Текст книги "Казаки"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

– <<А вот они, – вот семя преступного мятежа, змеиное исчадие; вот гадины, их же гнуснее земля никогда не питала! Теперь, поляки, потребуйте от них назад свободного звания, согните вашим оружием шеи подлого холопья: пусть они кровью смоют свое дворянство!»

Любомирский знал, что Хмельницкий и старшины вовсе не желают помогать Шереметеву, но знал также, что простые казаки ненавидят поляков, а старшины,их не любят и только; по временному нерасположению к москалям, они могут стать на сторону Польши, а при малейшем благопри-

ятном ветре от Москвы всегда предпочтут ее Польше. Любомирский поэтому и хотел повести дело так, чтобы потом можно было законно уничтожить гадячский договор и ссылаться на то, что казаки оружием поляков потеряли приобретенное своим оружием от поляков. Негодование при виде врагов, от которых стались все неисчислимые -беды польской нации, закипело у панов и шляхты. Не вошли еще предводители в переговоры, а уж половина войска, пришедшего с Любомирским, принялась мостить плотину через луг. Воевода киевский, бывший гетман Выговский, отличался перед всеми против своих прежних соотечественников и прежних подчиненных. .

Предприятие полякам не удалось так легко, как полагали. Козаки колебались было при виде поляков, но увидя, что поляки наступают на них с оружием, стали защищаться и отбили с уроном тех, которые лезли на казацкий табор через развалины местечка; а те, которые шли через луг, забились в болото и принуждены были повернуть назад, иреследуемые казацкими выстрелами.

Но в казацком лагере дела направлялись, без боя, в пользу поляков. Там поднялась неописанная неурядица; старшины упрекали Юрия, обвиняли один другого, спорили, кричали, советовали и так сбили с толку гетмана, что он, будучи вдобавок в первый раз в битве, совсем-потерялся и кричал:

– Господи Боже мой! Выведи меня из этого пекла; не хочу гетмановать, пойду в чернецы! Буду Богу молиться. За что я через вероломство других терпеть буду! Если меня Бог теперь избавит, непременно пойду в чернецы!

• – Отложи, пане гетмане, свое благочестие на будущее

время, – сказали ему старшины, – лучше подумай, как епасти себя и всю Украину. О чернечестве подумаешь на воле, когда опасность пройдет, а теперь давай-ка лучше ударим сами себя в грудь, да и пошлем к полякам просить мира; пообещаем им верность и подданство Речи Посполитой, а москаль пусть себе, как знает, так и промышляет.

– Видимо, – говорит обозный Носач, – сам Бог помогает польскому королю; лучше заранее войти – в ми-л^ъ у короля, а то и душам нашим кара будет, и полякам отданы будем; пожалеем поосле, да не во^^им.

Другие рассуждали, как бы еще сохраняя некоторое сочувствие к Москве, но также находя, что ебстоят^ельства вынуждают казаков изменить ей. – Е^ш ляхов победить не можем, говорили эти, е^и здесь все погибнем, москалям от этого никакой пользы не станется, а если сохраним себя, 'То после и москалю пригодимся. Подобна благоприятелем для москалей оказывался тогда писарь Семен Голуховский. Заклятые противники ляхов из черни кричали: – «Здесь орда; пошлем лучше к татарам: они нам давние приятели; они сойдутся с нами>>. По этому совету громады старшины отправили посольство к Нуреддину, с письменным предложением отстать от поляков и пристать к козакам. Неизвестно, чо и как отвечал им Нуре^щн, но письмо козацкое он передал Любомирскому, и в другой раз получил от поляков вещественную признательность за свои добродетели.

