Текст книги "Что уж, мы уж, раз уж, так уж..."
Автор книги: Николай Кудрявцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– В чем заключается их странность?
– Чтобы не тратить ваше время, хозяин, скажу коротко: они придурки. И по одежде, и по поведению.
Хозяин нехотя засмеялся.
– Этого следовало ожидать. – Голос опять стал властным. – Каков объект, таковы и его люди. Они уехали с ним?
– Нет, хозяин. Они крепко выпили, и объект уехал один, а придурки ушли в долину.
– Если выпили, значит, он их нанял. – Рассудил властный голос. – А если они не торопятся, то ты прав в своей оценке.
– Каковы будут инструкции?
– Оставайся в Фофанке. Понаблюдай за долиной. Если оттуда кто-нибудь выйдет, тогда проследишь. Если через сутки изменений не будет, тогда возвращайся.
– А что делать с объектом?
– Им займутся. Твоя задача – детективы. И смотри не упусти их.
– Я все сделаю. Не беспокойтесь, хозяин.
– А я и не беспокоюсь.
В трубке раздались короткие гудки.
– Козел! – Сказал парень, нажимая на отбой.
– Никанор! – Иван, одетый в камуфляж, стоял перед зеркалом и причесывался. – Ты печку проверил?
– А чо, ее, проверять-то? – Никанор надраивал бархоткой чугунок. – Она как узнала, что мы куда-то собрались, так сразу на тропинку выехала, чтобы мы про нее не забыли.
– Диоген готов?
– Трусы погладит и придет. – Никанор вытянул руку с чугунком и полюбовался на свою работу. – Брыню за воротами подберем. Деревенским провизию на месяц оставили. Короче говоря, можно пускаться в путь. – Он спрятал чугунок в карман и посмотрел на Ивана. – Ничо, у тебя, костюмчик!
– Нравится?
– Да мне все равно. Я не Зверев. Просто странно видеть тебя в таком.
– Я по телевизору видел, что так одеваются спецагенты.
– Тогда тебя в два счета вычислят.
Иван растерянно посмотрел в зеркало.
– Я, как-то, об этом не подумал. А что делать. Костюмчик, уж больно, удобный.
– Я вот думаю, – Никанор осмотрел Ивана со всех сторон. – Сними ботинки и одень кроссовки. Будешь, похож на уличного торговца. И никто, ничего не заподозрит. Все будут думать, что ты торговец, а ты будешь знать, что ты агент.
– Точно! – Иван начал переобуваться. – Ну, ты, Никанор, голова! Что значит, жизненный опыт!
В комнату влетел запыхавшийся Диоген. На нем были, уже знакомые, футболка и трусы, плюс носки, в желто-розовую полоску, и сандалии.
– Фу. – Выдохнул он. – Успел.
– Мог бы и не торопиться. – Успокоил его Никанор. – Все равно мы, без тебя, как без ног.
– А, разве, не на печке поедем? – Засомневался Диоген.
– И на печке тоже. – Иван притопнул ногой, проверяя обувку. – Все готовы?
Друзья синхронно кивнули.
– Тогда посидим на дорожке, и в путь.
Вся троица уселась на коврик, скрестив, по-турецки, ноги. Выдержав минуту молчания, они встали, оглядели комнату, и вышли на улицу.
Печка встретила их нервным попыхиванием дыма из трубы. Иван подошел к ней, ласково похлопал по изразцовому боку, как доброго коня, и она успокоилась. Никанор, а за ним Иван, ловко залезли на печь. Диоген запрыгнул на приступок, но это ему не очень-то помогло. Пришлось втаскивать, его, за руки. Когда они расселись и подтянули Диогену, слегка сползшие трусы, печь выпустила из трубы кольцо дыма и помчалась к воротам. Те распахнулись настежь, пропуская, до боли знакомые лица.
За воротами их встретили фофановцы. Печь резко остановилась, проверяя тормоза.
– Брыня? – Крикнул Иван. – Ты готов?
Тот кивнул и хотел подойти, но Акулина вцепилась в него и заголосила.
– Что ж ты, меня, при пацанах-то позоришь? – Брыня попробовал оторвать ее от себя.
– Брынюшка! Касатик! – Акулина повисла на нем. – Возьми, хоть, меч со щитом.
– Цыц, говорю, дуреха. – Он виновато посмотрел на улыбающихся наездников печи. – Не на Балканы еду, а в стольный град.
