Текст книги "Ракетный гром"

Автор книги: Николай Камбулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Петя, где ты? Успокойся. Витя ушел, он поспеет в часть.

Потом тишина. Слышно было, как Любаша спускается но ступенькам, медленно, тяжело...

XXIII

В ночной сонной тишине гулко прогрохотала электричка. «Голубой Дунай» пустел. Малко видел, как выходили из ресторана любители посидеть «под завязку», одни молча, другие брали высокие ноты и тут же обрывали песню, словно задыхаясь от недостатка воздуха. Прошел хромой баянист. Он удалялся медленно, словно знал, что за ним наблюдает старший лейтенант, но ему дела нет до его тревог, переживаний. Малко взорвало: не было бы этого бродяги – с Виктором ничего бы не случилось. Малко догнал Якова, тронул за плечо:

– Послушайте, моего солдата не видели?

Яков повернулся лицом к Малко, дохнул перегаром.

– Рукам волю не давай. – И, узнав старшего лейтенанта, икнул: – Встречай на вокзале, к матери он поехал. Вернется, парень смирненький...

Малко, еще больше вскипев, закричал:

– Почему не удержал? Ты был воякой, сам знаешь, что за такое солдата по головке не погладят. Я из тебя душу вытряхну! – Он придвинулся вплотную к баянисту, готовый схватить его за грудь. Яков отступил назад.

– Ты кто такой есть? – Малко подумал сейчас, что ведь он не знает баяниста. «Может быть, он вражина, шпион? – Мысль эта охладила и до крайности напугала старшего лейтенанта. – Влип, попался». Он начал вспоминать, не выболтал ли такого, за что может влететь и ему. Но кажется, он не разговаривал с ним по служебным вопросам, да и тот никогда не проявлял интереса к жизни части. Малко немного успокоился. Он заметил милиционера, стоявшего на привокзальной площади.

– Пойдемте, – взял он за руку баяниста.

Тот отдернул руку:

– Куда?

– К милиционеру.

– Пойдем, – сказал баянист и первым направился к постовому, насвистывая песню «Темная ночь». «Свистит, вроде ничего и не произошло. Знаем мы вас, умеете маскироваться, – размышлял Малко. – Вышколенный тип. Как это я раньше не подумал?» Он все больше убеждался, что баянист определенно опасный человек. Если не шпион, то, по крайней мере, какой-нибудь преступник, скрывающийся от наказания.

– Проверьте у этого гражданина документы. Рикимендую внимательно посмотреть, – сказал он милиционеру, усатому старшине с тремя орденскими планками на груди.

– Яша, что случилось? – спросил тот у баяниста, подавая ему руку. – Выпил лишнего? Вроде не заметно.

– Спросите, Кузьма Силыч, старшего лейтенанта. Привел к вам, а зачем, не знаю. – Он опять начал насвистывать мотив песенки, теперь уже незнакомой Малко.

– Документы надо проверить. Все понятно? – тоном приказа повторил Малко.

– У Якова Андреевича? – погладил усы милиционер. – Это мой старый фронтовой товарищ. Во каким пришел к нам в дивизию, махоньким. Был дважды ранен, потом в дивизионном ансамбле играл на баяне. Кавалер многих орденов. Яша наш в порядке, товарищ старший лейтенант. Раньше зашибал. Теперь на штатной должности.

Малко резко повернулся, зашагал к дороге.

Кто-то перепрыгнул через кювет, оказался рядом.

– Виктор! – Малко приблизился к солдату, потребовал: – Доложите, почему самовольничали?!

Виктор поднял голову. Что же он может сказать командиру в оправдание? Решительно ничего! Еще там, в электричке, возвращаясь в часть, он понял всю тяжесть своего проступка. Конечно, мать попытается уговорить отца, чтобы он не ездил в часть, не поднимал там шума. В конце концов, отец может уступить матери – не такой уж «зверь», каким кажется некоторым. Но строгость отца меньше пугала, страшно было подумать о том, что завтра, именно завтра на глазах у товарищей его поведут без ремня на гауптвахту... «Видали, как наш тихоня, музыкальный человек, выбросил номерок». Ему захотелось отодвинуть день наказания, чтобы это произошло не сразу, не завтра.

– Дядя Яков тут ни при чем... Зачем вы его за грудки?.. Меня, дурака, берите...

