Текст книги "Что уж, мы уж, раз уж, так уж..."
Автор книги: Николай Кудрявцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– Почему? – Спросил Брыня.
– Красиво же! – Ответил Колька.
– Философ! – Сказал поп и, глядя на свои уши, погладил Кольку по голове.
С приходом Кольки, деревня оживилась. Все-таки внучок появился, пусть и общий, но долгожданный. На каждого распределили обязанность по обучению Кольки. Поп учил философии, теософии и теологии. Пелагея учила природоведению, а точнее, ориентации в лесу и тому, что можно собирать в нем, не опасаясь за здоровье. Акулина учила кулинарии, а Филька психологии или адаптации в различных людских обществах. Но больше всего, Колька любил заниматься с Брыней. Тот обучал его воинским искусствам и истории. А случай с Кутузовым, вообще поднял, у Кольки, авторитет Брыни на недосягаемую высоту. Произошло это после повествования о войне двенадцатого года и личном участии Брыни в решающих сражениях. Колька побежал рассказать об услышанном старому Фильке. Через некоторое время, он подошел к Брыни и спросил:
– А, правда, что у Кутузова, не было глаза?
Брыня делал баклушу для будущей Колькиной ложки. Услышав вопрос, он чуть не рубанул по руке.
– Ктой-то тебе это сказал? – Вопросом на вопрос спросил Брыня и окинул всех подозрительным взглядом.
– Филька. – Бесхитростно ответил Колька.
Брыня посмотрел на Фильку. Тот быстро натянул шапку на уши и, отвернувшись в сторону, независимо засвистел.
– Филька, значит… – Брыня усмехнулся. – Он наговорит… Слушай его больше. Вот, что я тебе скажу, Коля! Был, у Кутузова, глаз!
Колька заворожено глядел на своего наставника. Здесь, в Фофанке, он наконец-то ощутил, что детство существует на самом деле, а не в сказках.
Все деревенские жители, в количестве шести человек и однорогой козы Клеопатры, пили, ели и обсуждали действия участников штурма долины. Омоновцы, смотрели в их сторону, кто с завистью, а кто с неприязнью. Но все проходит. Из автобуса вышли инспектор с командиром.
– Третий звонок! – Провозгласил Брыня.
Зрители стали лихорадочно дожевывать закусь.
– Рыбу жрете? А лицензия на лов рыбы имеется? – Инспектор остановился около бревна с остатками трапезы.
– Ты, давай, не отвлекайся. – Прочавкал Брыня. – Работай. Солнце еще высоко.
Инспектор плюнул под ноги и зашагал к крану, а точнее к его водителю, сидящему в кабине и, жующему бутерброд с колбасой. Командир омоновцев улыбнулся, глядя в спину инспектора, и подошел к своим бойцам.
Увидев подходящего, к МАЗу, налогового инспектора, водитель сунул, в бардачок, недоеденный бутерброд и, открыв дверцу, спрыгнул на землю. Они обошли Маз кругом, при этом, инспектор что-то говорил, а водитель кивал головой и вытирал ладонью губы. Потом инспектор подошел к воротам, а водитель залез в кабину.
– Давай! – Налоговый инспектор махнул рукой водителю крана.
МАЗовский кран, на стреле которого висел на цепи огромный, металлический шар, медленно двинулся к воротам. Все деревенские набрали воздуха в легкие, чтобы хватило для хохота, и застыли. Даже старый Филька, отказался от созерцания столба пыли и уставился на сине-желтый МАЗ, предварительно, покрутив пальцем у виска. Колька, чтобы лучше видеть, встал ногами на липу. Омоновцы отбежали подальше от ворот.
– Давай! Давай! – Инспектор тоже, на всякий случай, отошел к покореженному бульдозеру, оставшемуся с прошлого посещения деревни налоговиками, и закурил.
Кран подъехал к воротам и остановился. Водитель выпрыгнул из кабины, захлопнул дверцу и стал натягивать на руки брезентовые рукавицы.
– Давай шевелись! – Проорал инспектор. – Ты, что, ночевать тут собрался?
Парень быстро установил упоры, чтобы МАЗ не качало, или, не дай бог, не опрокинуло на бок, и юркнул в кабину крановщика. Стрела медленно повернулась влево, остановилась, покачивая шариком и, ринулась на ворота. Деревенские жители, в предвкушении зрелища, слегка оторвали свои задницы от липового бревна. Колька встал на цыпочки.
