосновку. Другая половина войска, под начальством Трубецкого, оставалась под Конотопом; при ней был Беспалый с козаками.

Перешедши через Сосновку, московские люди ставили батареи, устраивались в боевой порядок. Выговский не пре^ пятствовал им. Но. в то время, когда великорусы приписы"' вали это бездействие козаков трусости, пять тысяч украинцев, под командой Степана Гуляницкого, рыли извилинами ров по направлению к широкому мосту, по которому прошло московское войско. Как только они отвели свои работы близко к московскому войску и могли быть им

замечены, Выговский сделал нападение, но после первых . ответных выстрелов побежал. Пожарский, уверенный, что казаки трусят перед его доблестью, бросился за ними. Выговский отступил еще далее... Все московское войско снялось с своей позиции, с жаром преследовало козаков и удалилось на значительное расстояние от моста.

Тем временем казаки, быстро копавшие ров, очутились в тылу московского войска, бросились на мост, изрубили . его и остатками его запрудили мелководную реку: вода начала разливаться по вязкому лугу. Это неожиданное явление подало Гуляницкому мысль не только преградить московским людям обратный путь через Сосновку, но затруднить им ход по лугу. По его приказанию, козаки рассеялись по болоту: одни косили траву и камыш, другие рубили тальник и лозу и бросали в воду, В несколько . минут река была запружена, и вода разливалась во все стороны.

Увидевши позади себя козаков, великорусы перестали гнаться за Выговским и обратились назад; тогда в свою очередь погнались за ними бежавшие казаки, и вдруг московские люди были оглушены страшным криком и свистом: Орда с ханом и воинственными мурзами порывисто летела прямо на левое крыло московского войска. Московские люди хотели удержать напор, но Выговский ■с козаками и наемным войском ударил на них с правой стороны. Московские люди, стесненные с боков, подались назад...

Но назад им не было ходу; вода, разлившись по лугу, превратила его в болото; не двигались московские пушки; погрязли по брюхо московские лошади; московские люди пустились было бежать пешком, но идти было также невозможно. «Разве тот мог убежать, – говорит летописец, – у кого были крылатые кони».

Напрасно рвался изо всех сил Пожарский, напрасно хотел выбраться на сухое место: тридцать тысяч верных царю русских погибло в этот ужасный день. Татары не жалели их, потому что с простых нельзя было надеяться окупа; а козаки были ожесточены против этого войска, которое, по уверению Выговского и старшин, приходило будто бы для того, чтобы уничтожить их права и обращать их самих в-невольников. .

Пожарский был схвачен и приведен к Выговскому. Князь резко начал говорить ему за измену царю, и Выгов-екий отослал его к хану.

Повелитель правоверных сказал ему через толмача:

«Ты слишком безрассуден, князь, и легкомыслен; ты осмелился не страшиться наших великих сил, и теперь достойно наказан, ибо через твое легкомыслие погибло столько храброго и невинного московского войска!»

«Князь Пожарский, – говорит летописец, не посмотрел, что был в плену, но в ответ на ханское замечание угостил ханскую мать эпитетом, неупотребительным в 'печатном слове, и плюнул хану в глаза. Разъяренный хан приказал отрубить ему голову перед своими глазами. «Отозвалось ему, – говорит' украинский летописец, – истребление невинных жителей Срибного». Вместе с ним хан в ярости приказал изрубить и других знатных пленников; в числе их был сын знаменитого Прокопья Ляпунова, .Лев, двое Бутурлиных и несколько полковников. Пожарский явил себя настоящим великорусским народным молодцом. Народная память оценила это и передала его подвиг потомству в песне. '

За рекою, переправою, за деревнею Сосновкою, -Под Конотопом под городом,, под стецою белокаменной,

На лугах, лугах зеленых,

Тут стоят полки царские,

Все волки государевы, _

Да и роты были дворянския. -

А издалеча, из чиста поля,

Из того ли из раздолья широкого,

Кабы черные вороны табуном табунилися, —

Собирались, съезжались калмыки со башкирцами,

Напущалися татарове на полки государевы;

Они спрашивают татарове

Из полков государевых себе сопротивника.

А из полку государева сопротивника

Не выбрали ни из стрельцов, ни из солдат молодцов.