– Как это ни при чем! – воскликнул Малко. – В нем все зло... Идите!..

Шли долго молча. Виктор впереди, Малко за ним, шагах в пяти. «Ну вот, товарищ член партийного бюро, и в твоем хозяйстве образовалась дыра. Позор! – чуть не кричал Малко. Он делал все, чтобы быть на хорошем счету, чтобы не только догнать взвод лейтенанта Узлова, но и опередить, а потом уехать в академию. – Что теперь будет, спрашиваю вас, товарищ Мишель? Сын командующего! Как же, авось замолвит словечко хорошее. Надо освобождаться. Не годится он в союзники. Не тот попался».

– Когда на гауптвахту посадят? – Виктор замедлил шаг.

Малко дал ему сигарету.

– Боишься?

– Может, не сразу, обвыкну немного, тогда и наказывайте...

– Сын командующего попадет на гауптвахту! Позорище на весь округ! Теперь генералу хоть не показывайся здесь: требует от других, а своего сына не может воспитать. Вот что ты натворил!.. Рикимендую понять все это. – Он размышлял, как выкрутиться самому из этого положения. Попадет не только солдату, но и ему отведут соответствующее место в приказе. Конечно, он может сказать дежурному по части, что Виктора Гросулова он задержал у себя на квартире, занимались, увлеклись, просрочили время отбоя. – Ты не просто солдат – сын командующего! – Малко уже не мог отделаться от случайно пришедшей мысли о том, что он действительно может смягчить проступок солдата. И ему, конечно, поверят, и все это дело может кончиться лишь замечанием ему, Малко, от командира части, но будет спасена репутация взвода. – Да, да, сын командующего! – повторил он. – Я не хочу, чтобы сын командующего подрывал авторитет отца.

В проходной будке Малко позвонил дежурному по части. Дежурил майор Савчук.

– Петр Захарович! Да, старший лейтенант Малко. – Он посмотрел на часы. – Понимаете, товарищ майор, маленько увлекся сегодня электроникой, на вечернюю поверку опоздал. Нет, я не обязан был присутствовать. Я занимался с рядовым... Уже известно. Он у меня был на квартире, поэтому и звоню. Конечно, ничего особенного, солдат тут ни при чем. Да, так вот и провел субботний вечер, приходится жертвовать отдыхом...

Виктор стоял в сторонке и не слушал Малко.

– Идите в казарму, – сказал старший лейтенант.

И тут Виктор увидел его лицо: оно было бледным и встревоженным.

– Все понятно? – спросил Малко, когда они оказались за дверью проходной. – Вы слышали, что я докладывал дежурному?

– Нет, – признался Виктор.

Малко вытер платком лицо.

– Неужели не слышали?

– Что-то говорили, но я не понял, извините, товарищ старший лейтенант.

– Надо же таким быть! Вы меня просто замучили... Ничего не соображаете, одна музыка в голове. Идите, дежурный по части позвонил в казарму. Завтра я с вами поговорю.

Виктор открыл дверь, увидел Цыганка, стоявшего рядом с дежурным. Костя был в нижнем белье, в сапогах. Виктор поднял руку, чтобы доложить о своем прибытии из городского увольнения, но сержант Добрыйдень не стал слушать:

– Звонил майор Савчук, ложись спать, трудяга.

Цыганок протопал вслед за Виктором, сбросил сапоги, сказал:

– А все же послушался моего совета. Правильно сделал, Витяга, с тобой можно соревноваться, стараешься!

И когда Виктор лег, Цыганок уже из-под одеяла произнес:

– Вот так и держи...

Часть вторая

I

Учебно-пусковая установка остановилась на огневом рубеже. Здесь все называлось учебным – и полигон, размашистая лесная поляна, разбитая на квадратики и всхолмленная капонирами и брустверами окопов-убежищ, и сама ракета, уложенная на направляющее устройство, и метеорологическая обстановка. Учебная... и в то же время боевая, ибо люди производили операции и расчеты с максимальным напряжением и скоростью, с тем напряжением и быстротой. которые необходимы в боевой действительности. Вступив на этот клочок земли, ракетчик как бы попадал в обстановку действующего фронта.