Металлический шар врезался точно в мемориальную табличку. Он громко дзенькнул и загудел от вибрации, передавая ее, через цепь, всему МАЗу. Тот, в свою очередь, мелко задрожал, откинул на землю дверцу кабины крановщика, а следом вышвырнул самого крановщика, смешно трясущегося и сжимающего руками виски.
Со стороны бревна грянул дружный хохот. Но это было еще не все! Шар, гудя, полетел в обратную, от таблички, сторону, дернул цепью, вследствие чего лопнули все шины МАЗа и, порвав все связи с краном, устремился в сторону двух омоновцев. Те стояли не шевелясь, храбро взирая на приближающуюся неприятность, и только серо-голубоватый камуфляж, начал темнеть, начиная от развилки ног и вниз.
Но, похоже, что в полете, шар решил, что на сегодня развлечений хватит и только так, можно было объяснить то, что, не долетев до бойцов всего один метр, он зарылся в землю по самое ушко, за которое уцепился, радостно звенящий обрывок цепи. Земля дрогнула и оба омоновца мужественно ударились оземь, но, к удивлению шара, добрыми молодцами так и не стали.
Зрители радостно завыли и повалились друг на друга. Только Брыня стоял на ногах и гукал как филин, показывая пальцем на лежащих бойцов.
Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения омоновца Куценко. Он вскочил на ноги и бросился к Брыни с криком:
– Мордой в землю! Руки за голову!
Подбежав к Брыне, который и не думал ложиться на землю, Куценко уткнул ему в живот ствол автомата и рявкнул:
– Я сказал лежать, так-то твою раствою!
Брыня посмотрел на ствол автомата, взял его, брезгливо, двумя пальцами, и загнул вниз, как пластилиновый. Затем посмотрел на офонаревшего бойца и ласково спросил:
– А "Прощание Славянки" сплясать не надо?
В этот момент подбежал запыхавшийся командир. Он оттер своего Куценко от Брыни и, повернувшись к деду умоляюще произнес:
– Не сердись, отец. Молодой он еще, горячий.
– Да ладно, капитан. – Добродушно ответил Брыня. – Сам вижу, что зелен он еще. – И, указав пальцем на мокрые штаны бойца, добавил: – Влага в голову шибанула.
Он положил руку на плечо капитана, отчего тот прогнулся, как на разгрузке картофеля, и подтолкнул его к бревну.
– Налейте воеводе, – крикнул он Акулине. – Двести пятьдесят фронтовых.
Не успел кадык капитана сделать третий «глок», как к бревну подлетел инспектор.
– Вы, что, себе позволяете, капитан? – Зашипел он. – Я вынужден буду написать об этом в рапорте.
Командир омоновцев спокойно допил свои фронтовые, выдохнул в лицо инспектору и, поводив пальцем, выбрал толстый, пожелтевший, соленый огурец.
– А я… – Он с треском откусил треть огурца и долго жевал. – А я напишу, что выпил с горя, потому что вы получили взятку от хозяина долины, а с нами, – капитан показал на своих бойцов, – не поделились.
– Да как вы смеете? – Возмутился инспектор и посмотрел на омоновцев.
Те стояли с таким видом, что если им тоже нальют, то они подтвердят слова своего командира. Брыня махнул им рукой и крикнул:
– Подходи, парни, к столу. Брататься будем.
Бойцы повеселели и бросились к бревну, как в атаку. Водитель МАЗа, все еще сжимая голову руками, постарался от них не отстать. Инспектор тоже хотел протиснуться, но Брыня зыркнул на него и аппетит пропал напрочь. Униженный и злой, он был вынужден ретироваться к автобусу.
Через десять минут, когда все было выпито и съедено, Брыня обнялся с каждым бойцом, пожелал приезжать еще, и помахал на прощание в след, изрядно вилявшему, автобусу.
– Хорошие ребята, эти момоновцы. – Высказал свое мнение старый Филька, глядя, как два столба пыли движутся навстречу друг другу.
Брыня хотел его поправить, но, взглянув на Фильку, махнул рукой.
– Хорошие. – Согласился он. – Только нервные.
