Текст книги "Подводный фронт"

Автор книги: Николай Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

В октябре 1942 года в армии и на флоте было введено единоначалие. Институт военных комиссаров отменялся, вместо военкомов вводились должности заместителей командиров по политической части.

Вновь последовали довольно существенные кадровые перемещения. Ушел из бригады И. П. Козлов – командование сочло, что в новых условиях его целесообразнее использовать в другом месте. К новому месту службы убыл и А. П. Байков. Начальником политотдела бригады был назначен Рудольф Вениаминович Радун, который приехал к нам с Балтики, с должности военкома бригады ОВРа Главной базы. Состоялся и целый ряд других назначений и замен. Кроме того, менялись звания политработников: скажем, дивизионный комиссар А. А. Николаев стал теперь контр-адмиралом, Радун, ходивший до того в бригадных комиссарах, стал капитаном 2 ранга.

Перестройка есть перестройка. Конечно же, возникали в связи с ней на первых порах определенные трудности. Но в целом можно сказать, что командный и политический состав бригады оказался готовым к ней. На лодках, в общем-то, многие элементы единоначалия существовали всегда. В боевой обстановке командиру так или иначе приходилось зачастую принимать решения самому, не дожидаясь согласия или совета комиссара. Скажем, с обнаружением противника командир лодки должен принять незамедлительные меры для выхода в атаку, иначе он просто упустит вражеский конвой. Военкомы у нас, как правило, не вмешивались в оперативные и тактические решения командиров, а сосредоточивали свое внимание на том, чтобы всеми доступными им средствами и способами обеспечивать их выполнение. В свою очередь большинство командиров видели в комиссаре боевого соратника, верного друга и товарища, выполняющего с ними одну главную задачу – обучения и воспитания личного состава, подготовки его к бою, и в той же мере отвечающего за ее выполнение. Ну а когда командир и комиссар не заняты дележкой власти, а с уважением и пониманием относятся друг к другу, образуется дружная пара, которой по силам очень многое. В качестве примера таких пар я бы назвал командира «К-21» Н. А. Лунина и комиссара этой лодки С. А. Лысова, командира «К-1» М. П. Августиневича и военкома А. М. Федорова, командира «Щ-404» В. А. Иванова и военкома А. М. Алимова… Некоторые из таких пар не распались и после ликвидации института военных комиссаров, продолжали в новых условиях работать столь же дружно и согласованно.

Хороший контакт сразу же наладился и у меня с новым начальником политотдела. Он очень быстро включился в боевой ритм, которым жила бригада, освоился со своими новыми обязанностями и заработал энергично, инициативно.

Рудольф Вениаминович развил все лучшее, что было в деятельности политотдела до его прихода, и в то же время внес много нового, своего. Он очень чутко уловил, в частности, то, что в стиле работы с людьми по прошествии более года с начала войны нужны были определенные поправки. Довольно долгое время у нас преобладал агитационный, если можно так выразиться, митинговый стиль. И это было, в общем-то, вполне закономерно и оправданно, когда мы стояли перед необходимостью поднять людей на яростную, жестокую борьбу с врагом, мобилизовать их чувства и волю. Но прошло время. Люди попривыкли к военной обстановке, втянулись в активную боевую деятельность. Война, как это ни странно звучит, стала нашими буднями. И все яснее и яснее становилось, что надо как-то учитывать это в партийно-политической работе. Конечно, никто не собирался отказываться от яркого лозунга, страстного призыва. Роль их в боевой обстановке колоссальна. Но жизнь диктовала и то, что наряду с таким же активным использованием агитационно-массовых форм надо больше внимания уделять конкретному человеку, его настроениям, заботам, нуждам.

Такую линию и повел Р. В. Радун. Он сам, другие работники политотдела стали углубленнее, кропотливее заниматься индивидуальной работой с подводниками. Этого же Рудольф Вениаминович требовал от командиров лодок, их заместителей по политической части. С этих позиций он подходил и к работникам штаба. Прямо скажу, поначалу не все из них воспринимали эти требования как следует. Кое-кто из флагманских специалистов привык, работая на лодках, ограничиваться только узкотехническнми проблемами. Но со временем настойчивость Радуна дала плоды, сумел он расшевелить даже самых завзятых «технарей». В конце концов и те увидели, что когда приборы и механизмы не заслоняют для тебя людей, их обслуживающих, многие вопросы решаются гораздо проще и эффективнее.

