Текст книги "Подводный фронт"

Автор книги: Николай Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

В тот же день, 11 марта, первое судно конвоя вошло в Кольский залив. Другие находились на подходе. Наши лодки, развернутые для прикрытия, начали освобождаться. Командующий флотом принял решение направить на помощь «Щ-402» еще и «Д-3». По нашим расчетам, она успевала подойти в район нахождения «щуки» почти через сутки. «К-21» успевала раньше. Но и ей предстоял немалый путь. Удастся ли «Щ-402» все это время оставаться необнаруженной? Надеяться на это было трудно. И как же кстати оказалось тут инициативное предложение флагманского механика И. В. Коваленко. Иван Владимирович нашел-таки оригинальный способ использования остававшегося на лодке смазочного масла в качестве топлива. Для этого надо было в определенной пропорции разбавить его керосином, взятым из запасных торпед, – как бы приблизить тем самым масло по вязкости и температуре вспышки к соляру. Правда, не так-то просто подать это эрзац-топливо из соляровых бачков к дизелю. Но если помпой создавать в бачке постоянное давление, то, как полагал Коваленко, смесь подойдет в насосы.

В эфир полетела подробная инструкция на сей счет. Она подоспела очень вовремя. На «щуке» моряки времени не теряли и тоже искали выход из положения. До того чтобы смешать масло с керосином. Большаков и его подчиненные додумались сами. Но завести дизель им никак не удавалось. Своевременные, квалифицированные советы помогли ускорить дело.

К вечеру 11 марта лодка дала ход. Больше суток после этого Столбов молчал. И это был, пожалуй, один из немногих случаев, когда молчание не тревожило, а, скорее, обнадеживало: молчит, значит, соблюдая скрытность, уходит, уходит прочь от вражеского берега!

Потом пришла радиограмма от Лунина. Взволнованно и удивленно он спрашивал: «Куда девалась «Щ-402»?» Успокоили: все в порядке. Дали предположительные новые координаты «щуки».

Рано утром 13 марта Столбов сообщил место, до которого удалось дойти на импровизированном топливе: «Щ-402» находилась уже в 140 милях от береговой черты. Конечно, говорить о том, что опасность миновала, было еще рано. Но все же она теперь была гораздо меньшей. Тем более что «К-21» уже приближалась.

В полдень того же дня лодки встретились. А через два часа пришла наконец-то на ФКП радостная весть: «Топливо и смазочное масло переданы. «Щ-402» следует в базу своим ходом».

Очень четко прошел заключительный этап операции по спасению попавшей в беду «щуки». Из всех заранее намечавшихся вариантов удалось осуществить самый простой и оптимальный. Лодки сошлись борт к борту. На «катюше» шланг присоединили к палубным приемникам. На «Щ-402», не мудрствуя лукаво, пропустили его через рубочный люк и рубку прямо в горловину топливной цистерны. Таким образом перекачали 15 тонн топлива.

Конечно, и этот «простой» вариант был не так уж и прост. Удерживать две связанные лодки на крутой океанской волне так, чтобы они не помяли друг другу корпуса, чтобы не порвались концы и шланги, – все это от обоих командиров потребовало немалого мастерства. Да и других проблем хватало. Скажем, после того как передали топливо, возник вопрос: а как передавать масло? Хорошо, что заботливый хозяйственник Г. П. Морденко, экипируя «катюшу» к походу, на всякий случай приказал доставить сюда с десяток пустых резиновых мешков, в которых обычно на лодках хранилась дистиллированная вода для аккумуляторов, и хорошо, что на самой «К-21» нашлись смекалистые моряки, догадавшиеся использовать эти мешки как емкости под масло.

14 Марта обе лодки благополучно возвратились в Полярный.

Весь ход спасения «Щ-402» мы разобрали в бригаде самым тщательным образом. Как-никак первый случай спасения лодки лодкой. Но последний ли? Резонно было предположить, что с ужесточением противоборства на морских коммуникациях такого рода ситуации могут возникать и впредь. На занятиях с командирами мы проиграли различные варианты буксировок, приема и передачи топлива. Береговой базе было дано указание обеспечивать все уходящие в море лодки достаточным количеством буксирных концов, топливных шлангов, другим имуществом, необходимым для спасательных работ. Планировалось также провести на полигоне специальное учение по оказанию помощи «аварийной» лодке.

