Текст книги "Что уж, мы уж, раз уж, так уж..."
Автор книги: Николай Кудрявцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– А вторая закавыка?
– А вторая закавыка, довольно-таки забавная. – Усмехнулся тюремный. – Там в горах, где мальчишку прячут, какое-то пьяное эхо.
– Ерунда! – Возразил Никанор. – Ты же видел, что он обкуренный был. Вот ты его глюк и срисовал.
– Нет, Никанор, – раздался голос Бояна. – Это не глюк. Был я в тех местах.
– Ты хочешь сказать, что пьяное эхо на самом деле существует? – Спросил домовой.
– Да. Существует. – Боян пожал плечами. – А что тебя так удивляет? Ты оглянись вокруг, друже Никанор! В какой стране мы живем! Мы живем в удивительной стране! Здесь все удивительное. Люди, звери, природа – все! Вон, – Боян показал пальцем на телевизионщиков. – Десять минут назад, они умирали от страха.
Все посмотрели на площадь. Толпа, выбежавшая из телецентра, разбилась на кучки, и что-то праздновала. То ли незапланированный выходной, то ли срыв рабочего дня. Откуда-то появились пластиковые столы со стульями, пиво с шампанским, бутерброды с сыром. Кто-то запустил петарду, около пожарной машины, чем сорвал бурю аплодисментов и жизнерадостного смеха.
– Ты посмотри, посмотри! – Продолжал Боян. – Ни одного психоаналитика. Скажи американцу, так не поверит. А скажи кому, что ты домовой? Умрут со смеху! Или, скажем, Брыня принимал участие в Ледовом побоище. Кипятком писать станут, ноги ошпарят. А ты говоришь, мол, пьяного эхо не бывает. Да я за свою жизнь, три раза пьяных ежиков видел. А это хлеще, чем эхо, будет. А потом! Это не какое-нибудь, германское эхо, а наше, русское. Это у них, если человек не пьет, то не пьет совсем. А у нас, непьющий, завсегда за Русь, соточку может пропустить. Как говорится: не пьянства ради, а здоровья для. Да и вообще, видит Бог, что мы не пьем, а лечимся. У нас даже лекарства на спирту. Кстати, детям очень нравится.
– Так то люди. – Возразил Никанор.
– Ну и что? – Парировал Боян. – Эхо тоже человек.
– Так ты видел это пьяное эхо? – Спросил Иван.
– Врать не буду. – Честно признался Боян. – Видеть не видел, но слышал и даже беседовал. Ох, и наглое эхо, я вам скажу! Я там, в одном месте… Ну, в общем, мне надо было слинять, так оно мне в вдогонку улюлюкать стало. Пришлось усыпить.
– Понятно. – Иван задумался. – Но в Чехов надо сгонять. Точного места мы не знаем.
– Там пещеры есть. – Намекнул Боян.
– Скорей всего, мальчишку держат в закрытой пещере. – Рассудил Иван. – Как мы ее узнаем?
– А это мое дело! – Выдвинулся Диоген. – Я, в горах, любую пустоту найду, и любой механизм открою.
– А что он не откроет, – подхватил Семен, – то я разломаю в пыль.
– Боян в ущелье был, а Барсов про долину помнит. – Сопротивлялся Иван. – Может это ущелье выхода в долину не имеет. Это эхо может по горам прыгать, а печь не умеет. Да и нам инструктор нужен.
– Я могу быть инструктором. – Предложил Брыня.
– Ты? – В один голос удивились друзья с печью.
– А что? – Брыня тоже удивился. – Мы, с Алексан Василичем, как-то Альпы перемахнули, аж французов напугали.
– Тогда сделаем так! – Иван сдался. – Едем в Чехов, а Боян будет запасным вариантом. Согласны?
Все кивнули головами в знак согласия.
– Тогда в путь-дорогу!
Ох, уж, эти дороги! На Руси, дороги имеют особый статус. И хоть они и занимают последнее место в списке Российских бед, но это не означает, что можно не обращать на них никакого внимания. Дело в том, что на Руси, в отличие от остального мира, всего две беды. Первое место прочно закрепилось за людьми, а дорогам досталось последнее место. Если с нашей Родины убрать людей и дороги, то это был бы Рай. Но мы имеем то, что имеем. Вот и приходится первой беде бороться со второй, а вторая беда отвечает первой полной взаимностью. Но оставим людей в покое. Им и так нелегко живется с нашими дорогами. Поговорим лучше о дорогах!