– Отпусти его, Акулина. – Крикнул Никанор. – Мы не на войну едем, а на ярмарку. Он подарков вам привезет.
– Ага? – Всхлипнула Акулина. – Видела я эту Москву, по ящику. Небось, на Тверскую едете? Мне подарки с Тверской не нужны. Я вас мужиков знаю! – Погрозила она пальцем. – У вас одно на уме!
– А что у нас на уме? – Спросил Диоген.
– Шурши ля фам! Вот что!
– Нишкни, Акулина. – Филька натянул шапку на уши. – Они на государеву службу едуть.
– А ты, откуда знаешь? – Взвилась Акулина. – Под Берию косишь?
– А мне водитель сказал. – Не унимался Филька.
– Когда?
– А когда мы с ним, мухоморовки выпили. Во!
– Ха! Мухоморовки! Значит, композитор напел.
– Сама, ты, композитор. Он в пиджаке был, в галстуке, с сигаретой, а на голове… – Филька запнулся.
– Чо, на голове-то?
– Парик с буклями. – Растерянно вымолвил Филька.
– А в руках скрипка. – Засмеялся поп.
– Фигушки! – Филька повернулся к попу. – В каждой руке по соленому огурцу. Во!
– А ну, тебя! – Махнула рукой Акулина и обняла, на сколько хватило рук, Брыню. – Брынюшка! Возвращайся скорей!
– Да мы быстро. – Брыня погладил ее по голове. – Одна нога тут, а другая здесь.
Он отцепился от Акулины и забрался на печь. Иван хлопнул ладонью по трубе, давая сигнал трогать. Печь поехала, постепенно набирая скорость. Деревенские замахали, на прощание, руками. Когда они скрылись за поворотом, Брыня сказал Никанору, разглядывая, парящую в небе, одинокую птицу.
– Вот ты говоришь, мол, щит и меч.
– Я говорю? – Изумился Никанор.
– Ну, ты говоришь, мол, оружие.
– Да, это твоя Аку… – Хотел возразить Никанор, но, обнаружив перед своим носом здоровенный кулачище, пошел на попятную. – Ну, может, и говорил чего. Всего не упомнишь. Утро было нервное.
– Вот я и говорю, что ты говоришь.
– Говорит, говорит. – Поддакнул Иван, играющий в карты с Диогеном, который ехидно захихикал.
– Ну, говорю, говорю! – Сдался Никанор.
– А знаешь ли ты, друг Никанор, что самое идеальное оружие, это человек? – Назидательно произнес Брыня, следя за полетом птички.
– Откуда мне знать, если я все говорю и говорю. – Обиделся Никанор.
– Болтать меньше надо, тогда много чего узнаешь. – Высказался Диоген.
– Еще Александр Васильевич говорил, – продолжал Брыня, – Что русский солдат, страшнее любого оружия, особливо, когда идет врукопашную. Ну-ка, дай-ка!
– Чего?
– Ну, фрукт какой-нибудь, что ли.
Никанор достал чугунок. Картежники перестали играть и подобрались поближе. Домовой вынул из чугунка абрикос, посмотрел на широкую спину Брыни, подмигнул картежникам и постучал в маячившую, перед ним, спину.
– На!
Брыня развернулся и глянул на абрикос. Никанор, Иван и Диоген, захохотали. Брыня взял абрикос и отправил его в рот.
– Вот так, русский солдат, громит своих врагов! – Прокомментировал Никанор и они снова засмеялись.
– Эх, вы, салажня! – Брыня вынул изо рта косточку. – Вон ту птичку видите? – Он кивнул головой.
– А тут только эта птичка и есть. – Сказал Диоген.
– Значит видите. – Обрадовался Брыня. – Знакомая птичка. В долину, за Вольфовичем, хотела прошмыгнуть. Но не смогла. Не нравится мне эта птичка.
– Значит, себе на уме, птичка. – Посерьезнел Иван. – Следить приставлена.
– Вот я и говорю. – Брыня, на ладони, подкинул и поймал косточку. – А на фига нам, птичка-шпион. – Он сжал косточку двумя пальцами, направив на парящую птицу. Что-то свистнуло, и птица разлетелась на пух и перья. – Вот так вот, Никанор. А ты говоришь!
Брыня проследил за перьями и повернулся к друзьям. Они смотрели на него, широко раскрыв глаза и, разинув рты.
– Да ладно, чего вы? – Застеснялся он.
– Слушаю!