В то время, когда в козацком таборе бросились на все стороны, а Хмельницкий, потерявшись, переменял свои намерения -каждою минуту, является к нему посланец с письмом от Вьновского, а в письме было сказано: – По праву, данному мне над тобою отцом твоим, я как твой попечитель заклинаю тебя душою твоего родителя, доверься полякам, приведи к тому же своих, и отс^тви от Москвы. Сам знаешь, сколько зла мы от нее видели. Теперь силы Шереметева потоптаны, сокрушены; он гаснет, вак лампада без масла, где светильня только дымит, а уж не светит. Не ожидай, пока погаснет; тогда вся тягость военная обратится на тебя одного. Король мило–с^ш, простит прошлое, и не только все забудет, но сохранит и утвердит все права козацкие. Козаки более могут надеяться от великодушие польской нации, чем от московского варварства и тиранства.

Так как Хмельницкий и старшины не знали наверное, чья возьмет, поэтому и посл^ш разом и к полякам, и к московским людям. К Шереметеву послали Мороза с известием, что на казаков напали поляки, и просили Шереметева поспешить на помощь по направлению к местечку Пятку. В то же время поехал полковник Петр Дорошенко с Двумя товарищами в польский лагерь. Надобно было обходиться с поляками так, как будто мирятся с ними не' по принуждению, а по доброму желанию. .

Дорошенко был допущен к Любомирскому, и говорил:

_ – Что это значил, ваша милость, за что нападают' на нас поляки? Мы вовсе не хотим воевать с вами и только но -необходимости должны против вас защищаться, потому что им нападаете на нас. Козаки не хотят быть врагами поляков. Мы пр^^ли сюда затем, чтобы отвлечь Цьщуру от москалей, и теперь готовы соединиться с вами, если вы ^^мете нас благосклонно.

Любоми^кий, гордый своими подвигами, начал высо^ мерно обращаться с казацким послом, а полковник принт т^акже вид собственного достоинства и сказал: .

– Пан гетман! Забудьте причины старой ненависти– и примите притекающих к лону отечества; а иначе на нашей стороне правда, у нас есть самопалы и сабли. Наше оружие славно. Смотрите, чтоб из него не выскочил такой огонь, от которого затмятся все ваши надежды на победу, а то и вовсе станут дымом!

Приехал Нуреддин, и после обычных вопросов о здо-ровьи, обращаясь разом и к Любомирскому, и к козакам, он сказал гетману: – Пан гетман, уважь козакам, не годится отвергать их просьбы; они верные подданные короля. Притом же, если будешь на них злиться, тебе это может быть вредно. Счастье еще не покинуло их. Если их раздражить, то они будут кусаться по своему обыкновению. Не дразните этих пчел; лучше с них мед получайте. Больше славы будет вам обратиться на москаля и угостить его, как следует угощать такого незваного гостя.

Любомирский, стараясь, сколько возможно, высказать свою силу и могущество, и тем вынудить у козаков самые выгодные для поляков условия, сказал Дорошенку:

– Хотя козаки за многократные мятежи и измены Речи Посполитой заслуживают, чтобы их карать, но король дал мне милостивое приказание относительно вас; притом же я уважаю просьбу султана Нуреддина и приказываю -протрубить прекращение военных действий. Примиряемся с вами. Пусть Нуреддин, ходатай за вас, козаков, посоветует вам же не бунтовать более.

Нуреддин приложил руку к груди и сказал:

– Я ручаюсь за козаков; они бунтовать не будут и останутся в повиновении Речи Посполитой.

Потом он ухватился за рукоять своей сабли и, подбежав к Дорошенку, скороговоркою произнес: ,

– Козак! Вот этою саблею наш татарский хан будет вам мстить, если вы не будете постоянны и не сдержите верности и послушания королю.

Любомирский сказал, чтоб казаки присылали с своей стороны к великому гетману для заключения договора. Сам он тотчас уехал к главному войску.