А Радун не успокаивался. Он стал браться за такие дела, которые еще недавно многим казались просто немыслимыми в военное время. В одном из старых, не использовавшихся до того надлежащим образом бараков по его инициативе был оборудован прекрасный клуб, где стали проводиться концерты художественной самодеятельности, демонстрироваться кинофильмы. Затем он распорядился, чтобы на территории бригады были смонтированы радиотрансляционные точки и личный состав имел возможность регулярно слушать сообщения Совинформбюро и другие передачи. Когда ударили первые заморозки, начальник политотдела вызвал хозяйственников и приказал им создать базу для занятий лыжным спортом, а также залить каток.

Умел Радун в любое, вроде бы даже давно знакомое всем дело внести какую-то живинку. К примеру, у нас на каждой лодке велась боевая история – своего рода летопись ратных дел экипажа. Но делалось это зачастую довольно формально, события, в которых участвовала лодка, описывались, как правило, в общей, очень сжатой форме. Радун, дабы вдохнуть жизнь в хорошую форму работы, затеял нечто вроде конкурса на лучшую боевую историю экипажа. Выдержки из них зачитывались по радиотрансляции, использовались в наглядной агитации. Командиры лодок, другие подводники стали ревниво следить за этим делом. В экипажах выявились, так сказать, литературные таланты, которые были привлечены к написанию боевых историй. И таким образом, это дело превратилось в отличное средство воспитания у людей гордости за свой корабль, его традиции.

Раз уж речь зашла о традициях, то подчеркну, что в ту пору данный вопрос приобрел для нас особое значение. Бригада пополнилась новыми лодками. В октябре в Полярный прибыли две лодки типа «Ленинец» – «Л-20» и «Л-22» и три «малютки» – «М-119», «М-121» и «М-122». А несколько позже пришло еще пять «малюток» – «М-104» («Ярославский комсомолец»), «М-105» («Челябинский комсомолец»), «М-106» («Ленинский комсомол»), «М-107» («Новосибирский комсомолец») и «М-108». Комсомольские наименования четырем лодкам были присвоены по просьбе молодежи, комсомольских организаций ряда областей, которые и собрали средства на постройку этих кораблей. В Полярный приезжали делегации комсомолии Ярославской, Челябинской и Новосибирской областей, которые в торжественной обстановке передавали лодки североморцам.

Новичков надо было быстро вводить в строй. Штаб бригады обеспечивал прохождение всеми новыми экипажами ускоренного курса боевой подготовки. Ну а политотдел был озабочен созданием на этих лодках прочных, сплоченных коллективов. Молодых, необстрелянных подводников знакомили с героическими страницами боевого пути, пройденного бригадой. Особое внимание уделялось распространению конкретного боевого опыта: новичкам ведь в ближайшее время предстояло начинать свою боевую деятельность, причем на совершенно незнакомом и таком сложном театре военных действий, как заполярный. Дабы помочь им лучше подготовиться к этому, решено было организовать цикл бесед об особенностях боевых действий подводных лодок в условиях зимы и полярной ночи. Инициатором этого полезного дела был опять же Р. В. Радун.

Долго можно рассказывать об этом человеке. Как много полезного успел он сделать для соединения! А ведь проработал он с нами совсем немного – чуть больше трех месяцев – и погиб, участвуя в боевом походе. Но след он оставил добрый, заметный. И это, наверное, самое главное для политработника – след, оставленный в сердцах и памяти людей.

В тактической группе

В последние месяцы 1942 года задачи, которые приходилось решать подводникам, были очень разнообразны. Три «малютки» – «М-171», «М-172» и «М-174» – произвели высадки очередных разведгрупп на вражеское побережье. Три другие лодки – «К-3», «С-101» и «С-102» – выходили на прикрытие союзных конвоев, точнее сказать, на прикрытие переходов одиночных транспортов, ведь кроме «QP-15», вышедшего из Северодвинска в Исландию, других конвоев в это время не формировалось. Союзники вновь прекратили движение их, на этот раз до наступления полярной ночи. Перевозки осуществлялись лишь одиночными транспортами вдоль кромки льдов. Но и эти перевозки, естественно, нуждались в прикрытии.

«С-102» в начале октября выходила на поиск фашистского рейдера «Адмирал Шеер», который пиратствовал в наших арктических водах. Однако с посылкой ее мы несколько запоздали, и встреча с врагом не состоялась.