– Докладывает «Сокол». Из долины в Москву выехали четверо. Хозяин! Вы не поверите, но они едут на печке.
– На какой печке? – Хозяин действительно не поверил. – Ты пьян?
– Никак нет, хозяин. Даже кваса не пил. Печка, у них, русская. Я такие на картинках в сказке видел.
– Что за бред?
– Сказка "По щучьему велению".
– Не пори чушь, «Сокол». Это закамуфлированное, под печь, транспортное средство. Откуда узнал, что они едут в Москву?
– Я настроил микрофон. Едут в Москву, на Тверскую.
– Зачем на Тверскую?
– За подарками. Я же говорю, что они придурки.
– Глаз с них не спускай.
– Э-э-э. Хозяин…
– Что еще?
– Они уничтожили сокола. Наверное, вычислили.
– Придурки? Вычислили?
– Я думаю, что случайно. А может просто балуют от нечего делать.
– Чем уничтожили?
– Чем-то разрывным. Вся аппаратура уничтожена. Остались только несколько перьев.
Трубка молчала.
– Что делать, хозяин?
– Продолжай слежку.
– Но я не могу их догнать. Эта чертова печь гонит, как на ралли. Я их уже потерял, хозяин.
– Возвращайся в Москву. Мы подберем тебе работу по способностям.
– А что с этими…?
– Их встретят.
В трубке раздались короткие гудки.
– Козел! – Выдохнул «Сокол» и нажал на отбой.
– Брыня! – Никанор протянул яблоко. – А ты, Перуна, видел?
Брыня взял яблоко, потер, его, о рукав и откусил половину. Перемолов, своими лошадиными зубами, все, что откусил, он мотнул головой и ответил:
– И видел, и разговаривал.
– А страшно с богом разговаривать?
Брыня засунул в рот вторую половину яблока и стал молча жевать, что-то вспоминая. Печь неслась по ямам и колдобинам, оставляя за собой ровную, как скатерть, дорогу. Иван с Диогеном перестали играть, заинтересовавшись темой, подсунутой Никанором. Брыня проглотил и ответил:
– Не! Никанор! Разговаривать на страшно. Страшно, когда боги с тобой разговаривать не хотят. Ты и так, и эдак, а они молчат. Вот, где страшно!
– Правильно Брыня говорит. – Поддержал Диоген. – У нас, у гномов, если боги замолкали, всегда трагедии случались.
– Это точно! – Произнес Иван. – Если боги молчат, значит, они покинули тебя.
– Ну, началось. – Возмутился Никанор. – С Диогеном поведешься… – Он плюнул на, ошалевшего от вида едущей печи, кабана. – Человек с богом разговаривал, а вы, со своими размышлениями, мешаете послушать.
Все сразу замолчали и расселись возле Брыни. Он собрался с мыслями и спросил:
– А печка дорогу знает?
– Хорошо начал, Брыня. – Выпалил Никанор. – Тебе фамилия не Радищев?
– Ну, я серьезно. – Смутился Брыня. – А то свернет не туда.
– Не свернет. – Заверил домовой. – Я в нее навигатор засунул. До Москвы довезет. Ты не томи, дружок, рассказывай.
Друзья закивали головами. Брыня вздохнул и начал свое повествование.
– Давненько это было, а как вчера. Стала, по попущению Киевского князя, проникать на Русь вера Христова. Не наша была вера. С иудейских пустынь пришла. И без обмана. Как Иисус обещал, так и получилось. Обещал он огонь низвергнуть на землю, а сына против отца настроить, так и вышло. Запылали капища, пошли брат на брата, князь на князя. Выжигались села с язычниками, а на пепелищах храмы дивные возводились. Нас, от греха подальше, князь в степь отправил, дозором. При себе оставил только викингов. Они за золото и язычников и христиан посекут. Русь не их родина, русский народ им не брат. А мы можем и не посмотреть, что ты князь. Сгоряча и голову с княжеской шапкой сшибем. Бывало такое на Руси и не раз. Вот князь и задумал дружину русскую на рубеж отправить. Хитро задумал. Знал, что рубежи не бросим. Степняки только и ждут этого.
Он тяжко вздохнул и посмотрел на Никанора.
– Вот скажи мне, Никанор, почему народ должен своим животом отвечать за реформы князей? Почему князьям неймется? Почему им постоянно надо стремиться то в Христианство, то в Коммунизм, то в ЕЭС, то в ВТО?