Меры принимались вроде бы быстро, оперативно. Но события, как оказалось, развивались еще быстрей. Не в каком-то отдаленном будущем, а буквально через несколько дней одна из лодок, находившихся в море, попала в беду, и ее экипажу потребовалась неотложная помощь.

Случилось это с «Щ-421». В конце марта она вышла в поход под руководством нового командира капитан-лейтенанта 106

Ф. А. Видяева. С октября 1940 года Федор Алексеевич служил на этой же лодке помощником. Мужал, воспитывался, набирался опыта под крылом Лунина. Когда тот получил назначение на «катюшу», у командования бригады не было никаких сомнений в том, кого назначить на его место: конечно, Видяева. Подкупали его тактическая эрудиция, смелость мысли, а еще – настоящая верность морю. Свои юные годы Видяев провел здесь, на Севере, в Мурманске. Сразу же после школы пошел плавать матросом на рыболовный траулер. Исходил Баренцево море вдоль и поперек. Знал его прекрасно и любил всей душой.

Вскоре после назначения Видяева я побывал на «Щ-421», сходил на ней на Кильдинский плес. Федор Видяев уверенно, четко выполнял самые сложные вводные и по всем статьям показал себя практически готовым командиром. В принципе ему можно было доверить сразу же самостоятельное плавание, но решено было все-таки не отклоняться от ставшего уже привычным правила, чтобы новоиспеченного командира в первом боевом походе «обеспечивал» кто-то из старших. С Видяевым пошел П. А. Колышкин.

Уже первые дни похода показали, что в Видяеве мы не ошиблись. 28 марта на подходе к Лаксе-фьорду он обнаружил конвой противника и, атаковав один из транспортов, потопил его. Заслуживает внимания то, как это было сделано. Конвой шел противолодочным зигзагом. Транспорт, который Видяев выбрал для атаки, в самый последний момент вдруг неожиданно отвернул в сторону. Тогда молодой командир решил поднырнуть под конвой, пройти под ним и торпедировать транспорт залпом из кормовых аппаратов. Колышкин одобрил это решение, и оно принесло успех.

После этого фашистские корабли в течение двух с половиной часов преследовали и бомбили лодку, но Видяев вновь проявил выдержку и незаурядное мастерство. «Щ-421» осталась неповрежденной.

3 апреля мы в Полярном получили телеграмму из Москвы о том, что «Щ-421» вместе с другими лодками удостоена высокой награды – ордена Красного Знамени. Передали эту радостную весть на лодку и рассчитывали через несколько дней торжественно встретить ее из похода. Но вечером 8 апреля произошло непредвиденное: «Щ-421» подорвалась на вражеской мине, получила серьезные повреждения, потеряла ход и способность погружаться.

Даже из тех лаконичных сведений, которые содержались в радиограмме Видяева, было совершенно ясно, что положение «Щ-421» еще тяжелее, чем то, в котором была «Щ-402». На лодке Столбова практически все механизмы оставались в исправности, не было лишь топлива. А тут – перебиты обе линии гребных валов, выведены из строя рули, в прочном корпусе полуметровая трещина. О том, чтобы устранить такие повреждения в море, не могло быть и речи. Надо было выручать товарищей.

К счастью, возможностей для оказания помощи на этот раз у нас имелось больше. Сразу же с получением тревожной радиограммы из Полярного смогли выйти два эсминца и «К-2». Но еще ближе к аварийной «щуке» находилась «К-22». Она действовала в соседнем районе.

Идя кратчайшим путем, меньше чем через четыре часа «катюша» подошла к району, где находилась «Щ-421». Правда, сразу ее обнаружить не удалось: над морем все было покрыто пеленой густого снежного заряда. Видимость – всею около кабельтова. К тому же место «щуки» к этому времени несколько изменилось. Стремясь подальше оторваться от вражеского берега, куда течением медленно, но неумолимо ее сносило, на лодке применили совершенно необычное средство: сшили из брезентовых чехлов парус, приладили его к перископу и таким образом ухитрились пройти около 9 миль.

