Текст книги "Подводный фронт"

Автор книги: Николай Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Транспортная деятельность черноморских лодок приводила фашистов в ярость, и они предпринимали бешеные усилия, чтобы сорвать ее. Некоторым из лодок приходилось за поход по 16–18 раз уклоняться от атак вражеских самолетов. Две из них – «С-32» и «Щ-214» – погибли. И все же перевозки продолжались. Всего подводники сумели доставить в Севастополь до 4 тысяч тонн различных грузов. Из осажденного города ими было эвакуировано 1400 человек, вывезено 2,8 тонны ценных грузов, в том числе деньги – 15 миллионов рублей. [20]20
  См: Емельянов Л. А. Советские подводные лодки в Великой Отечественной войне, М., 1981. С. 140.


[Закрыть]

Говоря о боевых делах черноморских подводников, нельзя не сказать, что ими был накоплен, пожалуй, больший, чем на других флотах, опыт навигационно-гидрографического обеспечения морских десантов. Так, в Керченско-Феодосийской десантной операции активно участвовали «Щ-201», «М-51», «Щ-203». Это они выставляли светящиеся ориентиры, высаживали гидрографические группы, что способствовало успешной высадке десантников.

Весьма интересны, на мой взгляд, и примеры использования артиллерии подводных лодок против береговых объектов. Шоссейные дороги в Крыму, которыми пользовался противник, проходили вдоль берега и хорошо наблюдались с моря. Лодки, как правило, в ночное время подходили незамеченными к берегу, всплывали и с обнаружением скопление войск и боевой техники открывали огонь. Конечно, существенный ущерб таким образом нанести врагу было трудно, но все-таки подобные действия вынуждали фашистов отвлекать силы с передовой линии, выставлять вдоль берега дополнительные посты наблюдения, размещать здесь артиллерию.

Наиболее отличившиеся подводные лодки Черноморского флота также удостаивались высоких наград. К июню 1943 года здесь имелось три подводных корабля, отмеченных Родиной, – флаг «Л-4» украшал орден Красного Знамени, флаги «Щ-205» и «М-35» – гвардейские лепты.

Новый, 1944 год… Наверное, каждый советский человек встречал его с одной мыслью, с одной надеждой, чтоб фашистская нечисть была наконец выметена с территории нашей страны. И год начался хорошо. Успешно продолжались наступательные действия наших войск. Почти каждый день Совинформбюро сообщало об освобождении новых и новых городов.

Стремительное развитие событий на сухопутных фронтах ставило новые задачи перед флотами, и в том числе, разумеется, перед подводниками.

Горячие наступали дни для черноморцев. С выходом наших войск к Перекопу Крым оказался отрезанным с суши. Снабжение своей группировки, изолированной в Крыму, фашисты могли осуществлять теперь только морем и по воздуху. А стало быть, еще большее значение приобретали действия подводников, направленные на срыв морских сообщений между Крымом и западными портами Черного моря. Выполнение этой задачи, однако, было связано с немалыми трудностями. Особенно остро стояла проблема с ремонтом лодок. После плавания в суровом зимнем море все большее число их нуждалось в профилактике, а мощности ремонтных предприятий на Кавказе, увы, не хватало.

К началу 1944 года в строю находилось меньше половины лодок, входивших в состав черноморской бригады. Комбригу капитану 1 ранга Андрею Васильевичу Крестовскому и его штабу приходилось прилагать максимум усилий для того, чтобы обеспечить возможно более эффективное воздействие на коммуникации врага. Принципиально важным тут было правильно определить боевые позиции. Довольно долгое время подводные лодки вели боевые действия в северо-западном районе Черного моря. И не очень успешно. И вот «нарезали» позиции у берегов Крыма и в открытой части моря между Крымом и портами Румынии. Тут глубины были большие, минная опасность меньше и, что самое главное, более частыми стали встречи с вражескими кораблями и судами.