– Традиция такая, Брыня, традиция. То в партию, то в говно. Обязательно надо куда-то вступить. Ты про Перуна рассказывай. Про христианство мы без тебя знаем.
– Да. Про Перуна. – Брыня кивнул. – Как-то, ночью, проснулся я, поворочался с боку на бок, а сон не идет, хоть режь. Встал, и пошел к костру. Там дежурный десятник сидит, меч точит. Я присел рядом, подкинул веток в костер. Перекинулись с десятником несколькими словами. Как обычно, типа, "все спокойно" и "не спится". Потом я его спать отправил, мол, подежурю. Он ушел. Сижу, степь слушаю. Вдруг, слышу, шаги. Спокойные, уверенные, неторопливые. Странные шаги.
– А почему странные, если спокойные? – Спросил Никанор.
– А сам посуди. – Хмыкнул Брыня. – Если дозорный, то поспешать должен, чтобы успеть предупредить. Если нечего сообщать, то дозорный должен дожидаться смены. Нет, Никанор. Кто-то странно вышагивал. Я тихонечко меч вытянул из ножен, положил его на сгиб руки, и за ближайшим деревом притаился. По службе-то, окликнуть требовалось, но что-то мне… Как внутренний голос не разрешал шум поднимать. Смотрю, а из темноты выходит человек. И направляется ко мне. Высокий, крепкий. Волосы длинные волнистые, тронутые сединой, зажаты серебряным обручем, чтобы в глаза не лезли. Глаза строгие, колючие, насквозь пронзают. Борода длиннющая, ухоженная. Простая рубаха и порты. Рубаха подпоясана наборным ремешком. На поясе акинак прикреплен. Порты в сапоги заправлены. Подходит и говорит:
– Здоровья тебе, витязь. Дозволь у костра погреться.
На степняка, ну никак не похож. Но, как говорится, береженого и боги берегут. Подошел я к нему, за акинак взялся, чтобы разоружить. Все-таки не в Киеве, а на порубежье находимся. Тут меня молния по руке как саданет, аж наколенники расплавились, и гвозди из подошвы сапог выскочили. Чуть сознание не потерял. Валяюсь, возле костра, глаза таращу, а в голове пульсирует: "Перун! Перун! Перун!" С детства слышал о его оружии. Он руку мне протягивает, чтобы помочь, и говорит:
– Ты витязь не серчай, что не предупредил. Больно быстр ты. Я даже рот не успел открыть.
А у самого глаза улыбаются. Поза у меня, наверное, смешная получилась. Лежу на спине, в сапогах, а с голыми пятками. Вскочил я на ноги. Поклонился низко.
– Милости просим, батюшка Перун.
– Признал, витязь? Не серчай на молнию. Заговоренный у меня акинак. Только я могу его в руки взять. Другого испепелит. – Он посмотрел на меня, изучающе. – А ты выстоял. А ну, попробуй этот.
Он вынул из-за голенища засапожник, перехватил за лезвие, и протянул ручкой вперед. У меня внутри все захолодело, но ведь богу не откажешь. Помолился я, Авось, и хвать со всей дури за рукоять. Убьет, так сразу, мучится не буду. Как дало в ладонь, аж в глазах потемнело. Стою, терплю, в глаза Перуну уставился, жду, когда кончина моя придет. А он улыбается. Вдруг, чувствую, что силища в меня вливается, великая. Мышцы трещат, битвы просят. А Перун говорит:
– Вижу, витязь, что люб тебе мой подарок. Отныне будет он тебе служить так же, как служил мне.
Снимает с пояска свой акинак, проводит лезвием по ладони, и протягивает мне руку. Густая кровь капает на землю и испаряется. Я то, грешным делом думал, что у богов кровь не течет, а она у них, оказывается, погорячее нашей будет. Полосонул, я засапожником, по своей ладони, и пожал протянутую руку. Смешалась наша кровь, и понял я, что пока буду жить, то никакая сила не заставит меня забыть и предать своего побратима.
Брыня замолчал. Печь мчалась вперед, подминая под себя Ярославское шоссе. Водители встречных машин таращили на нее глаза, а те, кого печь обходила с легкостью истребителя, высовывались в окно и, показывая большой палец, что-то весело кричали.
– Похоже, заснул. – Никанор провел ладонью перед глазами Брыни. – Наверное, Акулина всю ночь инструктаж давала.