На «К-22» этого не знали. Начав поиск, попытались связаться со «щукой» по ультракоротковолновой связи. Ответа не получили. И тут сказались опыт и мастерство участвовавшего в походе на «двадцать второй» флагманского связиста бригады Ивана Петровича Болонкина. Радисты «К-22» под его руководством сумели засечь работу в эфире радиостанции «Щ-421», которая передавала очередное донесение в Полярный Радиограмма была короткой, всего-то несколько знаков, тем не менее Болонкин определил по ней пеленг на «щуку», что облегчило поиск.

Вскоре лодки встретились. Виктор Николаевич Котельников, не мешкая, попытался взять поврежденную «щуку» на буксир. Однако шло время, а сделать это не удавалось: очень уж сильным было волнение моря.

В те тревожные часы мне пришлось быть в кабинете командующего флотом. Здесь же, как всегда в такие напряженные моменты, находились члены Военного совета флота. Все остро переживали за судьбу подводников, находившихся у вражеского побережья. Казалось, отсюда, из глухой тиши подземелья, за сотни миль мы видели все, что происходило у Лаксе-фьорда. И то, как, будто на гигантских качелях, раскачивало на крутой зыби две наши лодки, как буксирные концы, едва успевшие связать их, лопались от неимоверного натяжения, как быстро редел и таял очередной снежный заряд и глазам подводников открывался такой близкий и такой недобрый берег…

А. Г. Головко сидел в своем кожаном кресле, кутаясь в наброшенную на плечи черную суконную шинель. Он был простужен, его познабливало. Командующий флотом вообще плохо переносил северный климат и сырость подземного обиталища. Простуды часто мучали его. Но крайне редко он давал болезни уложить себя в постель.

Корабельные часы, висевшие на стене, отсчитывали минуту за минутой. От Котельникова новых докладов не поступало. Но и так было понятно, что он по-прежнему безуспешно пытается взять «щуку» на буксир.

Нарушив затянувшееся молчание, кто-то предложил:

– Может, снять с «Щ-421» основную часть экипажа? Оставить человек десять…

Головко встал, глубоко затягиваясь «Казбеком», зашагал из угла в угол.

– Положение «четыреста двадцать первой» безнадежно, – сказал он после некоторой паузы. – Наивно полагать, что гитлеровцы будут спокойно взирать, как мы выводим «щуку» у них из-под носа. И так они не по-немецки беспечны. Думаю, что нападения на наши лодки можно ждать с минуты на минуту. Вот почему, – тут он возвысил голос, – я думаю отдать Котельникову приказание снять с аварийной лодки людей, всех до единого. И уничтожить ее. – Командующий оглядел всех присутствующих и уже тише добавил:

– Вы понимаете, сколь тяжелое это решение. Поэтому я просил бы всех членов Военного совета высказать по нему свое мнение.

Решение и впрямь было тяжелым, беспрецедентным. Умом все понимали: иначе нельзя. Но как примирить свои чувства с этой необходимостью – потопить самим свой корабль! И это при том, что кораблей-то у нас пока еще было ой как не густо. Колоссальную ответственность принимал на себя Арсений Григорьевич Головко.

К чести членов Военного совета они не побоялись разделить ее с командующим. Первым высказался А. А. Николаев.

– Я полагаю, – сказал он, – что мнение ваше, товарищ командующий, совершенно правильное. В такой ситуации мы не имеем права рисковать ни одним человеком.