Тем временем Шереметев, не зная ничего, что делается в козацком лагере, й получивши через козака Мороза да-вестие от Хмельницкого, четырнадцатого октября двинулся далее в путь по направлена к Пятку. Но только что прошли московские люди с версту или немного более, как увидали, что поляки уже поделали шанцы и поставили своих копейщиков, которые искусными и ловкими движениями не раз были опасны московским посошным людям, недавно

• взятым от сохи. Русские бесстрашно шли на них. Но тут ударили на них сзади и с боков – с трех сторон. Русские отбивались, пробивались и сохраняли все свое железное упорство, непоколебимое хладнокровие, презрение к смерти; – под выстрелами, посылаемыми к ним со всех сторон, они силились достигнуть цели – соединения с козаками. Тяжел был им каждый шаг. На пути им была разоренная деревушка. Там был пруд. Плотина была прорвана. Вода разливалась по лугу. Мостов не было. Грязь была до того велика, что нельзя было двинуться и одной телеге, не только целому обозу. В этом-то месте приударили на них поляки дружнее и сильнее. Русский обоз начал сходить с дороги вправо, к лесу, чтобы идти суше, но тут появились татары; заиграла султанская музыка, говорит очевидец, называя таким образом дикий крик и гик орды. Татары пустили на московскую рать градом свои стрелы. Русские старались добраться до леса, где думали укрепиться снова под его защитою. Но польские копейщики бросились с своими длинными копьями и так поражали русских, что прокалывали одним копьем разом двух и трех; из пушек и ружьев палили поляки: в московский обоз со всех сторон; русские отвечали горячо.и неустрашимо, и, говорит очевидец, еще не случалось видеть такого густого огненного дождя. Поляки прорвали обоз, таскали возы, брали пушки, уносили знамена. Татары понеслись вслед за поляками, как вороны на добычу, и стали грабить что попало. Русские собрали последние силы и выбили из своего обоза неприятеля. Уже часть обоза их была оторвана, но остальная сомкнулась' снова, и под выстрелами польских пушек, из которых не ленился угощать их генерал Вульф, достигла опушки леса и там стали окапываться. Тогда несколько сот козаков вырвались из обоза и убежали, но их всех татары истребили.

Татарам досталась карета Шереметева, и в ней набрали они соболей, золота и серебра вдоволь.

Поляки могли сказать, что победили неприятеля, но эта победа обошлась им чересчур дорого: много они потеряли своих людей, а еще более лошадей, так что, несмотря на . все выгоды, которые обстоятельства войны представляли ;ЦЛЯ их нации, не легко было сломить железное упорство и стойкость царского войска. Поляки отправили к Пятку отряд под начальством князя Константина Вишневецкого перерезать вперед путь отступающему неприятелю.

Хмельницкий слышал гром орудий, когда происходила .битва. После посылки Дорошенка в обозе козацком все еще колебались, и гетман не знал, на что решиться. Но когда

достигло туда изв естие, что московское войско разбито и находится в безвыходной осаде, тогда козаки увидали, что поляки одолели, и мириться с ними неизбежно. Они послали комиссаров для заключения договора в польский обоз , под Чудновым. _

Когда казацкие комиссары явились, паны спросили их: «Что за причина, что вы, козаки, после гадячского договора прибегли опять к Москве?» •

– Козаки, – отвечали кшйссары, – стали недовольны гадячекими статьями потому, что его милость король дал шляхетское достоинство только н екоторым, а другим не дал;. оттого последние стали досадовать за такую неровность между своими побратимцами, что одни будут шлях.,. тичами, а другие не будут, и так, на злость другим, многие и отдались москалям. '

– Это показывает, – сказали им, – что Княжество Русское противно правам козацким и свободе; поэтому мы оставим вам в се вольности, как следует по гадячекому положению, а Русское Княжество уничтожим; все Войско За'-порожское и городавое украинское примет снова гадячский договор, и будет его держаться, от москалей отречется на'-веки и будет готово идти на войну, куда пошлет его милость король. • ,

Оставить Гадячский договор, уничтожить Русское Кня.,. жество значило уничтожить всю сущность гадячского договора. Полякам несносно было это Русское княжество, а на все прочее они легче могли согласиться, так как все прочее, без Русского княжества, не давало Украине вида самостоятельного государства, федеративно связанного с Польшею, а ставило казаков в положение одного из видов войска польской Р ечи Посполитой.

