Текст книги "Подводный фронт"

Автор книги: Николай Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

«5 июля, – писал Лунин, – усилилась интенсивность полетов самолетов противника, освещающих район подлодки. Командир получил извещение по радио о выходе в море немецкой эскадры, произвел зарядку аккумуляторной батареи, и в 16.00 лодка погрузилась…

В 16.33 вахтенному командиру акустиком было доложено о шумах справа по носу. Лодка легла на курс сближения. В перископ ничего не обнаружено. Со вторым подъемом перископа вахтенный командир обнаружил прямо по носу на дистанции 40–50 кабельтовых подлодку противника в надводном положении.

В 17.12 командир обнаружил в перископ два миноносца. То, что принималось первоначально за лодку, оказалось головным миноносцем, которому рефракция приподняла кончик трубы и мостика.

В 17.18 командир подводной лодки обнаружил верхушки мачт больших кораблей, идущих строем фронта в сопровождении миноносцев. Головные миноносцы энергично обследовали район. Сблизившись с «К-21» до дистанции 15–20 кабельтовых, миноносцы повернули обратно и пошли на сближение с эскадрой.

В 17.25 командир подводной лодки опознал состав и определил ордер эскадры противника: «Тирпиц» и «Адмирал Шеер» в охранении восьми миноносцев типа «Карл Галстер», идущих сложным зигзагом. Командир принял решение атаковать носовыми аппаратами линкор «Тирпиц».

В 17.36 эскадра повернула «все вдруг» влево на 90–100 градусов и выстроилась в кильватер с дистанцией между линкором и тяжелым крейсером 20–30 кабельтовых. Подлодка оказалась относительно линкора противника на расходящихся контркурсах. Командир подводной лодки развернулся вправо, стремясь выйти в атаку носовыми аппаратами.

В 17.50 эскадра повернула «все вдруг» вправо, линкор «Тирпиц» показал левый борт, курсовой угол 5–7 градусов. Опасаясь срыва атаки, командир подводной лодки развернулся на кормовые торпедные аппараты и в 18.01 произвел четырехторпедный залп…

В момент залпа подводная лодка находилась внутри строя эскадры. «Адмирал Шеер» справа по носу уже прошел угол упреждения, внутри маневрировали четыре миноносца. Головной миноносец охранения линкора «Тирпиц» резко повернул влево и лег на обратный курс. У командира подводной лодки имелось опасение, что он идет прямо на лодку.

С выпуском первой торпеды был опущен перископ, а с выходом четвертой лодка, дав полный ход, погрузилась на глубину.

Через 2 минуты 15 секунд по секундомеру из отсеков, а также акустиком доложено было о взрыве двух торпед. Шумы миноносцев то приближались, то удалялись, атаки глубинными бомбами не последовало. И только в 18.31 по корме лодки, при постепенно уменьшающихся шумах кораблей, послышался раскатистый взрыв продолжительностью до 20 секунд и затем, последовательно в 18.32 и в 18.33, также раскатистые взрывы, непохожие на взрывы отдельных глубинных бомб.

В 19.09 командир подводной лодки осмотрел горизонт, всплыл и донес по радио об атаке линкора «Тирпиц» и курсе отхода эскадры.

Состояние погоды благоприятствовало атаке: сплошная облачность с чистым небом на горизонте, видимость полная, зыбь с барашками 2–3 балла, ветер 3–4 балла». [14]14
  {14} ЦВМА, ф. 112, д. 1497, л. 467–468.