– Время не терпит, – поддержал его С. Г. Кучеров. – Буксировка явно не удается. Как ни горько, но…

Решение было принято. Командир «К-22» получил четкие, ясные указания от имени Военного совета. И уже очень скоро мы поняли, как своевременно это было сделано. Сначала поступило тревожное сообщение из радиоцентра: данные радиоразведки говорили о том, что фашисты, похоже, наконец-то всполошились. Почти тут же пришло донесение от Котельникова. Он сообщал, что обнаружены самолет и корабль противника. Появились они, конечно, не случайно. Безусловно, это были разведчики. Но уже весь экипаж «Щ-421» перешел на «К-22». В 13 часов 30 минут с «катюши» произвели выстрел одной торпедой, и израненная «щука» ушла под воду…

Докладывая в базе о случившемся, Видяев, мужественный, сильный, никогда не унывающий Видяев, не сдержавшись, заплакал. Это была первая и единственная слабость, которую он позволил себе. А там, в море, перед лицом смертельной опасности, Федор Алексеевич держался просто молодцом. До последнего момента делал все возможное, чтобы спасти свой корабль, а когда получил приказание покинуть его, сделал это, как и подобает командиру, последним.

Самых высоких оценок были достойны и другие моряки погибшей лодки. Отлично показал себя, к примеру, помощник командира капитан-лейтенант А. М. Каутский. Он как раз был одним из тех, кто предложил и реализовал необычную идею: использовать брезентовый парус для того, чтобы уйти подальше в сторону моря.

Умело поддерживал моральный дух в экипаже военком политрук Н. Г. Афанасьев. Он постоянно находился на тех участках, где было в данный момент труднее всего, словом и личным примером воодушевлял людей.

И они показывали образцы мужества и самоотверженности. Особенно напряженно пришлось действовать тем, кто находился в кормовом отсеке. Когда лодка подорвалась на мине, сюда из поврежденных торпедных аппаратов и через трещины в корпусе хлынула вода. Краснофлотцы В. С. Качура, И. А. Жаворонков, П. И. Февралев, А. П. Новиков, П. Н. Сизмин под руководством старшины 1-й статьи К. Н. Дряпикова, задраив переборочную дверь, изолировали свой отсек и повели борьбу за живучесть, чем, по сути, спасли весь экипаж.

Всех их, как и особо отличившихся моряков с «К-22», мы представили к награждению орденами и медалями.

Горечь потерь

Вначале мая установились настоящие весенние солнечные деньки. Как-то сразу осел и почернел снежный покров на сопках, а во многих местах и вовсе сошел, оголив серые гранитные валуны. На низкорослых, комлистых деревцах набухли почки, а под деревцами кое-где пробилась к свету слабенькая нежно-зеленая травка. Так уж устроена человеческая душа: она радуется наступлению весны, ждет, что именно в эту пору произойдет что-то значительное, какие-то перемены к лучшему. Однако первая военная весна оказалась для нас горькой, и осталась она в памяти порой тревог и печали. В эти весенние месяцы мы потеряли сразу же две лодки, два экипажа, больше ста боевых товарищей.

В конце апреля не вернулась из похода «Щ-401». Боль утраты для меня лично усугублялась еще и чувством личной вины за нее. Дело в том, что накануне командир «щуки» капитан-лейтенант Аркадий Ефимович Моисеев из района боевых действий донес о двух успешных атаках. При этом сообщалось, что были израсходованы все носовые торпеды. Остались только две торпеды в кормовых аппаратах. По данному докладу нами не было принято какого-либо конкретного решения – «щуку» можно было отзывать в базу, а можно было и не отзывать. Исходя из общей обстановки последнее вроде казалось резонным: ведь ожидались новые конвои врага. Но тут, однако, не следовало подходить сугубо практически. Управляя за сотни миль лодками, крайне важно было учитывать и психологический фактор. Положа руку на сердце, скажу: никто лучше меня не мог знать особенности характера, психологии командиров лодок. И я, прекрасно зная Моисеева, должен был понять, что его доклад об израсходованных торпедах – это не просто доклад для сведения. Это своего рода просьба отозвать лодку в базу. Иной командир мог попросить об этом напрямую, а самолюбивый Моисеев не мог. Я, именно я, должен был понять, что на лодке что-то неладно, почувствовать состояние командира и поставить вопрос перед командующим о возвращении «Щ-401» в базу. Увы, какие-то хлопоты отвлекли, не дали как следует вдуматься в текст радиограммы. Больше «щука» на связь не вышла.

