Текст книги "Подводный фронт"

Автор книги: Николай Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Каждый день на ФКП начинается обычно с так называемого утреннего доклада. Собираются флагманские специалисты. Первым докладывает оперативный дежурный. Прежде всего о сообщениях, поступивших с подводных лодок, находящихся в море. Затем о том, что делается в базе: в какой стадии подготовка к выходу в море на очередных лодках, как идут работы на тех, что находятся в ремонте…

После оперативного коротко докладывает по своим проблемам каждый из флагманских. Затем я делаю резюме. Уточняем план работ на текущий день, координируем действия… И – за работу. Флагманские расходятся по кораблям.

Иногда вслед за ними отправляюсь и я. Доклады докладами, но комбригу очень важно и самому побывать на лодках, вникнуть в то, чем живут экипажи, проверить, веем ли обеспечены для нормальной подготовки к новому походу, поговорить с людьми, подбодрить их, настроить на боевой лад…

Но, конечно, на долгое время покидать ФКП возможности у меня нет: слишком много вопросов ждут здесь своего быстрого решения – одной лодке не подвезли снаряды, другой надо сменить место дислокации, третья получила повреждения при очередном налете фашистских самолетов… Звонки, доклады, по которым необходимо принимать решения, следуют практически беспрерывно.

В назначенное время проводятся разборы боевых походов, инструктажи командиров и военкомов подводных лодок, которым предстоит отправиться на боевые позиции. Затем, глядишь, подходит время торжественно встречать тех, кто возвращается с моря. Потом – провожать тех, кто уходит…

Так, в бесконечном круговороте дел и забот, проходит день за днем. А ведь есть еще вопросы, так сказать, долговременного действия. В массивном железном сейфе, что громоздится на ФКП, растут кипы командирских донесений об атаках вражеских кораблей и транспортов, различные документы. Все это не должно быть мертвым грузом. Все это надо не просто оценить, а осмыслить, проанализировать, чтобы сделать выводы на будущее.

Конечно, размышляю над этими материалами не в одиночку. Работники штаба – деятельные мои помощники в обобщении боевого опыта. Мне, вообще, повезло со штабом. Бывают, знаете ли, штабники, умеющие создать впечатление своим лощеным внешним видом, напускной солидностью, а копнешь поглубже – оригинальных мыслей, подлинной инициативности ни на грош, только бездумное щелканье каблуками, да бодренькое «есть». Такой и на кораблях-то держится, словно проверяющий со стороны, и от других требует не столько сути дела, сколько внешнего, показного блеска.

Штаб бригады, к счастью, составляли люди совсем иного склада. Не бездумные механические исполнители, а люди большей частью творческие, ищущие. Безусловно, разные по характеру, но зато все, как один, влюбленные в свою специальность, в лодки, в нашу бригаду.

Особая заслуга тут принадлежала капитану 3 ранга М. П. Августиновичу, который был начальником штаба в предвоенную пору. Именно он сумел сколотить хороший, дееспособный штабной коллектив, настроил его работу на камертон деловитости и добросовестности. Энергичный, живой, подвижный, деятельный, Августинович, отличаясь превосходным знанием северного морского театра, корабельного состава, был толковым распорядителем и организатором, моей надежной опорой во всех делах. Служить бы нам с ним да служить. Но так случилось, что с Михаилом Петровичем мне пришлось расстаться буквально в первые же дни войны.

Произошло так, что одна из больших подводных лодок – «К-1» – осталась без командира. Капитан 3 ранга К. А. Чекин, возглавлявший ее, внезапно заболел. На смену ему назначили было опытного подводника капитана 3 ранга И. А. Смирнова, служившего до того в отделе боевой подготовки штаба флота. Он принял командование. Но при первом же серьезном испытании – внезапном налете вражеской авиации на одну из бухт, где стояла «К-1», – у Смирнова сдали нервы, и стало ясно, что вынести тяжелой боевой нагрузки он не сможет.