– Это потому, что они подневольные. – Сказал Филька и натянул шапку на уши, по сложившейся традиции.
– Подневольные. – Согласился Брыня. – А жаль. Потому что человек должен уметь желать справедливого и уметь осмеливаться делать то, чего требует его совесть!
Все посмотрели на него. Колька подошел к Брыни и дернул его за полу телогрейки.
– Красиво сказал! – Он восхищенно глядел на своего учителя.
– Это не я сказал. – Брыня потрепал Кольку по голове.
– А кто? – Колька не верил, что кто-то мог быть умнее Брыни.
– Нам это волхвы вдалбливали в головы, когда мы с Илюшей у них учились. – Улыбнулся Брыня. – И так вдолбили, что ничем не выдернуть.
– А волхвы, это попы?
– Ха! – Брыня рассмеялся. – Попы им в подметки не годятся. Хотя… – Он почесал затылок, что-то вспоминая. – Встречался я с Сергием Радонежским и Серафимом Саровским… Пожалуй, некоторые попы не уступают волхвам.
– А волхвы тебя молитвам учили?
– Они меня учили родную землю защищать и родной народ. Это сейчас учат молитвам и смирению, а когда припечет, то зовут голову сложить. А когда-то, учили славянскому ратному искусству и свободолюбию, чтобы и Родину защитил и жив остался. Вот так вот, Коля. При князьях все были свободными, даже смерды. А пришла демократия и все стали подневольными, даже воины.
Брыня махнул, в сердцах рукой, и пошел к бревну. Перебрав, пустую тару, он тяжело вздохнул. Колька подбежал к нему и прильнул щекой к руке Брыни.
– Деда Брыня! – Всхлипнул он. – Не убивайся ты так!
– Не боись, Колька. – Брыня погладил его по голове свободной рукой. – Мы с тобой еще увидим такую Русь, какую и греки боялись и ромеи, а викинги считали за честь служить у наших князей рядовыми дружинниками.
– Подъезжают к повороту! – Старый Филька, следящий за столбом пыли, торопился как мог к бревну. – Слышь, Брынь? Подъезжают!
– К нам шапито! – Громогласно объявил Брыня. – Занимайте места, согласно пожизненным абонементам!
Фофановцы быстренько расселись на бревно. Только старый Филька остался стоять, чтобы не прозевать момент появления гостей. Он медленно отступал к бревну, не сводя глаз с двигающегося ориентира, в виде пыли. Филька уперся в бревно в тот момент, когда из-за деревьев выехал большой черный внедорожник.
– Вот это да. – Прошептал Филька и сдернул с головы шапку.
– Что там еще? – Спросил Брыня, сидевший спиной к машине.
– Може президент, а може бандиты. – Ответил Филька, прижимая к груди свою ушанку.
– А не один ли черт? – Брыня поднялся с бревна и, развернувшись, посмотрел из-под ладони на приближающуюся машину.
– Да ты что, Брынюшка?! – Акулина округлила глаза. – Разве ж можно, сравнивать президента и бандитов?
– А не один ли черт? – Повторил Брыня, глядя уже на Акулину.
– Упрямый, ты, Брыня. – Вздохнула Акулина. – Президент о стране радеет, а бандиты о своем кармане. Как же можно их равнять?
– Я их не равняю. – Отмахнулся Брыня. – Ихние дела их равняют. И запомни раз и навсегда, что страна, это, прежде всего люди. Вот я и смотрю, как президент о тебе с Пелагеей радеет. Пенсии нет, потому как вроде бы мы и не живем, а налог на землю и избу дерут. Колька от президентской заботы, аж распухнет скоро.
– Колька же не голодает! – Возмущенно перебила его Акулина.
– Правильно! – Брыня не возражал. – Только кормит его, Ванька. И нас кормит Ванька. И налоги за нас платит. И электричество каждый год проводит, а они, – он ткнул пальцем в сторону Мухосранска, – президентские помощники, каждый год обрезают, потому что не положена самовольная проводка электричества. Я вот что подумал… – Брыня почесал затылок. – Если мы, как бы, не живем, то значит мы мертвецы? А если мы мертвецы, то почему они нам покоя не дают? А может бандиты гуманнее властей? Ну и чертовщина в стране!!!
– Здравствуйте, господа.