Обстоятельства гибели «Щ-401» остались неизвестными. И никто за нее меня никогда не упрекнул. Но ощущение личной вины, осталось на всю жизнь: мог ведь предотвратить горькую потерю, мог, но не сделал этого… Быть может, мысли об этом тем горше, что гибель «Щ-401» как бы потянула за собой и еще одну беду – гибель «К-23», на которой вышел в боевой поход замечательный подводник и мой дорогой товарищ Магомет Гаджиев.

Те дни и часы, когда мы с тревогами и надеждами ждали вестей с «катюши», впечатались в память с удивительной четкостью. Помнится буквально все, до малейших деталей, до часов и минут…

Несколько дней после выхода из Полярного «К-23» занималась поиском пропавшей «Щ-401» в районе Танафьорд, мыс Нордкин. 8 мая Гаджиев донес, что поиски результатов не дали, «катюша» отправляется в отведенный ей маневренный район. Четыре дня от нее никаких сообщений не поступало. 12 мая мы проводили на ФКП совещание по вопросам ремонта лодок. Я как раз что-то говорил и вдруг, словно почувствовав недоброе, замолчал. За дверью кабинета раздались торопливые шаги, и через секунду-другую встревоженный оперативный дежурный протянул мне бланк радиограммы с «К-23», На нем стояла пометка «Экстренно». Текст был с большими искажениями: «…транспорт торпедами… два сторожевых корабля артиллерией уничтожены… квадрат… курс Ост… имею повреждения от стрельбы…» Дальше еще несколько слов, совсем неразборчивых – то ли какая-то просьба, то ли просто номер радиограммы – и подпись.

Я тут же передал бланк флагманскому связисту Болонкину:

– Чем вызваны такие искажения?

– Дело тут, конечно, не в качестве приема, – ответил он, – скорее всего, поврежден передатчик.

Тут же меня вызвали к телефону. Степан Григорьевич Кучеров сообщил, что принято решение немедленно отозвать «К-23» в базу. Указание об этом послано.

– Ясно, что они попали в жаркую переделку, – заметил начальник штаба флота, – главное, чтоб повреждения не мешали лодке погрузиться. Пока вроде об этом не сообщают. Будем ждать новых вестей. Да и вообще за эфиром следите повнимательнее. Вот что… Давайте-ка подключайте все свои наличные средства связи. Мы должны сейчас слышать все, что только возможно…

Я тут же дал соответствующие указания Болонкину. Помимо обычных дежурных средств радиовахта была открыта на всех больших и средних подводных лодках и на плавбазе «Умба». Открыли радиовахту и наши соседи – моряки бригады эсминцев и ОВРа. Ну и, разумеется, внимательно вслушивались в эфир радисты флотского узла связи.

Ни одной радиограммы с «К-23», к сожалению, больше не поступило. Но кое-что о том, что происходило с ней, удалось узнать. Наши радиоразведчики перехватили несколько радиограмм, переданных противником открытым текстом. Судя по ним, в районе, где находилась «К-23», с 13 часов 20 минут до 18 часов 30 минут действовали четыре «юнкерса». В 15 часов 50 минут один из них обстрелял нашу подводную лодку из пулемета, и она погрузилась.

Погрузилась! Это слово на какое-то время обнадежило. Выходит, «катюша» все же не потеряла способности погружаться. Значит, у нее есть возможность уйти от преследования на глубину. Но тут же новая радиограмма. «Юнкере» передал на свой аэродром просьбу выслать еще одну машину. С аэродрома приказали самолету оставаться в данном районе для связи.

Что же это? Выходит, они продолжают преследовать «двадцать третью»? В 17 часов 12 минут в эфире произошел оживленный диалог, из которого стало ясно, что на помощь первому самолету вылетит второй с двумя бомбами весом по 250 килограммов. Затем фашисты затихли. А к 19 часам все самолеты вернулись на свой аэродром. [7]7
  ЦВМА, ф 11, д. 539, л. 1, 2, ф. 78, д. 34934, л. 459–460


[Закрыть]