Самих по себе дорог, в нашей стране, вроде бы как бы и нет. Есть направления. Это все знают. Имеются ввиду все наши, коренные. Вроде бы вы едете по, так называемому, шоссе, в так называемое, место назначения. Рядом, на сиденье, атлас дорог, перед носом навигатор, на обочине указатель. Все как у людей, но стоит остановиться и спросить у прохожего, что вас, почему-то, гложет сомнение, то он подтвердит, что сомнение вас гложет не напрасно. Дело в том, что чтобы доехать туда, куда вам нужно, вы должны вернуться на полтора километра назад, а затем свернуть налево. И пока ваши брови ползут до верхнего предела, он объяснит вам, что если вы поедете по шоссе, то упретесь… А вот ассортимент того, во что можно уткнуться, не имеет границ. Здесь может быть и железнодорожный переезд, не открывающийся последние два месяца; аварийного состояния мост, разрушившийся четыре года назад; ремонт дороги, начатый еще при СССР; песчаный карьер, образовавшийся от деятельности дачников. Да мало ли во что можно упереться! Банальный план-перехват, может так упереть, что небо с овчинку покажется. Помните? Еще в старину, на камнях-указателях высекали надпись: "Прямо поедешь – сам пропадешь и коня потеряешь!".
Но стоит ли ругать наши дороги? Вот вопрос, который надо рассматривать со всех сторон, а не однобоко. Да! Наши дороги не подарок. Мало того, они с каждым годом становятся все хуже и хуже. Особенно поплохели, наши дороги, когда мы дорвались до демократии. Но господа! Давайте посмотрим на наши дороги, как на тренажер, который помогает нам приспособиться к нашей трудной и опасной жизни. Ведь всем известно, что жизнь, в нашей стране, самая опасная в мире. Таковы и наши дороги! Они для нас, как полоса препятствий для десантника. Чем больше мы в дороге, тем больше шансов остаться в живых, сойдя на обочину. И не имеет значения, водитель вы или пешеход. Все, в итоге, одинаково получают заряд бодрости на всю жизнь, побывав на дороге.
Вот смотрите, какая интересная вещь получается. Возьмем, к примеру, водителя. Стоит ему выехать на своей ласточке, как сразу, дорогу, начинают перебегать все, кому не лень. Ну, ровным счетом все, кто населяет нашу необъятную, прекрасную Родину. В городах это очень любят делать кошки, собаки, дети, старики и сотрудники ДПС. Причем самые опасные из всех городских перебежчиков, это сотрудники ДПС. Если все остальные, перебежав перед носом машины, убегают, то ДПСники, наоборот, стараются остановиться так, чтобы их слегка задели. Такая у них опасная работа. И не дай Бог, если вы ничего не нарушили! Сотрудник ДПС, как никто другой, знает, что невиновных нет в принципе, просто надо глубже копать. И если водитель еще чайник, то он может усугубить ситуацию. А опытный водитель, всегда имеет в правах сотню-другую рублей и дежурную фразу: "Виноват, командир. Извини".
Но городские перебежчики на этом не кончаются. Если одушевленных перебежчиков поблизости нет, то дорогу перебегают самые разнообразные предметы. Бывает так, что вдруг с места срывается обыкновенный столб или дерево, и несется наперерез, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. А про ограды, углы и стены, даже не стоит вспоминать. Но если, вдруг, никто не желает перебегать дорогу, то жди неприятностей. Обычно они таяться за поворотом, иногда под большой лужей, а бывает и сразу за лежачим полицейским. Эти неприятности тоже, своего рода лежачие полицейские, но только вневедомственные. Вот из-за них, русские и любят быструю езду, а лучше низкий полет. На Руси, любому дураку известно, что чем больше скорость, тем меньше ям.
Вдобавок ко всему, среди автомобилистов стали ходить слухи, что лежачие полицейские скоро начнут брать взятки. Им не нравится неуважение к их персоне, которое выражается в нежелание тормозить перед ними. Они думают, что взятки поднимут их престиж.