Первым к полигонным тренировкам приступил взвод Узлова. И так случилось, что этот взвод стал как бы показательным для остальных ракетчиков. Сюда приходили офицеры и солдаты из других подразделений, присматривались, изучали опыт.

Старший лейтенант Малко уже третий раз присутствовал на занятиях у лейтенанта Узлова. Порой ему казалось, что он никогда не сможет научить своих солдат так быстро и безошибочно готовить данные к пуску ракеты, как это делает Узлов. Но Дмитрий утешал: «Терпение, Михаил, терпение, все придет, коль душа лежит к делу».

Малко спешил догнать взвод Узлова, сравняться с ним, потом дать лучшие результаты в полигонных тренировках. Случай с Виктором Гросуловым мучил его безжалостно. Пока подлинные причины опоздания солдата неизвестны другим, но шило в мешке трудно утаить, когда-нибудь оно покажет свое жало. И надобно до этого дать на-гора высокие показатели, занять первое место в части. Тогда, как он полагал, и «шило» не страшно, победителей не судят. Он и Аннете не раз говорил: «Только бы взять первенство, потом полегче будет». Аннета при этом почему-то обращалась к дочурке: «Ты слышишь, Руфочка, папа наш рвется в передовики». Слово «рвется» коробило Малко, и он разъяснял жене: «Передовик – это лицо нашего времени». – «Ой, какой ты. Мишель, официальный, – качала головой Аннета. – Ты просто служи, как все. Заметят, оценят».

Мысли об Аннете отвлекали Малко от дела, и он не заметил, как по сигналу Узлова расчет занял свои места у пусковой установки. Он подбежал к машине последним. Увидел, как сержант Добрыйдень придает ракете необходимый угол возвышения. Он попросил, чтобы эту операцию повторили:

– Дмитрий, еще разок, – и проготовился что-то записать.

Но Узлову не хотелось нарушать последовательность работы расчета. Одним взглядом он охватил цифры на планшете, громким голосом выкрикнул оператору координаты цели и скорость ветра. Цыганок тотчас повторил их. Малко бросился к оператору. Руки Цыганка забегали по переключателям пульта управления огнем.

Данные стрельбы были введены в счетно-решающее устройство с необычайной быстротой. На зеленых и красных лампочках всюду появилось: «Да» – признак, подтверждающий безошибочность расчетов, данных для пуска ракеты.

– Покинуть кабину! – глядя на секундомер, подал команду Узлов.

Цыганок рванулся к окопчику и, прыгнув в убежище, припал к выносному пульту.

– Пуск!

Ракета автоматически поднялась на заданный угол возвышения.

Узлов потряс секундомером и крикнул Малко:

– Видал, точно по нормативу. – И тут же отдал приказание сержанту Добрыйдень занять его место. – А я буду выполнять ваши обязанности. Ефрейтор Цыганок, в кабину, рядовой Волошин, займите место оператора! Сержант, командуйте взводом!

Все было повторено снова. И опять Малко бегал от специалиста к специалисту, жадно всматриваясь в их работу.

На этот раз ракетная установка была подготовлена к пуску на три секунды быстрее. Узлов хвалил сержанта за быструю и четкую подачу данных для стрельбы. Но Малко знал, что эти три секунды выиграл сам Узлов, выполняя обязанности сержанта. Он хотел было похвалить Узлова за четкую взаимозаменяемость во взводе, но не успел – лейтенант подал сигнал «Воздух». Цыганок, сидевший в кабине, нажал на стартер, и пусковая установка, сделав круг, задним ходом вошла в капонир. Сверху ее накрыли маскировочной сеткой.

Добрыйдень бросился к зенитному пулемету, установленному на металлической треноге. Прильнув к целику, он увидел голубое бездонье, черную точку – ястреба, неподвижно висевшего в зените, и как раз вовремя...

– Добрыйдень, доложите воздушную обстановку! – потребовал Узлов, находясь в убежище.

– Ястреб парит, – ответил Добрыйдень.

– Заметил, – улыбнулся Узлов и, довольный, сказал Малко: – Вот так, если уж он птаху увидел, то, будь уверен, врага не пропустит...