[Закрыть]

Как это было принято у нас, свой отчет Лунин заключил выводами о предположительных результатах атаки:

«Попадание двух торпед при атаке по линкору достоверно, что должна установить разведка. В то же время допускаю возможность, что головной миноносец, повернувший в момент выстрела на контркурс, перехватил одну из торпед на себя. В пользу этого предположения свидетельствуют последующие большие взрывы…» [15]15
  ЦВМА, ф. 112, д. 1497, л. 467–468,


[Закрыть]

По этим выводам мне нужно было дать свое заключение для доклада командующему. Любую атаку мы всегда стремились оценить объективно, я бы сказал, максимально взыскательно. И в тех случаях, когда возникали хоть малейшие сомнения, не засчитывали экипажу потопление или повреждение атакованного корабля или транспорта. Попадание же в «Тирпиц» не вызывало сомнений. Отчет Лунина и представленные им приложения к нему – калька с маневрированием подводной лодки «К-21» и кораблей противника, расчеты выхода в атаку – все это убедительно свидетельствовало об успехе торпедного удара.

Вскоре после лунинской атаки фашистскую эскадру обнаружил английский разведывательный самолет, патрулировавший в районе Нордкапа. Им было сообщено по радио об одиннадцати неопознанных кораблях, идущих со скоростью 10 узлов.

Сообщение это весьма показательно. Лунин во время атаки определил ход «Тирпица» в 22 узла. И вот спустя какое-то время после нее такое резкое снижение скорости! Только крайние обстоятельства могли заставить фашистов сделать это в районе, где они должны были опасаться советских и английских подводных лодок.

6 июля уже наши разведывательные самолеты обнаружили немецкую эскадру у норвежских берегов. Отказавшись от атаки конвоя, она уходила на юг по-прежнему малым ходом. Через несколько дней контр-адмирал Фишер сообщил нам, что, по данным английской разведки, «Тирпиц» встал на ремонт в Альтен-фьорде и что англичане считают это следствием атаки советской подводной лодки.

Итак, данные нашей и английской разведок подтверждали успех торпедной атаки «К-21». И это я отразил в своих выводах, которые были доложены Военному совету флота. В течение всей войны ни у наших, ни у английских моряков других мнений по торпедированию «Тирпица» не возникало. Странными выглядят в связи с этим попытки некоторых западных историков, предпринятые много лет спустя, принизить совершенное Н. А. Луниным и его экипажем. Результативность атаки подвергают сомнению на том основании, что в корабельном журнале «Тирпица» никаких записей о попадании торпед не обнаружено.

Между тем, известно множество фактов, свидетельствующих о том, что фальсификация корабельных документов, ложные записи в них или, наоборот, отсутствие записей о реальных событиях были в годы войны довольно распространенным явлением в германском флоте.

Впрочем, дело ведь не только в том, попал Лунин в «Тирпиц» или не попал. Как ни оценивай результат торпедного удара «К-21», сам по себе активный поиск, произведенный этой подводной лодкой, ее дерзкий прорыв в походный ордер вражеской эскадры, наконец, сам факт атаки по линкору имели значение, которое невозможно переоценить. Именно эти действия «катюши» да еще плюс ко всему ее радиодонесение в штаб флота о координатах фашистской эскадры, которое, как совершенно определенно установлено, было перехвачено германскими радистами, побудили командование гитлеровского флота отказаться от нанесения ударов по конвою «PQ-17», вынудили его повернуть свои корабли назад, в норвежские шхеры.

Вот ведь какая удивительная картина получается! Целая армада английских кораблей, убоявшихся тени «Тирпица», бросила на произвол судьбы беззащитный конвой (и это в то время, когда немецкая эскадра во главе с «Тирпицем» еще не вышла из Альтен-фьорда), а одна советская подводная лодка смело двинулась навстречу фашистской эскадре и остановила ее, по сути, уберегла караван «PQ-17» от еще более страшной участи. Понятно, как такое сопоставление колет глаз кое-кому на Западе, понятно, почему так упорно стремятся там хоть как-то принизить значение блестящей лунинской атаки.

Словом и делом

Летом 1942 года тревожные вести приходили с южных фронтов. Фашисты рвались к жизненно важным центрам нашей страны – к берегам Волги, к грозненской нефти, к господствующим высотам Кавказского горного массива.