Если вы едете по лесной дороге, то вам не намного легче. Конечно в лесу, не то, что в городе. В лесу и вид приятней и воздух чище. Но, не смотря на тишь да гладь, терять бдительность, все же не стоит. Если в городе перебегают дорогу не из озорства, а по необходимости или, тренируясь, то лесных обитателей, на дорогу гонит пустое любопытство. Согласитесь, интересно же посмотреть, кто там нарушает, своим ревом, лесной покой? И лезут из кустов и прямо под колеса, и скользкие; и колючие; и мохнатые; и рогатые; и клыкастые; и с корзинами; и с ружьями.
Кстати, о тех, кто с ружьями. Эти особи имеют весьма неадекватное поведение. С одной стороны, их экипировка доказывает, что они психически устойчивые и прошли все инстанции для получения разрешения на ношение. Но с другой стороны, особенности нашей охоты, настоятельно рекомендуют, выходить на тропу, в подогретом состоянии. А так, как те, которые с ружьями, сами по себе являются горячими хлопцами, то и подогреваются они до температуры плавления. А в таком состоянии, еще не известно, кем вы покажетесь в его горячем воображении. Для него не принципиально, что он охотится на вальдшнепов, и что ружье заряжено соответственно. Согласитесь, что если он завалит кабана зарядом, предназначенным для маленькой птички, то будет, что рассказать друзьям. Лучший вариант для вас – выпрыгнуть из машины в кусты и залечь, прикинувшись ветошью. Только сильно в образ не вживайтесь. Помните, что по лесу шастают муравьи.
Кстати о шастающих! Очень редко, но бывает, что на лесную дорогу выбегает человек в болотных сапогах и с удочками. Подвезите его, пожалуйста, до ближайшего города, и не глумитесь над ним, бедняга и так напуган.
Пешеходы тоже могут обрести большой жизненный опыт на наших дорогах. При переходе дороги, например, укрепляется сердечная мышца и ноги. Лужи на дорогах помогают развить способность выходить сухим из воды. Подземные переходы, которые как сыр в мышеловке, кричат о безопасности темного туннеля, развивают силу воли. Но больше всего навыков, пешеход получает, перебегая дорогу на красный свет. Здесь и периферийное зрение, и лавирование, и скорость мышления, и быстрота ног.
Про наши дороги можно говорить бесконечно. Их можно ругать, хвалить, жалеть, забросить, забыть. Но лучше приглядитесь к ним повнимательнее. Пригляделись? Видите? Неужели не замечаете? Это же бросается в глаза! Наши дороги – это наш брат близнец. Имеется ввиду наше общество. Мы похожи как две капли, а наш союз крепче двух сапогов. Даже трудно сказать, кто на кого больше похож: мы на дороги, или дороги на нас. Наши дороги, так же как и наше общество, поделены на слои. Общество четко разграничено (можно сказать, что очень резко разграничено) на пенсионеров и безработных, работающих и управленцев. Дороги тоже имеют свой статус. Они делятся на бездорожье, региональные дороги и федеральные или правительственные трассы. Даже финансирование у нас одинаково.
Пенсионеры и безработные, за свои былые трудовые годы (у кого они есть), получили прожиточный минимум. Работающие получают столько, сколько должны отдать государству, в виде налогов. Оставшиеся крохи бюджета, достаются управленцам. Конечно, на такие крохи трудно сводить концы с концами, потому и приходится брать взятки.
Так же обстоят дела и у дорог. Бездорожье получает прожиточный минимум. Этот минимум выглядит по-разному: это и строительный мусор, и опилки со стружками, и отслуживший свое асфальт, содранный при ремонте федеральной или правительственной трассы.
Региональные дороги ремонтируются там, где ездят региональные управленцы. Остальные крохи от дорожного налога идут на поддержку состояния федеральных или правительственных трасс. Конечно, на такие крохи трудно содержаться, потому и поднимается каждый год вопрос об увеличение дорожного налога.
И деятельность общества идентична деятельности дорог. Или наоборот – кому как нравится.