Они, все-таки, прозевали, как подъехала машина, и как из нее вышел незнакомец. От неожиданности, Брыня забыл, что он говорил своим друзьям. Он тупо уставился на незнакомца. Тот стоял прямо, немного вздернув подбородок и слегка оттопырив нижнюю губу, что придавало, его лицу, брезгливое выражение. На нем был, отлично сшитый костюм из дорогого, серого материала, дорогой галстук, серая сорочка и туфли ручной работы. Он ждал. Пауза затягивалась. Было видно, что этот человек, не привык к такому отношению к себе, но он, так же, понимал, что никто его сюда не приглашал, и хлебом-солью встречать не обещался. Он подождал еще немного и, окинув глазами фофанцев, повторил:
– Здравствуйте господа!
При слове «господа», Филька надел свою шапку и гордо выпрямился. Потом, немного подумав, низко поклонился незнакомцу. Тот слегка стушевался, приняв действия Фильки, как должное, но слишком.
– Я хотел бы поговорить с господином Емелиным, Иваном Ивановичем. – Продолжил он контакт с деревенскими жителями и остановил взгляд на Брыне, потому что все смотрели на него.
– Ага! – Очнулся Брыня. – Так это вам туда, в долину. – Он указал кивком головы.
Незнакомец поблагодарил кивком головы и уверенно пошел к воротам. Чтобы не быть посмешищем для деревенских, он на ходу постарался обнаружить звонок, но не найдя оного, смутился. Подойдя к воротам, незнакомец обернулся и посмотрел на Брыню.
– Открывайте и заходите! – Брыня угадал молчаливый вопрос. – У нас в деревне все по-простому.
Незнакомец опять поблагодарил кивком головы и толкнул ворота. Створки открылись, гость сделал несколько шагов и скрылся в долине.
– Ни фига себе! – Вид у Брыни был растерянный.
В этот момент, с неба спикировал сокол и устремился к воротам. Прошмыгнуть ему не удалось, потому что ворота оказались проворнее. Они захлопнулись, сокол врезался в них и упал в пыль.
– А это еще нифигей!!! – Воскликнул Брыня.
– А почему, деда? – Спросил Колька.
– Потому, что эта птичка несла зло долине, а этого не может быть. – Брыня выдохнул, качая головой. – Надо взглянуть на эту птичку.
Но не успел он сделать и пару шагов к соколу, как тот встрепенулся, подпрыгнул и взлетел ввысь.
– Слушаю! – Голос был властный. Такими голосами обладают, как правило, министры внутренних дел или обороны. Тон голоса сохраняется даже тогда, когда их обладатели переходят из разряда действующих, в разряд бывших.
– Докладывает «Сокол». Объект из дома поехал к известной гадалке. Пробыл там сорок три минуты и отбыл из Москвы. Гадалку допросили. Узнали адрес, куда она посоветовала обратиться объекту за помощью.
– Значит он, все-таки, ищет детектива?
– Да.
– Где гадалка?
– Ее отправили к мальчишке. Правда… – «Сокол» замолчал.
– Что «правда»?
– Она пропала. По дороге. Из клетки. Прямо мистика какая-то.
– Что объект? – Хозяин властного голоса был спокоен.
– Приехал в деревню Фофанка, Мухосранского района. Ищет Емелина Ивана Ивановича. Зашел в ворота какой-то долины. Сокол попробовал проникнуть за ним, но не смог. Опять мистика, хозяин.
– Аномалия.
– Что? Не понял.
– Продолжайте вести наблюдение за воротами. В них вошел, в них и выйдет. Проследите, кто выйдет с ним или после него.
– Да, хозяин. Все сделаю, не беспокойтесь!
– А я и не беспокоюсь. – В голосе хозяина промелькнуло то, что будет, если не сделать так, как он сказал.
В трубке раздались короткие гудки. Высокий, плотный парень, лет тридцати пяти, посмотрел на экран телефона.
– Козел! – Выдохнул он, вспоминая последнюю фразу хозяина.