Две новые лодки – «Л-20» и «Л-22» вместе с «К-1» – в эти месяцы выполнили ряд минных постановок. Здесь надо, видимо, хотя бы коротко сказать, что представляли собой лодки типа «Ленинец». В отличие от «катюш», для которых минные постановки, можно сказать, – смежная специальность, «ленинцы» главным образом предназначались именно для них. Это были подводные минные заградители. В две минные трубы, расположенные в кормовой части, они могли принимать до 20 мин. В то же время эти лодки имели и мощное торпедное вооружение – шесть торпедных аппаратов в носу и два в кормовой надстройке, были и два артиллерийских орудия. С таким вооружением многое по силам. Командир «Л-22» капитан 3 ранга В. Д. Афонин в одном из первых же походов попытался сделать почин: вывел свою лодку в атаку по вражескому транспорту, но первый блин, как говорится, был комом – ни одна из четырех выпущенных торпед цели не достигла. Транспорту удалось уклониться от них.

К сожалению, список наших побед в последние месяцы 1942 года, вообще, не очень-то велик. Решение всех тех задач, о которых сказано выше, заставляло, естественно, отвлекать силы от действий на вражеских коммуникациях. Для непосредственной охоты за фашистскими конвоями удавалось выделять совсем немного лодок. Наиболее же удачливой оказалась «Щ-403».

После драматического февральского похода, в котором был потерян командир «четыреста третьей» капитан-лейтенант С. И. Коваленко, а сама лодка подверглась таранному удару, она долго стояла в ремонте. За это время здесь сменилась довольно большая часть экипажа. Пришел и новый командир – капитан-лейтенант К. М. Шуйский. Один из первых же походов под его

командованием принес успех – 11 августа «щука» четырехторпедным залпом потопила вражеский танкер. Ну а в декабре она отправила на дно транспорт водоизмещением 7 тысяч тонн.

Победы эти говорили, с одной стороны, о том, что экипаж «щуки» сумел полностью оправиться после тяжелого испытания, а с другой – свидетельствовали о незаурядном таланте нового командира. Нам было особенно важно убедиться в этом: ведь назначению Шуйского на «Щ-403» предшествовала весьма непростая, драматическая история. Еще до войны Константин Матвеевич командовал лодкой, считался одним из лучших командиров на Севере. Но осенью 1939 года случилось непредвиденное. Шуйский обеспечивал выход в море подводной лодки «Щ-424», командир которой не имел допуска к самостоятельному управлению кораблем. У выхода из Кольского залива в «щуку» врезался один из рыболовецких траулеров, капитан которого грубо нарушил правила судоходства. В считанные минуты подводная лодка затонула. Спаслись лишь те, кто находился в момент столкновения на мостике. Среди них был и Шуйский. Вины Константина Матвеевича в случившемся не было, однако его привлекли к суду и поначалу приговорили, как и главного виновника случившегося, к высшей мере наказания. Потрясенные столь вопиющей несправедливостью, подводники написали письмо в Москву в защиту Шуйского. Через некоторое время приговор был пересмотрен: расстрел заменили десятилетним заключением. Когда же началась война, Военный совет флота ходатайствовал о реабилитации и возвращении опытного подводника в боевой строй. Ходатайство на этот раз удовлетворили полностью. Константин Матвеевич прибыл в бригаду и несколько месяцев исполнял обязанности помощника командира «К-3», где зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. И вот теперь он в бою доказал, что высокая командирская должность доверена ему по праву.

В целом же, однако, повторю, результаты боевой деятельности бригады в последние месяцы 1942 года удовлетворить нас не могли, тем более что и потери мы понесли серьезные: не вернулась из похода «К-2», та самая «К-2», которая положила начало традиции победных салютов подводников; погибла и совсем недавно пришедшая в бригаду «М-121». Очень короткой и неудачливой оказалась судьба этой «малютки». Командир «сто двадцать первой» капитан-лейтенант В. П. Кожакин успел сводить ее лишь в один поход. Второй же, увы, оказался последним.

Подводя итоги четвертого квартала и года в целом, штаб бригады старался взыскательно проанализировать свою деятельность, работу командиров, всего личного состава. За год-то сделано подводниками было немало: совершены десятки трудных боевых походов на вражеские коммуникации, выполнено множество успешных атак. Но в отчете, который мы составляли в канун Нового года, победных реляций по этому поводу не бы то, преобладали строгие, сдержанные формулировки. Главная мысль была такой: противник постоянно усиливает свою противолодочную оборону, совершенствует средства и приемы ее, и нам, чтобы не отстать, не уступить в этом противоборстве, нужен еще более настойчивый поиск новых, неожиданных для врага способов действий.