Анализ всех этих данных позволял предположить, что, атаковав и потопив фашистский транспорт торпедами, «К-23» подверглась бомбежке со стороны кораблей охранения. Вероятно, была повреждена бортовая цистерна с топливом, весьма хрупкая на подводных лодках типа К, и лодка все время «обозначала» свое место выходившим на поверхность моря соляром. В связи с этим, очевидно, на лодке было принято решение всплыть и отразить атаку сторожевиков артиллерией с одновременным использованием надводной скорости для отрыва. О результатах артиллерийского боя Гаджиев и донес в базу. Вероятно, и сама подводная лодка получила серьезные повреждения от вражеских снарядов и один из главных двигателей был выведен из строя. Это подтверждает тот факт, что расстояние от Окс-фьорда, где произошел бой со сторожевиками, до места, где «К-23» была обнаружена самолетами противника, она прошла за 3 часа 50 минут, то есть со скоростью 13,5 мили в час. Такая скорость характерна для подводных лодок типа К, идущих под одним главным дизелем средним ходом. Если б были исправны оба дизеля, вряд ли «катюша» отходила бы от берега противника, не используя полную мощность двигателей.

В 15 часов 50 минут «К-23» подверглась обстрелу с воздуха и, несмотря на полученные повреждения, вынуждена была погрузиться. Но что же дальше? Удалось ли ей оторваться от противника? Эти вопросы волновали и тревожили каждого из нас. Через определенные промежутки времени наши передатчики посылали запросы на «катюшу». Но она не отвечала.

Тем не менее никто не верил в трагический исход. После традиционного вечернего доклада, который в тот день прошел на редкость скомканно и сумбурно, на ФКП бригады за полночь засиделись командиры дивизионов и флагманские специалисты. Все были убеждены если б фашисты потопили «катюшу», они б не преминули громогласно покричать об этом в эфире. Все дружно ругали связь и связистов: мол, они виноваты во всех наших волнениях – ни принять, ни передать ничего толком не могут…

Бедный Болонкин! Сколько ему за время войны доставалось таких вот незаслуженных упреков. Бледный, сжавшийся, сидел он за столом и, хоть лучше всех знал, что никаких промахов со стороны службы связи не было и нет, старался даже подтвердить обвинения в свой адрес.

– Да, вполне возможно, что радиограммы просто не дошли. Прохождение радиоволн сейчас отвратительное. Середина мая – пора магнитных бурь…

Мы по-прежнему усиленно прослушивали эфир. «К-23» молчала. С других же лодок радиограммы приходили регулярно. И никакие магнитные бури не мешали.

14 мая хорошее сообщение пришло с «М-176», которая действовала в Варангер-фьорде: торпедированы транспорт и миноносец противника. И. Л. Бондаревич провел атаку прямо-таки мастерски. Точно выпустив первую торпеду по транспорту, спокойно выждал, когда на расчетный угол упреждения подойдет нос идущего следом за ним миноносца, и выпустил вторую торпеду. Транспорт был потоплен, а миноносец, судя по всему, поврежден.

16 мая отличилась еще одна наша лодка – «Д-3», на которой кстати, вышел в свой первый боевой поход начальник штаба бригады капитан 1 ранга Б. И. Скорохватов. Почин У Бориса Ивановича получился хороший. Первый транспорт «Д-3» торпедировала еще 2 мая. Теперь же к этому успеху прибавился еще один. Командир «Д-3» капитан 3 ранга Михаил Алексеевич Бибеев успел пронаблюдать в перископ результат своей атаки: мачты потопленного судна, торчащие из-под воды, и пять сторожевых кораблей, мечущихся вокруг него. Правда, после этих мгновений торжества пришлось пережить весьма неприятные минуты яростной бомбежки. Но все в итоге закончилось для подводников благополучно.

Все эти известия о боевых успехах в другое время вызвали бы бурю радостных эмоций в бригаде. Но в те майские дни радость нашу омрачали мысли о пропавшей и не подающей уже несколько дней никаких сигналов «катюше».

А тут еще новые волнения! В тот же день, 16 мая, утром оперативный дежурный по бригаде встревоженно доложил:

– Нашу лодку бомбят на траверзе полуострова Рыбачий!

– Какую лодку? Почему у Рыбачьего?