. Втапоры выезжал Пожарский князь, —

Князь Семен Романович,

Он боярин большой словет, Пожарской князь, —

Выезжал он на вылазку

Сопротив татарина и злодея наездника:

А татарин у себя держал в руках' копье острое,

А славной Пожарской князь '

Одну саблю остр:ую во рученьке правыя.

Как два ясные сокола в чистом поле слеталися,

А съезжались в чистом поле

Пржарской боярин с татарином. -

Помогай Бог князю Семену Романовичу Пожарскому – •

Своей саблей острою он отводил острое копье татарское,

И срубил ему голову, что татарину наезднику,

А завыли злы татарове поганые:

Убил у них наездника, что ни славнаго' татарина.

А злы татарове крымские, они злы, да лукавые,

Подстрелили добра коня у Семена Пожарского,

Падает окорачь его доброй конь.

Возкричит Пожарской князь во полки государевы:

«А и вы солдаты новобранные, вы стрельцы государевы.

Подведите мне добра коня, увезите Пожарского;

Увезите во полки государевы».

Злы татарове крымские, они злы да лукавые, '

А металися грудою, полонили князя Пожарского,

У везли его во свои степи крымския _

К своему' хану крымскому – деревенской шишиморе.

Его стал он допрашивать;

«А и гой еси, Пожарской князь, .

Князь Семен Романович!

Послужи ты мне верою, да ты верою-правдою,

Заочью неизменою;

Еще как ты царю служил, да царю своему белому,

А и так-то ты мне служи, самому хану крымскому, —

Я ведь буду тебя жаловать златом и серебром -

Да и женки прелестными, и душами красными девицами». Отвечает Пожарской князь самому хану крымскому:

«А и гой еси крымской хай – деревенской шишимора!

Я бы рад тебе служить, самому хану крымскому,

Кабы не скованы мои резвы ноги,

Да не связаны были руки во чембуры шелковые,

Кабы мне сабелька острая!

Послужил бы тебе верою на твоей буйной голове, срубил бы тебе буйну голову!»

Вскричит тут крымской хан – деревенской шишимора:

<<А и вы, татары поганые! ,

Увезите Пожарского на горы высокие, срубите ему голову, Изрубите его бело тело во части во мелкия,

Разбросайте Пожарскаго по далече чисту полю>>.

Кабы черные вороны закричали, загайкали, —

Ухватили татарове князя Семена Пожарскаго.

Повезли его татарове они на гору высокую,

Сказнили татарове князя-Семена Пожарскаго,-Отрубили буйну голову,

Изсекли бело тело во части во мелкия,

Разбросали Пожарского по цалече чисту полю;

Они сами уехали к самому хану крымскому.

Они день, другой нейдут, никто не проведает.

А из полку было государевы козаки двое выбрались,

Да в одно место складывали;

Они сняли с себя липовый луб,

Да и тут положили его,

Увязали липовый луб накрепко,

Понесли его, Пожарскаго, к Конотопу ко городу.

В Конотопе городе пригодился там епископ быть.

Собирал он, епископ, попов и дьяконов

И церковныих причетников, .

И тем козакам, удалым молодцам,

Приказал обмыть тело Пожарскаго.

И склали его тело бело в домовище дубовое,

И покрыли тою крышкою белодубовою;

А и тут люди дивовалися,

29 июня вышел Гуляницкий со своими нежинцами и черниговцами из двенадцатинедельного заключения. В отряде его оставалось тогда только две тысячи пятьсот человек.

2 июля князь Трубецкой стал отступать, переправился через реку с большими неудобствами; многие утонули во время переправы.

Победители погнались за ним, но Трубецкой окопался и отразил напор неприятеля; сам Выговский был в опасности: осколок ядра' ранил его лошадь и задел кафтан. Трубецкой дошел до реки Семи, в десяти верстах от Путивля; но далее не мог обороняться, и ушел к Путивлю. Выговский отказывался преследовать войско московское на московской земле. Напрасно поляки, служившие у Выговского на жалованье, из мести за Гонсевского, только что перед тем, в мирное время, схваченного Хованским в Вильне, упрашивали его; напрасно хан убеждал гетмана: Выговский показывал вид, что поднял оружие только для того, чтобы изгнать из Украины московское войско, причиняющее бедствия народу и разорение краю, а вовсе не намерен вести войны с царем и великорусским народом. «Вероятно, – замечает польский историк, – он боялся, чтоб казаки не отпали от него, если он выйдет из Украины».