. – Его милость пан гетман Юрий Хмельницкий, – ска

зали комиссары, .– не думал в овсе отпадать от короля, но если случилось, что нарушен был Гадячский договор, то это сделалось не оттого, чтобы он и мы все не верили его милости королю и не.желали ему добра, а оттого, что"москали силино напали на нас. Гетман наш все-таки не подавал руки врагам короля, и пришел сюда не за тем; чтобы по'-могать москалю, да и не подал ему никакой помощи, а послал нас принести уверение в ■ своем послушании и верности королю. ^:

Им отвечали: – Их милости паны гетманы принимают с приаиателиностью такие чувствования пана гетмана.

•Комиссары' со стороны полисной' были; ббрацлавский во.-евода князь Михаил Чарторызский, стольник сеидомирский

Шомовский, хорунжий коронный Ян Собеский и хорунжий львовский. Семнадцатого октября был составлен новый договор. Гетманы утверждали прежний, гадячский, исключая всех мест, которые относятся к Русскому Княжеству; признано было обоюдно, что Русское Княжество оказывается малонужным для казацких вольностей и не служит для прочного вечного мира, а потому оно уничтожалось, а казацкий гетман обязывался отослать королю пункты, относящиеся до этого предмета для уничтожения. Гетман козацкий со всем Войском отрекался от подданства царю московскому и обязывался обратить оружие вместе с поляками на поражение Шереметева, а вперед не принимать никаких покровительств, кроме королевского. С своей стороны польские гетманы объявляли прощение Цыцуре, если он оставит Шереметева, когда ему прикажет козацкий гетман, его непосредственный начальник; так же точно полки Нежинский и Черниговский, которые находятся на московской стороне, должны были отстать от нее по приказанию гетмана, а если они не послушают этого приказания, то козацкий гетман будет действовать против них как против неприятелей. Равным образом гетман обязывался укрощать оружием всякое волнение, которое бы произошло в Украине или Запорожье против козацкого договора с поляками. Положено было пленных польских отпустить, и казаки не должны будут беспокоить владения крымского хана, как союзнща Речи Посполитой. '

После составления и подписи договора послали в казацкий табор двух панов, князя Константина Вишневецкого и стольника сеидомирского Шамовского для приведения к присяге козаков. Хмельницкий 18 октября: прибыл в польский лагерь под Чудновым.

– Его придали отлично, со знаками уважения. Гетманы польские (и Любомирский) пригласили его к себе в шатер; там он и ночевал у них.

На другой день спокойно и без споров совершилась обоюдная присяга. Сначала присягнули оба гетмана коротко – соблюдать договоры, поставленные комиссией гадячской 6-го сентября 1658 г., и на комиссии чудновской, 1660 г. 17 октября.

Гетман Юрий Хмельницкий в присяге своей обещал со всем Войском Запорожским, от старых до меньших, быть в послушании у короля, отречься от всех посторонних протекций, особенно же от царя московского, не поднимать рук против Речи Посполитой, не иметь сношений с посторонними государствами, не принимать ни откуда, не отправлять никуда посольств без ведома короля, и быть гота.. вым идти на войну против всякого неприятеля Речи Посполитой. Вдобавок он обещал усмирять оружием всех, кто будет поднимать бунт в Войске Запорожском.

После совершения обоюдной присяги Хмельницкого пригласили на пир; веселились вдоволь, пели «Тебе Бога хвалим»; играла музыка,, палили из пушек, пили взаимно здоровье, и уверяли друг друга в непоколебимой дружбе и братстве. После обеда, окончившегося уже вечером, Хмельницкий послал приказание Цыцуре отступить от москалей и присоединиться к полякам.