– Сейчас это называется "инструктаж"? – Удивился Диоген. – Вот, я помню, мне моя такой инст…
– Да помним мы, что помнишь ты! – Оборвал его Никанор. – Спит, а глаза открытые. Разве можно с открытыми глазами спать?
– Можно! – Констатировал Диоген, осмотрев Брыню. – Вот, я помню, кузнецом рабо…
– Да помним мы, что помнишь ты. – Цыкнул Никанор. – Что делать-то будем.
– А пусть его Иван ущипнет. – Предложил Диоген.
– Я, конечно, дурак. – Высказался Иван. – Но не до такой же степени.
Они синхронно зачесали затылки. Скоро Москва, а их товарищ провалился в свои воспоминания, с головой. Никанор вынул свой чугунок и, подмигнув друзьям, достал, оттуда, граненый стакан с водкой. Он хитро улыбнулся и сунул стакан прямо Брыне под нос. Тот шумно втянул воздух носом, посмотрел на стакан и, вырвав его из рук Никанора, выпил одним глотком.
– На чем я остановился? – Спросил он Диогена.
– Что ты не предатель. – Выпалил гном.
– А! Ну да! – Брыня оживился. – Я ему говорю, что я не диверсант. Я в разведку ходил. Говорю, чтобы он сообщил в полковую разведку, что Брыня с задания вернулся. А он мне говорит, что я фашистский диверсант.
– Кто? – Хором спросили друзья. – Перун?
– Причем здесь Перун? – Заподозрил неладное Брыня. – Особист, меня, диверсантом называл.
– Ты же рассказывал про Перуна. – Напомнил Никанор. – Он тебе подарил свой засапожник. Вы с ним побратались.
– А-а-а. – Вспомнил Брыня. – Побратались мы с ним. Я сбегал к сарайчику, взял там зайчатины (мы днем настреляли), бражку. Зайчатину на костре зажарили. Отметили братание по-людски. Потом он встает и говорит:
– Уходим, мы, Брыня. Вот и решили себе братьев выбрать. Я к тебе давно присматривался.
– Как уходим, – говорю, – куда уходим?
– В небытие, уходим, – говорит. – Есть такие места в мироздании. Новый Бог нам на смену приходит. Пусть попробует, почем фунт лиха.
– А мы, люди?
– Вы, люди, и меняете нас на него. Не можем же мы силой заставлять вас, чтобы вы нас любили.
– Почему?
– Потому что любить должны сердцем, а не разумом. Кто любит разумом, тот достоин жалости. Да ты не волнуйся. Мы Боги и останемся Богами. И землю русскую оберегать будем. И кто бы на ней ни жил, он все равно, станет русичем, хочет он этого или не хочет. Потому что русская земля особенная. И русский народ тоже. Ты будешь долго жить. Сам все увидишь.
– Но многие верят вам.
– Это все временно. Мы знаем. Мы же Боги. Русь будет христианской, правда, с языческим уклоном. Все, от мала до велика, будут верить во Христа, в домовых, в леших, в бабу Ягу. Но будет одна неприятность, которая войдет в привычку. Поменяв религию, народ решит, что может менять и правителей. Но временные правители не вызывают уважения. Во-первых, они не такие честные, как пожизненные правители. Во-вторых, за время своего правления, они не успевают сделать задуманного. Народ не будет уважать, ими же выбранных, правителей. Естественно, правители, не будут уважать свой народ. Ничего не поделаешь, таков закон равновесия. Так что, прощай брат. Не забывай.
И он ушел. Прошел несколько шагов и исчез.
– А засапожник его, всегда со мной. – Брыня сунул руку за голенище и вытащил нож, с простой, немудреной, костяной рукояткой. – Его, почему-то, никогда не замечают.
Диоген протянул руку, чтобы потрогать, но Никанор хлопнул его по пальцам.
– Не хапай, а то трусы спалишь. – Сказал он Диогену.
– Это точно! – Подтвердил Брыня, убирая нож назад, за голенище. – И трусы, и носки. А знаете, какая фигня, после той встречи происходит?
– Какая? – Спросил Иван.
– Забил я на все! Плевать мне на государство, на его хитрожопые законы и инструкции, ничего мне от него не надо, но! – Брыня поднял вверх палец. – Как только возникает угроза земле русской, так кровь побратима, гонит меня записываться в ополчение.