Угроза воздушного нападения затягивалась. Малко, сидевший в тесном окопчике, поднялся наверх размять онемевшие в коленях ноги, подумав при этом, что он, офицер, может вести себя здесь, как ему вздумается. Он встал во весь рост и наблюдал за парящим в небе ястребом, потом посетовал на жару, сухой воздух, который может вспыхнуть от зажженной спички, и, словно желая убедиться в этом, закурил, держа горящую спичку в протянутой руке. Но спичка сгорела дотла, и огонек ни разу не всколыхнулся. Все это он сопровождал комментариями, обращаясь к сержанту. Узлов совсем уже собрался призвать его к порядку, но в это время вышел из кабины Волошин, взобрался на скат капонира. Узлов этого не видел, но когда услышал голос механика-водителя: «Товарищ сержант, ястреб ищет добычу. Говорят, с такой высоты он мышь видит», – Дмитрий вскочил на ноги и звенящим голосом выпалил:

– У опушки леса, двести метров прямо, группа десантников врага!

Добрыйдень выпрямился и одним дыханием прокричал:

– Расчет! Занять оборону!

Волошина как ветром снесло со ската. Он схватил автомат и, пригнувшись; бросился вслед за Цыганком.

Одна минута, и ракетчики оказались в окопах, заранее подготовленных на случай отражения нападения противника. Узлов стал за пулемет, опустив его на треноге так, чтобы вести огонь по наземным целям: кожух пулемета лег на бруствер, в углубление, похожее на амбразуру. Узлов дал очередь холостыми патронами в направлении леса и, довольный тем, что взвод занял оборону в минимальное время, поискал взглядом старшего лейтенанта. Увидев его на прежнем месте, позвал к себе. Когда Малко подходил. Узлов невольно залюбовался им: с завидной аккуратностью сидело на нем обмундирование, прекрасно сшитое – в столичном ателье, наверное, – наглаженные, со стрелками бриджи, начищенные сапоги, новенькая фуражка, надетая чуть-чуть набок. Его холеное лицо выражало абсолютное удовлетворение и спокойствие. Узлову даже показалось, что Малко мурлычет какую-то веселую песенку. Он действительно что-то напевал, улыбаясь.

«Красивый мужчина». – подумал Узлов, но чувство восхищения им почему-то вдруг пропало. Тем не менее он заметил:

– Сам или жена гладит?

– Вдвоем понемногу... и гладим и чистим. – Он начал рассказывать, как это делается, но Узлов, не дослушав и извинившись, подал команду готовиться к отъезду в парк, потом спросил:

– Ну как вообще-то, пользу извлекаешь, что-нибудь дельное заметил? Или время зря лровел?

– Есть у меня просьба к тебе, Дима, – сказал Малко. – Я хочу, чтобы каждый мой специалист потерся среди твоих ребят. Если ты согласишься, буду присылать по одному, и так пропущу весь взвод. Замполиту я уже докладывал об этом. Он поддерживает мою инициативу...

– Ну что ж, твоя инициатива – мой труд. Давай, я согласен, лишь бы польза была... У нас же социалистическое соревнование, а не конкуренция...

– Правильно, Днма. Я так и знал, что человек ты политически зрелый, передовик, а раз так, то помогай другим, все это пойдет в общую копилку... Так уж мы воспитаны.

– Верно, – согласился Узлов. До этого он хотел отчитать Малко за поведение на сегодняшних занятиях, за нарушение законов учебного полигона. «Падают или не падают бомбы на твою голову, ты обязан действовать так же, как в настоящем бою, а не торчать трубой над окопом». Именно так он и собирался сказать Малко, но сейчас, услышав от него дельное предложение, передумал: «Еще обидится, подумает: поучаю с высоты маяка», – и лишь поддел:

– Бо-оль-шой мыслитель ты, Михаил!

– Дело тут не в том, кто из нас на что способен, важно другое – цель! – воскликнул Малко. – А цель у нас одна – боеготовность части. Если твой взвод выскочит вперед, а мой задержится, тьфу-тьфу, не накаркать бы, это еще не боеготовность, а вот когда мы все вместе разом выполним учебную программу, этот кулачок будет что-то стоить! – потряс он кулаком. – И еще одна просьба. – Он снял сухую былинку с погона Узлова. – Прицепилась вместо третьей звездочки, дуреха, – улыбнулся многозначительно и махнул рукой: – Да нет, не пойдешь ты на это... Знаешь, Дима, о чем я думаю? Силы у нас с тобой не равны. Может быть, подравняемся?