– Это береговые артиллеристы с Рыбачьего сообщили, – пояснил оперативный. – Что за лодка – они сами пока не разобрались. А преследовали ее два фашистских сторожевика. Артиллеристы отогнали их в море.

«Может, это Гаджиев прорывается домой?» – мелькнула было мысль. Но вскоре последовал новый доклад:

– Это «малютка». Она всплыла в 35 кабельтовых от берега. Фашисты отошли кабельтовых на 70 и ведут по ней огонь.

Час от часу не легче. Это, выходит, «М-172». Она единственная из «малюток» находилась в эти дни в море. Звоню на ФКП флота в надежде выяснить подробности. Оперативный по флоту сообщил:

– Наши артиллеристы открыли огонь по фашистским сторожевикам. Прикрывшись дымовой завесой, те отошли. Но «малютке», видно, здорово досталось: еле движется.

Он вдруг прервал свое сообщение. В трубке были слышны какие-то переговоры, и тут еще одна новость, от которой замерло сердце:

– С Рыбачьего сообщают: появился «юнкерс». Бомбит лодку.

Пытаюсь связаться с А. Г. Головко. По телефону прямой связи отвечает С. Г. Кучеров:

– Командующий ставит задачу авиаторам. Да, да… Бросаем все что можем на прикрытие «М-172». Еще не хватало, у своих берегов терять лодки…

И вот наконец в Екатерининскую гавань в сопровождении двух малых охотников вошла многострадальная «малютка». Встречать ее высыпала чуть ли не вся бригада.

Первым сошел на пирс командир «малютки» капитан 3 ранга И. И. Фисанович. И уже по тому, как тяжело, пошатываясь, ступал он, каким бледным, изможденным было его обычно такое жизнерадостное, улыбчивое лицо, можно было понять, что командиру и экипажу «М-172» пришлось пережить тяжелейшее испытание.

А случилось вот что. Поздно вечером 15 мая Фисанович обнаружил конвой противника. Большой, тяжело груженный транспорт шел в охранении двух сторожевиков и трех тральщиков. «М-172» находилась как раз на курсе конвоя. Фисанович принял дерзкое решение: прорваться внутрь охранения с головы каравана и нанести удар по транспорту наверняка, с предельно малой дистанции.

Все удалось, как задумывалось. По левому борту лодки прошел, не заметив опасности, головной сторожевик. Разворачиваясь на боевой курс, «малютка» пропустила по корме тральщик и всадила торпеду в железную глыбу транспорта, что называется, в упор. От близкого взрыва лодку даже сильно встряхнуло. Но вслед за этим почти тотчас раздались и взрывы вражеских глубинных бомб. Фашисты, должно быть, заметили след торпеды, выпущенной «малюткой», и, определив по нему место нахождения лодки, бомбили очень точно.

На «М-172» погас свет, вышел из строя гирокомпас. Но самое опасное – то, что, судя по всему, произошло и на «К-23», – дала течь цистерна с соляром. По штилевой поверхности моря за «малюткой» тянулся маслянистый, радужный след, который облегчал врагу преследование. А тут еще и запас энергии в аккумуляторных батареях иссякал. Двигаться вперед можно было только малым ходом.

Для того чтобы выйти благополучно из подобной переделки, у экипажа «сто семьдесят второй» имелся, пожалуй, всего один шанс из тысячи. И подводники сумели его использовать. Главную роль в этом, безусловно, сыграл командир, который смог очень точно оценить обстановку и принять несколько принципиально важных решений. Прежде всего он весьма разумно решил держать при отходе генеральный курс на восток – под прикрытие своих береговых батарей. Иначе противник мог бы гонять слепо мечущуюся лодку, пока не иссякла электроэнергия.

Магнитный компас после бомбежки работал очень ненадежно, так что уходили подводники от преследования, ориентируясь с помощью эхолота по глубинам. Отличную выучку и навигаторское чутье показал при этом молодой штурман старший лейтенант И. М. Шаров.