– Не просто побратима, а побратима-бога! – Дополнил Иван. – Я, тоже, забил. На законы забил. Вот, к примеру, Вольфович. Хороший человек, а тоже говорит, что законы надо блюсти. А у него отец юрист. И он прекрасно понимает, что закон, это тот же контракт. А контракт предусматривает обязанности и права. И если, что-то не выполняется, то контракт считается недействительным. А государство, свои обязанности, не только не исполняет, но и игнорирует. Оно, конечно, имеет оправдание: что, мол, этого нет, того недостаточно и т. п. Но и у граждан тоже есть свои оправдания. Только с государством судиться, себе дороже. Вот и получается, что наши законы, что дышло. А раз дышло, то и живем, как вышло. И так же, как у тебя, Брыня, фигня получается.
– А у тебя-то, что за фигня?
– Аналогично твоей. – Иван щелкнул языком. – Пока порядка не будет с налогами, я платить их не собираюсь. Вот возьми, к примеру, НДС. Почему я должен платить налог на добавочную стоимость, если я против добавления стоимости? Пусть этот налог платит тот, кто эту стоимость добавил. И вообще! Вопросов к законам выше крыши.
– А говорят, что только животные не подчиняются своим законам. – Мудро поведал Диоген.
– Похоже, что ты животных совсем не знаешь. – Возразил Никанор. – А вот согласно Библии, первый человек, начал свою жизнь с нарушения закона. Это согласно текстового документа. А если верить тому, что говорят, то человек вообще бы не выжил, если бы жил строго по законам. Но это все так, между прочим. – Он посмотрел на Ивана. – Что за фигня-то?
– Ну, как у Брыни. – Иван ткнул в него пальцем. – Забил на все, а как только возникает угроза земле русской, так тащу я золотишко с камушками, то на ополчение, то на танки с самолетами. Только не припомню, что-то, чтобы у меня были божественные побратимы.
– Ты знаешь…? – Задумчиво произнес Брыня. – Видел я штрафников на войне. У них, похоже, такая же фигня, как и у нас с тобой, но побратимы тоже не Боги.
Иван с Брыней посмотрели друг на друга и, крикнув: «Земляки», крепко обнялись.
– Вот смотри, Диоген. – Никанор наклонился к философу в трусах. – Сколько лет живут рядом и только что встретились.
– Да-а-а. – Протянул Диоген. – Повезло ребятам.
Лейтенант Семкин стоял на обочине шоссе и тупо смотрел на проезжающие машины. Настроение было поганым. Хотя, какое, к черту, поганое. По сегодняшней жизни, поганое настроение, является нормой. Скорее всего, его настроение было ближе к дерьмовому, чем к поганому. У него перед носом, в сторону Москвы, летели дензнаки разного достоинства, а он, вместо того, чтобы собирать их в потайной карман, вынужден тупо подсчитывать свои убытки.
– Козлы. – Скрипнул зубами Семкин, провожая глазами серую «ауди» с непристегнутыми пассажирами. – Минимум штука псу под хвост.
Он тяжело вздохнул. Конечно, можно было остановить и выписать квитанцию, но квитанцию на хлеб не намажешь. Да и премию за штрафы только канцелярским дают. Что ж он, дурак что ли, этих крыс кормить? Семкин снова вздохнул и медленно двинулся вдоль шоссе.
– Что мне так не везет сегодня? – Спросил он сам у себя и рубанул жезлом по воздуху.
Послышался визг тормозов. Семкин обернулся. Сзади остановилась «ока». За рулем сидел дедок и кроликом смотрел на удава-инспектора.
"Копейки!" – Прикинул убыток лейтенант и махнул, разрешая продолжать движение.
Посмотрев вслед отечественной фитюльки, он снова двинулся вдоль шоссе, но уже на встречу движущемуся транспорту.
День не задался с самого утра. Подозрения возникли еще во сне. Сам сон был приятным. Его чем-то награждали и подбрасывали на руках в воздух. Потом подошел его шеф, майор Хапугин, и стал его поздравлять. Вот это и было подозрительным, потому что Хапугин не поздравлял даже с очередным званием. И вообще. Если он к тебе подошел, то пришла пора раскошелиться. Семкин хотел даже проснуться, в знак протеста против таких снов, но его опередил будильник. Он затрезвонил громче обычного, Семкин врезал по нему ладонью, но попал по коту, которого принесла им теща, чтобы они присмотрели за ним, пока она отдыхает в Турции. Тот видно давно ждал этого момента, потому что среагировал молча, полоснув когтями по руке. Лейтенант заорал на зависть коту, чем вызвал недовольство жены, которая спросонья понесла какую-то ахинею. Зализывая глубокую царапину на руке, он старался понять, что же хочет его жена, рассказывая о потерянных годах, об обносках и прическах. Все встало на свои места, когда драгоценная супруга, озвучила итоговую цифру, которая поможет ей оправдать Семкина в ее же глазах. Цифра была такая, что в пору назвать ее нецензурной. Семкин хотел, было поторговаться, но взгляд супруги предупредил его. Вздыхая и поглаживая саднящую руку, он подошел к своей одежде, вынул из карманов все, что имело отношение к финансам, и стал пересчитывать. Рука жены схапала содержимое карманов, включая пластиковую карту. Настроение пошло вниз, но он сдержался. Через час заступать на дежурство, так что бабла нарубит, зато жена на неделю выведена из строя.
