Текст книги "Казаки"

Автор книги: Николай Костомаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

Описывая собственно гражданский быт черноморских жителей, книга автора становится удовлетворительнее и сообщает действительно драгоценные сведения. Очень значительны известия о том, как возникали в Черноморье отдельные хутора и вообще ход установления поземельной собственности (ст.76-82). Здесь события, совершившиеся на памяти нашей и наших отцов, следовательно, свежие, суть повторение того, на что указывают нам акты, относящиеся к быту Малороссии в XVI и XVII столетиях, и наводят аналогически на разрешение таких вопросов вообще в южнорусском племени. Стремление к обособлению, развитие личной свободы, выдвижение из равного общества семейств и образование таким образом зажиточного класса, постепенно идущего к тому, чтоб сделаться аристократией, вследствие этого оппозиция против их общин, которые прежде сами способствовали их возвышению – все это черты, составляющие сущность Прежней истории малороссийского племени, объясняемые и дополняемые фактами более очевидными, более современными, и потому более для нас осязательными и вразумительныыми. Автор, правда, только сообщает нам то, что заметил в Черноморье, не относясь к прошедшему, не вдаваясь в аналогию, но описание его, сделанное ясно и точно, само собою наводит читателя, знакомого с историей малорусского народа, на эту аналогию. Так многое, что совершается в наше время в народе, исходя из его коренных привычек, соединенных с образовавшимся в древности и установившимся в течение столетий взглядом, пояснит для нас прошедшее, которое само по себе дошло к нам в неясных образах.

Автор, знакомя нас с главными отраслями сельского хозяйства, составляющими источник богатства края, представляет земледелие в состоянии довольно неважном; больше внимания обращается на скотоводство и рыболовство: производство этих хозяйственных отраслей описывается. с любопытными подробностями, хотя бы для специального сочинения о крае нужно было представить более подробно и наглядно те особенности, какие отличают местную промышленность (ст.96). О садоводстве и лесоводстве автор указывает, что войсковое правление принимает меры для этих ветвей сельской промышленности; для садоводства заведен общеполезный рассадник на войсковом иждивении. Но вообще автор мало поясняет влияние такой меры; видно только, что эта отрасль идет плохо. Выше, говоря о скотоводстве, он сообщает, что существовали прежде войсковые заводы конский и овечий, но без пользы для края, перевелись сами собою. О саде автор не говорит этого, но почти вероятно из всего хода его описания, что и в этом отношении результаты прямого попечения сверху, от органов управления, несостоятельны. Факт этот повторяется везде. Всякий экономический промысел идет тихо, если указывается сверху, и образцы всегда остаются пустою формою. Между тем, условия Черноморского края, как видно, очень выгодны, как для скотоводства, которое сделалось само собою главнейшей отраслью богатства, выгодны и для садоводства и виноградников. Что не досказывается автором, то ясно само собою: для поощрения первой отрасли и для успешного водворения другой необходимы – не примерные заводы от правительства, а частные предприятия туземцев, которых пример действительно может увлечь общество, потому что укажет прямую выгоду, добываемую таким занятием, тогда как, напротив, казенные попытки, обыкновенно не удающиеся, как потому, что в них форма берет-верх над содержанием, так равно и потому, что для руководителей недостает близкого к ним интереса, только могут отвратить от подражания. Точно так же можно сказать о лесоводстве (стр. 107). Едва ли обычные, принятые у нас повсеместно меры, могут способствовать разведению лесов или сохранению их, пока не распространятся в народе охота и сознание нужды их сохранять. Это несравненно легче в Черноморье и вообще у малороссиян, чем в других краях России, потому что малоросс любит деревья, тогда как великорусский крестьянин их обыкновенно истребляет. Для поддержки и распространения лесоводства нужна тоже предприимчивость частных лиц, которые могут показывать другим примеры. Было бы успешнее для хозяйства, если б издержки, которые употребляются на заведения от казны, от прави-

тельства, от общества, наконец, обратить на поощрение частных лиц И предоставить тем, которые занимаются отраслями, какие желательно ввести в краю, наиболее льгот и выгод, дабы таким образом приобретенный важнейший человеческий стимул деятельности находил себе поощрение:

Автор рисует состояние промышленности и торговли края в младенческом состоянии. Весь промышленный и торговый оборот совершается не туземцами, а захожими, и* оттого Черноморье представляется каким-то местом стечения разнородных и разноплеменных посетителей, в таком множестве, что в год перебывает до двадцатипяти тысяч чужого народа. Черноморская торговля сохраняет характер ярмарочного старообразного торгашества, мелкого надувательства купцов между собою. Нелюбовь к торговым занятиям малороссийского народа проявляется здесь в полной степени. Мало исцеляет ее и исцелит административное образование торговых и промышленных обществ и всякого рода корпораций, ибо малороссийский народ не любит корпораций, составляемых по определенному заранее плану и навязываемых ему. Корпорация примется им только тогда, когда она^ не стесняет личной свободы; иначе, если малоросс и сам на нее согласится, то скоро она ему опротивеет своею обязательностью.

Статья о финансовом устройстве изложена автором недостаточно. Правда, мы в ней видим таблицы и доходов и расходов, но не знаем, как и когда возникла каждая статья, что истекает из местной жизни, что установлено сверху. В рассказе об образованности черноморцев, автор сообщает интересные сведения о древней методе обучения у духовных лиц и о знакомстве с черкесским языком детей в школах посредством сближения с учениками из черкесов: любопытна повесть о попытке одного черкеса дать своему языку литературное развитие (стр. 160-163). Но Г. Попка не сообщает нам подробностей о том, в какой степени, с какою охотою усваивают себе просвещение черкесы, как пользуются им и какие последствия оставляет оно на их жизнь. Равным образом автор мало распространяется и о том, какие' следы школьное воспитание вносит в жизнь самих черноморцев и в каком положении находится домашнее воспитание. Очень замечательно приводимое им мнение наказного атамана Рашпиля о женском воспитании: он считает ненужным заводить институты на том основании, что черноморская женщина по своему назначению не должна набираться барских привычек. Мнение одностороннее; -оно справедливо' только в таком случае, когда женские .заведения будут основываться и поддерживаться в таком духе, который, по здравому замечанию генерал-лейтенанта Рашпиля, не годится для черноморского общества; но ничто не мешает быть им основанными в ином духе, с целью более применительною для местной жизни.

Вторая часть посвящена военному устройству и быту Черноморья. Автор обстоятельно изображает настоящий состав, распределение войска, средства его существования и особенности тамошнего военного быта.' Последнее представлено автором с особенным старанием. Изображение пластунов (стр. 241-261) кажется самая лучшая часть -всего сочинения. Жаль, что автор, коснувшись истории Черноморья, ограничился воспоминанием об эпохе перехода запорожцев на новоселье и не познакомил нас со всем течением старой южнорусской жизни, изменявшейся в течении семидесяти лет под другими условиями. Но Г. Попка’ не только оставил то, что было бы самым любопытным и возбуждающим мысль в его рассказах, но еще считает это неважным: <<про другое что-нибудь, – говорит он, – про то, например, как вырастали казаки из падалицы, как властвовала и интриговала войсковая старшина, т. е. войсковая олигархия, и с какими вспышками угасало запорожское своевольство – лучше умолчать». Напротив, лучше бы автор сократил свое описание церемоний, бывших при современном освящении знамен, да познакомил нас с тем, что он считает маловажным. Также можно пожалеть, что автор не познакомил нас обстоятельнее с нравами, обычаями прежней домашней жизни, оттенками языка и народною поэзиею черноморских казаков. В этом отношении он ограничивается только замечанием, что черноморцы малороссияне. И только. Мы мало знаем Черноморье, но стоит лишь проехать по этой стране, приглядеться вскользь к физиог-номии, житью-бытью жителей, услышать их говор, и тут можно видеть, что у них есть некоторые особенности, составляющие принадлежиость одного только Черноморья и чуждые Малороссии.

О верности сообщаемых Г. Попкою фактов нет повода сомневаться, когда автор – природный черноморец, живет в краю и знаком со всею местною жизнью практически. Что же касается до верности воззрений, то за исключением некоторых мест, как напр., о курганах, где выводы автора произвольны, _в книге его не видно ни парадоксов, ни ошибочных выводов, но вообще она и не отличается взглядами, будучи более последовательною цепью рассказов о разных сторонах жизни Черноморья.