К нам поступил отчет о боевой деятельности бригады подплава за последний квартал 1943-го. Данные, приведенные в нем, говорили, что результативность боевых походов в октябре – декабре резко возросла. Было совершено 32 торпедные атаки, 19 из которых оказались успешными. Из небольшой диаграммы, приобщенной к отчету, можно было увидеть, что это больше, чем то, что удалось черноморским подводникам за весь 1942 год.

Успешно начали они и 1944-й. Подробно, не скрывая горделивых ноток в голосе, контр-адмирал Павел Иванович Болтунов докладывал мне о метких, снайперских, атаках капитанов 3 ранга Г. Е. Карбовского, Б. В. Гремяко, капитан-лейтенантов А. Н. Кесаева, Я. К. Иосселиани, И. Я. Трофимова. По всему чувствовалось – дело у черноморцев пошло.

В отличие от своего коллеги куда более сдержан и лаконичен был в те январские дни начальник подводного плавания КБФ. И дело не только в том, что Андрей Митрофанович Стеценко по своей натуре был человеком немногословным. Увы, балтийцы вот уже несколько месяцев не топили вражеских кораблей и судов: фашисты, израсходовав огромные силы и средства, сумели создать непроходимый противолодочный рубеж. При попытке форсировать его весной и летом 1943 года одна за другой погибли сразу несколько подводных лодок. Стало совершенно ясно, что просто бессмысленно рисковать людьми и кораблями. Командование приняло решение прекратить посылку лодок в Балтийское море. Для борьбы с морскими перевозками врага использовалась теперь лишь торпедоносная авиация.

Это, однако, не означало, что балтийские подводники с той поры бездействовали. Нет, они и в этих условиях делали все, что было в их силах. «Малютки», скажем, не раз выходили на Гогландский плес и в Нарвский залив, где высаживали разведывательные группы. Много времени и сил экипажи лодок отдавали ремонту, боевой подготовке. Конечно, можно было понять досаду подводников: наши войска громили фашистские полчища под Ленинградом, а им приходилось заниматься большей частью обыденными делами. Но мы верили: звездный час балтийских подводников еще впереди.

В конце января я с особым нетерпением ждал вестей с Северного флота. Здесь в период с 16 января по 5 февраля проводилась операция разнородных сил флота по нарушению вражеского судоходства. Та самая «РВ-1», о которой мы вели речь с В. П. Карпуниным еще в ноябре.

Замысел операции мне был хорошо известен, ведь он рождался в штабе Северного флота еще при моем участии. Мыслилось, что в атаках по вражеским конвоям вместе с подводными лодками примут участие эсминцы, торпедные катера, а также авиационные части и береговые батареи. При этом развертывание подводных лодок предполагалось осуществить совершенно по-новому.

Мы все чаще стали замечать, что гитлеровцы уже привыкли к тому, как действуют наши подводники, хорошо знали, что лодки несут патрулирование главным образом вблизи берегов, а когда подходит время пополнять аккумуляторные батареи, отходят в районы зарядки. Словом, враг начал приспосабливаться, менял тактику. Теперь он осуществлял проводку конвоев по наиболее безопасным фарватерам. Время от времени его суда отстаивались в глубинных фьордах. Заметно усилилось авиационное противодействие нашим лодкам.

Откровенно говоря, нас уже не удовлетворяли отдельные, разрозненные удары по вражеским конвоям, хотелось добиться большего – полностью разгромить хотя бы один-два конвоя, хотя бы на время прервать перевозки противника. Вот и появилась идея развернуть лодки не у берега, а милях в 25–30 от него. А с получением информации с самолета-разведчика или берегового радиоцентра о приближении вражеского конвоя выйти на курс его движения и нанести ряд последовательных ударов. Каждому командиру при этом представлялась полная свобода маневрирования для перехвата противника. Не исключалась одновременная атака конвоя несколькими лодками.