В конце июля нам вновь было приказано сформировать отряд добровольцев, на этот раз для посылки на Северный Кавказ. И вновь, как и в первые дни войны, это буквально всколыхнуло бригаду. Вновь в самой яркой форме проявились патриотизм наших людей, их горячая любовь к Родине, готовность пойти на самопожертвование во имя нее. Добровольцев опять набралось гораздо больше, чем требовалось. Из их числа мы отобрали сто человек и в начале августа торжественно, дав наказ не посрамить чести подводников на сухопутье, проводили их.

Наши посланцы не посрамили свою бригаду, свой флот. В годы войны мы, правда, нечасто получали сведения о них. Но после многое стало известно. В 1973 году на одной из встреч ветеранов, которая проводилась в городе Орджоникидзе, мне довелось повстречать своего бывшего подчиненного – краснофлотца с «Щ-422» Михаила Труппа. Он в числе других подводников в августе 1942 года был отправлен на Кавказ.

Михаил Трупп рассказал о том, как североморцы ехали на фронт, как их эшелон разбомбили в районе озера Баскунчак, как после этого разошлись дороги у подводников – одних направили в Поти, где затем распределили по разным частям, других, и в их числе М. Труппа, сложным путем через Астрахань и Грозный привезли в район Эльхотово, где подводники и приняли первый бой. Эту группу североморцев в составе 36 человек сразу бросили на один из самых трудных участков: им была поставлена задача выбить фашистов с одной из вершин в районе Сунженского перевала. После первого же боя из 36 человек в живых осталось лишь 14. Но приказ моряки выполнили.

– Как сейчас помню тот бой, – говорил Михаил Трупп. – Одним рывком подняться по крутому склону и выбить фашистов из траншей нам не удалось – уж очень сильным был вражеский огонь. Залегли. Лежим, вжимаясь в каменистый грунт, и кажется, нет силы, способной оторвать тебя от земли. И вдруг слышу голос нашего парторга старшины первой статьи Андреева: «Коммунисты, вперед!» Вижу, как, надев вместо касок бескозырки, поднимаются в атаку все наши – Гриша Померанцев, Саша Сонников, Ваня Ревякин… За ними – остальные. Мы ведь почти все были коммунистами…

Да, они в большинстве своем были коммунистами. Именно коммунисты первыми подавали рапорта с просьбой направить на сухопутный фронт, когда возникала такая необходимость. Да и мы при отборе в отряд всегда отдавали предпочтение им – самым зрелым, надежным бойцам. Конечно, жаль было расставаться с такими. Тем более что на их место, как правило, приходили необстрелянные, неопытные подводники, и это создавало, конечно, немалые трудности для бригады. Но иначе поступать мы не могли. В противном случае сами наши подчиненные просто не поняли бы нас.

Впрочем, здесь надо подчеркнуть, что к лету 1942 года коммунисты вообще стали составлять у нас в бригаде большую часть личного состава. Несмотря на то что мы регулярно отправляли значительное число воинов на сухопутные фронты, партийные ряды не только не редели, но, наоборот, быстро росли.

Именно в ленинской партии люди видели главную силу, способную привести наш народ через все испытания к победе над ненавистным врагом. Отсюда и потребность связать свою судьбу с ней. Вступая в ВКП(б), подводники видели в этом возможность внести больший личный вклад в борьбу с фашизмом. Известно ведь, что привилегия у коммунистов одна – быть всегда впереди, быть там, где труднее, где опаснее всего.