– В чем?

– Если бы ты уступил мне Цыганка. Все будет оформлено приказом, у меня взял бы Гросулова. Солдат примерный, способный и на баяне здорово играет, в музыке хорошо разбирается. Кто его знает, придет время, и мы, может, о нем будем говорить, как о Шестаковиче.

– И об этом ты с замполитом советовался? – спросил Узлов, не понимая, шутит Малко или говорит серьезно.

– Нет, но думаю поговорить.

– А как Цыганок? Может, и с ним толковал?

– Было дело, зондировал...

– Ну и как?

Малко вздохнул:

– То ж Цыганок!.. Вначале аж весь засиял, потом сказал, что подумает, окончательный ответ даст в четверг.

– А-а, – захохотал Узлов, – а ты уверен, что накануне не будет дождя?

– А при чем тут дождь? – удивился Малко.

– При том, что у Цыганка, когда он шутит, все обещания падают на четверг. Понимаешь... после дождичка в четверг!

– Значит, разыграл? – улыбнулся Малко. – А сам-то ты. Дима, как смотришь?

– Ни к чему твоя затея. Михаил. – Подумав, позвал: – Ефрейтор Цыганок, ко мне!.. Костя! – Он сказал это так просто, так естественно, что Малко позавидовал узловской простоте. – Костя, что ты скажешь о рядовом Гросулове: получится из него хороший оператор?

– А как же! Работа идет, товарищ лейтенант, занимаемся, – ответил Цыганок, – в техническом классе, на макетах.

– Хорошо. Свободен... Слышал? – сказал Узлов, когда Цыганок удалился.

– Ничего не понимаю! – пожал плечами Малко.

– Держу пари, что твой оператор через месяц будет укладываться в норматив. – Узлов протянул руку.

II

«Весь прошедший день перед глазами. Была суббота. В солдатском кафе состязались в решении математических задач. Играл на баяне. Вышел на улицу.

– Виктор! – кто-то окликнул меня.

Оглянулся: подходил старший лейтенант Малко. Пока он подходил, я думал: «Почему же никто не напоминает о проступке? Неужели отец вмешался? Зря это он делает».

– Поиграли? – спросил старший лейтенант, кивая в сторону солдатского кафе. – Кому отдых, а кому работа. Узловцев по тревоге подняли, в ракетном парке вкалывают. Хочешь, пойдем со мной, женсовет будут обновлять. Морока с этими женщинами. Без Елены Васильевны ничего у них не получается. Придется самому возглавить...

– Женсовет? – удивился я.

– А что вы думаете! Приходится вникать во все дела. Оброс общественными поручениями, как старый корабль ракушками. Ничего, сдюжим. Пойдемте.

В душе шевельнулась жалость к старшему лейтенанту: он и член партийного бюро, и редактор стенгазеты «Колючка», и внештатный лектор. Правда, с лекциями он еще не выступал, но говорят, разрабатывает одну важную тему. Слышал как-то от Шахова: «Мишель наш нахватал общественных поручений, теперь к нему не подступишься. Чуть что, ответ: «Сами знаете, как я занят. В такой крутоверти не мудрено допустить и недогляд в службе».

И верно, нагрузили человека поручениями и еще выговаривают: не подступишься!

– Товарищ старший лейтенант, вы откажитесь...

– От общественной работы? Не в моем характере. Поручают – значит, доверяют. А это, товарищ Гросулов, большое дело. А ну-ка завтра мне потребуется характеристика, скажем, на выдвижение или на учебу. Кто таков старший лейтенант Малко? Пожалуйста, вот характеристика. Так что, Виктор... – Он все чаще и чаще называет меня по имени, просто обращается, хотя с виду строг. – Так что, Виктор, соображать надо. Понятно?

Шутит он или серьезно говорит, не пойму. Лейтенант Узлов в этом отношении более понятен, перед солдатами он как на ладони, накричит иногда, потом скажет: «Ладно, мазила, поведу в городской тир, натаскаю, каждую пулю будешь в пятачок класть». Узлов стреляет из личного оружия бесподобно. А ефрейтор Цыганок – такой же стрелок. Меня все больше и больше тянет к этому балагуру. Чем-то он похож на Ваню Оглоблина.