Операция тщательно готовилась. На флоте разработали соответствующие документы: боевой приказ, дополнительное боевое наставление, плановую таблицу, схему связи. Под руководством комбрига И. А. Колышкина была проведена оперативно-тактическая игра с участием командиров кораблей.

И вот 16 января Карпунин доложил, что развертывание подводных лодок началось. Всего для участия в «РВ-1» было выделено девять лодок. Две из них должны были вести непрерывную разведку в районе Гаммерфест, Порсангер-фьорд, остальные составляли ударную группу.

Следить за всеми перипетиями операции из Москвы было, конечно, трудно, но доклады о потоплении вражеских судов поступали к нам сразу же. Первой успеха добилась «М-201» капитан-лейтенанта Н. И. Балина. 19 января она потопила вражеский транспорт двухторпедным залпом. В последующие дни поступили сообщения об успешных атаках Г. И. Щедрина, Л. И. Городничего, В. Н. Хрулева, молодого командира «М-108» капитан-лейтенанта И. И. Юдовича.

Ну а подробности уже в начале февраля мне доложил В. П. Карпунин, прибывший в Главморштаб. Он, кстати говоря, непосредственно участвовал в боевых действиях, выходил в поход на «С-56». В походе этом не все складывалось удачно. В самом начале его при атаке конвоя последовал досадный промах – торпеды прошли мимо цели. Потом «эска» встретила фашистский эсминец, подверглась сильной бомбежке. Но в конце концов ей все же удалось потопить крупный танкер.

Вячеслав Петрович, по всему чувствовалось, был еще полон боевого возбуждения, не остыл после походных переживаний. В то же время он, как всегда, оставался предельно деловит и самокритичен.

– Если давать оценку операции в целом, – заявил он, – то успешной ее никак не назовешь. Многое из того, что задумывалось, пока не получилось.

– Но ведь были удачные атаки, – заметил я.

– Да, но удары наносились по отдельным судам, – пояснил Карпунин. – Только однажды караван удалось атаковать двумя лодками, да и то одна из них промахнулась. Из-за плохой погоды почти не смогла действовать авиация. Не справилась со своими задачами группа лодок разведки, поэтому лодки, входившие в ударную группу, вынуждены были, как правило, производить самостоятельный поиск целей…

– Ну а главный вывод какой?

– Главный? Надо повторить операцию. Дело-то стоящее. А опыт взаимодействия придет. Обязательно придет.

Ну что ж, с таким выводом я готов был согласиться. Забегая вперед, скажу, что в дальнейшем было проведено несколько операций. Новый метод боевого использования подводных лодок – метод «нависающей завесы» – целиком оправдал себя. Он открывал перед подводниками новые возможности для направления ударов по врагу.

На Черном море

В середине февраля я вылетел из Москвы в первую свою командировку – на Черноморский флот. Под крылом самолета проплывали заснеженные квадраты полей, чернеющие островки лесов, извилистые ленточки рек и речушек, а мне вспоминалась моя давняя служба на Черном море. Ведь те годы подарили мне встречи с большими людьми, очень много сделавшими для становления нашего флота.

Вытянув по жребию бумажку с надписью «Черноморский флот» (таким вот необычным, на сегодняшний взгляд, но, безусловно, справедливым способом производилось в ту пору распределение выпускников Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе), в июне 1930 года я прибыл в Севастополь. Все мысли, конечно, были только о кораблях. Но вдруг последовало совершенно неожиданное назначение – флаг-секретарем начальника Морских Сил Черного моря. К такому повороту событий я был совсем не готов.

Флаг-секретарь – это, по сути, адъютант. А ведь не секрет, какое отношение бытует к этой должности среди некоторых: эдакое, мол, теплое местечко при начальстве… Много позже я понял, как же несправедливы и превратны эти представления. Флаг-секретарь, адъютант – эго ведь не мальчик на побегушках. Это серьезная и крайне необходимая штабная должность. Но тогда, в июне 1930 года, я был совершенно убит тем, что мои товарищи будут плавать, расти, совершенствоваться во флотском деле, а мне придется служить на коврах и паркете. Но делать нечего, надо было отправляться в штаб флота и приступать к исполнению новых обязанностей.