Пенсионеры и безработные резвятся по мелочи. Они собирают бутылки, шерстят помойки, выбивают субсидии, ходят пешком, чтобы сэкономить на автобусе. Бездорожье ломает телеги, велосипеды, сумки на колесиках, ноги и руки.
Рабочие ломают то, что грозит снизить их заработную плату; воруют то, что пригодится дома или можно продать; садятся на больничный, чтобы можно было подкалымить на другой работе; стараются брать наличными, чтобы убежать от налога. Региональные дороги собирают жатву в виде бамперов, дисков, рессор, автомобилей, человеческих жертв и штрафов за нарушение.
Управленцы, гипнотизируя своим лоском, творят с размахом. Они владеют контрольными пакетами. Они могут остановить все транспортное движение в стране. Могут отобрать приватизированную землю. Могут двадцать лет тянуть переговоры по вступлению. Могут придумать новый налог. Могут отменить льготы (здесь о малоимущих), начать войну или реформу, объявить траур, перенести праздники. Ограничить их в фантазии может только киллер или досрочные выборы.
Федеральные или правительственные трассы, так же гипнотизируют своим лоском. Заманивая, своим покрытием, в многокилометровые пробки, наивных водителей, они ломают все, что загнали между обочин. Здесь и график работ; и планы на ближайшие несколько часов; и надежды на скорую встречу. Калечатся судьбы, разрушаются семьи, срываются поставки. Впрочем, не все так уж и мрачно. Кое-что перепадает и водителям. От долгого ожидания в пробках, они зарабатывают гастрит, язву и геморрой.
Существует гипотеза, что русские такие смекалистые, только благодаря своим дорогам, а не системе образования, как считают на западе.
– А я вот, никак не пойму? – Сказал Брыня, напомнив всем о Родене.
– А чо тут непонятного? – Удивился Никанор. – Приезжаем в Чехов, находим часть, всем по ушам и берем карту полетов.
– Да я не о том. – Поморщился витязь. – Я вот, никак не пойму, почему грунтовые дороги крепче бетонных шоссе?
– А что им остается делать, если на ремонт грунтовых дорог, деньги не отпускаются. – Ответил Иван. – Кажись, приехали.
Друзья осмотрелись. Печь остановилась прямо напротив КПП. Иван осмотрел свою команду.
– С армией надо действовать дипломатично. – Изрек он, после некоторого раздумья. – Это вам не бандиты и телевизионщики. Да и не милиция. Это крепкие суровые парни, которым нечего терять. Их действия непредсказуемы, даже для них самих. Сегодня они могут заступиться за Южную Осетию, или захватить аэродром в центре Европы, а завтра все это наплевательски просрать какому-нибудь НАТО. Нужен такой же непредсказуемый парламентер. Как говорится: клин клином вышибают. Думаю, что все согласятся со мной, если я пошлю на переговоры Никанора.
– Я, тоже думаю, что Никанор, со своими тараканами, лучшая кандидатура. – Согласился Брыня.
Остальные, только согласно кивнули. Домовой, гордый от доверия, стал спускаться на землю. Он поправил ворот рубахи, смахнул пылинку с пиджака и уверенной походкой, тронулся к ступеням, ведущим к входу в КПП.
Не доходя до ступеней трех шагов, Никанор остановился и вынул из кармана бутылку водки. Пару минут прошло без изменений. Потом, в дверях пропускного пункта, появился невысокий, плотного телосложения, капитан с повязкой дежурного по части на рукаве. Он посмотрел по сторонам и, не найдя ничего, что могло бы помешать контакту, стал медленно спускаться по ступеням, не сводя с бутылки взгляда. Подойдя вплотную к Никанору, он снова посмотрел по сторонам и требовательно кашлянул.
Никанор медленно засунул бутылку капитану за ремень. Затем, так же медленно, вынул еще одну бутылку. Сунул за ремень. Еще бутылку. Сунул в руки. Еще бутылку…
– Посыльный! – Нарушил молчание капитан.
Подбежал худющий ефрейтор в замызганной форме.
– Еть… ить… – Высказался ефрейтор, увидев происходящее.
– Мать! – Закончил за него капитан. – Ну-ка, ущипни меня!
Ефрейтор, завороженный увиденным, ущипнул одной рукой капитана, а другой рукой себя. Оба вскрикнули.