Слог книги жив и легок, но страдает, подчас, неуместными притязаниями показать автора человеком ученым, пренебрегающим ученую форму. Отсюда, совсем некстати, приводятся латинские выражения, как будто в насмешку над учеными, пишущими по-латыни, каких, сколько известно, у нас нет.

По моему крайнему разумению, книга эта заслуживает внимания Академии, но при этом внимании не следует упускать из вида, что она не может искл _ючать желания другого описания Черноморья, более полного, и пока его нет, остается единственною книгою об этом крае, такою, какая может служить руководством для всякого, кто же _лает познакомиться с Черноморьем.

БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ _—

ДАННИК ОТТОМАНСКОЙ ПОРТЫ

Составляя историческую монографию о Богдане Хмельницком, мы хотя и обращались тогда во все наши древлехранилища, где могли надеяться найти письменные источники об эпохе, которую принимались обрабатывать, но не все могли видеть и читать, потому что не везде давался нам ко всему доступ, в виду разных высших соображений тех почтенных особ, которые заведовали такими источниками. От этого в нашу монографии не вошло иное, что, по-видимому, должно было войти, так как собрания, где хранились эти источники, обозначены у нас в перечне источников в числе тех, которыми мы пользовались. Недавно, занимаясь в архиве иностранных дел в Москве материалами для истории Малороссии в конце XVII и начале XVIII веков, мы случайно наткнулись' на значительное количество документов, относящихся к Богдану Хмельницкому, из которых многие оказались нам до сих пор неизвестными. Благодаря доброму вниманию г. управляющего главным московским архивом иностранных дел, барона Ф.А. Бюлера, и подначальных его чиновников (которых предупредительность и готовность оказывать все зависящие от них услуги выше всякой признательности) , мы имели возможность просмотреть эти документы, и с удивлением увидали там кое-что, долженствующее, при надлежащем сопоставлении и обсуждении, изменить не только личный наш, но и вообще принятый наукою взгляд на личность Богдана Хмельницкого и на ха рактер его многознаменательной эпохи; ' ■ – – • "

Его отношения к Турции представляются в ином свете, а не в том, в каком привыкли мы себе изображать их.

Знаменитый казацкий вождь, которого мы считаем искренним слугою московского престала и одним из славнейших двигателей дела объединения русской державы, был на самом деле данником Оттоманской порты и не переставал считать себя таким и после переяславского договора, когда, казалось нам, ничто не дозволяло бы сомневаться в его верности России.

Такие отношения начались еще в 1649 году, как показывает один документ о плавании по Черному морю и о торговле, напечатанный в Собрании государственных грамот и договоров; но совершенно утвердились они в конце 1650 года, как ясно свидетельствует хранящаяся в архиве иностранных дел грамота султана Мехмета, писанная по-турецки на пергаменте с приложеиным при ней старым польским переводом. Она гласит так:

<<Наиизбраннейшему из монархов религии Иисусовой гетману козацкому Богдану Хмельницкому, его же конец да будет счастлив, чинится писание сие, исходящее от нашего высокого и пресветлого трона через одного из урядников наших Осман-Чауша, возвращающегося вместе с вашим послом, который привез ваше писание, исполненное самой завзятой искренности. Сообразно с обычаями всего света, наияснейший наместник наш, наивернейший на _швеликий визирь приказал перевести его дословно и подать нам. И мы, уразумевши его содержание, то-есть ваше и всего войска вашего прошение, поняли, что вы скорбите на своих неискренних друзей, равно как и на жестоких ваших неприятелей: все, о чем вы писали к нам, мы узнали. и уразумели. Знайте же, что высокая Порта обыкла оказывать милость и милосердие друзьям и карать своих врагов..Вы .с верною искренностью откровенно высказавшись, отдаетесь под криле и под протекцию непобедимой Порты нашей, и мы сердечно и любовно принимаем вас и. о -верности и искренности вашей не сомневаемся. Что вы секретно сообщали Осман-Чаушу, о том о всем в подробности. он сообщил нам, и мы тотчас к вельможному монарху хану крымскому послали свой крепкий и строгий указ, повелевая, чтоб он никогда своих очей и ушей не обращал на польскую сторону; напротив, если бы оттуда подул какой-нибудь ветер, несущий на вас войну и гонение, если бы поляки неожиданно и насильно напали на войско ваше, то чтоб он тотчас своим быстролетным войском постарался подать вам помощь, где бы только оказалось это нужным. Мы ему это сурово приказал _и. А _по _ка только вы со всем войском вашим будете верны _ми, _ис _кренно преданными счастливой Порте нашей, до тех _пор ведите сношение с ханом безопасно, и не обманетесь. Уж _етеперь высокая Порта вполне принимает вас под свою пр _отекцию, и вы будьте в том уверены и нам через своих послов в подробности объясняйте о всем, что деется в краях ваших. Ныне же, в знак нашего расположения, исходящего от великих монархов, цесарей, владык всего света, при сем нашем ясном писании посылаем штуку златоглаву и кафтан, чтоб вы с уверенностью возложили на себя этот кафтан' в том смысле, что вы теперь стали нашим верным данником. А что вы наияснейшую Порту просили, что готовы дань давать, как иные наши христианские данники дают, то мы, благорасположенные к вам, оценивая ваши добродетели, тем остаемся довольны. А притом, чтоб вы послов своих, людей достойных на резиденцию сюда, к нам прислали, в утверждение нашей дружбы посылаем вам сие писание.