Бригада продолжала пополняться. Одна за другой вливались в ее строй новые «малютки». А 25 января пришла в Полярный «С-51» под командованием капитана 3 ранга И. Ф. Кучеренко. Это была первая посланница Тихоокеанского флота, прибывшая на Север. По решению Государственного Комитета Обороны с Тихого океана к нам в Заполярье должны были перебазироваться шесть подводных лодок: четыре «зеки» и две типа «Ленинец». [16]16
  ЦВМА, ф. 1, д. 36788, л.1.


[Закрыть]

И вот, преодолев тысячи миль, «С-51» первой прибыла на Север.

Мне было поручено организовать встречу «эски» в море. Точка рандеву – район Териберки. 24 января мы прибыли сюда на эсминце «Куйбышев» и стали ждать подхода лодки. Такая встреча была не только актом традиционного флотского гостеприимства. Имелся тут и чисто практический смысл: какими бы хорошими моряками ни были тихоокеанцы, Север – это Север. Даже опытному мореплавателю не так-то просто с первого раза уверенно пройти такое, скажем, сложное в навигационном отношении место, как Кильдинская Салма. К тому же в эти дни бушевал жестокий шторм.

Ждали мы на эсминце недолго. «С-51» пришла на рандеву словно по расписанию. Обменялись позывными и двинулись в Полярный. Перед входом в Кильдинскую Салму я приказал командиру эсминца капитану 3 ранга П. М. Гончару выйти в голову лодке, чтобы вести ее по фарватеру. А волна была так велика, что лодка то взлетала высоко вверх, то совсем пропадала из виду меж запененных водяных валов.

В заливе было потише, и я смог перейти на лодку. Командир «пятьдесят первой», Иван Фомич Кучеренко, крупный, кряжистый человек, представился мне и после короткого доклада начал сразу, что называется, брать быка за рога:

– Ремонт надо форсировать, товарищ комбриг. Нам бы хотелось побыстрее отправиться в первый боевой поход.

Что можно было оказать на это? Даже беглого взгляда на «эску» оказалось достаточно, чтобы увидеть: потрепало ее в труднейшем походе через три океана здорово. Ремонт мог затянуться не на один месяц. Да и прежде чем отправлять экипаж на встречу с врагом, его требовалось как следует подготовить, напитать боевым опытом. Но настрой тихоокеанцев не мог не радовать. Свежие силы, свежее пополнение бригаде было как нельзя кстати. Планы на новый, 1943 год мы строили самые серьезные.

В эти дни существенные изменения произошли в организации боевого управления подводными лодками, находящимися в море. Если раньше оно было централизованным – с выходом лодки в море команды, информация, адресованные ей, шли через командный пункт флота, – то теперь практически все вопросы управления передавались на ФКП бригады. Конечно, как я уже подчеркивал, ни я, ни штаб бригады и раньше не стояли в стороне от этого важного дела. Но одно дело заниматься выработкой рекомендаций, предложений, оставаясь, в общем-то, за широкой спиной комфлота, и совсем другое – когда вся тяжесть ответственности ложится на твои плечи, когда именно тебе надо принимать решения, от которых во многом зависит результативность боевых походов, а зачастую и жизнь подчиненных.

Первое время после передачи управления лодками на ФЦП бригады мы с капитаном 1 ранга Б. И. Скорохватовым проводили практически без сна: и днем и ночью занимались отладкой оперативной службы, связи. Большая нагрузка в эти дни легла и на многих специалистов штаба, в особенности на флагманского связиста капитана 3 ранга И. П. Болонкина, специалиста по разведке капитан-лейтенанта М. П. Галковского, флагманского штурмана капитан-лейтенанта М. М. Семенова, назначенного вместо капитана 3 ранга Г. Е. Аладжанова, который ушел с повышением в штаб флота.