Начальник Морских Сил Черного моря, или, как сокращенно называли, наморси, В. М. Орлов с первых дней произвел на меня огромное впечатление. Человек высочайшей культуры, воспитанности, какого-то удивительного изящества буквально во всем – в походке, во взгляде, в разговоре, даже в смехе! Уважение и восхищение вызывала и биография Владимира Митрофановича. Я знал, что он прошел трудную и суровую школу жизни. В царское время, будучи студентом юридического факультета Петербургского университета, он дважды был арестован за революционную агитацию. В 1916 году его мобилизовали и направили учиться на отдельные гардемаринские классы. В дни Октября Орлов служил на Балтике на крейсере «Богатырь», матросы которого неоднократно избирали его в судовой комитет. В 1918 году стал членом партии большевиков. Некоторое время Владимир Митрофанович возглавлял политотдел Балтийского флота. Затем руководил военно-морскими учебными заведениями. В 1924 году он водил в заграничный поход отряд кораблей в составе крейсера «Аврора» и учебного корабля «Комсомолец» по маршруту Кронштадт – Мурманск – Архангельск – Кронштадт с заходом в Швецию и Норвегию. С октября 1926 года В. М. Орлов командовал Черноморским флотом.

Орлов был умелым и требовательным воспитателем командных кадров. Это я быстро почувствовал и на себе. В один из первых же дней произошел такой случай. Орлов долго работал у себя в кабинете с какими-то документами, а потом попросил стакан чаю. В моем распоряжении находился писарь, которому и следовало бы поручить выполнение такой просьбы, но накануне я отпустил его, поэтому пришлось самому бежать в буфет, заваривать чай, затем нести его в кабинет наморси. Тот, увидев это, отчитал меня:

– Почему же вы не cказали, что отпустили писаря? Обошелся бы я без чая. Чтобы больше вы такими делами не смели заниматься. Вы не денщик. Вы – штабной командир.

Расстроенный выговором, я взял да и сгоряча выложил все, что думаю о своей должности. Орлов усадил меня на стул и с полчаса втолковывал, в чем я заблуждаюсь:

– Вы даже не представляете, какую бесценную школу можете пройти здесь. У вас прекрасная возможность с первых дней службы научиться смотреть на все флотские дела широко и масштабно. У вас все еще впереди, отпущу я вас на корабли – не волнуйтесь. Но отпущу только тогда, когда увижу, что вы взяли все, что возможно, от должности флаг-секретаря…

И это были не просто слова. Орлов, несмотря на свою большую занятость, не упускал подходящего случая для моей учебы. Идет, к примеру, большое отрядное учение в море. Дивизия крейсеров во главе с линкором «Парижская коммуна» следует в кильватерной колонне. По сигналу флагмана производится поворот на 90 градусов. Наморси подзывает меня и неожиданно спрашивает:

– Как вы, Виноградов, оцениваете произведенный маневр?

Я пожимаю плечами: мне ли, мол, судить о таких вещах, Орлов спокойно, вполголоса, но очень внушительно замечает на это:

– Вы флаг-секретарь командующего и должны иметь свое суждение по каждому флотскому событию. Потрудитесь мне больше таких невразумительных ответов не давать.

Пришлось делать выводы для себя, и впредь я уже не был простым созерцателем учений, старался мысленно анализировать каждый их эпизод. А Орлов еще не раз устраивал мне маленькие экзамены, поправлял, коль отвечал неточно, хвалил, если суждения были достаточно правильны и весомы. И это действительно было редкостной, чрезвычайно полезной школой для молодого командира РККФ.