Конечно, подводники воевали в специфических условиях. Здесь не приходилось поднимать людей в атаку, вести их за собой навстречу свистящим пулям. Но и здесь хватало своих, не менее сложных ситуаций, когда требовался и страстный призыв, и личный пример мужества, стойкости, отваги. Когда в боевом походе враг обнаруживал лодку и начинал яростно бомбить ее, именно коммунисты возглавляли борьбу за живучесть в своих отсеках. Когда возникало повреждение в минно-балластной цистерне и кому-то надо было идти устранять его с риском оказаться затопленным в ней, взгляд командира с надеждой останавливался на коммунистах. Когда лодка попадала в безвыходное положение и возникала угроза захвата ее врагом, именно коммунист вставал с гранатой у снарядного погреба для того, чтобы, если понадобится, выполнить последний приказ…

Пример коммунистов очень много значил и в повседневной жизни. По их инициативе, скажем, регулярно проходили кампании по сбору средств в Фонд обороны. Собирали мы деньги на постройку авиаэскадрильи «Советское Заполярье», на постройку танков.

А как много делали парторганизации лодок для мобилизации людей на ускоренное проведение ремонтных работ! Взять, скажем, парторганизацию «М-172». После того как в тяжелом майском походе она получила многочисленные повреждения, кое-кто из специалистов высказывал сомнения в успешности ремонта. Но иначе думали коммунисты экипажа. Инженер-капитан-лейтенант П. Г. Строганов, мичман Н. П. Тихоненко, старшина 1-й статьи В. С. Тертычный работали, что называется, каждый за троих, увлекая на ударный труд товарищей. По предложению парторга старшины 1-й статьи Шумихина весь экипаж был разбит на две бригады – «Адмирал Ушаков» и «Адмирал Нахимов». Соревнование, развернувшееся между ними за темпы и качество ремонтных работ, еще более ускорило дело. Лодка постепенно оправлялась от повреждений.

Сильные боевитые парторганизации сложились у нас на «К-21» (парторг мичман П. И. Гребенников), «К-1» (парторг мичман Е. А. Курышкин). Со временем стали появляться экипажи, которые полностью состояли из членов и кандидатов в члены ВКП(б). Первым таким полностью коммунистическим стал экипаж на «Д-3» (парторг мичман А. П. Анашенков). К августу 1942 года полностью коммунистическим стал и экипаж «М-171».

Возглавлял парторганизацию «М-171» старшина 1-й статьи А. М. Лебедев. Как и А. В. Шумихин, он был одним из лучших наших гидроакустиков. Так уж получалось, что на «малютках» парторгами часто избирали представителей именно этой профессии. Это, конечно, случайное совпадение, хотя его, в общем-то, можно попробовать объяснить. Гидроакустик – это, как правило, один из наиболее подготовленных во всех отношениях моряков. Он всегда на острие атаки, всегда на виду у всего экипажа. Тот же Лебедев был отличным специалистом, владевшим помимо основной еще двумя смежными специальностями. Боевые заслуги его неоспоримы: более половины потопленных «М-171» кораблей и транспортов были обнаружены именно им. Грудь Алексея Лебедева украшали три боевых ордена. Такой человек конечно же был достоин доверия товарищей.

Надо сказать, что Лебедеву, как и другим парторгам «малюток», в связи с отсутствием на этих лодках штатных военкомов приходилось нести особую нагрузку. В боевом походе парторг организовывал работу агитаторов, руководил выпуском боевых листков, проводил беседы с подводниками по содержанию сообщений Совинформбюро… Несмотря на молодость и отсутствие навыков но ведению партийно-политической работы, справлялся с этим старшина весьма неплохо, был надежной опорой командира во всех делах. В августе 1942 года Лебедеву выпала честь вместе с командиром лодки В. Г. Стариковым принимать из рук представителя Мурманского обкома ВЛКСМ Почетное Красное знамя ЦК ВЛКСМ, которое было учреждено для награждения экипажа лучшей подводной лодки ВМФ, уничтожившей наибольшее число фашистских боевых кораблей и транспортов.

Из секретарей партийных организаций лодок я бы особо выделил еще мичмана Н. А. Егорова – секретаря парторганизации «Щ-402». В редкостном даже для военного времени испытании пришлось проявить этому коммунисту свои высокие партийные качества.