– Дай попробовать! – Потребовал дежурный.
Ефрейтор открыл одну бутылку и поднес горлышко к губам капитана. Тот сделал пару глотков.
– Коробку! Живо! – Спохватился дежурный по части. – Две! Ящик по тревоге освободи!
Ефрейтор исчез вместе с початой бутылкой, но почти сразу появился, держа в руках две коробки. Рядом с ним стоял прапорщик и протягивал руки.
– Ты…! – Возмущению дежурного не было предела.
– Мои коробки! – Отрезал прапорщик.
Больше, разговаривать, им было некогда. Все их внимание сфокусировалось на появляющихся бутылках. Да и не только на бутылках. Чуть ли не каждое мгновение, из окружающего пространства, к появляющимся бутылкам, стали тянуться чьи-то незнакомые пальцы. Эти пальцы наглели на глазах, перехватывая добычу перед самым носом. Заняться расследованием, чтобы узнать, кому принадлежат эти наглые руки, значило остаться трезвым, голодным и нос без табака.
Никанор продолжал молчать, распихивая пузыри, сигареты и всевозможную закусь, по цепким мозолистым рукам, внося в суровые армейские будни, элемент праздника.
Военные, понимая всю важность и серьезность момента, тоже молчали, проявляя чудеса реакции. Им было глубоко наплевать на то, что заинтересовало бы любого ученого: откуда в кармане пиджака, такое богатство? Они были воспитаны в духе дисциплины и привыкли действовать по обстановке, а думать и задаваться вопросами – это удел гражданских. Их бы очень удовлетворило отсутствие дна у этого кармана, а что касается чуда, так армейская жизнь и так полна чудес.
– Это что такое!!! – За спиной Никанора раздался, хорошо поставленный, командный голос.
– Смирна!!! – Гаркнул домовой и, через левое плечо, развернулся к командному голосу лицом, держа в руках коробку отличного армянского коньяка, на которой стояли две трехлитровые банки с черной и красной икрой.
Недалеко от него стоял возмущенный генерал-майор, с буденовскими усами. Никанор, строевым шагом, подошел к генералу.
– Товарищ генерал-майор! – Громким голосом рапортовал домовой. – Гуманитарная помощь, по распоряжению Тутина, за отличные успехи в боевой, политической, строевой, тактической, физической, материальной… – На языке у Никанора вертелось: "личной и финансовой" и что-то о любовном фронте, но внутренний голос не советовал озвучивать.
Генерал махнул рукой. Никанор замолчал.
– Гуманитаришь, значит? – Спросил владелец буденовских усов.
– Так точно, товарищ генерал-майор!
– Значит, оценили все же, заметили вверенную мне… эту… – Генерал смотрел на коробку, и не мог вспомнить, что ему вверили.
– Так точно, товарищ генерал-майор. – Не унимался Никанор. – И оценили, и заметили. И эту вверенную, и ту, которую вверят.
Генералу, в тоне домового, послышалась угроза субординации. Он погрозил пальцем и сказал:
– А это…
– А орден за заслуги, – сбил его с мысли Никанор, – и очередное звание, вручат в Кремле!
Генерал улыбнулся, посмотрел на погон, примерив на глазок вторую звезду, и разгладил усы. Офицеры вытянулись по стойке смирно и пожирали его глазами. Он заметил сержанта, в дверях КПП.
– А ну, сынок! – Поманил генерал пальцем. – Ко мне! Бегом!
Сержант подбежал, на ходу придерживая, подозрительно оттопырившиеся карманы, камуфляжных брюк.
– Давай вот это все, в мою машину. – Генерал показал на коробку с банками. – И смотри у меня! Чтоб нежно донес. Это тебе не взрывчатка с гранатами.
Сержант принял у Никанора ценный груз и осторожно понес к машине генерала. Тот проследил за исполнением приказа и повернулся к домовому.
– Благодарю за службу, сынок.
– Служу России! – Проорал Никанор.
– Вольно. – Разрешил генерал.
– Вольно! – Передал Никанор.
Офицеры расслабились, отпихивая глазами генерала от своего кормильца. Тот собрался, было, уходить, но, что-то вспомнив, повернулся к домовому.