– Да? Котяра. – Подмигнул Семкин коту, пробегающему за ушедшей в ванную комнату женой, и врезал ему пинка.
Настроение полезло вверх. Правда, не очень быстро, потому что чертов котяра, уже в полете, все-таки дотянулся до ноги Семкина своей лапой.
Слегка хромая, он дошел до кухни, включил кофеварку, заправленную с вечера, и пошел в туалет.
Завтракали втроем. Семкин с женой за столом, а кот у мойки. Жена щебетала, подсовывая ему изысканные бутерброды, а кот ел молча, изредка поглядывая в сторону Семкина мстительным взглядом.
– Да! – Его дражайшая половина что-то вспомнила. – Вчера Ленку встретила. Помнишь Ленку?
– Нет. – Ответил Семкин, хотя захаживал, иногда, к этой Ленке.
– Да? – Супруга подозрительно посмотрела на мужа. – Ну, мы с ней учились в одном классе.
– Угу. – Семкин уткнулся в чашку.
– Что, угу? – Взгляд стал еще подозрительней. – Вспомнил, что ли?
– Ты чо, Ксюш? – Глоток кофе, чуть не свернул в дыхательное горло. – Ты у меня самая классная. Я других женщин и не замечаю. Не о том думаешь. У тебя куча денег. Думай о хорошем.
– Не волнуйся, дорогой. – Промурлыкала Ксения. – Я бабульки тратить умею.
Кофе сделал еще одну попытку прорваться в запретную зону.
– А Ленка, так, к слову пришлась. – Продолжила Ксюша. – Жаловалась на своего пентюха. Мне позавидовала. А что? Ты у меня парень крутой. И при деньгах, и при власти, и в постели. – Она прикусила нижнюю губу и прикрыла глаза. – А ее Ванек, на пиво в подворотне стреляет.
– Он же, у нее, учитель. – Возразил Семкин. – Какое пиво в подворотне?
Глаза раскрылись, и подозрение проснулось.
– А ты откуда знаешь?
– Ну, ты сказала, что училась. Я и вспомнил. – Семкин посмотрел на часы. – О-о-о! Мне пора. Сегодня Хапуга разводит.
Он допил кофе и выскочил в коридор. Одевшись и чмокнув жену, Семкин торопливо сбежал по лестнице и вышел на улицу.
"Прокол!" – Подумал он. – "С подругами надо завязывать!"
Он подошел к машине, квакнул сигнализацией и увидел на дверце нацарапанную надпись "Це менто воз".
Настроение, от греха подальше, прыгнуло в дерьмо по самые небалуй. Захотелось пострелять по окнам из автомата, но тот был в оружейке. Отметив, в ближайших планах, "зарыть уродов", Семкин, не соблюдая правил дорожного движения, помчался на службу.
Приступив к своим обязанностям на подступах к столице, он тормознул первую подвернувшуюся машину, мчавшую прямо на него. Подходя к остановившейся «Ниве», он неожиданно задумался над вечной проблемой: "Что такое не везет, и как с ним бороться!". Причина, которая толкнула его на эти раздумья, вылезала из машины. Эта причина называлась "майор Хапугин".
"Сон в руку! Пропала дневная выручка!".
Семкин весь, как-то, сник и направился к ожидавшему его начальству. Тот отпустил «ниву» и ожидал.
– Здорово, Семкин. – Поприветствовал Хапугин. – На Багамы насшибал?
– Здравия желаю, товарищ майор. Я не ради чинов и наг…
– Ой, брось! – Майор поморщился. – Я это в школе проходил. Никому не нужны чины с наградами. Всем бабки подавай, и желательно зеленые. А если кто за чинами гонится, так только для того, чтобы эту зелень грести лопатой. И не пудри мне мозги своей лапшой. У тебя прозвище, какое?