– Я прошу ваших. милостей, – сказал Хмельницкий, . обратившись к польному гетману, – пусть будет безопасен нашим казакам переход к королевскому войску, чтоб татары не напали на верных его величеству королю козаков.

Предводители обещали расставить польские отряды, чтобы казаки из московского обоза могли перейти к полякам беспрепятственно от своевольной орды. Нуреддин за свою орду поручился, что козаки будут целы.

Цыцура, когда получил это известие, не показал его всему козацкому войску, может быть, потому, что тогда бы узнали московские люди и стали мешать свободному пере– . ходу казаков, может быть, и потому, что ожидал от простых казаков сопротивления. Он промедлил один день. 21 октября ему дан был знак: выставлен был бунчук Хмельницкого. Тогда Цыцура взял свою хоругвь и вьшел из обоза. За ним последовало до двух тысяч козаков. Тотчас же орда, увидев это, обратилась на них, но тут поляки, посланные для обороны казаков, стали представлять, что султан Нуреддин поручился за целость казаков. Татары, обыкновенно мало послушные в таких случаях, не хотели знать этого-и начали бить козаков; несколько поляков, хотевших обороняться, были задеты татарским оружием. Погибло до двухсот казаков. Иные были захвачены в плен . татарами. Тогда некоторые, видя, что их вместо того, чтобы принимать дружелюбно, бьют, повернули назад в московский обоз. Только Цыцура с небольшой горстью своих успел достигнуть польского обоза. ,

VIII

В это время московское войско приходило в самое отчаянное положение. Обоз был со всех сторон окружен врагами; они сделали около него вал, поставили на вал пушки и палили беспрестанно. Не было выхода для пастбища до"" шадей; вонь от людских и конских трупов заразила воздух до того, что на далеком пространстве нельзя было не затыкать носа. Не ставало запасов, не ставало пороха, и тот, какой был, отсырел. Дожди лили как из ведра день и ночь, в обозе грязь и-навоз повыше колен, Людям негде было ни лечь, ни укрыться от ненастья и от польских пуль и ядер. Положение московских людей было выше всякого человеческого терпения.

Двадцать шестого октября явился в польский обоз из московского думный человек, Иван Павлович Акинфиев. Он был, видно, человек, по тогдашнему, образованный и ритор. Допущенный к гетману, он говорил:

– Заключим, поляки, мир на взаимных условиях для блага обоих народов, и русского, и польского; мы происходим от одного племени, как ветви от одного ствола, говорим сходными языками, похожи друг на друга и по одежде, и по нраву; притом же мы соседи и христиане, искупленные кровью Христовою. Божие правосудие покарало нас: вот уже много лет мы вас воюем, а вы нас. Сие прискорбно ангелам Божьим и приятно врагам душ и телес наших. Если бы две руки, вместо того, чтобы ловить волка, стали бы терзать одна другую, то все тело досталось бы зверю. Так и мы, христиане, между собою ссоримся и отдаем тело Христова народа могамеданам. А когда бы мы соединенными силами ополчились на врага св. Креста, то освободили бы Святую Землю, орошенную кровью Христовою, и исполненную всех утех Азию, и весь свет бы себе покорили и истребили бы нечестивое семя агарянское.

Оратор понравился полякам. Он свел речь на козаков и сказал так:

– Теперь уже и самим нам явно, что козаки есть причина несчастий наших и толикого кровопролития. Да будет проклято самое имя их, ибо они призывали то нас против вас, то вас против нас, – и вам и нам изменяют и в то же время продают себя иным государям: и турецкому, и угорскому, и шведскому; и, я думаю, они самому аду продали бы себя, если бы на них явился покупщиком дьявол: ему же они уже и так себя записали.

Иван Павлович приглашал поляков разорвать союз с татарами и заключить с Москвою; доказывал невыгоды и непрочность дружбы с неверными, изъявлял готовность отступиться от Украины и выдать всех козаков, которые находятся в московском войске.