Мы зашли в небольшую комнату, гримерная, что ли: на полке парики, костюмы, музыкальные инструменты. Женщин было немного. Я их никого не знаю. Они сразу набросились на старшего лейтенанта:

– Товарищ Малко, так нельзя опаздывать, целый час ждем вас.

– Рикимендую не нервничать. Спокойно, товарищи. – Он вытер платком розовое лицо. – Вы же знаете, сколько у меня дел. Лекцию готовлю, план работы партбюро на очередной месяц составил...

– Михаил Савельевич, – вдруг поднялась женщина с высокой прической, – что вы говорите! Вчера мой Захарыч составлял этот план. Там даже о женсовете пункт есть.

– Критика – это хорошее дело, товарищ Савчук. – сказал старший лейтенант, – но когда она объективна. Петр Захарович только сделал наброски... Начальство, так сказать, предначертало, а мне пришлось ломать голову, кто и как будет выполнять... Понятно?

Разгорелся спор о составе жеисовета. Ольга Семеновна Савчук, вспоминая добрыми словами свою подружку Елену Васильевну Бородину, жену замполита, подморгнув, сказала:

– Товарищи, может, нам ввести в состав женсовета Михаила Савельевича?

– А что, это хорошая идея! – серьезно воскликнул старший лейтенант Малко. – Мне не привыкать к общественным поручениям.

– Тю-тю! – удивилась самая молодая из присутствующих. – Разве может такое быть! Или вы, Михаил Савельевич, только с виду мужчина?

Все рассмеялись. А Ольга Семеновна сказала:

– Аннета, подтверди...

И опять раздался хохот. Старший лейтенант Малко, почему-то посмотрев на меня, крикнул:

– Тихо!.. Я предлагаю выбрать председателем женсовета нашей части Ольгу Семеновну. Она член партии, потянет...

– Сначала состав, потом председателя, – подсказала та, которую Савчук назвала Аннетой.

– Что ж, давайте так, – согласился Малко.

Начали называть кандидатуры.

Я тихонько поднялся и вышел за дверь. «Изберут или нет?» – подумал я о своем командире. Женсовет для меня – темное дело. Для чего он существует и чем занимается – мне пока неизвестно. Но поскольку это совет, то почему бы и не избрать в него старшего лейтенанта Малко?

Воспоминания чередуются в строгой последовательности. Потом я оказался неподалеку от ракетного парка. Услышал голос лейтенанта Узлова. По его командам понял, что в парке закругляются, готовят установку, как моряки говорят, на «товьсь». Но я ошибся.

Вдруг из ворот на приличной скорости выскочила ракетная установка и помчалась по тренировочному маршруту. В кабине сидел Цыганок. Я помахал Косте, он сделал знак рукой: велел подождать его. На обратном пути он, открыв дверцу, сказал: «Садись, смотри, как мы тревожимся. Учись, Витяга».

Под навесом стояли подполковник Громов и майор Савчук. Они наблюдали, как солдаты зачехляли ракетную установку. Я помогал Цыганку, он хвалил меня за расторопность и все приговаривал: «У нас, брат, так: попотеешь – считай, ты солдат».

Громов посмотрел на часы, сказал:

– Молодцы, торопитесь не спеша, отбой!

Узлов построил взвод. И уже хотел было вести его к навесу, как вдруг заметил меня. Он подал команду «вольно», подошел ко мне.

– Рядовой Гросулов? Вы как сюда попали? Кто пропустил в парк?

Цыганок повел в сторону виноватыми глазами. Потом вскинул голову, сказал:

– Мы его в кабине провезли. Пусть ума набирается. Он мечтает перейти в наш взвод, – нашелся Цыганок, хотя об этом я никому не говорил.

Вход в ракетный парк только по специальному расписанию и разрешению. Узлова аж всего передернуло:

– Ефрейтор Цыганок, делаю вам замечание... Смирно! На-право!

– Садитесь, товарищи, – сказал Громов, когда взвод оказался под навесом.

Подполковник подошел к бачку, наполнил кружку водой, выпил не отрываясь.

– Устали? – сказал он, возвращаясь к столу.

Цыганок взглянул на Волошина, Волошин – на сержанта... и промолчали. Командир, видно, понял, что солдаты устали, потому что сам он тоже устал.