Дан в начале месяца Ребиул Эвеса 1061 (в декабре 1650) >>.

Грамота эта доставлена была Хмельницкому в ту пору, когда он, предвидя скорое возобновление войны с поляками, боялся польских стараний склонить на сторону Польши крымского хана Ислам-Гирея, данника Порты, прежнего союзника казаков, подозревая в последнем охлаждение к себе. Хмельницкий думал побудить Турцию приказать хану воевать за казаков уже в силу того, что казаки стали подвластными турецкому султану, которому повиноваться обязан был крымский властитель.

В феврале следующего 1651 года начались первые неприязненные действия между казаками и поляками. Из Очакова татарский вождь Вели-ага писал к Хмельницкому, что скоро прибудут к Очакову вспомогательные татарские силы, и вспоминая, как он, вместе с Хмельницким, воевал под Збаражем в 1649 году, просил казацкого гетмана замолвить о нем доброе слово перед ханом, видимо, заискивая протекцию у нового верховного повелителя мусульман; но турецкий начальник в Очакове Арамадан-бег писал к Хмельницкому, что этот Вели-ага рассылал письма к татарам, будто с согласия хана, чтоб татары не спешили помогать казакам. Это сделалось причиною замедления орды, и Хмельницкий напрасно укорял в том его, Арамадана. Вместе с тем Арамадан-бег извещал, что уже салтан, брат ханский, с ордою в Перекопе, а сам Арамадан-бег выступил в п _ОХод~ в пятницу с казацкими посланцами: Матвеем, Бло-шакою и Бутьком.

В следующем затем месяце марте великий визирь Мел-лит-Ахмет-паша извещал Хмельницкого, что государь его, султан оттоманский, благосклонно принял уверения козац-кого гетмана и всего войска в дружественном расположении к Турции и в верности ее монарху, и повелел приказать крымскому хану, чтоб он, вместе с братьями своими, вел орду на помощь казакам против поляков. В то же время написано было от имени падишаха господарю молдавскому суровое неодобрение его поступков, показывавших его нерасположение к Богдану Хмельницкому, такому же, как и он сам, даннику оттоманского императора. Султан опять посылал Хмельницкому в знак своей неизменной к нему благосклонности богатый кафтан, а визирь от себя послал ему в подарок дорогой коралл персидский. Визирь совеТовал гетману отправить в Варшаву своих послов, чтоб выведать о замыслах поляков, но никак не доверять коварным уверениям в желании мира, а о том, что узнает, доставлять сведения в Турцию. Некто Бектам-ага-Янчерик в том же марте писал к Богдану Хмельницкому из Константинополя, что при дворе падишаха все радуются союзу с казаками, а именитые сановники денно и нощно прославляют подвиги Богдана Хмельницкого. Недавно приехавший из Чигирина Осман-ага опять был отправлен к казацкому гетману и повез ему известие, что кроме крымского хана прибудут к нему на помощь силы из Добруджской земли. Разом с ласковым вниманием к своему делу со стороны мусульманских властей Хмельницкий получал благословения и благожелания от представителей православной иерархии в землях, подвластных турецкому государю. Константинопольский патриарх Парфений, от 4 февраля, послал к Хмельницкому грамоту, в которой величал гетмана, как воителя за православную веру против латинства, и призывал на него Божие благословение, а вместе с тем просил и о подаянии через посланного в русские страны какого-то Никиту Михайловича. Февраля 18 подобная патриаршая грамота посылалась к тогдашнему киевскому митрополиту Сильвестру Коссову, а февраля 20 две грамоты: одна к генеральному писарю Войска запорожского Ивану Выговскому, другая – к бывшему уже при Хмельницком митрополиту коринфскому, который впоследствии был убит на Берестечеком сражении. Все четыре грамоты, касаясь одного предмета, писаны по-гречески и с приложенными латинскими переводами хранятся в московском главном ар-хиос иностранных дел. Из них видно, что послами в Константинополе от Богдана Хмельницкого были тогда А _нто _нЖданович. киевский полковник, и какой-то Павел Иванович, а при них был переводчик, именем Павел.