Ему отвечали: Пусть бояре вышлют на переговоры комиссаров, а мы вышлем своих.

С московской стороны выбраны были комиссарами князь Щербатов, князь Козловский и думный дворянин Иван Павлович Акинфиев. С польской – воевода бельский князь Димитрий Вишневецкий, воевода черниговский Бе-невский, подкоморий киевский Немирич и стольник сандо"" мирский Шомовский. От татар двое мурз.

Несколько дней, однако, прошло в переговорах. 29 октября съехались комиссары и разъехались. Такая же неу^ дачная сходка последовала 30 октября. Татары не хотели, как будто, вовсе мириться с Москвою.

Московским людям блеснула надежда. Пришло известие, что Борятинекий с войском, находящимся в Киеве, выступил на выручку Шереметева. Скоро, однако, надежда эта исчезла. Борятинекий дошел до Брусилова; жители не пустили его и встретили выстрелами, а поляки в пору узнали о Борятинском и послали против него отряд, которое му, однако, не пришлось биться с Борятинским. Последний воротился в Киев. Впрочем, у Борятинского было так мало войска, что он не мог выручить осажденных. Шереметеву не было исхода: приходилось согласиться на то, что предо., ставляет победитель. Когда сходились комиссары, польские обращались с московскими высокомерно. Из московских комиссаров князь Щербатов гов орил очень униженно: – «Мы просим вас оказать по-христиански милосердие, ради Христа». Козловский не принял участия в этой просьбе. Он молчал с суровым лицом, и не боялся раздражать победи-, телей своею благородною выдержкою.

Беневский говорил им нравоучения в таком тоне: •

– Видите, ваши милости, как Бог. карает несправедливую войну и вероломно нарушенный договор. Благодарите Бога, что напали на такой великодуший народ,. как мы, поляки. Другие вам не простили бы этого.

Московские комиссары спросили: на каких условиях мо-' жет быть освобождено московское войско из осады? Бенев;.; ский сказал:

– Хотя бы вы целый. ад призвали себе на помощь, и тогда не вырвались бы из наших рук. Остается вам одно: отдаться на милосердие ваших победителей. По обычай' милости наияснейшего короля, вам даруется жизнь и сво.,« бодное возвращение, но без оружия; вы должны отступить?.-ся от козаков и вывести московское войско из украинский; городов. .

Такое требование было выше прав, какие были у Шереметева. Отказаться от целой страны не мог полководец. Но некуда было деться московским людм: они' доалшы бы..

ли согласиться на все. Они только выпросили, чтобы победители им дозволили взять ручное оружие. Договор был составлен и подписан с обеих сторон в таком смысле: московские люди всем табором могут выйти и положить оружие; войска царские должны выступить из городов малорусских: Киева, Чернигова, Нежина, Переяславля, и не оставаться отнюдь ни в одном месте. Все они должны идти в Путивль, а пока они не выйдут, Шереметев со всеми начальствующими лицами, в числе трехсот человек, должны оставаться заложниками в польском лагере. Все московское войско должно также до этого времени оставаться в киевском воеводстве около Котельны, в местах, какие укажут предводители. Шереметев и начальники должны, сверх того, присягнуть, что и после их отпуска не будут оставаться в Малорусской земле. Козаков московские предводители должны оставить совершенно, а находящиеся в московском лагере козаки должны выйти, положить оружие и знамена к ногам польских гетманов, и с тех нор находиться в их распоряжении, как подданные Польши. После выхода всех московских войск из малорусских городов, московским людям отдается их ручное оружие, т. е. ружья, мушкеты, пистолеты, карабины, сабли, запалы, протазаны, алебарды, бердыши и топорки; все это повезется за ними до прежней коронной границы и отдастся московским войскам под Пу-тивлем, а пушки останутся победителям. При отпуске военнопленных в отечество поляки обяэывались их не грабить, не побивать, в ицен не брать и не делать им тесноты и бесчестья.