Выговский отступил к Гадячу и отослал к Иоанну-Казимиру взятое у москвитян большое знамя, барабаны и пушки; малороссийских пленных по царскому указу воево-. дам велено было оставлять у тех ратных великорусских людей, которые их возьмут в плен. Только тех, которых зц_ хватили в Борзне 30 чел. с семьями, выдали на обмен щем стидесяти шести московских ратных людей, по предложу нию сотника Петра Забелы, которого жена была в числе захваченных борзнян. Выговский в течение трех недель не мог взять Гадяча, который защищал храбрый полковник

¹Древн. стих. собр. Киршею Даниловым.

Павел Охраменко. Хан с ордою удалился в Крым, но несколько татарских загонов рассыпались по московской земле. Разом с ними пустились и охочие казаки. Так как в пограничных московских землях население было малороссийское, то воеводы боялись, чтоб оно не взбунтовалось по призыву своих соотечественников; переселенцы хотя и: на–шли себе приют на привольных украинных степях московского' государства, но .не любили москалей. В этих видах князь Трубецкой отправил к Выговскому гонцов с грамотою, в которой предлагал устроить мировую и с этою целью, прекратив войну, прислать людей для переговоров. Трубецкой объявил, что московское войско приходило под Конатоп совсем не для военных действий, а для разговора и' усмирения домового кровопролития. Гетман, отвечал, что он рад помириться и предлагал выслать с обеих сторон уполномоченных по три или четыре человека в Батурин.

«А что вы пишете, что под Канотоп не войною приводили, – писал Выговский, – но для разговору и усмирения домового междоусобия, то какая ваша правда? Кто видал, чтоб с такими великими силами и с таким великим народом на разговор кто смел приходить? Лучше Богу, который весть сердца людские, вину принести и вызнати, что вы на искоренение наше с великими ратьми пришли. Но как Бог неправдивым не помогает, то лучше больше не иметь таких умыслов!» – Прощаясь с гонцами, которых хотя и приглашал обедать, но держал под стражею, Выговский сказал: «Хан пошел с ордою в московские города и дойдет до Москвы».

■ Выговский отступил от Гадяча в Чигирин и задумывал выгнать Шереметева из Киева, а между . тем продолжал сноситься с Трубецким. Последний, получив его грамоту из-под Гадяча, посылал к нему и предлагал отправить посольство к царю. Выговский, не отказываясь, по-'видимому, от примирения, всеми средствами старался вооружить народ против москалей. Его союзник хан посылал к малороссиянам грамоту, увещевающую отступить от москалей, обещал свою помощь, покровительство и заступничество перед Выговским, которого назвал своим братом; ханский визирь Шефергази также писал и советовал послушаться крымского' повелителя. Такого рода писания, обращенные к Полтавскому полку, перехвачены были и доставлены в Москву Беспалым, вместе с воззванием от войсковой старшины, писанным к Кирику Пушкаренку и всем казакам его полка. Должно быть, однако, такие увещания доходили до Кирика и возымели свое действие. По крайней мере вслед

затем Кирик был лишен полковничьего уряда .и посажен: казаками под стражу, а вместо него выбран полковником -Федор Жученко. С одной стороны, успехи Выговского подавали надежду на торжество его партии, с другой – своевольства московских ратных людей возбуждали в народе раздражение против москалей. Но решительный и жестокий Шереметев навел страх на окрестности Киева. По его приказанию, товарищи его, князь Юрий Борятинский и Чаадаев, сожгли и истребили дотла местечки Гоголев, Воронков, Триполье, Стайки, Макаров, Горностай-поле и много других местечек, сел и хуторов; все жители без различия были умерщвляемы; малороссияне увидали, что москаль силен и страшен, и стали склоняться к покорности.

XIV

В Варшаве весною был сейм. Собранные чины Речи Поспалитой рассуждали о своих делах и с нетерпением ожидали козаков. Явились наконец и послы от новосоздан-ного Великого Княжества Русского. Из генеральных старшин прибыли' Носач и Груша, полковник Лесницкий, опять начальствовавший Миргородским полком; от полков были присланы no два сотника; сверх того была с ними толпа знатных казаков, – всего человек до двухсот. Юрий Неми-рич, посол от Киера, и Прокоп Верещака – от Чернигова, были на челе посольства.

В день, назначенный для торжественного их приема в сенатской зале, сидел король посреди сенаторов. Вошли русские послы; впереди шел Немирич, и, остановясь, произнес речь, в которой, после риторического приступа, говорил так: .