13 августа на «щуке», которая находилась в это время на боевой позиции в районе Тана-фьорда, произошел взрыв аккумуляторной батареи. Случилось это глубокой ночью, когда производилась ее зарядка. В результате взрыва погибли 19 человек, и в том числе командир «четыреста второй» капитан 3 ранга Н. Г. Столбов, военком старший политрук Н. А. Долгополов. Положение было очень тяжелое. Лодка потеряла способность погружаться. Дизели не запускались. Вышли из строя все навигационные приборы и радиоаппаратура. И вот в этой-то обстановке наибольшее самообладание проявил парторг Егоров. Он объявил экипажу, что принимает на себя обязанности военкома, и предложил другому коммунисту – командиру БЧ-5 инженер-капитан-лейтенанту А. Д. Большакову возглавить лодку. Вдвоем они сумели мобилизовать людей, организовать устранение повреждений. Больше всего затруднений было с запуском дизелей. Но в конце концов выход нашелся: электрики, собрав все переносные аккумуляторы, сумели дать питание на обмотку генератора. Лодка дала ход, направилась к своим берегам. Вместо погибшего штурмана прокладку пришлось вести электрику старшему краснофлотцу Н. А. Александрову, который был знаком с азами навигации – до войны окончил мореходное училище. 15 августа «щука» вернулась в Полярный.

Но почему произошел взрыв, который стоил жизни девятнадцати нашим товарищам? Причины трагедии были до обидного нелепыми. Нарушение правил зарядки аккумуляторов привело к тому, что в лодке накапливался водород. Непосредственным же возбудителем взрыва, как установила комиссия под руководством помощника флагманского механика Н. Н. Козлова, расследовавшая обстоятельства случившегося, мог стать либо огонь командирской зажигалки, найденной в центральном посту, либо длинная искра от неисправного электрического чайника, которым, как выяснилось, пользовались на «щуке».

Вдвойне горько было сознавать, что люди погибли не в бою, а в результате нелепой случайности. Так или иначе, а из этого тяжелого происшествия надо было извлечь самые серьезные уроки на будущее. Надо было повернуть людей лицом к вопросам взрывопожаробезопасности, которым, что греха таить, в бригаде до этой поры настоящего внимания не уделялось. Командование, штаб приняли необходимые меры. Но вряд ли они оказались бы эффективными без поддержки партийных организаций. Коммунисты и здесь сказали свое весомое слово. После случая на «Щ-402» на всех лодках прошли партийные собрания по этому поводу. Партийные активисты проводили с личным составом большую разъяснительную работу, добиваясь осознания каждым моряком жизненной важности неукоснительного выполнения мер безопасности на подводных лодках. И что особенно важно, в экипажах благодаря партийцам установилась атмосфера строжайшего спроса за малейшие нарушения требований инструкций.

Опора командира на партийную организацию, на коммунистов, их дружная, согласованная работа – в любом деле это решающий фактор успеха. В качестве примеров, подтверждающих такую посылку, уместно будет сказать о двух экипажах – «М-173» и «Щ-422». Как уже говорилось раньше, эти две лодки долгое время были в числе самых неудачливых в бригаде. На обеих было решено сменить командиров. На «М-173» вместо капитан-лейтенанта И. А. Кунца был назначен капитан-лейтенант В. А. Терехин, один из лучших наших помощников командира, прошедший хорошую школу сначала на «Щ-421» у Н. А. Лунина, а потом на «Д-3» у М. А. Бибеева. На «Щ-422» вместо капитан-лейтенанта А. К. Малышева пришел капитан-лейтенант Ф. А. Видяев, который после гибели «Щ-421» на некоторое время оказался не у дел. И в Терехине, и в Видяеве можно было не сомневаться. Однако мы с военкомом бригады И. П. Козловым понимали, что сама по себе смена командиров перелома к лучшему в боевых делах не гарантирует. Надо, чтобы произошел перелом в сознании моряков, чтобы они сумели преодолеть неуверенность, вызванную предыдущими неудачами, почувствовали себя сильным, сплоченным, единым воинским коллективом, способным решить любую, самую сложную задачу.