Орлов часто выходил в море, лично руководил учениями корабельных сил. Это было время, когда наш флот, если так можно выразиться, начинал ощущать себя флотом. Позади остались тяжелейшие годы восстановления его, годы, когда радовались, что удалось отремонтировать и ввести в строй какую-нибудь старую, искалеченную во время гражданской войны посудину, когда событием становился самый обычный переход из одного черноморского порта в другой. Теперь же на Черном море появилось сразу несколько крупных кораблей, выросло число эсминцев, сторожевиков, торпедных катеров, начали поступать первенцы советского подводного кораблестроения – подводные лодки серии «Декабрист». Орлов не жалел сил и энергии на то, чтобы уровень боевой учебы на флоте соответствовал новому облику его и задачам, многое делал для выработки у командиров единых взглядов на ведение морского боя.

Уверенно управлял В. М. Орлов силами флота на крупном учении, состоявшемся осенью 1930 года вблизи Кавказского побережья. За ходом учения наблюдал нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов и дал высокую оценку выучке черноморцев. Хорошо отстрелялась тогда «Парижская коммуна», красивую атаку на полном ходу выполнили торпедные катера. А под занавес учений всех приятно удивили действия одной из подводных лодок. Она провела скрытную и очень эффектную атаку по линкору.

В июне 1931 года Владимир Митрофанович Орлов был назначен в Москву начальником Морских Сил РККА. На этой высокой должности, которую он занимал шесть лет, с еще большей силой раскрылся его талант крупного организатора и воспитателя флотских кадров. В. М. Орлов был удостоен высшего военно-морского звания того времени – флагмана флота 1 ранга.

Ну а мне после ухода В. М. Орлова довелось в течение нескольких месяцев работать еще с одним столь же незаурядным человеком – Иваном Кузьмичом Кожановым. Именно он после ухода В. М. Орлова командовал Черноморским флотом.

Об И. К. Кожанове я много слышал еще в училище. Герой гражданской войны, водивший в бой матросские полки против Юденича и Врангеля, воевавший на Балтике и Волге, на Каспии и Азове, он казался личностью просто-таки легендарной. Но при непосредственном знакомстве оказалось, что это чрезвычайно простой и доступный человек. По характеру он был совсем не похож на В. М. Орлова: внешнее менее подтянут и совершенно не изящен, даже несколько грубоват в выражениях. Но за внешней простоватостью скрывалось глубокое знание и теории военно-морского дела, и практических проблем флота.

На флоте Кожанова любили. Здесь служило много его боевых товарищей по гражданской, которые так себя и называли – кожановцами. Они часто приходили в кабинет наморси, входили запросто, без доклада. Начинались воспоминания о былых боях и походах. Иван Кузьмич был мастерским, задорным рассказчиком – образная, народная речь, бесконечные прибаутки, которыми он так и сыпал. Любил Кожанов вспоминать, как был он военно-морским атташе в Японии.

– Меня там за своего принимали, – подшучивал он над своими несколько раскосыми глазами.

Работалось с И. К. Кожановым интересно. Он был далек от канцелярщины, не любил возиться с бумагами, предпочитал идти в матросскую массу, заниматься конкретными, живыми делами. Если Орлов всегда придавал значение моменту престижа (скажем, не было случая, чтобы он держал свой флаг ниже, чем на крейсере), то Кожанова это, похоже, вовсе не волновало: он мог выйти в море и на тральщике, и на катере. Но почему-то особенно любил эсминцы «Матросский флагман» – так любовно называли его моряки.

При Кожанове, на мой взгляд, подготовка корабельных сил была более приближена к боевым условиям. При всей своей обычной мягкости и добродушии Иван Кузьмич становился просто беспощадным, если в боевой учебе обнаруживались чрезмерные условности, упрощенчество или уж тем более показуха. Кожанов требовал, чтобы экипажи боевых кораблей больше плавали в сложных погодных условиях, учились метко стрелять, несмотря на шторм и туман. Он обладал богатейшим личным боевым опытом и не скупясь делился им с подчиненными. Блестяще проводил разборы, военные игры, па которые обычно собирали всех командиров кораблей флота. Вот где в полной мере проявлялись эрудиция, кругозор И. К. Кожанова. Он увлеченно и со знанием дела говорил о перспективах развития флота, о новинках зарубежного кораблестроения, о взаимодействии флота и авиации.