После несчастного поражения козацких сил под Бере-стечком, когда Богдану приходилось мириться с поляками на условиях, далеко не так выгодных, какими были прежние, заключенные с королем под Зборовым, Хмельницкий писал к турецкому султану из обоза под Белою-Церковью в ^ сентябре (без означения числа): «На сих днях подданный вашего императорского величества Осман-Чауш в добром здравии прибыл к нам вместе с нашими послами и доставил нам письмо вашего величества, которое мы, как– подобало, почтительнейше приняли. Ваше императорское величество обещали нам прислать на помощь хана крымского и иные войска из Добруджской земли, но мы, не желая оставаться без дела, при помощи всемогущего Бога, имели страшную битву с ляхами, о чем вашему императорскому величеству сообщит подданный вашего величества Осман-Чауш., который во всех битвах участвовал и видел все, что здесь делалось; но так как вспомогательные силы из Крыма и из Добруджи опоздали, пришлось нам постановить мир с ляхами. Однако мы постоянно и неизменно остались в давнишней приязни с ханом крымским и желаем сохранить приязнь эту до последних минут нашей жизни. Также хотим пребывать верными подданными вашего императорского величества, как и доброжелательными друзьями хана. Нураддин султан находился при нас во всех наших военных действиях, показал себя мужественным и достоин за свою отвагу уважения и справедливой награды при досто.., должной признательности. Хотя мы с ляхами заключили мир, однако держим ляхов в руках. Того ради покорно просим ваше императорское величество написать снова к хану-, чтоб он соблюдал союз, который мы с ним заключили, и во всех наших военных действиях и случайностях находился б^1 с нами, что и мы с нашей стороны ему и вашему императорскому величеству взаимно обещаем, и на сей час поклон вам отдаем как верные • подданные, прося Бога даровать вашему императорскому величеству при долголетнем здравии победу над каждым :цз ваших неприятелей. В обозе под Белою-Церковью, в сентябре. Вашего императорского величества верный и нижайший подданный, Богдан Хмельницкий гетман».

По-видимому, Хмельницкий хотел тогда в письме своем уклониться от сообщения своему государю истины о нора-жении, постигшем козаков. Он объясняет, будто бы, не дождавшись прибытия обещанной помощи и между прочим прибытия хана с орда ми, козаки вступили в битву с л яха-ми, но не так было: хан успел соединиться с козацким войском и убежал со своими татарами в самый разгар берестечской битвы, увлекши за собой Богдана Хмельницкого против его собственн ой воли, и к о за ки, оставшись без вождя, понесли страшное поражение. Хмельницкий, как кажется, вовсе не делает никакого намека на берестечское дело и,'. говоря о битвах с ляхами, имеет в виду те, которые пройеходили у него с войском Потоцкого и ' Калииовекого под Белою-Церковью, и только на этих битвах мог присутствовать Осман-Чауш, который, как гласит письмо Хмельницкого, только на днях перед тем при ехал к гетману вместе о козацкими послами, возвращавшимися от султана. Быть на берестечском сражении, потом съездить в Турцию и успеть воротиться опять в Украину едва ли мог он в те времена в течение двух месяцев; притом мы знаем, что посланник турецкого султана, находившийся у Хмельницкого во время берестечского сражения, был взят в плен поляками. Вероятно, этот взятый в плен посланец турецкого султана был Осман-ага, об отправлении которого к Хмельницкому писал последнему Бектам-ага-Янчерик в марте. Этого Осман-агу надобно отличать от Осман-Чауша, несколько раз ездившего к козацкому гетману и при езжавшего к нему в то время, как он заключал с польскими военачальниками договор под Белою-Церковью.