Вновь «катюша» оказалась без командира. И тогда-то предложил свою кандидатуру на эту должность Августинович. Для меня его решение было крайне неожиданным, и поначалу я наотрез отказал ему. Но Михаил Петрович настаивал и в конце концов покорил-таки меня своей беззаветностью и своим бескорыстием. Ведь он просился не куда-нибудь – на лодку, где создалось трудное положение. Добавлю к этому, что в интересах дела он шел фактически на двойное понижение в должности.

Да, такое уж наступило время: каждому теперь не о должностях, не о личных удобствах надо было думать. В общем, пришел я к тому, что стремление Августиновича надо решительно поддержать. Без начальника штаба (а надеяться, что нового подберут быстро, не приходилось) на меня ложилась дополнительная нагрузка, но зато я твердо знал, что на «К-1» будет командир, на которого всегда и во всем можно положиться. Вместе с Августиновичем мы убедили А. Г. Головко в необходимости данного назначения, и оно состоялось.

Ну а обязанности начальника штаба пришлось временно исполнять оператору старшему лейтенанту Л.А.Фридману. Ему сначала, конечно, не хватало той широты кругозора и опыта, которыми обладал Августинович, но, будучи по натуре человеком очень старательным, он достаточно грамотно обеспечивал оперативную часть работы штаба, аккуратно и быстро готовил планы, приказы и другие документы.

Флагманским штурманом бригады был капитан-лейтенант Г. Е. Аладжанов. Маленького роста, худенький, невидный на первый взгляд, он обладал незаурядными и разносторонними способностями – прекрасно пел и постоянно с успехом выступал на всех концертах флотской художественной самодеятельности, отлично рисовал, был способным спортсменом. Но главным призванием Аладжанова было, конечно, штурманское дело. Пришел он к нам в бригаду перед самым началом войны с надводных кораблей. Но буквально в считанные дни освоился с особенностями работы штурманов на подводных лодках, а вскоре уже мог вполне компетентно учить других премудростям навигации в суровых заполярных условиях.

Аладжанов, пожалуй, чаще всех в штабе бригады выходил в море, в боевые походы. И работал он там просто здорово. Взять, скажем, августовский поход на «К-1» в Вест-фьорд – район далекий, сложный в навигационном отношении и, самое главное, в то время практически незнакомый для нас. Двадцать восемь суток продолжалось трудное плавание. Возвращаясь в базу, лодка в течение двенадцати суток не имела возможности проводить обсервации. Но Аладжанов, участвовавший в походе, сумел обеспечить отличную работу штурманской боевой части, которую возглавлял молодой штурман старший лейтенант В. В. Бабочкин. «К-1» пришла в заданную точку встречи с невязкой всего в одну милю. Точность чуть ли не идеальная.

Надежным моим помощником во всех делах был флагманский связист бригады капитан-лейтенант И. П. Болонкин. На флоте есть такая шутка: связь, мол, замечают только тогда, когда ее нет. Вопреки этой шутке Болонкин был человеком весьма заметным и авторитетным в коллективе. Не случайно его не раз избирали секретарем штабной парторганизации. Ну а что касается связи, то проблемы с ней у нас возникали нечасто. Только одна деталь: на ФКП на случай неполадок в телефонной сети, связывающей нас с ФКП флота и другими соединениями, имелась ультракоротковолновая радиостанция. Так вот, не помню случая, чтобы пришлось прибегнуть к ней, хотя эта станция находилась в полной готовности. Проводная связь работала без перебоев.

Совершенно разными людьми были наши специалисты-оружейники – флагманский минер капитан-лейтенант О. К. Волков и флагманский артиллерист старший лейтенант В. О. Перегудов.

Волков – человек, что называется, весь в себе. Внешне несколько мрачноватый, да и не всегда уравновешенный. Но специалист – отличный. Он, скажем, немало внес предложений, направленных на увеличение дальности хода торпед.