Сзади захлопнулись ворота. Гость стоял и не верил глазам своим. Только что, он находился в лесу, через который ехал по ухабам больше часа, а стоило пройти в ворота, как ландшафт полностью сменился. Толкая ворота, он рассчитывал попасть на крестьянский двор, а не в другой мир. Он стоял на тропке, которая вилась плавными изгибами под уклон. Внизу раскинулась величественная долина, уходящая за горизонт. Слева и справа, ее чуть-чуть сжимали горы, не слишком высокие, чтобы на вершинах лежал снег, но и не такие низкие, чтобы зарасти лесом до самого верха. Он покрывал склоны только на две трети. Тропинка спускалась к озеру. Таких красивых озер, ему еще не приходилось видеть. Оно казалось изумрудным. В озеро втекала река, золотистого цвета. Она брала начало где-то в горах, возвышающихся слева от долины, змеилась по ней, расширяясь, и вливала свое золото в озерный изумруд. У озера, со стороны гостя, стоял терем, выполненный в лучших традициях древней Руси.
Он повернул голову в сторону ворот, как бы подумывая вернуться назад, но вероятно вспомнил о том, что привело его сюда, и быстро пошел по тропинке к озеру. Идти пришлось почти двадцать минут. Где-то на середине пути, к нему пришла глупая мысль о бесполезности всего того, что он предпринимал последнее время, но, вспомнив о внуке, он придавил ее, не развивая до безысходности.
Терем оказался очень высоким. Окна начинались со второго этажа, должно быть низ предназначался для каких-то хозяйственных помещений. Он стал обходить его слева, чтобы найти вход вовнутрь, и увидел первых обитателей долины. Ими оказались двое. Парень, лет двадцати пяти и, неопределенного возраста мужичок, до самых глаз заросший бородой и лохматой шевелюрой. Парень был одет в серые шорты и серую рубаху, а мужичок в старомодном пиджаке, поверх косоворотки и в штанах в полоску. На ногах у обоих были кроссовки. Они сидели на траве, прислонясь спиной к большой, просто огромной бочке, и играли в карты. Бочка лежала на боку. Сделана она была из дубовых досок, стянутых медными, надраенными до блеска, обручами. Гость подошел поближе.
– Здравствуйте господа.
Игроки продолжали играть, как ни в чем не бывало.
– Здравствуйте господа! – Произнес он громко, чтобы на него обратили внимание.
Игроки бросили карты на траву и встали на ноги. Мужичок ростом доходил парню до груди.
– Здравствуй добрый, странный человек. – Ответил парень и повернулся к мужичку. – Давненько у нас таких не было.
Мужичок кивнул головой и заулыбался.
– А почему странный? – Спросил гость.
– Понял, Никанор? – Обратился парень к мужичку. – Почему странный, а не добрый?
– Это к Диогену. – Ответил мужичок и стукнул кулаком по бочке. – Слышь? Диоген! К тебе философ пришел, в галстуке!
В бочке что-то загрохотало, потом зазвенело, ухнуло в донышко, которое отлетело на траву и из нее, матерясь и протирая глаза, вышел карлик. Торс у него был похож на квадрат, руки крепкие, волосатые. Шеи почти не было, а голова непропорционально большая, лохматая и бородатая. Ноги короткие, слегка кривые. На нем была белоснежная футболка, с нарисованной стодолларовой банкнотой и баскетбольные трусы такой расцветки, что только русский человек способен охарактеризовать этот цвет.
Русский язык недаром считается самым великим и могучим. Для русского языка нет ничего невозможного. Любой другой язык бедноват, чтобы объяснить необъяснимое. Чужеземцы, встретив таинственное, только разводят руками и застывают в ступоре, а русский глянет мельком, охарактеризует одним словом и пойдет дальше. Причем, это слово, сказанное мимоходом, переводит чужеземцев из состояния ступора в полный восторг. И таинственное, для них, становится сразу понятным. И что характерно, так это то, что все с малолетства знают, что пимпочка или фитюлька – это мелкая деталь; хреновина – это кувалда, рычаг, а то и лопата (все зависит от деятельности); фиговина – это вообще дрель или лобзик. Мы и в математику ввели свои специальные термины. Даже в детском саду знают, что "до едрени фени" больше, чем "до фига", а "мама не горюй" стремится к бесконечности. Есть в русском языке даже мистические слова. Диапазон их применения безграничен. Объяснить действие этих слов невозможно. Они просто действуют и научного объяснения, этому, нет. Бывало, идет человек и, бац! Поскользнулся! Если успел до падения произнести магическую фразу, то можешь вставать и продолжать движение. Ну, а если сказал, ту же фразу, после падения, то тебе, тогда, к хирургу. Или, скажем, кольнуло. Успел сказать – отпустило, не успел – под капельницу. А бывает, что двух слов не можешь связать, а вставил эту фразу и как поэму прочитал. Или потерял что-то, а найти не можешь. Произносишь, эмоционально, имя одного из забавных зверьков, "Екарный бабай", "ядрена вошь" или "ешкин кот", и потеря находится. И если на вопрос никто не может ответить, то русский всегда знает, что «хрен» самый эрудированный во всей вселенной.