Шереметев налисал к Борятинскому в Киев письмо, извещал о происшедшем и требовал, чтобы Борятинский выступил из Киева, оставив наряд в городе. В конце своего письма Шереметев приписал собственною рукою: «Крепок Киев был Юрием Хмельницким и козаками, а они отступниц теперь города не крепки будут; можно людей потерять».

Шереметев смотрел на дело так, что нечего более доби-вдться московскому, правительству удерживать Малую Русь, когда туземцы показали нежелание оставаться под ' властью царя. Но писарь Хмельницкого, Семен Голухов-ский, еще до сдачи Шереметева тайком прислал товарищу Борятинекого Чаодаеву письмо в ином смысле:

«Хотя я с паном гетманом, – писал он, – и присягнул королю, но поневоле; а помню присягу его царскому величеству и милости царские. Пеших и конных поляков 3^00, орды 40000: пану Шереметеву нельзя вырваться. Его

обоз кругом осыпали валом. Ради Бога, ваша милость, па><: старайтесь, чтобы скорее ратные люди.его царского величества были присланы на Украину, ибо неприятель думает посягать на всю нашу землю; пусть царские люди по гора-дам будут осторожны и не верят никому по присяге, чтобы не сделали того, что Цыцура, который, по-старому, ляхам передался. Остерегайтесь, а меня не выдавайте; запасайтесь всякою живностью и не верьте прелестным листам, хотя и к вашей милости писанным». -

Борятинский из этого письма мог заключить, что в Малой Руси еще не все безнадежно потеряно, и что козаки могут еще служить царю. Борятинский не послушал Шереметева. Он говорил:

– Мне царь дает указы, а не Шереметев.

Татары заартачились. Султан созвал к себе мурз. – Что нам делать? – спрашивал он. – Поляки с Москвой мирятся. И нам разве мириться? – Мурзы в один голос сказали: – Если поляки мирятся с Москвою, значит, они отступают от братства с ордою». – Султан поехал в польский лагерь и объявил, что он не согласен.

– Как можно выпускать Москву, – говорил он, – когда она почти в неволе, чуть-чуть жива, чуть панцири на плечах на них держатся, чуть оружие носят.

Предводители успокоили его несколько доказательствами и, главное, подарками. Прошло после того еще два дня. Польские предводители старались как-нибудь устроить примирение московских предводителей с татарами. Шереметев предложил татарам выдать всех казаков, которые оставались еще в обозе московском. Московские люди злились на козаков более, чем татары. 3 ноября (23 октября стар. ст.) московские люди начали выгонять из своего обоза казаков безоружных. Татары бросились на них и неистовствами над ними; одних били, других ловили арканами. Козаки бросались назад в обоз, но московские люди начали палить на них и помогали своему неприятелю. – Это было (говорит современник) настоящее подобие охоты или скорее рыбной ловли. Московские люди бегали с крю– ■ ками и арканами, ловили малорусов и продавали татарам. Малорусы были тогда очень дешевы. Голодный московский. человек, поймавши казака, отдавал его татарину за кусок хлеба, за горсть соли или муки, или за одно яблоко. Татары поступали с казаками по произволу: одних связывали и вели в неволю, других убивали для забавы.

На другой день, в четверг, 4 ноября (24 октября стар. ст.), московские люди, полагаясь на договор и на честь сво-.