Перегудов, может, не имел такого опыта, как Волков, и не знал так глубоко свою специальность, но зато был человеком открытым, прямодушным. Энтузиаст артиллерийского дела, Перегудов всерьез обижался, если кто-то при нем заявлял, что артиллерия, мол, для подводных лодок – оружие второстепенное. И не было в бригаде более счастливого человека, когда с моря поступило известие о том, что Гаджиев потопил фашистское судно огнем из пушки.

Кипучую натуру Перегудова не удовлетворяли рамки штатной должности. Ему хотелось чего-то еще. В октябре, когда фашисты предприняли несколько яростных бомбежек Полярного, Перегудов уговорил меня расконсервировать хранившееся на складе орудие, предназначенное для одной из «катюш», и установить его на сопке. Теперь, как только объявлялась воздушная тревога, Перегудов не спускался в убежище, а надевал каску и вместе с натренированным им расчетом отправлялся на свою огневую позицию. Проку от орудия, надо признать, было немного, но флаг-артиллерист яростно бил по вражеским самолетам и уверял, что в конце концов хоть один фашистский стервятник, да будет им прикончен.

Неутомимо трудились флагманский врач военврач 3 ранга 3. С. Гусинский (он, кстати говоря, не только успешно лечил больных и раненых, но и с первого дня войны занимался разработкой крайне важного для подводников вопроса – отработкой системы регенерации воздуха, позволяющей продлить пребывание подводников под водой), оператор старший лейтенант М. П. Галковский, ведавший вопросами разведки, флагманский химик младший лейтенант Ф. М. Рубайлов, другие специалисты.

Но особо хотелось бы сказать о флагманском инженере-механике бригады инженер-капитан-лейтенанте И. В. Коваленко и его помощниках – инженер-капитан-лейтенантах П. А. Мирошниченко и Н. Н. Козлове. Достаточно было посмотреть на их мозолистые, натруженные руки, чтобы понять, сколько делают эти беззаветные и честные люди для повышения боеготовности родной бригады. Они порой проявляли просто чудеса изобретательности во имя того, чтобы механизмы на лодках, эксплуатировавшиеся в крайне суровых условиях, работали надежно, без аварий и поломок и как можно дольше обходились без ремонта.

С первых дней войны я, как командир, и весь наш штаб бригады ощущали на себе повышенное внимание со стороны Военного совета флота, и прежде всего командующего А. Г. Головко. От ФКП флота до расположения бригады было рукой подать, и Арсений Григорьевич посещал нас очень часто. Приходил обычно пешком, зачастую без всяких сопровождающих. Только серая овчарка Джек бежала с ним рядом.

Бывали случаи, когда командующий заходил к нам на ФКП просто так, чтобы, как он выражался, «почувствовать бригаду». Другими словами – вникнуть в наши дела и заботы, поговорить с командирами, специалистами штаба, пообщаться с личным составом. А. Г. Головко любил живое общение с людьми. Военная обстановка отводила ему на это крайне мало времени, но каждое подобное посещение, каждый разговор с ним оставались у подводников в памяти надолго.

Головко всегда стремился лично участвовать во встречах подводных лодок, возвращавшихся с боевых позиций, считал своим долгом лично разбирать с командирами наиболее важные и поучительные походы. Об этих разборах, проходивших очень живо, интересно, можно рассказывать много. Замечу, кстати, что у иных военачальников такие разборы были похожи чем-то на улицу с односторонним движением: все молча слушают, а он сам вещает – оценивает, критикует, поучает… У Головко на разборах, я бы сказал, царила демократичная обстановка. Каждый мог свободно высказывать свое мнение, даже не соглашаться с оценками самого комфлота… Головко не стремился разобрать ту или иную атаку до мелочей – это он предоставлял мне или начальнику подводного отдела штаба флота. Своей же задачей он считал пробудить в людях творческую мысль. И это ему удавалось: командиры вносили конкретные предложения, думали, искали.