Кстати о хрене. Это морковка альбинос с мутировавшей ботвой. Применяется в пище и разговорной речи. Может служить в виде подарка. Виновнику торжества так и говорят: "Хрен тебе!". Может быть попутчиком, собеседником или просто напарником. Таких стараются оставить в покое, а окружающим объясняют, что, мол, с ним находится хрен. Между прочим, наличие хрена, указывает патологоанатомам на то, что перед ними самец. Но это так, к слову. Хреном можно зашибить. От хрена можно заразиться, или попросту, охренеть. Хрен присутствует на всех мероприятиях и, если человеку плохо видно, то он так и говорит, что ни хрена не видно. Если где-то перебор, то говорят: "До хрена!". Если нечего взять, то берут от хрена уши. Хрен может быть в шляпе, в очках или в кожаном пальто. Если хрен не поддается идентификации, то это хрен с горы. Если хрен затмил своей фигурой солнце (здесь о мании величия), то его деятельность называется «хренотень». Хрен является радушным хозяином и может принять любое количество гостей, посланных к нему.
О пищевых достоинствах хрена можно сказать, что он не слаще редьки. Русский человек имеет право менять хрен на фигу, в зависимости от образования. Хотя все это – один хрен!
Гость был русский. Ну, может быть, не совсем на сто процентов (а кто у нас чистокровный?), но мать у него была русская. Правда, отец немного подкачал, он был юрист, но тут, уж, ничего не поделаешь.
"Офигительная расцветка!!!" – Подумал гость, гордясь собой и генами, доставшимися от матери.
Гном Диоген (а это был гном, а не карлик, как подумал сын юриста), выпрямился во весь свой метр с кепкой и, окинув незнакомца взглядом из-под лохматых бровей, произнес:
– Заходи! Только пригнись, а то всю философию вышибет. – Он стукнул ладонью по дубовым доскам, из которых была собрана бочка. – Мореный! Полная амнезия от контакта.
Амнезия, в планы гостя, не входила, поэтому он выпалил скороговоркой:
– Я ищу господина Емелина Ивана Ивановича.
Оба коротышки уставились на парня.
– И кто же вам посоветовал искать меня? – Спросил парень.
– Одна ясновидящая. – Незнакомец немного смутился. – Она назвалась Бабой Ягой, но я думаю, что это псевдоним и, к тому же, крайне неудачный.
Услышав имя ясновидящей, Иван с Никанором переглянулись. Потом Иван хмыкнул и спросил:
– А почему же неудачный?
– Видите ли… – Гость помолчал, что-то вспоминая. – По роду деятельности, я не могу, да и времени у меня нет на то, чтобы заниматься поисками ясновидящих. Поэтому я поручил это своим людям. Они и нашли… э-э, Бабу Ягу. Она действительно оказалась ясновидящей. Другие только пыжились, а на самом деле, обычные шарлатаны. Зато имена у них были звучные. Люди к ним, как на мед летели. А у Бабы Яги посетителей не было. Я думаю, что виной тому, взятый псевдоним. – Незнакомец замолчал, глядя на Ивана.
– Жива, значит, старушка. – То ли спрашивая, то ли утверждая, прошептал Иван. – Добрую весть, уважаемый, принесли вы в нашу долину. Это дело надо отметить! – Он повернулся к Никанору. – Беги в терем, накрывай стол.
– Гудим? – Никанор расплылся улыбкой.
– Гудим, Никанор, гудим.
– У-у-у! – Загудел Никанор и помчался к терему.