Особенно много хлопот было с налаживанием четкого, бесперебойного обеспечения подводных лодок информацией о противнике. Потребность в такой информации возрастала потому, что лодки теперь, как правило, вели поиск вражеских конвоев методом крейсерства в довольно обширных маневренных районах. Чтобы такое крейсерство не было «слепым», требовалось как можно больше знать об обстановке на театре и добиваться как можно более быстрого прохождения сведений о ней на лодки. Для этого пришлось, в частности, внести некоторые изменения в организацию связи. Если раньше мы обходились четырьмя получасовыми сеансами связи в сутки, то в начале 1943 года число сеансов передач в направлении «берег – подводная лодка» было увеличено до восьми. Кроме того, для передачи оперативных разведывательных данных о вражеских конвоях по таблице условных сигналов было дополнительно введено еще восемь пятиминутных сеансов.

Все эти и другие меры стали довольно быстро приносить отдачу. Успешно действовала в начале года «Л-20» под командованием капитана 3 ранга В. Ф. Таммана. Эта лодка, кстати сказать, открыла боевой счет подводников в новом году, потопив 1 января вражеский транспорт в районе мыса Нордкап. Тут же какой-то остряк пустил по бригаде каламбур: «Врезал Тамман фрицам по первое число». К первым числам у Виктора Федоровича Таммана, этого немногословного, несколько хмуроватого, но очень обаятельного человека и опытного моряка, похоже, действительно имелось особое отношение. Ровно через месяц, 1 февраля, он со своим экипажем вновь отличился, причем на этот раз сделал дуплет: одним залпом потопил транспорт и сторожевой корабль.

Под стать «Л-20» действовали и другие лодки. «Щ-404» под командованием капитана 3 ранга Владимира Алексеевича Иванова в девятидневном походе уничтожила два довольно крупных транспорта. По одной успешной атаке записали на свой счет кавалеры Золотой Звезды гвардии капитаны 3 ранга И. И. Фисанович и В. Г. Стариков.

В этот же период происходило второе становление экипажа Краснознаменной «Щ-402», получившей серьезные повреждения при взрыве аккумуляторной батареи. Командиром сюда вместо погибшего

Н. Г. Столбова пришел капитан 3 ранга А. М. Каутский, тот самый Каутский, который с лучшей стороны проявил себя, будучи помощником командира на «Щ-421». Замполитом стал бывший инструктор политотдела капитан 3 ранга Я. Р. Новиков. Экипаж, существенно пополнившийся молодежью, после завершения ремонта прошел ускоренный курс боевой подготовки и в середине января вышел в море. На обеспечение командира, как обычно, вышел комдив И. А. Колышкин. И вновь Иван Александрович обеспечил уверенный дебют своему подопечному. А. М. Каутский под его руководством дважды выводил «щуку» в атаку на вражеские конвои, и оба раза удачно – на дно после метких залпов пошли два транспорта противника.

Все эти победы, конечно, радовали нас. Они подтверждали, что мы на правильном пути, что переход к новой организации управления подводными лодками, находящимися в море, в целом прошел нормально. Но, естественно, хотелось развить успех. В связи с этим в штабе бригады все чаще стала высказываться мысль: не пора ли опробовать вариант группового использования подводных лодок? До сей поры подводники выполняли только одиночные атаки. Каждая лодка действовала самостоятельно, находясь на боевой позиции или крейсируя в отведенном ей маневренном районе. Но и в том, и в другом случае удары, наносимые по вражеским конвоям, получались как бы растянутыми по времени и месту, разрозненными и недостаточно мощными. Конвой, подвергшийся атаке одной из наших лодок, к моменту встречи с другой успевал уже обычно восстановить свой боевой порядок, принять меры по усилению противолодочной обороны. Вот почему очень заманчиво было послать в какой-иибудь маневренный район не одну, а, скажем, сразу две лодки, которые бы атаковывали вражеские конвои, находясь в тактическом взаимодействии друг с другом. Мощь торпедного удара по противнику в этом случае была бы куда выше, а в случае необходим мости после торпедной атаки можно было бы пустить в ход и артиллерию.

В общем-то, идея эта была не нова. О возможности действий подводных лодок в составе тактичезких групп говорилось еще до войны. Но на практике этот метод не проверялся по одной простой причине – лодки не были оснащены приборами, которые бы позволяли им поддерживать связь между собой, находясь в подводном положении. Но вот в январе 1943 года на «катюшах» стали устанавливать новые ультразвуковые акустические приборы типа «Дракон». И это обстоятельство поставило идею группового использования подводных лодок на практическую почву. Вообще-то, предназначались «Драконы» главным образом для обнаружения и атак кораблей и судов противника, а также для обеспечения безопасности плавания подводных лодок. Но можно было использовать их и как приборы подводной связи.