Внимание к подводным силам флота выражалось и в том, что в первые же военные месяцы командующий взял на себя дополнительную нагрузку – управление действиями подводных лодок в море. Впоследствии нас немало критиковали за это – говорили об излишней централизации руководства подводными силами, о принижении роли командования и штаба бригады…

Что ж, может быть, со временем, где-то в конце 1942 – начале 1943 года, централизация действительно стала уже недостатком. Но возьму на себя смелость утверждать, что поначалу она представлялась весьма целесообразной, во всяком случае, в тех условиях, какие сложились у нас на Севере. Во-первых, подводные лодки в первые месяцы войны были, по сути, единственным средством борьбы с врагом на его арктических коммуникациях и их деятельность в связи с этим приобретала общефлотское значение. Во-вторых, североморские подводники вступили в войну в условиях, когда еще явно недостаточно были отработаны вопросы взаимодействия с другими силами флота, по существу, отсутствовала разведка в интересах подводных лодок. Решение этих проблем в любом случае было бы невозможно без постоянного, повседневного участия комфлота.

Ну а что касается умаления роли комбрига и штаба бригады, могу с чистой совестью сказать: мы его не ощущали. Наоборот, нам тогда казалось, что А. Г. Головко, вплотную занимаясь управлением подводными лодками в море, придает огромное значение подводным силам. И это было действительно так. Ни о каком недоверии, лишении самостоятельности не было и речи. Я не помню случая, чтобы какое-нибудь важное решение относительно возвращения лодки в базу или смены ею боевой позиции принималось без моего участия и чтобы какое-либо мое предложение по этим вопросам оставалось без внимания. На ФКП бригады, так же как и да командном пункте флота, на картах тщательно фиксировалась обстановка, которая складывалась на вражеских коммуникациях. Командиры лодок направляли донесения о своей боевой деятельности в два адреса – в штаб флота и штаб бригады.

Помнится даже такой случай. Как-то одна из подводных лодок сообщила об успешной атаке вражеского судна. Бригадные связисты это сообщение приняли, а на флотском узле связи по каким-то причинам пропустили. Получилось так: я в курсе дела, а А. Г. Головко нет. Командующий вызвал к себе начальника флотского узла связи и весьма строго поинтересовался: почему так случилось? Тот в расстроенных чувствах вдруг заявляет:

– Пусть флаг-связист бригады Болонкин закрывает радиовахту. Нечего нас подсиживать.

Редко можно было видеть Арсения Григорьевича в таком гневе, какой вызвали эти слова:

– Откуда такая психология? – возмущался он. – Это просто никуда не годится! Поймите: важно не то, как вы меж собой поделите славу, а то, как обеспечиваются интересы дела.

Да, интересы дела, трудного, боевого нашего дела, – вот что в первую очередь волновало командующего. На это он неустанно нацеливал работников штаба флота, командиров и начальников штабов соединений и частей. У нас у всех, в конце концов, была одна общая забота – ковать победу над врагом, искать наилучшие пути к боевым успехам, искать новое в тактике, в использовании оружия.

К началу октября 1941 года нового, поучительного было накоплено уже немало. Стоило взглянуть на карту боевых действий – и сразу бросалось в глаза, как много изменилось за прошедшие месяцы. Прежде всего исчезли две позиции, которые поначалу обслуживались подводниками, – у горла Белого моря и на подступах к Кольскому заливу. Эти своего рода подводные дозоры, как мы убедились, мало что давали. Фашистским кораблям, делавшим попытки прорваться к нашему побережью, более эффективно противодействовали авиация и надводные корабли. Подводные же лодки за все время несения дозорной службы так никого и не обнаружили. По моей настоятельной просьбе командующий флотом принял решение впредь не отрывать подводников на выполнение задач по охране своих баз. Теперь все подводные силы были брошены на решение главной задачи – на борьбу с морскими перевозками врага.