«Мы являемся в настоящий день перед престалом его королевского величества, перед собранием всей Речи Пасполитой послами светлейшего и благороднейшего гетмана всего Войска Запорожского и вместе с тем целого русского народа, признать перед лицом целого мира, перед грядущими веками его величество повелителем свободных народов Речь Поспалитую и корону польскую нашею от– 1 чизною и матерью. Держава вашего величества во всем свете славится свободою и подобна царству Бож^, где как,: огненным духам, так и человеческому роду даются божеские и человеческие законы, с сохранением их свободной воли без малейшего нарушения, на все времена от сотворения мира. Пусть другие государства и державы сдавятся своим теплым климатом, стечением земных богатств, • избытком золота, драгоценных перлов и камней, роскошью жизни; пусть красуются перед целым светом, подобно дорогим камням, оправленным в золотые перстни: их народы не знают истинной свободы; забывая, что одарены от Бога свободною волею, они живут как будто в золотой клетке, и должны оставаться рабами чужого произвола и желания. В целом свете нельзя найти такой свободы, как в польской короне. Эта неоценимая, несравненная свобода и ничто другое привлекает нас теперь к соединению с вами: мы рождены свободными, в свободе воспитались и свободно обращаемся к равной свободе. За нее, за честь достоинства вашего величества, за благосостояние всеобщего отечества, готовы положить жизнь нашу. На ней да созиждется наше неразрывное единство, как и на сходстве религии, жизни и прав наших народов; свобода и братское равенство да будет основою нашего соединения для потомков наших! Государства поддерживаются теми-же средствами, какими создаются (nam regna quibus mediis fundantur, iisdem et retinentur). Быть может, всесильная рука устроила наше соединение для того, чтоб другие народы последовали нашему примеру, преклонились перед вашим величеством, обняли и облобызали этот драгоценный талант и клейнод польской короны. Да возрастает Речь Посполитая великою и могущественною державою, Божиим благословением, счастливым царствованием и попечением вашего величества и благоустройством соединенных земель. С нашим подданством приносим мы вашему величеству, королю и государю, наши просьбы и желания, в которых мы не могли быть удовлетворены посредством комиссаров; только королевское величество и Речь Поспалитая могут дать этому делу совет, -окончательно решить возникшие вопросы, успокоить озабоченные умы верных подданных его величества и кроткою королевскою десницею привлечь их всецело к себе в объятия».

«Мы не надеемся, чтоб нашелся кто-нибудь в Речи Посполитой, кто бы стал смотреть на нас с завистью и недоброжелательством: благородный души свободны от этого порока, а низкие обыкли скрывать свои постыдныя побуждения!»

, . Собрание наградило оратора рукоплесканием. Он остановился на минуту, потом продолжал: ^-

«Вот блудный сын возвращается к своему отцу... Да примет его отец поцелуем мира и благословения! Да возложит золотой перстень на палец его, да облечет его в нарядные одежды, да заколет упитанного тельца и да возвеселится с ним на зависть другим! Обретается потерянная драхма, возвращается овца к пастырю, обретшему ее: да возложит он ее на рамена свои и понесет, и возрадуется великою радостью! Не тысячи, миллионы душ стремятся к подданству его величеству и всей Речи Посполитой! Радуйся, наияснейший король! Твоим счастием, верностью к трудом совершилось это дело! Радуйся, наияснейшая королева, прилагавшая свою заботу об этом деле! Примите эту богатую землю, этот плодоносный Египет, текущий млеком и медом, обильный пшеницею и всеми земными плодами, эту отчизну воинственного и древлеславного на море и на суше народа Русского! Радостно восклицаем от полноты души: vivat feliciter serenissimus rex Johannes Casimirus! vivat respublica Polona!>>

Эта речь показалась очень мудрою. Оратору отвечали:

«Наияснейшему королю и всей Речи Посполитой невыразимо приятно видеть вас, некогда свирепых мятежников, ныне верных подданных отечества. Благо вам. что вы из,. менили старую ненависть к Польше и желание погубить нас на искреннее расположение к матери вашей отчизне, и желаете снова вступить с нами в соединение, от которого оторвали вас старшины».

Поданы были пункты, и послы были допущены к руке королевской.