Были приняты меры для усиления партийного ядра в этих экипажах. Перевели сюда ряд надежных, проверенных в боях подводников с других лодок. Позаботились о надлежащей расстановке партийного актива, о том, чтобы в каждом отсеке на «М-173» и «Щ-422» был хотя бы один коммунист. Все это очень скоро дало свои плоды.

«Малютка», которая до этого не имела на своем счету ни одного потопленного фашистского транспорта, в первом же походе под командованием Терехина (было это в середине марта) вернулась с победой. Затем в течение весны и лета «М-173» совершила еще три боевых похода на вражеские коммуникации, и все три завершились потоплением вражеских транспортов. Самых добрых слов заслуживали и новый командир Валерьян Александрович Терехин, и весь экипаж, и в первую очередь те, кто был главной опорой командира, – коммунисты капитан-лейтенант А. М. Гаврилов, старший лейтенант Ю. М. Бойко, мичман М. И. Кулешов, старшины 1-й статьи И. А. Хитров, Г. Т. Лопата и другие.

Отличный теперь экипаж был на «малютке». Многого он мог бы добиться. И как жаль, что короткой оказалась его боевая биография. В августе «М-173» не вернулась из очередного боевого похода.

У «Щ-422», после того как ее возглавил Видяев, тоже стал быстро расти боевой счет. 24 августа в районе мыса Кибергнес она потопила транспорт в 4 тысячи тонн водоизмещением, 28 августа – еще один в 6 тысяч тонн. В сентябре – новый поход и новый успех: «Щ-422» вступила в бой с двумя сторожевиками и двухторпедным залпом отправила один из них на дно. Эта смелая торпедная атака – один из немногих случаев уничтожения подводной лодкой преследующего ее противолодочного корабля. В дальнейшем о Видяеве стали говорить как о командире-новаторе, обладающем собственным, оригинальным стилем атаки. Удары он наносил обычно по центральным объектам конвоев с очень короткой дистанции – с «пистолетного выстрела».

Ни в коей мере не умаляя таланта Видяева, в то же время замечу: вряд ли он решился бы раз за разом проводить в жизнь свои дерзкие замыслы, если б не мог со спокойным сердцем полагаться на опыт и волю военкома «щуки» старшего политрука А. Е. Табенкина, мастерство и ответственность своих подчиненных, и прежде всего опять же коммунистов старшего лейтенанта А. В. Мамотина, мичманов Н. Д. Завьялова, А. И. Волкова, Я. Ф. Чернобая, старшин 2-й статьи А. П. Наседкина, П. Ф. Селина и других. Тот же «пистолетный выстрел», характеризующийся предельной скоротечностью атаки, требовал максимального напряжения воли не только командира, но и всего экипажа, требовал высочайшей боевой слаженности. Сам Видяев, кстати говоря, очень хорошо понимал это. Когда его просили поделиться секретами своих боевых успехов, он обычно с застенчивой улыбкой пояснял:

– Понимаете, главный секрет – в людях. Они у нас на «Щ-422» замечательные…

Такие процессы, как бурный рост партийных рядов, неуклонное усиление партийного влияния буквально на все стороны жизни и боевой деятельности подводников, шли и развивались, разумеется, не сами собой. За ними стояла большая, многогранная идейно-воспитательная и организаторская работа, проводимая политорганами – политическим управлением Северного флота и политотделом бригады.

Всю партийно-политическую работу на флоте возглавлял член Военного совета дивизионный комиссар Александр Андреевич Николаев. Я лично был знаком с ним задолго до прихода на Север – еще в 1931 году довелось встретиться с ним в Учебном отряде подводного плавания. Я учился здесь в то время на помощника командира подводной лодки, а Николаев был секретарем партийного бюро школы подводного плавания, которая входила в состав Учебного отряда. Он пользовался большим авторитетом среди слушателей и курсантов за принципиальность, за честность, за то, что не боялся, если требовалось, и в конфликт вступить ради чистоты партийного дела.