– Продолжайте выдачу гуманитарной помощи, согласно списка. – Пояснил он. – И побрейтесь, наконец, сколько можно повторять. А то ходишь, ну как связист, прости господи. Ты же…
Генерал потряс рукой, но так и не вспомнил: кем является Никанор, во вверенной ему этой. Решив, что и так много времени провел с подчиненными, он величаво дошел до машины, подождал, когда водитель откроет дверцу, тяжело забрался на сиденье и блаженно расслабился.
Когда машина командира скрылась за поворотом, начался галдеж. Офицеры и раньше догадывались, а теперь уже точно знали, что чуда никакого нет. Просто они где-то отличились и им, за это, перепало. Они стали требовать.
– По списку отпускай! – Кричали те, у кого фамилия начиналась на «А».
– Больше двух кило в руку не давать! – Требовали середняки алфавита.
– Выдавай по росту! – Орали высокие.
– По старшинству!
– Наряду без очереди!
– Заступающим в наряд, положен доппаек!
Кто-то включил сигнал боевой тревоги, и толпа стала напирать. Вся часть, в полном составе, кроме уехавшего командира, собралась перед КПП. Здесь был действующий наряд и заступающая смена; сидевшие на гауптвахте и лежащие в санчасти; находящиеся в увольнении и, даже, уехавшие в командировку и на тактические учения в запасный район.
– Сми-и-ирна! – Никанор тоже вклинился в общий хор. – Выдаю по списку!
Когда солдаты и офицеры замолчали, он вынул из кармана предупреждение налоговой полиции города Мухосранска, владельцу долины Емелину Ивану, и прочитал:
– Боков Юрий есть?
– Я! – Крикнул капитан, лет тридцати, с десантным ранцем в руках.
– А почему Боков? – Заорали с разных концов. – Тут Анисимов есть, Антонов.
– Потому что Авиация. – Объяснил Никанор и повернулся к печи. – Сидор! Иди, помоги!
Подбежал Сидор. Никанор показал глазами на Бокова.
– Рисуй, куда он девает свои карты. – Шепнул он брату, загружая ранец летчика.
Сидор покрутился вокруг Бокова, чем насторожил летчика до такой степени, что тот потребовал икру, словно был не простым капитаном, а целым генералом. Пришлось Никанору сунуть в ранец две банки кабачковой икры. Его брат уже куда-то пропал.
Следующими подошли два, уже тепленьких, лейтенанта. Они поставили перед домовым на землю ящик по тревоги, и потребовали пшеничной водки.
Майор, с картонной коробкой, потребовал заменить Питерский беломор на сигары "Ромео и Джульетта", а буханку хлеба на сало с чесноком.
Когда очередь дошла до солдат, Никанор стал закипать. На его счастье появился Сидор, с улыбкой до ушей, и подмигивающий обоими глазами. Домовой вынул из кармана, одну за другой, семь четвертей самогона, и крикнул:
– О-о-обе-е-ед!
И пока никто не спохватился, они с братом запрыгнули на печь, уже стоявшую под парами, и скрылись в неизвестном направлении.
Это неизвестное направление, называлось тихой поляной, в запущенном лесничеством и муравьями, лесу, недалеко от города Чехова.
Призыв Никанора к обеду, понравился всем его друзьям. Глядя на щедрость, которую проявлял их парламентер перед КПП войсковой части, у них подсохли горлышки (у некоторых горла), заурчали желудки, и засосало, в основном, под ложечкой. Правда было опасение, что замочить, успокоить и насытить, после полета Никаноровой души, будет нечем. Но домовой успокоил их, сказав, что делал ревизию в своей кладовочке, и выдавал только те продукты, у которых срок хранения заканчивался через два дня. Брыня хотел, было, стукнуть Никанору по ушам, чтобы не травил защитников отечества, но, подумав, решил, что в армии, даже неприкосновенный запас, съедается к вечеру, а два дня хранится только государственная тайна.
Никанор тоже проголодался, может быть даже больше, чем все остальные. Он, не переставая давать объяснения, завалил полянку провизией, напитками, десертом и зубочистками.
Брыня поднял стакан и обвел всех взглядом.