Наш главный специалист в штабе по гидроакустике инженер-капитан-лейтенант Р. Б. Френкель вместе с дивизионным связистом капитан-лейтенантом В. А. Гусевым при участии специалистов отдела связи флота сразу же после установки первых приборов на двух «катюшах» – «К-3» и «К-22» – стали опробовать их. Разработали специальную таблицу условных сигналов. Обучили способам приема и передачи их с помощью «Драконов» гидроакустиков подводных лодок. Не прошло и двух недель, как мне доложили, что связь в подводном положении удается поддерживать довольно надежно, и предложили провести тактическое учение в море, для того чтобы проверить возможности новых приборов в условиях, так сказать, приближенных к боевым.

Такое учение было подготовлено и проведено в конце января на Кильдинском плесе. Я находился на борту «К-3». На борту «К-22» находился капитан 1 ранга В. Н. Дотельников, который после гибели М. И. Гаджиева возглавил первый дивизион. Двое суток мы проводили совместное плавание. Днем и ночью, в надводном и подводном положении. Отрабатывали связь и наблюдение при групповых действиях, совместные торпедные атаки, уклонение от противолодочных сил противника и организацию последующей встречи. И все получалось просто здорово, что называется, без сучка без задоринки. На разборе учения все специалисты штаба и командиры лодок единодушно высказались за то, чтобы в ближайшее время опробовать новый метод уже в боевых условиях. И хоть порой возникало сомнение: не торопимся ли мы, все же аргументы в пользу новшества казались весьма убедительными. К тому же именно в зимнее время проходимость сигналов, посылаемых прибором прибором «Дракон», была наилучшей. Летом же, когда вода в море нагревается и разница в температуре различных слоев ее возрастает, дальность действия приборов могла снижаться в три-четыре раза.

Обо всем этом я доложил командующему. Он дал согласие на совместный поход «К-3» и «К-22». Срок выхода – 3 февраля. Район действий – от Вардё до мыса Нордкин.

И вот последние приготовления к выходу в мор. Черные рубки двух «катюш», ошвартованных рядышком, горделиво возвышаются над пирсом. То и дело лязгает подъемный кран: идет погрузка боезапаса. Моряки береговой базы подвозят тележки с ящиками, картонными коробками, большими цинковыми банками.

Я с утра на лодках. И тут же капитан 2 ранга Р. В. Радун. Поход предстоял очень необычный и ответственный, поэтому было решено: пойдем в море оба: я – на «К-3», которая назначена флагманским кораблем, Радун – на «К-22».

На «двадцать второй» также пойдет В. Н. Котельников. Его задача – помочь в управлении лодкой командиру капитану 3 ранга В. Ф. Кульбакину.

В таком походе, где многое зависит от связи, разумеется, не обойтись без опытного связиста. Поначалу планировалось, что пойдет сам флагманский связист бригады И. П. Болонкин. Но буквально в самый последний момент пришло распоряжение из Главного морского штаба откомандировать Ивана Петровича в Москву для решения ряда важных специальных вопросов. Пришлось срочно искать замену. Дивизионный связист капитан-лейтенант В. А. Гусев – человек легкий на подъем, – получив приказание идти в поход, в несколько минут собрал свой походный чемоданчик и вскоре уже был на «К.-22», хлопотал возле аппаратуры.

Вместе с собой на «К-3» я взял флагманского штурмана бригады капитан-лейтенанта М. М. Семенова.

Оживленно было на пирсе в минуты проводов. Как всегда, прибыли сюда А. Г. Головко и А. А. Николаев. Прошли по лодкам, буквально каждому подводнику пожали руку, каждому сказали добрые слова напутствия, У трапа «К-3» простился с ними и я.

– Ну, комбриг, – сказал мне на прощание командующий, – веди свою эскадру. Да смотри, чтоб снарядов не только для боя, но и для салютов хватило.

Одна за другой отошли «катюши» от пирса. Развернувшись, двинулись к выходу из гавани в кильватерном строю: впереди «К-3», за нею «К-22».

Скрылся из виду Полярный. А я все не уходил с мостика. После стоячего, затхлого воздуха подземного командного пункта не мог надышаться свежим морским ветром. Внизу разбивались о маслянисто-черный борт «катюши» волны, и соленая пыль проносилась над кораблем, орошая лицо. За кормой лодки, издавая резкие гортанные крики, неслась беспокойная ватага белоснежных чаек.