Вспоминается такой случай. Как-то в одном из классов произошло ЧП: преподаватель по общественным наукам А. В. Болгов поставил слушателям 22 двойки. Причем все за один и тот же вопрос – об отношении к крестьянству в социалистической революции. Дело в том, что сам преподаватель трактовал этот вопрос неправильно, не по-ленински. Конфликт разгорелся довольно жаркий, и очень важным оказалось то, что А. А. Николаев, разобравшись в нем, занял четкую, принципиальную позицию. В итоге Болгову строго указали, двойки отменили и впредь «вольности» в преподавании общественных наук не допускались.

Вот такую же партийную честность, бескомпромиссность проявлял Александр Андреевич и на высоком посту члена Военного совета. Надо ли говорить, сколько было за время войны разного рода острых трудных ситуаций, когда от командования флота требовались особая решительность, умение брать тяжелый груз ответственности на свои плечи! В таких ситуациях, насколько я могу судить по личным наблюдениям, Николаев всегда играл активную роль, не прятался за широкую спину командующего, служил ему надежной опорой. Он не боялся, как это бывает с иными руководителями, за свое кресло, во всех делах и решениях исходил из одного – из интересов флота.

В любое время можно было прийти к Николаеву, и, как бы он ни был занят, в приемной ждать человека не заставлял, быстро разбирался, в чем дело, и, если требовалось, тут же принимал конкретные меры, чтобы помочь в разрешении проблем. Я сам не раз бывал у него. Причем не только по вопросам партийно-политической работы или воспитания людей. Александр Андреевич никогда не отказывался помочь и в решении разного рода специальных вопросов. Довольно часто приходилось обращаться к нему, скажем, по проблемам, связанным с судоремонтом. Своих силенок, своей ремонтной базы нам нередко не хватало, и Николаев по нашей просьбе выходил на Мурманский обком, на первого секретаря обкома М. И. Старостина, других партийных руководителей. Подключали, бывало, портовиков, рыбаков.

Случалось, член Военного совета и сам предлагал весьма оригинальные технические идеи, позволяющие ускорить ремонтные работы на той или иной лодке, чем не раз удивлял наших инженеров-механиков. Удивляться тут, впрочем, было нечему: сам Александр Андреевич вышел из подводников. В свое время он окончил Учебный отряд подводного плавания по специальности моториста, несколько лет служил старшиной команды на лодке.

А. А. Николаев любил приходить в бригаду. С завидной для его довольно крупной фигуры ловкостью он спускался в центральный пост какой-нибудь из лодок, шел по отсекам, зорко подмечая малейший непорядок. А закончив дела, сядет, бывало, с краснофлотцами и старшинами, заведет с ними задушевный разговор. Подводники были рады такому случаю: многие надеялись узнать от дивизионного комиссара что-либо новое о положении на фронте, в тылу, на оккупированных фашистами территориях. Член Военного совета вел такие беседы откровенно, не скрывая иных даже весьма тяжелых подробностей, Но при этом умел воодушевить люден, зарядить их верой в победу над вероломным врагом. Верой, которой сполна был заряжен сам.

Правой рукой А. А. Николаева был начальник политуправления флота Николай Антонович Торик. Это был совсем молодой руководитель, но опыт он имел уже немалый, в том числе и боевой. Во время войны с Финляндией Н. А. Торик был комиссаром одного из десантных отрядов. На Северный флот Николай Антонович пришел в апреле 1940 года с поста заместителя начальника политического управления Краснознаменного Балтийского флота. Несколько раньше Торик работал в политическом управлении РККФ помощником начальника по комсомольской работе. Комсомольская закалка чувствовалась в нем. Она проявлялась в постоянном стремлении Николая Антоновича к живым, неизбитым формам партийно-политической работы, способности быстро сходиться с людьми. Торик часто бывал на подводных лодках, принимал непосредственное участие во многих мероприятиях, проводимых в бригаде.