– Я хочу поднять свой бокал за нашего Никанора. Думаю, что никто не станет спорить, что если бы не он, то нам, было бы тяжеловато, договорится с военными. Даже мне, старому рубаке, не пришло в голову ничего, кроме силовой акции. Никанор проявил себя талантливым и дальновидным политиком. – Он поднял стакан еще выше, глядя на домового. – За тебя, друже! Горжусь!
Все потянулись стаканами к Никанору. Тот, смущаясь, чокнулся с каждым в отдельности. Выпили.
– Стоп! – Крикнул Никанор, остановив руки друзей, потянувшихся за закуской. – Давайте сразу выпьем и за моего братишку, Сидора. – Он сделал жест Брыне, чтобы тот наливал. – Я создал условия, а он завершил дело.
Все искренне согласились. Чокнулись, выпили, захрустели.
– Слушай, Никанор! – Диоген тыкал одноразовой вилкой в банку с бычками в томате. – А как тебе в голову, пришла такая бескровная идея?
– Есть три истины, которые известны всему миру. – Гордо ответил Никанор, прожевав. – Первая: русские не сдаются, потому что не желают жить по-другому. Очень хорошо, эта истина известна в Израиле. Там, раньше, все говорили на иврите. Ну, в крайнем случае, на идиш. А когда туда запустили русских евреев, то весь Израиль стал поговаривать по-русски. Даже ортодоксы с пейсатыми. Там сейчас, русских евреев, евреями не называют. Они теперь все русские. Сами, местных всех зовут евреями и рассказывают про них анекдоты.
– А я слышал, – поделился знаниями Боян. – Что в Германии такая же петрушка.
– А мне говорили, – поддержал разговор Диоген. – Что когда русские поселились в Гарлеме, то негры оттуда исчезли.
– Жена, что ли, говорила? – Спросил Брыня.
– А ты откуда знаешь? – Растерялся гном.
– Не знаю, как в Гарлеме, – ответил Никанор, – я там не был.
– А в Израиле был? – Удивился Иван.
– И в Израиле не был. – Честно признался домовой. – Но переписывался по интернету с одним домовым, которого по пьяни, нечаянно, увезли в Израиль. Ему там понравилось, он и остался на ПМЖ. А что? Тепло, фрукты, море. Среди местных в авторитете, потому что чуть что, сразу в глаз. На девятое мая, ему все подарки несут, потому что думают, что это он фашистов победил. А у него просто поговорка такая: "Гитлер капут!".
– Говорят, что русских за рубежом, сразу видно. – Вставил Брыня. – Меня в Австрии сразу увидели.
– Вот я и говорю. – Продолжил Никанор. – Не желает русский народ, жить иначе. Где бы он ни был, он в интерьер местности, свой колорит вплетает. Вот, Диоген, про Гарлем сказал. А может, правду сказал? Логически, негры не могут выдержать соседства русских. Там ведь, как? Там каждый платит за себя. А если русский захотел угостить? Он же, не позволит, чтобы каждый платил за себя. Ему ведь, по фигу, кто ты: черножо, бледноли, красноко или узкогла. Он угощает, согласно широте души. Чтобы все было по полной программе: здравницы, общение, мордобой и братание. Представляете? Негр утром просыпается, морда сплошной синяк, во рту как коты территорию пометили, башка трещит, жить не хочется. Где был? У русских пиво пил. Поневоле бросишь насиженное место.
– Да-а-а. – Согласился Брыня. – Хорошо там, где НАС нет.
– Теперь представляете? – Никанор щелкнул языком. – Что было бы, если бы я попер на военных силой? Во-о-о! Силовая акция вела к провалу миссии.
– Предлагаю выпить! – Подытожил Брыня.
Чокнулись, выпили, захрустели.
– А вторая истина гласит: русских не купишь, потому что они сами все продадут. – Продолжил свое объяснение Никанор, когда доел пареную репу. – Значит подкуп, с последующим требованием товара, отпадает. За это можно и в глаз получить. Это похоже на кредит, когда берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда, да еще с процентами. Больше всего нам подходит халява. Халяву, в нашей стране, любят все. Халява похожа на мечту, потому что берешь чужое и навсегда. Россия, даже, из-за халявы, чуть коммунизм не построила, в отдельно взятой стране. Единственное, чем может грозить халява, так это тем, что может отравить жизнь. Но! – Никанор поднял вверх палец. – Тут мы имеем третью истину: русских не отравишь, потому что так травить, как травят себя сами русские, никто не научился. Вот на этом и надо ставить дипломатию с армейским контингентом.