Целый месяц потом происходили прения о гадячеком договоре, и всеобщий восторг уступил место ропоту и между сенаторами, и между послами. В статьях, представленных казацкими послами, возобновлялись требования, которые приводили в недоумение и комиссаров в Гадяче, и были оставлены не совсем решенными. Требовалось полное уничтожение унии во всей Речи-Посполитой, на всем пространстве, где только существует русский язык (poki jezyk narodu: Ruskiego zasiega in genere et in specie): все церкви:, монастыри и все заведения, состоявшие под церковным ведомством, как .школы, госпитали, и все имения, если когда-либо они принадлежали к православной Церкви и захвачены униатами, или иезуитами, должны быть возвращены, и при этом католической или униатской стороне не предоставлять права, подняв спор о их принадлежности, удерживать их до решения суда в своем владении. Для го следовало назначить комиссию, составленную из депу^"-тов трех соединенных земель – Польши, Литвы и Руси; а великий инстигатор Русского Княжества отберет все требуемое и отдаст православной Церкви; а потом должен быть созван в Брацлаве сейм, и на нем представлено будет донесение об этом деле. Униаты и иезуиты, к оль скор о станут противиться или звать православных к суду за оскорбление святых тайн, как это делалось прежде, и составляло обычный предлог сделать придирку к православным, уже за одно упорство и подачу такого позыва должны подвергаться инфамии (бесчестию) и наказанию. Равным образом за утайку от комиссаров чего бы то ни было, что будет следовать к возвращению православной Церкви, инстигатор Великого Княжества Русского имел право звать виновных к надлежащему суду и требовать наказания – как за нарушение прав личных и по имуществу, присвоеиных народу, исповедующему греческую веру – наказания, положенного вообще за сопротивление сеймовым и трибунальским определениям (ratione bonorum et personarum et omnium injuriarum ludzi religii greckiej nie unickie pro poena contra convulsores decretorum tam comitialium iako tribunalitium sancita). Казачество энергически объявляло, что оно твердо решилось не уступать никому всего, что считает церковным достоянием на Руси и в Литве; униатам не следовало позволять быть ни архиепископами, ни епископами, ни игуменами, ни архимандритами, ни священниками; иезуитам не дозволять пребывать в Великом Княжестве Русском. Козаки просили расширения Великого Княжества Русского и присоединения к нему воеводств Волынского, Подольского и Русского. Все староства в русской Земле должны быть присоединены к воеводствам и каштелянствам русским; а так как воеводами и каштелянами могли быть -только лица греческого исповедания, то тем самым у католиков отнималось право на коронные имения внутри Русского Княжества. Чтоб вознаградить потери панов католического вероисповедания, имевших имения в Руси, русские просили давать этим панам первые вакантные места в польском королевстве, а их прежние имения должны быть отданы туземцам. В самом Великом Княжестве Русском хотели полного равенства шляхетского сословия, чтобы князья не присваивали себе преимуществ. Козаки просили полной вольности не только в Великом Княжестве Русском, но и Польше и Литве. Гетман и старшины хлопотали и о себе: гетман просил себе судебной власти над всем рыцарством в Украине, с правом не являться лично ни в какой суд ни по какой жалобе, а старш^ины домогались сугубой награды, ссылаясь на. то, что им обещал царь московский. Разные лица прислали на сейм просьбы, и депутаты должны были ходатайствовать за них.

«Договор этот, – говорили сенаторы, – нарушает коренные уставы государства– в духовном и мирском отноше-

нии. В духовном – потому, что мы должны против совести признать равенство восточной веры с римскою, сами должны хулить унию – соединение с нашею собственною рели-гиею. В политическом отношении гадячский договор разрывает старинный договор Казимира с Русскою Землею, уничтожает старое устройство, вводит новое: Русь, давняя провинция Речи Посполитой, договаривается с нею как будто чужая страна; мы должны допустить изгнание из Руси старинного дворянства для того, чтоб водворить новое; должны терпеть холопов в самом сенате. Очевидно, что русское княжество, которого, они домогаются, будет совершенно независимое государство, только по имени соединенное с Речью Посполитою. Этого мало: можем ли мы надеяться, чтоб гетман украинский мог быть верным слугою короля и Речи Посполитой, когда он будет облечен почти царской властью и иметь в распоряжении несколько десятков тысяч войска? Конечно, он будет повиноваться до тех пор, пока захочет; а не захочет, – будет сопротивляться». -