– Говорят: суббота – не работа. – Подполковник улыбнулся белозубым ртом, заулыбались и солдаты. – Нам приходится работать, да еще, как говорится, на полную катушку. Сейчас там, на западе нашей страны, поют первые петухи... Поют! Может, оттого они и поют, что мы тут у ракетных установок тревожимся. – сказал подполковник негромко, как бы про себя. Но его услышали и поняли: я это определил по взглядам солдат, по тому, как они, когда он умолк на минуту, начали перешептываться, а Цыганок дохнул мне на ухо: «Соображаешь, когда петухи поют? Когда у нас мокро под мышками».

Командир части объявил благодарность взводу и в это время заметил меня. Цыганок хотел загородить спиной, но я сам поднялся.

– Вы как попали сюда? – спросил Громов и почему-то посмотрел на Савчука.

– Зайцем, – ответил я. – Когда взвод входил в парк, незаметно пристроился...

– Для чего? – затревожился Громов. Он хотел было позвать дежурного по парку и сделать ему внушение за ротозейство. Но тут поднялся лейтенант Узлов.

– Товарищ подполкновник, виноват ефрейтор Цыганок. Разрешите доложить?

– Товарищ подполковник, выслушайте меня, – твердо сказал я.

– Говорите, рядовой Гросулов.

Что я мог сказать? Мне не хотелось, чтобы наказывали Цыганка, не хотелось потому, что Костя, я в этом убежден, искренне старается помочь мне. Иногда у него это получается не так, как надо бы. И все же он старается.

– Я был в солдатском кафе, на баяне играл... Пальцы по клавишам ходят, а мысли мои о тройке. Все знают, что я троешник. А соревнуюсь я с кем? С самим ефрейтором Цыганком. Дай, думаю, посмотрю, как он колдует у приборов. Вот и пришел. Конечно, Цыганок провез в кабине. Но я был к этому готов, он лишь отгадал мое желание...

Командир, видимо, поверил мне. Он обратился к Савчуку:

– Слышал? Случай-то необыкновенный. Вроде и наказывать-то не за что. Ну хорошо, мы разберемся... Лейтенант Узлов, —взвод в вашем распоряжении.

– Струхнул? – спросил Цыганок, когда я остался с ним вдвоем. – Играл бы себе на баяне, мило и хорошо. Сочинитель, потянуло его посмотреть. Придумал?

– Правду сказал.

– Поверил я тебе! Выгораживал меня, вот и сочинил.

– Нет. – возразил я и вспомнил отца: – Если узнает, попадет и мне и другим.

– Если! – возразил Цыганок. – Ты думаешь, он не узнает? Узнает. У генералов нюх на чепе обостренный, они на расстоянии чувствуют компот. Приедет, поведет носом и сразу пальчиком поманит: подойди, субчик, ты чего же здесь колбасишь, воинский порядок нарушаешь! Уставы читал? Читал! Получай двойную порцию! Обязательно двойную. А как же, читал и нарушил. В этом случае лучше говорить – не читал. С необразованных да незнаек спрос полегче. Они, эти незнайки, как божьи сироты, сострадание вызывают...

– Отец таких «тузиками» называет.

– И своего сына?

– Для него я сейчас не сын – солдат.

– И ты так считаешь?

– Так. Он сам по себе, а я сам по себе. Защиты у него не ищу...

– Ну! Первый раз вижу такого, – сказал Цыганок и, помолчав, весело заговорил: – Полюбил я разнесчастную командирскую жизнь. Улавливаешь? Нет. Слушай: осенью подаю заявление в училище. Через два года я – лейтенант. Обязательно попаду в свою часть. Вот тогда-то я тебя научу, как сочетать игру на баяне с отличной службой. – Цыганок засмеялся. Подошедший рядовой Волошин подтвердил:

– Костя такой: в одни двери войдет ефрейтором, в другие выйдет лейтенантом.

– Мне не до шуток, ребята, – обиделся я.

– Кто шутит? – закипятился Цыганок. – Ты сам разве пошутил? Сам пошел в парк. Это на первом году службы! А что будет через год, два! Или ты это делаешь, чтобы генералу-папаше понравиться? Отцовского ремня боишься? Тогда отстань, не ходи в нашем строю... Папа строгий. Па-а-па!.. Настоящий солдат солдату худого слова не скажет. И папа твой такой же солдат, как и все люди в погонах. Пошли в свой домик, ты сыграешь, а Пашка споет «Не брани меня, родная, что я так его люблю».