– Какое? – Насторожился Семкин.
– "Сотник". – Хапугин захохотал. – Потому что меньше сотни не берешь.
– Злые языки. – Возразил лейтенант.
– Лучше злые языки, чем добрая собственная безопасность. Короче! Слушай приказ!
Семкин невольно вытянулся.
– Ты чего вытягиваешься как в петле? Слушай и запоминай. Мне позвонили. – Хапугин показал пальцем в небо. – Мимо тебя, тут, печь должна проехать.
– Чего-о-о! – Ошалел Семкин.
– Ни чего, а что. Печь, говорю. Транспортное средство, закамуфлированное под печь. Понял?
– Понял.
– Остановишь под любым предлогом. Составишь протокол со всеми отягчающими. Ну, сам знаешь: оскорбление при исполнении, оказание сопротивления, наркотики под сидением. На. – Майор протянул Семкину пакетик с порошком.
– Товарищ майор. – Спросил тот, пряча пакетик в карман. – А если они на самом деле окажут?
– Чего окажут? – Не понял майор.
– Ну, это. – Семкин кивнул головой. – Оскорбление, сопротивление…
– А-а! Им же хуже. Сейчас к тебе автобус с омоновцами приедет. Они спрячутся и вступят в игру в нужное время. Еще с телевидения подъедут. Будут на камеру снимать. Так что смотри у меня. Никаких поборов. Придется попоститься на посту. – Хапугин захохотал. – Если ты добьешься того, что их будет за что посадить, тогда жди награду.
– А если их не за что будет сажать?
– Тогда наслаждайся сегодняшним днем. Он у тебя будет последним в этой жизни. – Майор приблизил свое лицо к Семкину. – Заказ сделали очень серьезные люди. Я даже свою машину в отделении оставил. Видел, на попутке приехал? Вот такое дело наклевывается! Да ты не дрейфь! – Хапугин стукнул по плечу. – В случае чего, сразу стреляй.
Он покрутил головой, высматривая что-то.
– Ладно! – Сказал майор и взглянул на часы. – Ты в курсе, эти подъедут, а мне пора сматываться.
Он остановил проезжающую «газель» и, сказав водителю, что по делам службы, укатил в сторону Москвы.
Минут через пятнадцать приехали омоновцы, а следом за ними и телевизионщики. Омоновцы загнали автобус в лесополосу, а сами рассредоточились за ближайшими кустами. Телевизионщики поставили щит с окном и укрылись за ним.
Вот так вот, для Семкина, начались его будни. Под неусыпным оком телевизионщиков, приходилось бродить возле колодца и умирать от жажды. Хоть бы скорее эта чертова печка приезжала.
В небе застрекотало. Семкин посмотрел вверх. В сторону Москвы пролетел их, ведомственный вертолет. Омоновцы предупредили его, что печь приедет минут через десять после вертолета.
"Лучше бы они по дороге сломались". – Подумал Семкин.
После появления вертолета, пропало желание скорейшего приезда печи. Вон сколько сил задействовано. Может они террористы. Одно дело искать террористов среди гастарбайтеров, проверяя их документы и кошельки, и совсем другое дело настоящие террористы. У них и документы в порядке, и боевая подготовка не то, что у милиции.
Семкин посмотрел в сторону кустов, где засели омоновцы. В голове шевельнулась мысль, что, вдруг они не успеют. Заныли зубы. Он осторожно снял автомат с предохранителя. Потом немного подумал, и вновь поставил его на предохранитель.
"Черт! Ну, где же они?".
Когда появилась печь, Семкин успел довести себя до такого состояния, что готов был открыть огонь по спрятавшимся омоновцам.
Печь, все так же, без перебоев, мчалась по шоссе. Наездники допели последнюю песню и замолчали. Диоген послюнявил палец и, подержав его на ветру, предположил:
– Быстро едем. Скоро на месте будем.
– Кстати! – Встрепенулся Никанор. – А куда мы едем?
– Здорово живешь! – Хмыкнул Брыня. – Я тебя предупреждал, что допоешься.
– А чо, я-то? – Ощетинился Никанор. – Сам-то как пел?
– Я пел задушевно. – Пояснил Брыня. – А ты орал, как в сенях.
– А у меня такая широкая душа. Я, что, сдерживать ее должен, что ли?