Нельзя не сказать и еще об одной колоритной фигуре – начальнике штаба флота Константине Ивановиче Душенове. В дни Октября он был матросом на легендарном крейсере «Аврора». Настоящим носителем революционного духа и традиций, большевистской страстности и принципиальности оставался К. И. Душенов всегда, и тогда, когда занимал уже весьма высокий пост.

Штаб флота в ту пору был совсем небольшим – от силы два десятка человек. Но работал он очень слаженно и четко, и во всех его делах чувствовалась твердая рука начальника. Константин Иванович работал, что называется, не жалея себя Даже когда случалось приболеть, не давал себе малейшей поблажки. Все в штабе звали: если Душенов ходит по отделам и в коридоре вполголоса напевает какой-нибудь веселый мотивчик, значит, он нездоров и лечится своим средством – разгоняет болезнь в движении.

Вообще, характером К. И. Душенов обладал непростым, неординарным и порой был способен на необычные поступки и решения, в особенности если дело касалось борьбы за строгий флотский порядок. На флоте из уст в уста передавали такую, к примеру, историю. Как-то начальник штаба флота делал смотр линкору «Парижская коммуна». Обнаружив довольно много непорядка, упущений в содержании корабля, он приказал весь замеченный им мусор и хлам немедленно убрать и сложить на верхней палубе в одну кучу. Линкор – корабль большой, и куча получилась внушительная. Тогда Константин Иванович приказал построить экипаж, затем пригласил одного из лучших спортсменов линкора и громогласно, так, чтобы весь строй слышал, поинтересовался: по силам ли тому перепрыгнуть через эту свалку мусора? Тот стушевался. А Душенов саркастически заметил:

– А что же будет, если куча еще вырастет?

Прямо скажем, примером тонкого и деликатного подхода этот факт не назовешь. Но уж что наглядно, то наглядно. Урок экипаж линкора получил памятный, да и в других экипажах поняли, что за беспорядок начальник штаба спуску не дает.

В 1935 году К. И. Душенов был назначен командующим Северной военной флотилией, а затем стал командующим флотом. От старожилов Севера мне не раз доводилось слышать о том, как много делал он для молодого флота, как много сил вкладывал в строительство баз, аэродромов, в создание береговой обороны, в то, чтобы быстрее осваивался морской театр.

Вот с такими людьми довелось мне общаться в первые годы службы на Черном море. Орлов, Кожанов, Душенов… Фамилий этих видных деятелей советского Военно-Морского Флота не найдешь в истории Великой Отечественной войны. Их жизни трагически оборвались за несколько лет до ее начала. Но они внесли достойный вклад в развитие нашего флота. Я думаю, что талант многих военачальников военной поры засверкал еще и потому, что у них были достойные предшественники и наставники. И сегодня, говоря о советской флотоводческой школе, о традициях советского военно-морского искусства, давайте не забудем отдать должное той плеяде замечательных организаторов и руководителей Рабоче-Крестьянского Красного Флота, которых выдвинула из народной массы революция.

Самолет приземлился в Краснодаре. Отсюда пришлось добираться на перекладных до Поти. Силы Черноморского флота базировались в целом ряде кавказских портов – Туапсе, Геленджике, Батуми… Но основная часть их располагалась в Поти. Здесь был и штаб бригады подплава.

Поти – городок небольшой, порт очень тесный. Просто удивительно, как удалось разместить в нем такого громадину, как линкор «Севастополь», [21]21
  До июня 1943 года линкор носил имя «Парижская коммуна».


[Закрыть]другие крупные корабли. Подводные лодки буквально сгрудились у борта довольно внушительной плавбазы «Волга», точно пчелы вокруг матки.