В результате близких разрывов бомб на «малютке» периодически заклинивало рули, выходили из строя различные приборы и механизмы. Люди упорно боролись за живучесть корабля и техники. Видя такое отчаянное сопротивление, фашисты в один из моментов пустились на хитрость: бомбить стали не наобум, а по строгой системе – минут 15–20 выжидают, застопорив ход, слушают глубины, а затем следует серия от 10 до 35 глубинных бомб. Тут снова, в который уж раз, прекрасно проявил себя гидроакустик старшина 2-й статьи А. В. Шумихин. Можно представить, каково ему было внимательно прослушивать шумы преследующих кораблей, когда в ушах буквально гудело от нескончаемой канонады. И все же он четко и спокойно делал свое дело. Фисанович благодаря его докладам ясно представлял обстановку и умело управлял лодкой.

В этом тяжелейшем походе на «М-172» находился представитель штаба бригады – флагманский врач 3. С. Гусинский. Честно говоря, разрешение ему на выход в море я накануне давал с большим сомнением. Военврач 3 ранга Гусинский у нас по праву считался прекрасным медиком. Но как-то не хватало ему военной выправки. Бледное худощавое лицо, несколько рассеянный взгляд. К тому же было известно, что Гусинского сильно укачивает, даже на катере в Кольском заливе.

До этого в боевые походы флагманский врач не ходил. Да и нужды такой не возникало: на лодках имелись лекарские помощники, которые могли, если требовалось, и рану перевязать, и другую медицинскую помощь оказать. Главные же заботы флагманского врача были в базе: тут и организация работы бригадного лазарета, и проведение занятий с теми же лекарскими помощниками, и многое другое. Но на этот раз Гусинский настоял, чтобы его отпустили в поход. Дело в том, что в самом разгаре были его опыты по разрабатывавшемуся им специально для условий северного театра режима регенерации воздуха на подводных лодках. Военврач к этому времени провел уже немало разного рода исследований и экспериментов на лодках, находившихся в базе. И теперь решил проверить полученные выводы на боевой практике, в походе. На «М-172» он явился с многочисленными стеклянными колбами, пробирками, специальными приборами для замера количества кислорода, углекислоты…

Прямо скажем, в научном плане поход на «М-172» Гусинскому мало что дал. После первых же оглушительных взрывов большинство приборов военврача разбилось вдребезги. Да и вообще, в те полные смертельной опасности часы было, конечно, не до исследований. Но все же присутствие Гусинского на борту «малютки» оказалось совсем нелишним. Как и подобает флагманскому специалисту, коммунисту, он вел себя мужественно, хладнокровно и делал все что мог для спасения корабля и экипажа.

Так как электроэнергию приходилось всячески экономить, регенерацию воздуха на лодке отключили. С каждым часом дышать становилось все труднее. Некоторые моряки начали терять сознание. И вот тут как нельзя кстати оказались энергия, воля и компетентность флагманского врача. По его рекомендации подводники стали рассыпать содержимое патронов регенерации по отсекам. Тех, кому было особенно плохо, он заставлял брать в рот горлышки этих патронов и дышать через них. Это улучшило самочувствие подводников.

Десять часов продолжалась жестокая бомбежка. 324 глубинные, 4 авиационные бомбы, почти четыре десятка артиллерийских снарядов выпустил враг по «малютке». [8]8
  ЦВМА, ф. 411, д. 35546, л. 173–191.


[Закрыть]Как у нас было принято, после возвращения лодки в базу на нее сразу же отправились флагманские специалисты для составления списка полученных лодкой повреждений, ремонтных ведомостей. Закончив работу, они представили огромный, на нескольких листах, перечень: «…десять вмятин в прочном корпусе и боевой рубке с обоих бортов. Порвана труба аварийного охлаждения дизеля. Разошлась по швам топливная цистерна пятого отсека. Сорван верстак с тисками. Клапаны вентиляции балластной цистерны № 4 развернуло на 180 градусов. Смята магистраль воздуха низкого давления. На киле вмятина и трещина длиной в 50 сантиметров. Смещены электромоторы турбонасоса. Нарушена центровка всех рулей и линии вала..» [9]9
  ЦВМА, ф 411, д. 35546, л. 173–191.


[Закрыть]