Изменились и сами позиции. Раньше они напоминали клетки. Командир не имел права вывести лодку за пределы тесного квадрата, отведенного ему для ведения действий в море. Теперь размеры позиций по единодушному предложению специалистов штаба флота и бригады были существенно увеличены. Разграничительные линии в прибрежной части, где и проходила транспортная артерия врага, отменялись. Командиры лодок получили значительную свободу действий, в том числе право выходить в процессе атаки за пределы позиций. Это означало, по сути, переход к новому методу использования подводных лодок – методу крейсерства, в связи с чем, как мы ожидали, эффективность поиска кораблей и судов противника должна была возрасти.

Важным новшеством являлось и введение жестко установленных коридоров, по которым лодки выходили на позиции и возвращались в базу. Раньше штабу флота и штабу бригады при планировании очередного выхода приходилось каждый раз определять новый коридор. Это вело к путанице, которая могла обернуться тяжелыми последствиями. Был даже случай, когда из-за ошибочного определения маршрута возвращения для «Д-3» ее чуть было не атаковала своя же подводная лодка. Только благодаря счастливой случайности все закончилось благополучно.

После этого, однако, мы всерьез задумались над тем, как решить проблему безопасного выхода лодок на позиции и возвращения в базу. Для каждой позиции установили основной и резервный коридоры. Начальник подводного отдела штаба флота Вячеслав Петрович Карпунин – один из главных и деятельных авторов этого нововведения – предложил каждый из них наречь именем какой-нибудь русской реки. Вот и появились на картах северного морского театра неожиданные надписи: «Ока», «Дон», «Енисей»… Волгарю И. А. Колышкину теперь приходилось иногда возвращаться из похода по «Волге», украинца С. И. Коваленко вел к родному дому «Днепр», ленинградца В. Г. Старикова – «Нева»…

О роли В. П. Карпунина во всех наших поисках и новшествах необходимо сказать особо. Это один из самых авторитетных и опытных подводников Северного флота. До войны Вячеслав Петрович служил на разных лодках в должностях штурмана, помощника, некоторое время командовал первенцем отечественного подводного кораблестроения – подводной лодкой «Д-1» («Декабрист»), был командиром дивизиона подводных лодок. В 1939 году Карпунин убыл на учебу в Военно-морскую академию, по окончании которой вновь вернулся на Север, теперь уже на штабную работу – на должность начальника подводного отдела штаба флота. Здесь ж раскрылся в полной мере его талант – талант аналитика, исследователя.

В. П. Карпунин постоянно бывал на ФКП бригады, присутствовал практически на всех разборах. В ходе их он чутко подмечал такие частности, детали, которые порой проходили мимо внимания специалистов штаба бригады. И не только подмечал, но и умел глубоко обобщить, проанализировать, сделать какой-то важный вывод.

Особенно памятна история, связанная с переходом североморских подводников на новый метод торпедной стрельбы – залповую стрельбу с временным интервалом. До этого на флоте существовала довольно жесткая установка – стрелять, как правило, одиночными торпедами. Считалось так: торпеда – оружие дорогое (выстрел одной торпедой обходился примерно в сто раз дороже выстрела из артиллерийского орудия крупного калибра), а стало быть, торпеды следовало экономить. Все это подкреплялось соответствующими расчетами, вроде бы убедительно показывавшими, что прицельный одиночный торпедный выстрел – наиболее эффективный способ торпедной стрельбы.

Но в том-то и дело, что производились все эти расчеты исходя из учебных, полигонных условий. Когда командиры-подводники стреляли по кораблю-мишени, размеры которого хорошо знали заранее, с помощью специального дальномерного устройства легко было определить дистанцию до цели, другие элементы ее движения. Но совсем иначе обстояло дело теперь, при фактическом единоборстве с врагом. Выходит подводная лодка в море, встречает транспорт противника… Размеры его приходится оценивать на глаз, приблизительно. Курс, скорость хода, дистанцию до цели, осадку ее определить с необходимой точностью весьма непросто. А значит, неизбежными будут погрешности, и во многих случаях попасть во вражеский корабль или в транспорт одной торпедой можно лишь разве что случайно.