их победителей, отворили сами обоз, и чахлые, голодные, похожие больше на' привидения, чем на живых людей, стали выходить из окопов и должны были отдавать оружие. Комиссары выехали к ним. Немирич, на прекрасном коне, в богатом наряде, изображал лицо короля Яна Казимира. Русские должны были бросать к ногам его свои алебарды, протазаны, ружья, мечи, топоры, бердыши, знамена и барабаны. Другие комиссары с офицерами вошли в московский обоз и увозили из него пушки. – Отдавайте эти орудия нам, победителям, когда не умели ими защищаться от нас, говорили им насмешливо поляки. – Шереметев с воеводами явился к гетманам. Они приняли великодушно побежденных и пригласили к столу. Шереметев ничего не ел, и выпил только полрюмки вина. Когда зашла речь о казаках, боярин вспыхнул и сказал: – «Проклятое отродье! истинные дьяволы! они меня погубили и продали: сами в беду ввели и в беде изменили. Заведут в пропасть, да потом и смеются! Всему виною Цыцура. Я хотел в Киеве оставаться, да послушал его и погубил царское войско. Я уже два года сидел в Киеве, как войско наше было в Украине, и видел их измену и хотел идти к столице, – видел, что мне. не отсидеться между вами и черкасами, а Цыцура бунтовщик меня удерживал. Он и вам зла много наделал. Возьмите у него душу; хоть бы у него было сто душ, все у него отнимите!» Поляки любовались печальным расположением духа и отчаянием побежденного московского вождя. «Вот он, – говорили они, – вот тот, кто чуть с неба не прыгал; теперь смотрите, как присмирел». Этого не могли они сказать о князе Козловском. Он хранил молчание и своею благородною суровостью внушил к себе уважение.

Татары недовольны были тем, что им только отдали казаков. Опять стала роптать вся орда Нуреддинова. – У нас, кричали татары, добыча пропадает! Поляки милостивее к врагам своим, москалям; за столько трудов, за столько страданий, за столько крови хоть бы обоз московский дали облупить; хоть бы если не соболиные, так овечьи меха нашли бы мы там: все-таки было бы чем от холода прикрыться! – Мурзы. пришли к польским предводителям и говорили:

– Отдайте нам обоз московский, а не то султан Нуреддин напишет к султану Калге; у него тридцать тысяч людей, а стоит он на границе Польши.

Гетманы старались умерить требования Нуреддина, а между тем послали пятьсот человек немецкой пехоты, на

стражу в московский обоз на ночь, на случай нападения татар.

Но тут между польскими жолнерами возник ропот. – Какая же теперь награда за наши труды, раны, голод и нужды? – кричали они: – Нет ничего! Мы надеялись, что, по крайности, нам отдадут московский обоз.

• Предводители собрали совет.

– Нам, – говорили они, во что бы то ни стало надобно охранить московский обоз от татарского и всякого нападения. Помните, что сделалось с седмиградским войском Ракочи под Черным Островом. Оно отдалось полякам на милость; а потом татары взяли всех в неволю. Это большое бесчестье польской нации. Смотрите, чтобы и теперь того же не случилось. Мы отобрали у Москвы оружие, будет подло отдать их безоружными на резню татарам. Из христианского сострадания, по правилам чести мы должны охранять их и проводить в безопасное место. – Другие-возражали: Несправедливо и жалко оскорблять орду. Татары всегда готовы подать нам помощь в стесненных обстоятельствах. В продолжение шести лет войны они были без хлеба, без крова, без жалованья, постоянно сражались против врагов Польши, не взирая на отдаленность пути, на дурные дороги; не колебали их верности наши военные неудачи. Терпеливо они ожидали, что их вознаградят в те дни, когда Польша успокоится. И теперь мы их позвали на помощь. Татарину отказать в грабеже и ясыре – все равно, что пожалеть для званого гостя хлеба-соли. Сообразите еще и то, что султан Калга может придти и насильно отнять у нас то, чего мы не хотим дать добровольно. Они станут с врагами и начнут против нас биться. Неприятель наш даром получил от поляков свободу; пусть же он ее купит ^унаших союзников.

Последнее мнение одержало верх. Вероятно, поляки услыхали, что Борятинский не думает сдавать Киева, а сле-доват^ельно, условие не исполнялось, и поляки имели предлог считать себя не связанными, договор же не состоявшимся. Послали к татарам сказать, что московский обоз отдается им на волю.