– Брыню позови! – Крикнул Иван удаляющемуся Никанору и, повернувшись к гостю, пояснил. – Пусть дед порадуется. Они с Ягой давние друзья. А то, что посетителей у бабки нет, то это временно. Главное, что она проснулась. Теперь на Руси рожать будут, со страшной силой. Она, ведь, покровительница рожениц. – Он взял незнакомца под локоть. – Пойдем к озеру. Умоешься с дороги, болячки смоешь. Озеро у нас целебное.
– Я, вообще-то, по делу приехал. – Сказал незнакомец, но к озеру пошел. – Я хочу вас нанять.
– Ну, я не нанимаюсь. – Иван, проходя мимо бочки, стукнул по ней кулаком. – Эй, Диоген! Иди в терем! Праздник у нас.
В бочке что-то загрохотало, потом зазвенело, ухнуло в донышко. Иван с гостем подождали, когда Диоген отматерится и протрет глаза.
– Какой праздник-то? – Заинтересовано спросил он у Ивана, глядя на гостя.
– Крестная моя проснулась. Должно быть, на каменном поясе капища оживают. – Он потянул гостя к озеру, но тот стоял, как вкопанный. – Вы что застыли, уважаемый? Пойдемте, умоетесь и сами поймете, что за озеро у нас.
– Подождите. – Незнакомец освободил руку. – Вы сказали, что не нанимаетесь. Я правильно понял?
– Совершенно правильно.
– Тогда я не стану отнимать ваше время. Да и свое тоже. Я и так, его, достаточно потерял.
– Не понял? – Иван растерялся. – Вас же ко мне моя крестная направила.
– Она сказала, что вы мне поможете. Даже не так. – Он помотал головой. – Она сказала, что только вы мне сможете помочь.
– Ну, так в чем же дело?
– Вы же не хотите, чтобы я вас нанимал.
– А-а-а! – Улыбнулся Иван. – Понял! Я не нанимаюсь, это верно. Я имею в виду деньги. Но помочь хорошему человеку, это дело святое.
– Так вы поможете мне?
– Конечно! Тем более бабка сказала, что только я и помогу.
– Да, но я еще не сказал, какое у меня дело.
– А какая разница, вы же плохое не предложите.
– А вдруг?
– Тогда бы вы не смогли войти в долину. – Иван глянул гостю в глаза. – А теперь пойдемте, умоетесь, и все тревоги уйдут.
Когда они, умывшись озерной водой, вошли в горницу, их уже там ждали. Посреди комнаты стоял огромный стол, весь заставленный посудой. За столом сидели, уже знакомые гостю Никанор с Диогеном, и какой-то крепкий дедок. Никанор сидел во главе стола, держа в левой руке расписную деревянную ложку, а правой подпирая голову. Диоген, сидевший слева от Никанора, подпирал голову обеими руками. Крепкий дедок голову не подпирал. Он откинулся на спинку резного стула и разглядывал что-то на совершенно чистом, выскобленном до блеска, деревянном потолке. Весь их вид говорил, что они устали ждать. Как только Иван с незнакомцем переступили порог, взгляды, сидевшей за столом троицы, обхватили их со всех сторон и потянули к столу. Иван сел рядом с Брыней, а гостю пришлось обосноваться около Диогена.
– Ну-с, други! – Иван потер ладонью о ладонь. – Давайте познакомимся с нашим гостем и закрепим это знакомство добрым хмелем. Меня зовут Иван.
– Володя. – Произнес гость и, спохватившись, поправился: – Владимир Вольфович Журиновский.
– Никанор. – Никанор вышел из-за стола и сделал два реверанса.
– Диоген. – Сказал Диоген и пригладил бороду, заплетенную в косичку.
– Брыня. – Брыня протянул руку для пожатия.
Журиновский сделал ответный жест и очень-очень пожалел об этом. Пожалел до такой степени, что ему, вдруг, захотелось жареной картошки с солеными огурцами и черной икрой.
– Никанор! – Иван подмигнул мужичку. – Командуй!
Никанор засунул ложку за ремешок, которым была стянута на поясе косоворотка, и достал, из правого кармана пиджака, огромный чугунок. Владимир Вольфович не успел удивиться тому, как такой огромный чугунок, мог поместиться в кармане пиджака, а Никанор уже вытряхивал из чугунка в его тарелку, жареную, покрытую золотистой корочкой, аппетитно пахнущую, картошку. Журиновский вопросительно посмотрел на Ивана.