«Экономия» торпед на практике оборачивалась лишь бесполезной тратой их. С каждым новым походом становилось все яснее: надо отказываться от такого способа стрельб. Но что же тогда брать на вооружение? Как стрелять?

Самое лучшее, безусловно, если б торпеды шли на цель, так сказать, веером, захватывая достаточно обширное пространство. Такой способ был теоретически известен, была даже разработана его методика. Но чтобы выполнять торпедную стрельбу «веером», требовалось установить на торпеде специальный прибор, с помощью которого можно задавать ее гироскопу необходимый угол растворения. Таких приборов мы, к сожалению, тогда не имели. Когда они поступят на флот, тоже никто сказать точно не мог. А нам надо было воевать, и воевать хорошо, поражая врага меткими залпами.

По-особому острый разговор обо всех этих проблемах произошел на разборе двадцатидвухдневного похода «Д-3» под командованием Ф. В. Константинова, состоявшегося в сентябре. Подводная лодка встретилась с транспортом противника в чрезвычайно благоприятных условиях. Скрытности атаки способствовали сумерки, а также то обстоятельство, что лодка находилась между берегом и целью. Времени для атаки у Филиппа Васильевича было достаточно. Но в момент выстрела подводники не сумели удержать лодку на заданной глубине и курсе. Торпеду выпустили наугад. Тем не менее Константинов мог бы еще поразить противника, если бы выпустил сразу же, через 5–10 секунд, еще одну торпеду… Увы, этого сделано не было. И самое печальное – не потому, что командир не оценил как следует обстановку, не потому, что он не видел своего дополнительного шанса на успех. Нет, как сам Константинов признался на разборе, он понимал, что надо бы выпустить еще одну торпеду, да не решился: побоялся, что будет еще один промах.

Вот она – губительная психология «экономии»! Как преодолеть ее? И самое главное, что противопоставить ей? Эти вопросы я, ведя разбор, и счел необходимым поставить перед штабом бригады и командирами лодок.

Подводники начали высказываться. Предложения посыпались одно за другим. Вот только дельных среди них, к сожалению, не было. Тогда-то и взял слово молчавший доселе В. П. Карпунин.

– Хочу обратить всеобщее внимание на то, как стреляют англичане, – сказал он.

Речь шла о моряках английских подводных лодок, которые по соглашению между советским и британским правительствами прибыли к нам для участия в борьбе с фашистскими кораблями и судами на заполярном морском театре. Североморцы встретили их дружелюбно, постарались сделать все для того, чтобы союзники были обеспечены всем необходимым и как можно быстрее включились в активную боевую деятельность. Английские моряки отвечали в большинстве своем на это дружелюбием и приветливостью. Несколько удивляло нас, правда, в поведении союзников какое-то легкое отношение к войне. Для нас, советских людей, она была трагедией, горем. Сердце обливалось кровью – ведь враг топтал нашу землю. Подводники только вернутся с моря, а в мыслях уже снова там… Англичане же, создавалось впечатление, в море не очень-то спешили. Без конца у них были какие-то праздники, веселые застолья. В 60 километрах от Полярного идут кровопролитные бои, а тут, глядишь, группка английских моряков располагается на травке на пикник. Поют, хохочут…

Раз-другой посмотрели наши подводники на все это – и, прямо скажем, здорово упал в их глазах престиж британского флота.

Тем не менее, когда одна из английских лодок в конце концов все же вышла в боевой поход, она добилась успеха, вернулась в базу, огласив простор над гаванью громкой сиреной в знак потопления вражеского транспорта. У англичан, воевавших с 1939 года, конечно, имелся немалый опыт ведения боевых действий на коммуникациях врага. Этого нельзя было не признать.