– Предлагаю выпить! – Брыня всем налил.
Чокнулись, выпили, захрустели.
– Я, когда к КПП шел, сразу тему просек. – Домовой облизал пальцы. – А что? Снабжение хреновое. Зарплата маленькая. Быт поганый. Жизнь сволочная. А жизнь, между прочим, состоит из маленьких радостей. А какая в армии радость? Тем более у солдат. Ну, я и решил, мол, порадую воинов, а то кинут в горячую точку, нечего будет вспомнить перед боем. Обидно до соплей. Слова, думаю, не скажу, чтобы сразу поняли, что халява приехала. Ну, они и почувствовали халяву. Даже генерал примчался.
– Предлагаю выпить!
Чокнулись, выпили, захрустели.
– Правильно говоришь, братуха. – Поддержал разговор Сидор. – Я когда этого Бокова просканировал, сразу понял, что он нормальный парень. Использовали его в темную. Шефа он не знает. Про мальчика не ведает. Получил задание слетать, ну, и слетал. Карту сдал в секретку. Даже входящий номер запомнил. Я в секретку забежал, а там никого. Все под твою раздачу попали. Умора! В штабе ни души. Даже оперативный дежурный слинял. У селектора провод вырвал и сбег. Ну, я по журналу регистрации и нашел эту карту. Вот она родная!
Сидор вынул из-под майки, сложенную гармошкой, карту полетов. Все дружно зааплодировали.
– Предлагаю выпить стоя!
Чокнулись, выпили, закусывать уже не хотелось, так что просто занюхали. Карту развернули на траве и стали изучать.
– Ну, все ясно! – Произнес, через полчаса, Иван. – Кружочек охватывает часть горы, предполагаю, что это три склона, и долину. В долину можно выйти через это ущелье. – Он провел пальцем по карте, указывая ущелье. – Не знаю, как на счет пьяного эхо, но до ущелья, наша печь, точно проедет. А там по обстоятельствам. Думаю, что дело движется к концу. Хорошо, что шефа усыпили. Вдруг буча поднимется? Будут звонить для указаний, а на том конце тишина. Ну и охрана притихнет. Не будут же они проявлять инициативу. А почему? – Иван оглядел всех.
– Потому что инициатива наказуема! – Грянул хор.
– Пра-а-авильно! – Согласился Иван. – Поэтому, предлагаю на посошок.
Чокнулись, выпили, занюхали.
Сколько себя помнила Русь, столько она и воевала. На Руси воевало все, что имеет хотя бы маломальское объяснение. Война ведется постоянно, с редкими перерывами на официальную, или народную, войну. Борется природа, борются понятия, борется время. Борьба идет мысленная, соседская, межведомственная, глобальная. Воюют интересы, приоритеты, законы, права, сбыт, спрос, инстинкты и рефлексы. Воюют крестьяне, рабочие, интеллигенция и даже (кто бы мог подумать!) военные. Воюют дети и старики, мужчины и женщины, геи и лесбиянки.
Слабые попытки урезонить Русь тем, что у нас самая низкая продолжительность жизни, вызывает усмешку. Любому дураку известно, что на войне долго не живут. Конечно, хочется пожить подольше, но долго воевать – это так утомительно. Зато россияне не умирают в койке, как голландцы, а погибают в бою, как герои! Поэтому и не прекращается война ни на мгновение. Поэтому и жалеют у нас потерпевших, особенно упавших с моста. А как же его не жалеть? Если не жалеть врага, то не с кем будет воевать. А если не с кем воевать, то придется умирать долгой и позорной смертью. И потом – жалость унижает, а униженный враг ожесточается. И сладостно стонет народ, под пятой униженного, но ожесточенного правителя. И горькие слезы фронтового счастья, омывают незаживающие раны, наполняя души измотанных бойцов верой в таинственную победу.