Этого же Торик требовал и от своих подчиненных. В политуправлении вообще не в ходу был кабинетный стиль работы. Политуправленцы большую часть времени находились непосредственно в частях и на кораблях. Нередко они направлялись туда, где складывалась самая напряженная обстановка. На флоте хорошо знали, к примеру, о мужестве и твердой воле заместителя начальника политуправления Михаила Александровича Юдина, о том, что в критический момент боя на мысе Пикшуев он поднял батальон в контратаку и это определило успех обороны на данном участке.

Многие политуправленцы принимали участие в боевых походах подводных лодок. Такие походы становились, как правило, образцовыми с точки зрения партийно-политического обеспечения. По их итогам работниками политуправления писались поучительные и конкретные методические разработки о том, как вести партийно-политическую работу в боевой обстановке. Все это помогало в учебе молодых военкомов лодок, было хорошим подспорьем для партийного и комсомольского актива.

В предыдущих главах я не раз упоминал фамилию военкома бригады бригадного комиссара И. П. Козлова. Вместе с ним бок о бок мы проработали больше полутора лет. вместе прошли самый трудный, начальный, период войны. Я видел в Иване Панфиловиче активного, прямого и откровенного политработника, надежного товарища и советчика, стремился обговаривать с ним все свои решения, указания. Он тоже делился без утайки своими комиссарскими хлопотами. Не скажу, что паша совместная деятельность представляла собой эдакую идиллию. Случались и несовпадения мнений по отдельным проблемам, но в целом работали мы дружно, согласованно, плодотворно.

Иван Панфилович был хорошим оратором. Любил выступать перед большой аудиторией, перед строем моряков. Его страстные, эмоциональные выступления зажигали людей, вызывали у них боевой порыв. А вот в непосредственном общении с людьми Козлов был, пожалуй, излишне суховат, официален. Не хватало ему порой умения установить душевный контакт с моряками. Для политработника, тем более работающего на лодках, это следует, конечно, считать недостатком.

В отличие от штаба бригады, состав которого был очень стабилен, в нашем политотделе работники менялись довольно часто. Кого-то забирали в политуправление, кого-то по тем или иным причинам переводили на другие флоты. Некоторые из инструкторов назначались на другие должности у нас же в бригаде. Тем не менее, несмотря на кадровую текучку, политотдел работал довольно эффективно. Большая заслуга тут принадлежала его начальнику полковому комиссару Алексею Протасовичу Байкову, который давно служил в бригаде, знал ее специфику, людей. Многое делали для поддержания высокого боевого духа у подводников инструкторы политотдела Я. Р. Новиков, А. С. Бабушкин, В. В. Смирнов и другие.

Когда издавался очередной приказ Верховного Главнокомандующего или происходили какие-то важные события на фронте, политотдельцы дружно отправлялись на корабли, беседовали с людьми, вели разъяснительную работу. Перед уходом лодки на боевую позицию кто-то из них непременно проверял ход подготовки к походу, инструктировал военкома, партийный и комсомольский актив.

Памятны многие агитационно-пропагандистские акции, предпринимавшиеся политотделом. Очень хорошо помню, скажем, какое воодушевление вызвало в бригаде предложение обратиться с письмом-призывом к своим боевым товарищам – подводникам-черноморцам. Это обращение было принято на торжественном митинге, подписано лучшими нашими воинами. Через некоторое время пришел ответ от черноморцев, которые рассказывали о своих боевых делах, призывали в свою очередь нас умножать удары по врагу.

Большое внимание политотдел бригады уделял наглядной агитации. Регулярно выпускались плакаты, листовки о подводниках, отличившихся в боях, удостоенных высоких наград. Для воспитания у моряков ненависти к врагу использовались факты злодеяний фашистских захватчиков па оккупированных территориях, о которых становилось известно из писем, получаемых подводниками из родных мест.