В. П. Карпунин занялся изучением этого опыта и пришел к выводу, что кое-что у союзников можно взять на заметку. В частности, метод торпедных стрельб.

Суть английского метода заключалась в выпуске нескольких торпед последовательно, с определенными временными интервалами, которые зависели от длины и скорости цели. Метод требовал довольно сложного расчета залпа, при котором командиру надо было пользоваться тремя весьма громоздкими таблицами. Когда Карпунин продемонстрировал эти таблицы нашим командирам и специалистам штаба, флагманский минер капитан-лейтенант Волков не удержался от восклицания:

– Ну и намудрили!

– Согласен, – кивнул головой Карпунин. – Метод сложный в практическом применении. Но я и не предлагаю копировать его. Нам надо разработать свой метод, более простой и эффективный.

Так и было сделано. Активно включились в разработку нового способа торпедных стрельб специалисты штаба бригады Фридман, Аладжанов, Волков. Немалую помощь оказали в этом деле преподаватели Военно-морской академии, стажировавшиеся на флоте. Ну а запевалой был, конечно, сам Карпунин.

Вскоре Вячеслав Петрович докладывал в моем присутствии командующему флотом о найденном-таки новом методе торпедных стрельб с временным интервалом. Использованы были те же идеи, что и у англичан, но многое существенно отличалось. В основу своих расчетов авторы «русского метода» положили методику стрельбы торпедным «веером», которая была разработана на нашем флоте еще до войны. В результате работа командира лодки во время атаки существенно упрощалась. Вместо трех громоздких таблиц оставалась всего одна, довольно простая и четкая. А. Г. Головко одобрил эти предложения.

Первой опробовала новый метод стрельбы все та же «Д-3».

Она вышла в море 22 сентября. Для оказания помощи капитан-лейтенанту Константинову в поход снова пошел комдив Колышкин. Результат двадцатипятисуточного патрулирования у вражеских берегов превзошел все ожидания: четыре атаки произвели подводники и успешно торпедировали четыре цели – танкер и три транспорта. При этом три атаки были произведены торпедными залпами.

Успех «Д-3» был по-особому показательным на фоне другой подводной лодки – «Щ-422», которой командовал капитан-лейтенант А. К. Малышев. Этой лодке, действовавшей на фашистских коммуникациях одновременно с «Д-3», еще больше везло на встречи с врагом. Шесть раз выходила в атаку «щука», шесть раз выпускала по одной торпеде. Пять раз результатом был обидный промах. И только в ходе последней атаки, когда Малышев, рискуя людьми и лодкой, вывел «Щ-422» на предельно малую дистанцию к цели и выстрелил одной торпедой буквально в упор, она все-таки поразила врага.

После этого преимущества нового метода торпедных стрельб для всех стали совершенно очевидными. Его освоили на всех лодках и стали активно использовать. Успешность атак благодаря этому существенно возросла.

В дальнейшем опыт торпедных стрельб с временными интервалами был распространен и на другие флоты. Подводники Балтики и Черного моря также с успехом применяли его в своей боевой практике, потопив с его помощью немало кораблей и судов противника.

Большие дела «малюток»

Осень в Заполярье – сезон штормов. Суровая северная стихия в эту пору строго испытывает и моряков, и их корабли. Вот и в октябрьские дни 1941 года море разыгралось не на шутку. Жгучий ветер взбугрил огромные водяные валы, которые буквально захлестывали лодки, выходящие на позиции. Экипажу одной из них приходилось особенно тяжело. «С-102», а речь идет именно о ней, только что прибыла на Север с Балтики, и это было ее первое знакомство с норовистым характером Баренцева моря. Люди с трудом переносили жестокую болтанку, и командир «эски» капитан-лейтенант Л. И. Городничий решился даже запросить командование: нельзя ли на время укрыться от шторма у полуострова Рыбачий?