– Я его сам, иногда, побаиваюсь. – Перегнувшись через стол, шепотом ответил Иван, на немой вопрос.
А Никанор, тем временем, насыпал соленых огурчиков, в большую, смахивающую на тазик, миску, стоящую в центре стола. Заполнил черной икрой, под завязку, вазу для конфет, справа от Журиновского. Плюхнул, перед Диогеном, банку бычков в томате, отчего тот блаженно зажмурился. Брыне достался огромный бифштекс, закрывший полностью его тарелку. Иван получил жареную треску в кляре. На свое место, Никанор любовно выложил горку пареной репы и, немного подумав, венчал ее пучком укропа. Когда все получили то, что хотели, снедь, из чугунка, стала вылетать самопроизвольно, заполняя пустующую посуду. Разнообразие пищи было фантастическим. Во избежание перебоев в работе сердца, Владимир Вольфович решил не верить своим глазам.
– Ну что? – Иван налил водку, в рюмки, себе и гостю. Подождал, когда Брыня наполнит свою братину, Никаноров стакан и Диогенову пиалу, и поднял свою рюмку. – За хорошего человека!
Журиновский хотел возразить, но смог только выдохнуть, потому что все лихо осушили свои емкости и набросились на еду. Он осторожно выпил и удивленно крякнул. Водка была высшего качества. Он, уже смелее, попробовал картошку. Так умела готовить только его бабушка. Когда она умерла, он перестал, есть картошку, потому что все, что ему предлагали, было жалким подобием кулинарного искусства его бабули. Икра была на много вкуснее, чем в буфете Белого дома. Владимир Вольфович посмотрел на Никанора. Тот брал репу правой рукой, отправлял ее в рот и, закрыв глаза, тщательно пережевывал. Ложка, которую он держал в левой руке, была не у дел. Журиновский перегнулся через стол и тихо спросил у Ивана:
– А зачем ему ложка? – Он кивнул на Никанора.
– Так он же домовой. – Иван тоже посмотрел на жующего Никанора. – Это его атрибут.
– Домовой? – Гость был явно озадачен. – А Диоген кто?
– Диоген гном, Брыня витязь, а я дурак. – Иван поднял вверх указательный палец. – Потомственный.
Аппетит, почему-то пропал. Владимир Вольфович рассматривал жующих сотрапезников.
"Бред! – крутилось у него в голове. – Палата номер шесть! Сумасшедший дом!"
Он уже начал жалеть, что поверил бабе Яге, что приехал сюда без телохранителей, что, вообще, приехал сюда. Вдруг он вспомнил, что в лесу, его остановили разъяренные омоновцы, которые, увидев корочки депутата, извинились, но разозлили. Судя по дороге, они возвращались отсюда, а, судя по их настроению, они здесь потерпели фиаско.
– За то, что хорошо сидим!
Журиновский огляделся. Пока он размышлял, емкости уже наполнили, и Диоген произнес тост. Он взял свою рюмку и одним глотком, выпил ее. В голове немного прояснилось. Зачерпнув полную ложку икры, он отправил ее в рот. На душе потеплело.
– По дороге сюда, – обратился он к Ивану, – мне попались омоновцы. Они к вам в гости приезжали?
– Они не могут ко мне в гости зайти. – Доверительно поведал Иван. – Долина их не пустит.
Он посмотрел на Брыню, который рассказывал какую-то хохму Никанору, а тот укатывался, держа ложку так, чтобы не забрызгать слюной.
– Брыня. – Позвал Иван. – Говорят, омоновцы были?
Брыня повернул на Ивана улыбающееся лицо.
– Ага! – Сказал он и выпил содержимое своей братины. – Очередной налоговый набег.
– Понятно! – Иван улыбнулся Владимиру Вольфовичу. – Налоги выбивать приезжали.
– А вы не платите налоги?
– А что? – Вопросом на вопрос ответил Иван. – Я должен платить?
– По закону вы должны платить. – Голос Журиновского был тверд и решителен. – Все должны платить налоги.
– Да я не спорю. – Иван налил водки себе и собеседнику. – Только хотелось бы знать, за что платить?
Журиновский вздохнул, взял рюмку, выпил и заел икрой.
– Государство проявляет заботу о своем народе, воспитывает, лечит, дает образование, растит. На что оно должно это делать, если никто не будет платить налоги?