– А про что это? – спросил Волошин.

– Про любовь. Пашенька, про ту, которая только снится ракетчику во сне.

Мы пошли в кафе. Я играл на баяне. Павел действительно пел, только без слов, просто подпевал, и ладно получалось.

Завтра я скажу Цыганку: Костя, а ведь я не был на квартире старшего лейтенанта Малко. Интересно, как это он воспримет?

Скажу».

Ill

Виктор смотрел на секундомер: тонюсенькая стрелка мчалась галопом. Ничтожная стрелка пугала.

– Вот прет! – сокрушался он. Для обработки данных пуска не хватало нескольких секунд, вот этих: раз-два, три-четыре, пять-шесть – всего три ничтожных всплеска маленькой стрелки... Он знает, чего они стоят в настоящем бою. Еще бы не знать! Каждый день старший лейтенант Малко напоминает: «Ты вообрази, Виктор, что произойдет, если враг упредит пуск нашей ракеты всего лишь на одну секунду>. И командир взвода рисует страшную картину взрыва. Виктор воображает мысленно: поднимается огромный столб земли, медленно, с трудом, затем хлещет яркое пламя, и тут же грохот потрясает округу... От этой картины пробегают мурашки по телу.

Секунды, секунды... Раньше, когда учился в школе, отрабатывал трудовую практику на стройке жилых домов, и в голову не приходило, что секунды имеют какое-то значение, что это серьезное время и из-за него придется потеть и краснеть. Да, ничего подобного не было! В школе были оценки, на стройке – план. Об оценке говорили и учителя, и классный руководитель, и завуч, и директор, за нее и от бабушки попадало, и от родителей. На стройке шумели о плане. Но о секунде?.. Что там говорить – строители и не задумываются о том, что часы .и минуты состоят из секунд. Раствор поступал – работали, раствор не подавали на леса – курили. Как-то прораб, старичок, инженер-строитель, набросился на бригадира каменщиков дядю Мотю, бородатого увальня: «Матвей Филиппович, у тебя десять минут простоя, а ты мне не звонишь!» Дядя Мотя от удивления рот раскрыл, потом, сообразив, за что выговаривает прораб, ощерился: «Тю, Ляксей Сандрович, да когда ж это было, чтобы десять минут считалось за простой. Рабочий класс курит, Ляксей Сандрович. Вот ежели мои ребята, скажем, ну часа два животы грели бы на солнце, тогда другое дело. А чего шуметь, из-за каких-то, тьфу, десяти минут. Никогда этого не бывало, Ляксей Сандрович».

«Эх, дядя Мотя, попал бы ты к ракетчикам!»– вздохнул Виктор и обратился к Цыганку, склонившемуся у макета пульта управления:

– Костя, а что будет, если я вообще не смогу уложиться в норматив?

– Как это «вообще»?

– Ну, никогда...

Цыганок выпрямился, окинул взглядом царство учебных макетов и моделей, покоившихся на подставках и развешанных на стенах, сказал:

– Такого быть не может, Виктор.

– А если случится?

Цыганок подошел к Виктору, посмотрел в упор в лицо:

– Встань!

Виктор поднялся. Он был выше Цыганка на две головы, шире в плечах. Костя обошел вокруг, сказал:

– Ты представляешь, что будет, если твой портрет напечатать в газете? И подпись: «Лучший оператор Н-ской ракетной части Виктор Гросулов». Девушки с ума сойдут, письма будешь получать каждый день: «Дорогой Виктор! Я случайно увидела ваш портрет в газете на первой полосе, рядом с передовицей. Не помню, о чем говорилось в передовой статье, но хорошо запомнила ваше энергичное лицо.

И представьте себе, в эту же ночь вы приснились мне! Ах, какая это была ночь! Мы танцевали, я была в голубом платье, которое мне мама подарила в честь окончания электромеханического института. Диплом я, конечно, защитила на «отлично». Мне нет еще двадцати двух лет, а я уже инженер и зовут меня Альбиной Недосекиной». Неужели ты не хочешь получать такие письма? – спросил Цыганок, отойдя к окну. – От Альбины Недосекиной?