Надо было как-то поддержать моральный дух экипажа, быть может, даже подзадорить его. Мы с Головко держали совет по этому поводу, прикидывали различные варианты ответа.

И вдруг командующий предложил:

– Дадим радиограмму с таким текстом: «Малютки» тоже находятся в море». И все будет ясно.

Да, в это же самое время, в этом же самом шторме выполняла свою задачу подводная лодка «М-174», и никаких запросов по поводу непогоды с нее не поступало.

«Малютки»… Это были и впрямь совсем небольшого размера корабли. Всего-то сорок с небольшим метров в длину да три с половиной в ширину. Всего две торпеды на вооружении да маленькая пушка – сорокапятимиллиметровка. Всего два десятка матросских душ в тесном корпусе. У командира на лодке нет даже собственной каюты – только маломерная койка во втором отсеке.

Многие до войны не верили в боевые возможности этих лодок, тем более в наших заполярных условиях. Крошечными, хрупкими выглядели они среди волн Баренцева моря, на фоне высоких гранитных скал. Но «малютки» опровергли все сомнения. С первых дней войны образовался своего рода «малюточный» конвейер – все шесть имевшихся в бригаде лодок типа М поочередно, без каких-либо затяжных перерывов выходили на позиции на девять-одиннадцать суток. Сами лодки показали неплохие мореходные качества – легкие, увертливые, они, как оказалось, прекрасно чувствовали себя и на длинной океанской волне, и в каменных теснинах фьордов. Но главное, что делало крохотные «малютки» сильными и грозными для врага, – это, конечно, люди – терпеливые и отчаянные, веселые и волевые… Это был, пожалуй, самый молодой и сплоченный дивизион в бригаде.

Командовал им опытный малюточник капитан 2 ранга Н. И. Морозов, которого я знал еще по совместной службе на Ханко. Подводники звали его меж собой «малюточным дедом» или просто «дедом-морозом». Почему? Многие на Севере считали, что, мол, причиной тому «солидный» возраст комдива. Но какой же это возраст, какой же «дед» в 37 лет? Нет, дело тут было в другом. Веселое прозвище пришло вместе с Николаем Ивановичем с Балтики. Там ему как-то было поручено необычное задание: организовать перевозку на грузовом пароходе из Ораниенбаума на Ханко жен и детей под водников. Морозов, который сам детства не видел и с десяти лет познал изнурительный труд в пекарне одного из нижегородских купцов, очень любил ребятню и в течение всего похода развлекал детишек как мог: представал перед ними то Петрушкой, то Гулливером, то Дедом-Морозом… С легкой детской руки он им и остался навсегда. В нем и на самом деле было что-то от доброго и лукавого Деда-Мороза. Это всегда проглядывало в комдиве, даже в суровые военные будни. Самые серьезные вещи он ухитрялся делать с шуткой, в самых трудных ситуациях не терял оптимизма.

Отлично дополнял своего комдива военком старший политрук М. Е. Кабанов. Фронт деятельности у него был по-особому большой. Михаилу Ефимовичу приходилось, как шутили в дивизионе, работать за семерых – за себя и за шестерых военкомов лодок. Дело в том, что на «малютках» по штату политработники не полагались. Кабанову действительно приходилось трудиться с большим напряжением, для того чтобы обеспечить постоянное, целеустремленное ведение партийно-политической работы в каждом экипаже. И надо сказать, это ему удавалось. Кабанов был из тех, кто каким-то непостижимым образом ухитрялся поспевать везде. «Секрет» такого умения был, впрочем, весьма прост: сумел военком вместе с командиром дивизиона подобрать хороший, надежный партийный и комсомольский актив, продуманно расставить людей, определить конкретные задачи, четко проинструктировать. Через них, своих активистов, Кабанов и обеспечивал постоянное политическое влияние па экипажи, даже когда сам не имел возможности находиться на той или иной лодке.