О положении дел в бригаде мне доложил начальник подводного плавания Черноморского флота контр-адмирал П. И. Болтунов. Сообщил он и весьма печальную новость: не вернулась из похода подводная лодка «Л-23», на которой находился командир бригады капитан 1 ранга А. В. Крестовский.

– Боевой комбриг был, прекрасный товарищ, – добавил Болтунов. – Да вы, должно быть, помните его по училищу?

Да, я хорошо помнил пылкого, жизнерадостного курсанта Крестовского. Трудно было поверить, что его, как и членов экипажа, больше нет в живых. Хорошо помнил я по совместной учебе в училище и самого Болтунова. Еще бы, ведь он, обучавшийся на старшем курсе, был моим командиром отделения. Мы, тогдашние его подчиненные, уважали Павла Ивановича Болтунова за честность, справедливость, за то, что он был для нас не только командиром, но и настоящим старшим товарищем.

После выпуска из училища Болтунов плавал штурманом на эсминце «Володарский», затем стал подводником, служил на «декабристах», «ленинцах». Войну встретил командиром бригады подплава. Именно его в 1943 году и сменил Крестовский. Теперь же, когда тот погиб, Павлу Ивановичу надо было вновь приобретать навыки управления бригадой – ему приказано временно исполнять обязанности комбрига.

– Обстановка в бригаде довольно сложная, – докладывал Болтунов. – Из двадцати восьми лодок в готовности к выходу в море от силы десять. Мобилизуем все, что только можно, чтоб ускорить ремонт остальных, но, увы, не все получается. С большим напряжением работает и штаб бригады, ведь впереди – большие дела.

Да, вот-вот должны были грянуть бои за Одессу. А там и за освобождение Крыма. Пора развертывать активную подготовку к участию в этих операциях. Ну а моей задачей было – оказать черноморским подводникам в этом практическую помощь. Но с чего начать работу? Это я наметил для себя еще в Москве: начну сразу с боевого похода.

Болтунов, узнав о моем намерении, забеспокоился:

– На ближайшие дни у нас запланирован выход только одной лодки – «М-62». Но экипаж этой «малютки», к сожалению, у нас не из лучших. Много в нем молодых, неопытных подводников. И командир «шестьдесят второй» тоже пока ничем себя не показал…

Но ведь это как раз то, что мне и нужно! Хороший командир и сам будет хорошо воевать, ну а начинающему, малоопытному тем более нужна помощь. Решено – сделано. В этот же день я перебрался на «М-62», а вечером она вышла в море.

Путь предстоял неблизкий – почти через все Черное море, под Евпаторию. Там, вблизи вражеских коммуникаций, «малютка» должна была нести боевое патрулирование. Быстро растаяли во тьме кавказские берега. Черная, беззвездная ночь опустилась над морем. Оно встретило нас крепким ветром, крутой встречной волной.

Командир «М-62» капитан-лейтенант Н. И. Малышев, стоя на мостике, озабоченно покачивал стриженой головой:

– Чувствую, опять разыграется сильный шторм. В прошлом походе нас так потрепало, что пришлось целый месяц ремонтироваться. Как бы не повторилась та же история.

Шторм и впрямь разыгрался не на шутку. Гребни волн захлестывали «малютку». Она с трудом двигалась вперед. Ну а как дела в отсеках? Как переносят качку молодые моряки? Спускаюсь вниз.

Пройдя по лодке, убеждаюсь, что в каждом отсеке есть опытные моряки, которые отлично держатся сами и помогают товарищам. Дух в экипаже вполне боевой, и беспокоиться за людей не приходится – выдюжат.

А вот железо, увы, не выдерживает свирепого шторма. С жутким треском мощной волной оторвало от палубы и загнуло к корме ограждение рубки. Загнуло назад и магнитный компас. Теперь его показаниям веры не было. Да это еще бы полбеды, но очередной штормовой вал, накрыв лодку, хлестанул в центральный пост. Вода заполнила трюм, вывела из меридиана гирокомпас, залила нижнюю головку перископа.