В январе 1654 года состоялся, как всем известно, переяславский договор с московскими послами, и в силу этого договора гетман Богдан Хмельницкий со всем войском Запорожским и со всею Малою Россиею поступил в подданство. московского царя. Как же с тех nop относился бывший верный подданный турецкого величества к этому величеству и к.его подручникам? Пред нами письмо Богдана Хмельницкого к крымскому хану от 16 апреля того же 1654 года. Об этом письме мы упомянули в нашей исторической монографии о Богдане Хмельницком, зная его по одной рук©-пией Публичной Библиотеки разноязычного отдела, но это не должно мешать привести его по списку архива иностранных дел, так как здесь оно и полнее и вернее. Хмельницкий пишет к ха ну:

<<Что мы писали о поновлении присяги между козаками и та тарами, то это заявлялось не по моей воле, а по воле целого войска, по тому поводу, что трактаты, состоявшиеся под Каменцем (жванецкий договор в декабре 1653 года) о нас, не повели ни к чему последовательному, и мы до сих пор не имеем привилегий от короля на зборовские условия; напротив, вместо мира, великое беспокойство и война; к тому же и некоторые из войск вашей ханской милости учинили нам великие кривды, а потому войско наше как бы пришло в сомнение. Но когда мы остались уверенными в неизменном расположении вашей царской милости и в вечной неразрывной присяге, то мы вашу царскую милость благодарим, а с своей стороны обещаем, что навеки вечные ничем не нарушим нашей присяги, и после нас будут соблюдать ее и потомки наши, которую присягу, Бога высочайшего призывая во свидетели, мы ныне поновляем, желая оную сохранить вечно, разве бы какая-нибудь значительная немилость оказалась к нам от вашей царской милости по козням неприятельским. Бог видит, мы того не желаем, а напротив – нижайше просим вашу царскую милость: если бы кто на нас клеветать стал, не извольте нять веры. Хоть наши враги на нас клевещут лживо, а тут сами под нами копают ямы. Мы обеспечились было постановленным миром и ожидали привилегий королевских на зборовские условия, но вместо мира явился Потоцкий с войском польским и с пятью тысячами венгров и еще волохов, над которыми старшой Глигор Гурмас. Напавши, они опустошили многие местечки и, людей убивая, вторглись под самую Умань. Но по милости Божией не получили они себе утешения; напротив, принуждены были уходить назад с большим для себя вредом. Однако же к нам доходит известие, что они еще большие силы собирают на нас, и Рад-зивилл с войском приближается к Любечу и Лоеву. Затем, если б и далее войска их наступали на нас, покорно просим вашу царскую милость о вспомогательных силах, сообразно вечной присяге.

Мы обязаны будем заслужить это взаимною нашею услугою против каждого неприятеля. Что касается до Москвы, что мы с нею вошли в приязнь, то мы учинили так по совету вашей царской милости, когда поляки со всех сторон на нас привлекали врагов, отчего же и нам того же с ними не чинить, лучше же нам иметь друзей со стороны Смоленска и других городов королевских! Что же наши посланцы намекнули перед вашим царским величеством, яко бы Москва нами овладеть имела (opanowac miala), то такая у нас в то время пошла было ведомость, но теперь о том нет уже никакой речи. Когда проявится у нас что-нибудь новое по этой части, мы не замедлим уведомить о том вашу царскую милость. На счет задержанных татарских невольников мы

издали универсал, чтоб такие, где найдутся, были на волю отпущены; татарин ваш, вместе с нашими казаками, поехал отыскивать их по городам. Обо всем этом подробное устно сообщит посланец наш Семен Савич. Мы же вторично прося вашей милости к нам, сами себя с нашими добровольными услугами отдаемся вашей царской милости. Вашей царской милости доброжелательный слуга Богдан Хмельницкий со всем войском запорожским.