В первые месяцы войны мы все заметили, что значительно поубавилось в Кольском заливе этих птиц. Распугали их взрывы вражеских бомб. Куда-то исчезли эти вечные спутницы моряков, и каким-то неприветливым, недобрым стало море без них. Но вот прошло время, и, хоть война еще в самом разгаре и вражеские самолеты довольно часто появляются над Кольским заливом, чайки вернулись. Вернулись, как возвращается жизнь на горячие пепелища освобождаемой от фашистской нечисти советской земли. И сердце воспринимало это как тоже одно из предвестий пока далекой, но такой желанной Победы.

…Одна за другой лодки вышли из залива. Тут нужна была особая осторожность. Кто знает, может, где-то в глубине подстерегает нас вражеская субмарина. Даем ход 15 узлов и идем противолодочным зигзагом.

Сумерки быстро сгущались над морем. И вот уже мгла хоть глаз коли. В час ночи мы прибыли в район мыса Харбакен и на скорости 7 узлов в надводном положении начали совместное патрулирование маневренного района. Курсы старались располагать с таким расчетом, чтобы, проходя в 2–3 милях от берега, просматривать всю прибрежную полосу.

Заснеженный пестрый берег был виден прекрасно, а вот силуэт «двадцать второй», которая держалась всего в 2–3 кабельтовых за нами, с трудом просматривался даже в бинокль. Это и понятно: защитная окраска лодки на то и рассчитана, чтобы сделать ее как можно менее заметной со стороны. Но в данном случае нам надо было обязательно видеть друг друга. Для этого старались четче держать место в строю, добиваться большей синхронности в выполнении каждого маневра. И в общем-то это нам удавалось. Всю ночь «катюши» вели совместный поиск, меняя скорости, курсы, и ни разу, даже на короткое время, не потеряли друг друга. Целей, подходящих для атаки, мы, однако, не встретили. Видели, правда, вражеские мотоботы, которые, судя по всему, несли гидроакустическую вахту. Лодки по моей команде уклонялись от них погружением.

С рассветом с «К-3» длинным проблеском затемненного зеленого фонаря дали условный сигнал. Обе лодки погрузились и продолжили поиск уже в подводном положении. Целей все не обнаруживалось. Но это не значит, что время проходило в бесплодном ожидании. Нет, мы использовали каждую минуту для отработки совместных действий. Лодки осуществляли различные перестроения, проигрывали различные варианты торпедных атак. Время от времени «катюши» подвсплывали – уточнялось их положение относительно друг друга. И вновь за работу.

Четко, уверенно распоряжался в центральном посту командир «К-3» капитан 3 ранга Кузьма Иванович Малофеев, Подтянутый, жилистый, сухопарый – в самом облике его чувствовалась незаурядная воля, большая внутренняя сила. Это был один из опытнейших командиров в бригаде. Его командирская биография началась еще в 1936 году на Балтике. Во время финской кампании Кузьма Иванович несколько раз выводил в боевые походы «С-3», которую он тогда возглавлял, и за отличие в боях был награжден медалью «За боевые заслуги». Ну а здесь, на Севере, он уже удостоился за ратные успехи такой высокой награды, как орден Ленина.

Опыт Малофеева для меня был большим подспорьем. Ему не приходилось, так сказать, разжевывать те или иные указания. Все он понимал с полуслова, хорошо представлял надводную и подводную обстановку, чувствовал своего коллегу с «К-22» Василия Федоровича Кульбакина. А для совместных действий это крайне важно.

В отличие от командира его замполит капитан 3 ранга В. И. Медведицкий на «катюше» недавно. Пришел он к нам в бригаду тоже с Балтики месяц назад. Многое для него было внове. Но к походу он подготовился добротно. И актив подготовил. Пройдя по отсекам, я в этом убедился: все партийные и комсомольские активисты знали, чем им в данный момент надо было заниматься. Агитаторы в отсеках еще раз разъясняли товарищам задачи, поставленные на этот поход, готовились первые выпуски боевых листков. Самого Медведицкого я застал в радиорубке. Замполит, как заправский радист, принимал очередную сводку Совинформбюро. Приняв аккуратно стал переписывать ее в тетрадь.

– Это зачем? – поинтересовался я.