Что делать? Пришлось погрузиться, чтобы уйти от крутых встречных волн, привести в порядок корабль, ввести в строй гирокомпас. Только управились, всплыли – и тут же в центральный пост обрушилась новая водяная лавина. На этот раз гирокомпас вышел из строя всерьез.

– Вот вам, Малышев, и первая вводная по штурманской части, – заметил я. – Какие будут предложения?

Положение наше и впрямь было незавидным. Гирокомпас не работал. Магнитный компас показывал что угодно, но не то, что нужно. Ориентировку мы потеряли… Командир «малютки» сморщил лоб:

– Точное место определить затрудняюсь… Если повернуть на север, то рано или поздно обнаружим Крымские горы, восстановим ориентировку…

Решение, прямо скажем, не ахти какое изящное. Но в данном положении, пожалуй, наиболее разумное и надежное. Идем потихоньку на север. Шторм начал ослабевать. С приближением рассвета улучшилась и видимость. И вот вдали на фоне светлеющего неба проступили кажущиеся небольшими холмиками горы. Вон Роман-Кош, Чатыр-Даг. А вон и характерные зубцы Ай-Петри, которые ни с чем не спутаешь. Теперь все проще – курс на северо-запад.

Движемся, стараясь держаться мористее. Но вот ходу нам остается всего несколько миль и возникает новая проблема: как точнее выйти в заданную точку? Приближаться к берегу в надводном положении опасно – враг может засечь лодку. Малышев на этот раз не смог предложить подходящего варианта действий. Пришлось порекомендовать ему кое-что из нашего заполярного опыта. Там, на Севере, подводники при необходимости ориентировались по глубинам. Сейчас нам требовалось выйти в квадрат, наименьшие глубины в котором были 50 метров. Погрузились точно на такую глубину и малым ходом двинулись в сторону берега. Через некоторое время лодка мягко коснулась грунта. На глубиномере ровно 50 метров. Подвсплываем под перископ, определяемся по береговым ориентирам: вышли почти в назначенное место.

Таким вот весьма непростым и напряженным получился переход в район боевого патрулирования. А вот само пребывание на позиции проходило при более спокойной погоде, без особых приключений, но и, увы, без встреч с врагом. «Малютка» курсировала между Тендровской косой и Тарханкутским маяком, практически параллельно трассе Евпатория – Одесса. Видимость была хорошая. Вахты неслись бдительно. Однако прошли сутки, другие, третьи, но море оставалось пустынным.

Накануне в этом же районе несла боевое патрулирование другая «малютка» – «М-117» капитан-лейтенанта А. Н. Кесаева. Мы знали, что большую часть похода ей также пришлось провести в безрезультатных поисках. Но под конец его удача все же улыбнулась подводникам. 31 января они встретили караван вражеских судов и сумели потопить одно из них. Значит, и нам надо было терпеливо ждать свой шанс.

Ну а пока на лодке делалось все для того, чтобы не терять даром драгоценное походное время. Малышев развил весьма завидную активность. Экипаж отрабатывал одну курсовую задачу за другой, все дни напролет были до отказа заполнены занятиями, тренировками. Ну а по вечерам непременно проводились учебные торпедные атаки. Игралась боевая тревога, лодка маневрировала на различных ходах, оружие и механизмы готовились к бою. Одним словом, все, как в реальном бою, только до выпуска торпед дело не доходило и цели, естественно, были условными. Моряки придумали остроумное название этим ежевечерним упражнениям – «атаки по луне».

Польза таких «атак по луне» была ощутимой. Даже на глаз было видно, что растет боевая слаженность экипажа. Да и сам Малышев заметно прогрессировал с каждой учебной атакой, все увереннее принимал решения, все четче управлял подчиненными.