По написании этого письма пришли к нам два верных известия о том, что поляки постановляют у себя на сейме. Одно известие доставлено уманским полковником. Когда -под Умань приходили ляхи, тогда нашим попал в плен ксендз капеллан польского гетмана Потоцкого; он хотя был ранен и находился при смерти, но под совестью сообщил нашим так: <<Мы сюда идти не думали, но король и Речь Поспалитая послали нас. Я сам был на сейме и знаю наверное: король сам лично не пойдет на войну, и останется в Варшаве, а на свое место пошлет королевского брата Карла, который тотчас, как только трава начнет расти, двинется прямо под Умань с войском, состоящим из поляков, молдаван, венгров и немцев; уже теперь приказана Потоцкому там укрепить хорошенько обоз. Когда ксендза этого спросили: зачем так глубоко в Украйну идет королевское войско? – он отвечал: татар на помощь к себе ожидает королевич, говорят, обещано несколько десятков тысяч талеров на войну против казаков. Другая ведомость из литовских краев: при одном трупе нашли письмо, писанное авизами, оно согласовалось слово в слово с тем, что объявил ксендз. Изволь, ваша царская милость, вникнуть в это: какие у них замыслы? Мы им не доверяем, но, предупреждая их заранее, просим покорно вашу царскую милость, , изволь нам дать свое решение и сообщить нашим посланцам совет: как нам поступать с агами и беями, и как давать отпор тем, которые начнут наступать на нас. Изволь также уведомить нас о вспомогательных силах: скоро ли они будут. Бог видит, мы не даем повода к разрыву с вами. Вторично просим: изволь о всем уведомить нас через наших посланцев, а мы, собравши свои полки, станем ожидать. Далее, что у нас будет происходить и какие известия откуда-нибудь получим, обо всем не замедлим уведомить вашу царскую милость».

Чтоб понять смысл и дух этого письма, надобно припомнить некоторые тогдашние обстоятельства. В ноябре и декабре 1653 года Хмельницкий воевал против поляков заодно с Ислам-Гиреем, но крымский властитель шел с сво-

ими ордами на помощь казацкому вождю не по искреннему расположению к козацкому делу и даже не в видах приоб-ресть для себя выгоды от польской державы, как было перед Зборовским договором: он шел по воле и по

приказанию турецкого султана, своего сюзерена.. Поляки заключили с крымским . ханом мир под Каменцем: то был так называемый в истории Жванецкий договор. В пользу козакав Ислам-Гирей выговорил у короля Яна Казимира обещание возобновить Зборовский договор, поднявший украинское козачество до такой высоты, до какой оно до того времени не достигало, но скоро, вследствие новой войны и берестечекого поражения, замененный другим,, менее выгодным для казаков, Белоцерковским договором. Обещание осталось пустым обещанием, и об этом-то говорит Хмельницкий в настоящем письме своем. Через месяц после Жванецкого договора Богдан Хмельницкий отдался московскому государю и в Переяславле присягнул ему на верное подданство. Между тем он уже прежде учинился подданным турецкого падишаха и в силу такого подданства имел право на содействие Турции и ее данника, крымского хана, против своих заклятых' врагов поляков. Понятно, что новая присяга на верность, уже иному государю, должна была изменить прежние, отношения Хмельницкого к Турции и к хану. Хмельницкий думал укрыть ее от своих мусульманских союзников. Стараясь, как показывает письмо его к хану, по возможности не распространяться об этом щекотливом предмете, он ограничивается намеками, представляющими отношения казацкого вождя к Московскому государству так, как будто у него состоялось некое дружественное соглашение с Москвою с целью побудить ее действовать неприязненно против Польши, с которою у московского царя были свои давние счеты, и притом Богдан замечает, что это сделалось даже по совету самого хана, который когда-то говорил Хмельницкому,. что если поляки привлекают против казаков со всех сторон врагов, то поче-: му; же не делать того же казакам и не платить врагам своим их же монетою? Но до хана уже доходили слухи, что Московское государство (Москва) имело овладеть козацкою страною; и по этому поводу Хмельницкий глухо сообщает, что и у них ходила было такая ведомость, но теперь уже о том нет более речи. Разумеется, такая политика не могла продолжаться на многие годы, и крымское правительство скоро должно было узнать всю истину: в том же 1654 году по смерти Ислам-Гирея, при наследнике его, поляки заключили с Крымом дружественный союз против Москов.,-ского государства и козаков, и на много лет после того татарские орды, подвластные хану, воевали за поляков против козаков так же ревностно, как до того времени за козаков против поляков.